А Роман М.Е Салтыкова-Щедрина «История одного города» изучается обзорно. Подготовьтесь к конференции, на которой будут обобщены результаты изучения произведения.

Не забывайте:

1. От вас потребуется умение находить, отбирать и систематизировать информацию, выделять главное, обобщать.

2. Обзорное изучение не исключает чтения текста произведения, наоборот, предполагается не только анализ и интерпретация фрагментов, но и их сопоставление.

3. Наиболее эффективной формой учебного занятия при обзорном изучении произведения является конференция.

4. Обзорное изучение произведения предусматривает обсуждение, проведение дискуссии.

 

И Создайте реферат на основе статьи учебника, приведенных фрагментов критических и литературоведческих статьей, результатов анализа предложенных фрагментов текста «Истории одного города».

Систематизируйте материал для реферата в таблице:

 

Темы и проблемы для рассмотрения	Основные тезисы статьи учебника	Мысли и идеи, высказанные авторами критических статей (указать автора и название статьи)	Подтверждение (или опровержение) теоретических выводов текстом романа	Мои идеи, суждения, размышления, сомнения, впечатления
Отражение особенностей личности Салтыкова-Щедрина в его произведениях
История создания произведения, воплощение в тексте романа авторского замысла
Идейный смысл произведения
Аллегорическое воплощение в романе русской истории
Особенности жанра «Истории одного города»
Основные сатирические приемы и их роль в произведении

 

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин – русский писатель, издатель, литературный критик, общественный деятель, служил вице-губернатором Рязанской и Тверской губерний. Будучи яркой, разносторонней личностью, наиболее значительных достиженийй вклад Салтыков-Щедрин внес добился в области русскую художественной литературыу. Писатель обладал непревзойденным даром сатирика, который в сочетании с особым проницательным видением действительности и твердой гражданской позицией, позволил ему вслед за такими корифеями русской литературы, как Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Гоголь создавать всегда актуальные для русской жизни художественные произведения.

Салтыков-Щедрин родился в деревне Спас-Угол Тверской губернии 15 января (27 н.с.) в старинной дворянской семье. Место рождения и детства будущего писателя отличалось духом и бытом глухого провинциализма, косностью и крайней отсталостью жизни, что отчетливо отразилось в его поздней книге «Пошехонская старина». Салтыков-Щедрин получил хорошее образование: в детском возрасте домашнее, в подростковом и юношеском – в Московском дворянском институте и Царскосельском лицее, во время учебы в котором началась его творческая деятельность. После окончания Лицея в 1840-е годыг. Салтыков-Щедрин живет в Петербурге характерной для него насыщенной жизнью: много пишет, служит чиновником, занимается общественной деятельностью, например, общаясь с видными деятелями времени, много пишет, посещает кружок Белинского, где. встречается с лучшими представителями разных поколений.

((портрет))

(1826–1889)

С первых шагов в литературе Салтыков-Щедрин проявил себя как остро и независимо мыслящий, прогрессивный писатель, его критические взгляды вызвали недовольство властей, и в 1848 году он был сослан в Вятку, так как: 1848-–1855 годы, которые сопровождались для Салтыкова г. служебным ростом в этом старинном русском городе, отличались были временем особо жесткой внутренней политикой в стране, за что их называли «мрачным семилетием». На И после возвращения в Петербург протяжении вятских и последующих лет Салтыков-Щедрин много продолжил службуит, занимая видные государственные посты, однако литература постепенно занимает становится главнымое делом место в его жизни: в 1862 писатель уходит в отставку с государственной службы, активно сотрудничает в журнале Некрасова «Современник» и продолжает много писать. В 1860-е гг.годы появляются первые сказки писателя, в конце десятилетия Салтыков-Щедрин создал, возможно, свою лучшую сатирическую книгу «История одного города», в 1870-е годыгг. пишет роман о закате дворянско-помещичьего уклада русской жизни «Господа Головлевы». Последнее десятилетие жизни писателя отмечено завершением работы над общественно-политическими, философскими сказками, многие из которых стали настоящими – шедеврамиом русской литературы.

Умер М. Е. Салтыков-Щедрин 28 апреля (10 мая н.с.) 1889 года. в Петербурге.

«История одного города»

(История создания)

Язвительная, бичующая пороки российской действительности сатирическая летопись правления градоначальников города Глупова создавалась в 1868-–1870 годыг., на исходе первого пореформенного десятилетия. Для работы над ней Салтыков-Щедрин даже приостановил написание других произведений: настолько, видимо, захватила его идея этой феерической книги, содержащей неистощимые литературные средства представления российской истории как абсурдной череды правлений поставленных у власти начальников-идиотов и столь же бессмысленного, вялого и тупого существования населения города Глупова. Энтузиазм писателя-сатирика был вызван, очевидно, историческими обстоятельствами: ожидание настоящих изменений в России первых лет реформ начало сменяться усталостью и разочарованием, и такие чувствительные, честные, правдивые художники и общественные деятели, как Салтыков-Щедрин или Некрасов, отозвались на этот процесс своим творчеством. И У Салтыкова-Щедрина кульминация абсурда российской исторической жизни выразилась в фантастических сценах безумной деятельности предпоследнего градоначальника Угрюм-Бурчеева, подытоженной апокалипсической, ключевой для смысла романа фразой: «История прекратила течение свое».

В 1860-–1870 гггоды. писателя более всего волновало непостижимое противоречие национальной действительности: крестьяне и другие слои простого народа (здоровая и большая часть населения России) (крестьяне и простой народ) находились почти в рабском подчинении власть имущих, чиновников и помещиков. Непосредственно перед работой над романом Салтыков-Щедрин пишет сказки «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» и «Дикий помещик», в которых беспощадно высмеиваетял это нездоровое положение дел. Конечно, оно существовало во все времена, но ведь и теперь, даже с отменой крепостного права, состояположение народа оставалось угнетенным. Эту острейшую социальную проблему времени точнее всех поэтически выразил Н.А. Некрасов: «Народ освобожден, но счастлив ли народ?» Поэтому главной художественной задачей Салтыкова-Щедрина в «Истории одного города» было понять причины противоестественного и безумного хода отечественной истории и изобразить его в сатирической форме, т.е. по сути дела представить адекватно, таким, каков он есть. Таким образом, дДля успешного выполнения этой задачи писателю нужно былопотребовалось свести воедино мудрый взгляд на историю своей собственной страны, беспокойство и ответственность гражданина и свой гениальный дар сатирика.

Салтыков-Щедрин создает «Историю одного города» одновременно с появлением других замечательных выдающихся произведений русских писателей, объединенных общей заботой о судьбах России, - – романаом Гончарова «Обрыв», пьесыой Островского «Лес», поэмыой-эпопеией Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». В них с разных сторон показано, как складывается новая жизнь государства и общества: в противостоянии старого и нового, поиске смысла бытия человека в любви, полном охвате современного состояния России. Салтыков-Щедрин, поставив цельстремясь сатирически представить недавнюю историю, переходящую впредваряющую период перемен, начинает свое повествование с легендарных времен, т.е. происхождения города Глупова и возникновения российской государственности на фоне вялотекущей жизни его населения. Вместе с этим писатель составляет «Опись градоначальникам» Глупова, –условно от послепетровской эпохи до царствования государя Николая Первого, – которая предназначена призвана была дать художественное обобщение истории в калейдоскопе лиц и правлений. Эта работа приходится на первый – 1868 – год написания романа. Тогда же Салтыков-Щедрин пишет главу об Органчике - – градоначальнике, впоследствии вошедшем в «Опись» под №8, в голове которого было механическое устройство, позволяющее выкрикивать только две устрашающие реплики: «Не потерплю!» и «Разорю!». Именно эти два выкрика и явились базовыми принципами управления людьми в Глупове, с них история начинается и заканчивается катастрофой в последнее правление, когда мутным сознанием Угрюм-Бурчеева завладела решимость подчинить течение реки, т.е. саму живую жизнь.

«Опись градоначальникам» и «Органчик» были опубликованы в 1869 году в первом номере журналае «Отечественные записки» в 1869 г., №1. Затем писатель временно приостановил работу над романом и в следующем 1870 году., вернувшись к ней, создает продолжение, которое и публикует в течение года в том же журнале. Произведение оказалось очень актуальным и вызвало огромное количество противоречивых откликов, что послужило причиной выхода «Истории одного города» в этом же 1870 году отдельной книгой.

 

«История одного города»

(Анализ)

 

Главное различие в оценке «Истории одного города» современниками состояло в том, что одни посчитали роман глумлением над русской историей и русским народом, другие одобряли его и считали замечательным. Многие отнеслись к книге холодно, не проникнув в ее идеи и не поняв ее художественной ценности. Однако все подходы к этому крайне необычному произведению сходились к основному вопросу: как понимать его смысл, что хочет сказать всем этим автор? Неизбежными оказывались и вопросы: какова связь между реальной историей и романной, есть ли исторические прототипы у героев, нужно ли, изображая серьезные и глубокие процессы, прибегать к таким резким художественным формам, как гротеск, фантастика, абсурд?

Любой читатель, да и исследователь будут, прежде всего, стараться увидеть за образами градоначальников и градоначальниц исторических личностей. Это стремление вполне объяснимо: ведь роман написан в форме летописи. Более того, все повествование тщательно и точно датировано: очерчены временные границы летописи: первый градоначальник – Клементий, Амадей Мануйлович (искусный стряпчий макарон) – был назначен в 1831 г., завершается летописное повествование на майоре Перехвате-Залихватском, Архистратиге Стратилатовиче, въехавшем в город на белом коне, сжегшем гимназию и упразднившем науки. Выдающийся литературовед XX в. Б.М. Эйхенбаум так охарактеризовал принципы художественного историзма Салтыкова-Щедрина: «… читатель не должен забывать, что каждый факт, описанный Щедриным в «Истории одного города», надо понимать как обобщение. Эта книга — не последовательная история и не портретная галерея, а серия карикатур и анекдотов, рисующих с разных сторон царскую Россию».

Таким образом, если продолжить мысль ученого, мы придем к выводу, что Салтыков-Щедрин воссоздает картину эпохи, ее дух и основные этапы. Поэтому мы можем усматривать в правлениях первых градоначальников время выскочек-авантюристов, наступившее после твердого царствования Петра Первого. Посмотрите, кто оказывается у власти: повар, брадобрей, стяжатель-садист, безумный рубака, случайный иностранец, проходимец и паразит, якобы потомок древнего рода, и еще один иностранец - – невежественный солдафон.

Следующий период начинается установлением четких правил управления городом и жизнью народа: Градоначальник Дементий Варламович Брудастый, знаменитый Органчик, имеет в голове механизм, порождающий две угрозы. Какой смысл стоит за этой фантастической деталью? Не просто ли это карикатура? Нет. В этих угрозах состоит вся суть произвола власти. Угроза «Не потерплю!» предназначена держать подчиненных в постоянном страхе, в то время как «Разорю!» служит предупреждением, что случится с тем, кто не будет трепетать перед властителем. Таков диктаторский принцип власти всех времен: бойтесь или вы лишитесь всего. Возможно, появление Органчика в летописи означает установление в государстве твердой абсолютистской власти.

В смене правителей города, их нелепой деятельности, поведении населения, череде странных, событий следует стараться определить, в чем состоит в том или ином случае художественное обобщение исторических периодов жизни государства. Например, в фантасмагорических, грубых сценах борьбы самозванок не нужно, конечно, проводить прямых параллелей с историей властвования императриц в XVIII в. Суть «Сказания о шести градоначальницах» заключается в изображении анархии как таковой, вызываемой человеческими пороками. Последовательность правителей от Брудастого до Угрюм Бурчеева представляет течение истории в своеобразии ее проявлений. Так, время от Двоекурова до Негодяева передает дух последней трети XVIII в., от Негодяева до Угрюм-Бурчеева предполагает показ первой четверти XIX в. как исторический цикл, включающий три фазы: сентиментализм и романтизм, завершившийся смертью Грустилова от меланхолии, некоторый либерализм, приведший к сумятице в головах (прекрасной иллюстрацией этой идеи служит фаршированная голова майора Прыща) и, наконец, безумие нечеловеческой, тупой воли, подавляющей все естественное и живое, выплеснувшееся в наводящем оторопь образе Угрюм-Бурчеева.

Первые действия последнего градоначальника Перехвата-Залихватского открывают историческую эпоху, которая продолжается в годы написания романа Салтыковым-Щедриным и потребует своих летописцев.

 

«История одного города»

(Художественное своеобразие романа)

Жанр иносказательного исторического произведения-летописи, в котором написана «История одного города», имеет источники в русской и мировой литературе. В 1830 г., в творческий период знаменитой Болдинской осени Пушкин писал иносказательную летопись – «История села Горюхина». Повесть осталась незаконченной, однако была впервые опубликована в год смерти Пушкина – 1837 г., так что она была хорошо известна последующим поколениям, в том числе Салтыкову-Щедрину. Писалась повесть якобы помещиком Иваном Петровичем Белкиным, вымышленным автором «Повестей Белкина» (1830). В основе своей летопись Горюхина ориентирована на подражание «Повести временных лет» и другим древнерусским летописям. Имеет общие черты «История одного города» по жанру и стилю имеет общие черты с двумя великими произведениясми европейской литературы: «Гаргантюа и Пантагрюэль» французского писателя Франсуа Рабле и «Путешествия Гулливера» английского писателя сатирика Джонатана Свифта.

Объединяет Рроман Салтыкова-Щедрина с этими произведениями, объединяет прежде всего, его сатирический пафос и иносказательная манера повествования. Вы знаете, что в сатирическом произведении каждую деталь, образ, словесное высказывание, да и само слово никогда не следует воспринимать буквально, как нейтральное. А в иносказательном сатирическом тексте этот эффект усиливается. Например, в повествовании о фаршированной голове градоначальника Прыща изумляет неистовое желание предводителя дворянства отведать этого кушанья как вкуснейшего лакомства. Вот как описывается эта история после того как предводитель догадался о начинке головы Прыща, который заметив это, «с непринужденностию, очевидно притворною», говорит:

- – Кажется, наш достойнейший предводитель принял мою голову за фаршированную... ха, ха!

Увы! Это косвенное признание заключало в себе самую горькую правду!

Предводитель упал в обморок и вытерпел горячку, но ничего не забыл и ничему не научился. Произошло несколько сцен, почти неприличных. Предводитель юлил, кружился и наконец, очутившись однажды с Прыщом глаз на глаз, решился.

- – Кусочек! - – стонал он перед градоначальником, зорко следя за выражением глаз облюбованной им жертвы.

Разумеется, этой фантасмагорией кроется какой-то смысл и даже не один, которые читателю нужно разгадать, чтобы понять целое. Почти во всех эпизодах присутствует такая же сложная система иносказаний: и в том, что один градоначальник найден в постели, заеденный клопами, другого переломило надвое ветром, третий умер от меланхолии, четвертый впадал в маниакальную задумчивость и т.д.

Своеобразие сатиры в «Истории одного города» состоит в ее острой социально-политической направленности, что делает произведение актуальным в исторической ситуации страны 1860-х гггодов., времени, когда проблема власти и народа встала с новой силой. Поэтому сюжет романа-летописи построен таким образом, что две составляющие его содержание линии – смена правителей (власти) и жизнь населения (народа) существуют в единстве. Этот принцип сюжетосложения подчеркивает, что вопросы отношений между разными сословиями и слоями населения России обострились после крестьянской реформы 1861 года.

Важнейшим литературным средством сатиры в романе является пародия. Вслед за Пушкиным, активно использовавшим пародию в повестях, написанных Болдинской осеньюи, Салтыков-Щедрин также прибегает к пародированию: писатель использует для этого летописи, древнерусские произведения, фольклорные мотивы, известные исторические труды и делает это не потому, что он оспаривает их правильность, - – они необходимы ему, чтобы вложить в старую форму новое содержание и современное понимание. Пародируются также литературные стили и типы речи. Салтыков-Щедрин использует приемы повествования, о которых мы узнавали, читая произведения Пушкина и других классиков. Как и у Пушкина, вводившего двух разных повествователей, так называемые литературные маски, в «Истории одного города» также два повествователя: издатель и архивариус-летописец, что позволило вести рассказ из разных времен: времени писателя и от лица человека, якобы жившего во времена описываемых событий.

Поразительной особенностью «Истории одного города» являются неистощимые приемы комического и все многообразие видов смеха: сатира, юмор, ирония, сарказм, гипербола, гротеск, фантастика, пародия, фарс и другие. Другими Иными словами, весь роман представляет собой полный калейдоскоп смеховой палитры самой жизни, собственно он и есть смех как таковой..

 

И Материал для реферирования.

1. «Странное дело: читатель его почти боится, как-то робеет в его присутствии, ставит себя в положение его героев, а они-то уж, наверное, имеют все основания трепетать перед ним. Писатель-начальник, привередливый и требовательный, взыскательный и беспощадный, язвительный и придирчивый, Салтыков - – брюзга. Он в разные эпохи жил и всеми эпохами был недоволен. Он пропустил мимо себя много людей и почти никого не похвалил. От него больно достается. Прирожденный сатирик, бесцеремонный и циничный, он - – мастер насмешки, седой "великий мастер" масонской сатирической ложи. При этом Щедрин, как и подобает его сану, собственно, не шаржирует. Его гиперболизм - – естественный, не больший, чем тот, какого требует самый стиль сатиры. Его увеличительное стекло преувеличивает в меру своего назначения. Справедливо отклоняет он упреки в карикатурности: "карикатур нет... кроме той, которую представляет сама действительность"…

О художественности Щедрина говорит самый язык его страниц. Удивительно русский - – этот язык. Вольной, широкой, полноводной струею льется его богатая словесность. И уже она оправдывает Салтыкова. Чтобы быть сатириком, надо иметь на это право - – т. е. надо доказать, что тому, над чем ты смеешься, ты все-таки родной, а не стоишь около смешного, как досужий любопытный, которому смеяться ничего и не стоит, который от этого никакой нравственной боли и не испытывает…

Затем, пристальнее вглядываясь в Щедрина, мы замечаем, что он похож на тех мастеров, которые при помощи одного и того же инструмента умеют производить и самые топорные, и самые тонкие работы… Он - – сатирик-лирик. Прекрасны его отступления, в которых, после насмешки, так симпатично звучит серьезный и задушевный тон». (Ю. И. Айхенвальд. Силуэты русских писателей. М., 1906 – 1910).

2. «Освободившись от тяжести и ответственности обыкновенного рассказа, г. Щедрин свободно предался анализу, оценке и олицетворению тех элементов общества, которые он нашел в нем, когда новый моральный принцип под видом крестьянской, административной и общественной реформы насильно вторгся в средину его, спасая и обнаруживая его болезни. Картина, представленная г. Щедриным, есть в своем роде мастерская вещь и; как домашняя история общества, - – может быть противопоставлена газетной или официальной истории нравственного положения образованных классов в знаменитую эпоху перелома, хотя вопрос - – которая из этих историй вернее, остается вполне нетронутым. Трудно и перечислить все подробности щедринского понимания факта. Злоба потревоженных глуповцев, умеряемая только их страхом и привычкой повиновения, панический ужас, побеждаемый, в свою очередь, тайной надеждой на возвращение прежних времен, лицемерие, старающееся спасти остатки погибающих порядков яростным заявлением своей готовности на их преследование, грубость, своекорыстие и насилие, чувствующие, как убегает почва из-под ног их и взывающие к новому принципу и к новой силе, в одно и то же время, с плачем и со скрежетом зубов, с мольбой о спасении и с проклятиями, - – тут все есть, даже и первые зачатки глуповского возрождения в форме молодых администраторов, пропитанных журнальными статейками и отыскавших в своем чтении поводы кичиться перед людьми и презирать целиком провинцию, за исключением ее вечно-милой "клубнички"! Публика наша еще и не видала такого прямого, простого и ясного способа относиться к современности, но эта цельность воззрения всего более послужила г. Щедрину. Отсюда он получил свой особенный тон речи, необычайную изобретательность в приискании самого живописного слова для своей мысли и вообще характеристический стиль, чего нет ни у одного из его подражателей». (П. В. Анненков. "Санкт-Петербургские ведомости". 1863).

3. «Долго оставаться на службе он не мог по своему беспокойному, неуживчивому характеру. Он постоянно препирался с губернаторами: не стесняясь острил над ними в обществе, а живя в Туле, написал целую летопись о губернаторах, причем местного губернатора, как он нам пояснил, изобразил в виде губернатора с фаршированной головой. До появления этой летописи в печати, он читал ее не только нам в Петербурге, но и своим знакомым в Туле, что, разумеется, стало известно губернатору, и он хлопотал о переводе Салтыкова в другой губернский город. Перейдя в Рязань, он и там насолил губернатору и его антуражу. Я помню как, приезжая в Петербург на побывку, он на какие-то мои вопросы отвечал мне некоторое время по-французски, то изображая губернаторшу, то вице-губернатора. И рязанский губернатор выхлопотал, чтобы его из Рязани убрали. Салтыкову предложили выйти в отставку с чином действительного статского советника и пенсией в 1000 или 1200 рублей, на что он согласился и скоро сделался соредактором в "Отечественных Записках" с Некрасовым. При всей своей видимой суровости он был не чужд совершенно школьнических выходок…» (Е. И. Жуковская. Из воспоминаний о М. Е. Салтыкове. 1895).

4. «В одном из своих очерков М.Е. вывел тип государственного деятеля, который не столько радел о деле, как заботился о том, чтобы все думали, что он делает дело. Окна кабинета этого деятеля выходили на улицу, по которой то и дело ездили всевозможные чины различных ведомств. Для того чтобы проезжающие думали, что он все ночи напролет занимается делами, деятель никогда не тушил по ночам в своем кабинете лампы, хотя сам в это время даже мысленно не присутствовал за письменным столом. Одно из высокопоставленных в служебной иерархии лиц узнало себя в этом очерке. Случай вскоре свел их с Щедриным с глазу на глаз. -– А, Михаил Евграфович! - – обратилось к Щедрину лицо, -– очень рад вас видеть! Читал, батенька, читал ваш рассказец! Подали вы меня под красивым соусом! Ну, а теперь под каким еще соусом намереваетесь вы меня подать? -– Ах, ваше сиятельство! - – отвечал Щедрин. - – Вы и без всякого соуса слишком хороши... Михаил Евграфович был чрезвычайно мягким, добрым и глубоко симпатичным человеком, хотя почему-то многие считали его человеком грубым, несправедливым и даже эксплуатировавшим своих сотрудников. Напротив, он всеми силами поддерживал начинающих писателей, раз только замечал в их произведениях хоть проблески таланта или дарования. Над чужими рукописями он работал едва ли не больше, чем над своими собственными. Часто он выпускал совсем то или другое действующее лицо, бывшее, по его мнению, совершенно лишним в рассказе, и тогда ему приходилось пересмотреть и переработать все произведение от начала до конца. Благодаря этой переработке возникали очень курьезные недоразумения. Читатели, находившие произведения того или другого писателя на страницах "Отечественных записок" прекрасными и занимательными, с удивлением замечали, что произведения того же писателя на страницах других изданий оказывались бездарными и скучными. Писатели, получившие было имя благодаря переделке их произведений Щедриным, с прекращением "Отечественных записок" словно в воду канули. С посетителями М.Е. обнаруживал необыкновенное благодушие, хотя между ними попадались люди положительно невыносимые». (Н. В. Успенский. Из воспоминаний о М. Е. Салтыкове-Щедрине. 1889).

5. «Прочитав одно предисловие и не приступая еще к самой книге, можно подумать, что это -- – просто шутка, смех для смеха, потому что странно было бы писать целую книгу с той, между прочим, целью, чтоб осмеять разных невинных компиляторов, которые, в конце концов, все-таки приносят свою долю пользы. Но познакомившись с содержанием целой книги, по временам видишь, что г. Салтыков как будто и в самом деле не упускает из виду пародии, и, вследствие того, становится трудно отделять те взгляды, которые сатирик может считать своими, в качестве бытописателя, от взглядов мнимых его архивариусов. Правда, тон пародии нигде не выдержан, "грозный образ М. П. Погодина" нимало не преследует сатирика, и он является самим собой, со своею манерой, со своим давно известным юмором, со своим остроумием, со всеми своими достоинствами и недостатками… Читаете дальше, и перед вами возникает новый вопрос: не захотел ли г. Салтыков насмеяться и над самим собою? Подобное самоотвержение редко посещает авторов, но все-таки бывает...» (А.С. Суворин. Историческая сатира. Спб., 1870).

6. «Салтыков, как известно, решительно протестовал против взглядов на "Летопись Глупова", как на историческую сатиру. Но свидетельства авторов в таких случаях не всегда приемлемы. Желание Салтыкова подчеркнуть актуальный характер своей книги и поставить ударение на современность, а не на прошлое, нисколько не лишает его произведение широкого масштаба столетий. Ряд оговорок в его заявлении, впрочем, отчетливо свидетельствуют о том, что из-под пера его действительно вылилась пародия на русскую историю. "Взгляд на мое сочинение, как на опыт исторической сатиры, совершенно неверен; мне нет никакого дела до истории, и я имею в виду лишь настоящее. Историческая форма рассказа была для меня удобна, потому что позволяла мне свободнее обращаться к известным явлениям жизни. Может быть, я и ошибаюсь но, во всяком случае, ошибаюсь совершенно искренно, что те же самые основы жизни, которые существовали в XVIII веке, существуют и теперь. Следовательно, "историческая" сатира вовсе не была для меня целью, а только формою. Конечно, для простого читателя не трудно ошибиться и принять исторический прием за чистую монету, но критик должен быть прозорлив и не только угадывать, но и другим внушить, что Парамоша совсем не Магницкий только, но вместе с тем и NN и даже не NN, а все вообще люди известной партии, и ныне не утратившей своей силы. Рассказ от имени архивариуса я тоже веду лишь для большего удобства, и дорожу этой формой лишь настолько, насколько она дает мне больше свободы". Мы видим, что, начав с категорического отрицаний историзма своей сатиры, Салтыков тут же признает наличность этого элемента в ней. Правда, это, по его словам, лишь художественная форма, а не основной автономный замысел рассказа, но для нас это) нисколько не ослабляет значения избранного жанра. Пусть "Парамоша" метит в одного из администраторов 60-х годов, он в то же время, по свидетельству автора, изображает и Магницкого. Так же несомненно--и даже подчас намеренно подчеркнуто автором,--, – что в его повествовании пародийно изображаются призвание варягов, дворцовые перевороты после петровского времени, мистический авантюризм эпохи "русского ампира", и с громадным сходством даны карикатурные облики "царствующих особ" и их ближайших сподвижников. Здесь и пять императриц XVIII столетия в "сказании о шести градоначальницах", где в лице ревельской уроженки Амалии Штокфиш, "полной белокурой немки с высокой грудью и румяными щеками", портретно изображена Екатерина; здесь и сатирические облики Павла (гатчинский истопник Негодяев, смененный в 1802 г. за несогласие насчет конституции); здесь и Александр (сладострастный меланхолик Эраст Грустилов) и Николай (майор Перехват-Залихватский), и затем, наконец, Сперанский и Аракчеев (Беневоленский и Угрюм-Бурчеев). Этими фигурами далеко не исчерпывается репертуар исторических карикатур салтыковской пародии. В самом произведении исторический характер сатиры даже подчеркивается. Автор создает совершенно определенное впечатление, называя имена знаменитых русских историков -- – Карамзина, Соловьева, Погодина, Костомарова и менее известных исследователей или историков-беллетристиков -- – Бартенева, Шубинского, Мельникова и Мордовцева. Он называет исторические события (взятие Парижа) или имена (Сперанский, Фотий и др.)... Независимо от сатирических заданий, Салтыков дает замечательные характеристики целых исторических периодов -- – в сжатой форме сосредоточивая сущность и колорит определенных эпох. Двумя-тремя мастерскими штрихами он определяет стиль екатерининского и александровского времени…» (Л. П. Гроссман. Россия Салтыкова. 1925).

 

В Тесты и вопросы для анализа фрагментов романа.

1. В августе 1762 года в городе Глупове происходило необычное движение по случаю прибытия нового градоначальника, Дементия Варламовича Брудастого. Жители ликовали; еще не видав в глаза вновь назначенного правителя, они уже рассказывали об нем анекдоты и называли его "красавчиком" и "умницей". Поздравляли друг друга с радостью, целовались, проливали слезы, заходили в кабаки, снова выходили из них, и опять заходили. В порыве восторга вспомнились и старинные глуповские вольности. Лучшие граждане собрались перед соборной колокольней и, образовав всенародное вече, потрясали воздух восклицаниями: батюшка-то наш! красавчик-то наш! умница-то наш!

Явились даже опасные мечтатели. Руководимые не столько разумом, сколько движениями благодарного сердца, они утверждали, что при новом градоначальнике процветет торговля, и что, под наблюдением квартальных надзирателей, возникнут науки и искусства. Не удержались и от сравнений. Вспомнили только что выехавшего из города старого градоначальника, и находили, что хотя он тоже был красавчик и умница, но что, за всем тем, новому правителю уже по тому одному должно быть отдано преимущество, что он новый. Одним словом, при этом случае, как и при других подобных, вполне выразились: и обычная глуповская восторженность, и обычное глуповское легкомыслие.

Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты), и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.

Скоро, однако ж, обыватели убедились, что ликования и надежды их были, по малой мере, преждевременны и преувеличенны. Произошел обычный прием, и тут в первый раз в жизни пришлось глуповцам на деле изведать, каким горьким испытаниям может быть подвергнуто самое упорное начальстволюбие. Все на этом приеме совершилось как-то загадочно. Градоначальник безмолвно обошел ряды чиновных архистратигов, сверкнул глазами, произнес: "Не потерплю!" -- – и скрылся в кабинет. Чиновники остолбенели; за ними остолбенели и обыватели.

Несмотря на непреоборимую твердость, глуповцы -- – народ изнеженный и до крайности набалованный. Они любят, чтоб у начальника на лице играла приветливая улыбка, чтобы из уст его, по временам, исходили любезные прибаутки, и недоумевают, когда уста эти только фыркают или издают загадочные звуки. Начальник может совершать всякие мероприятия, он может даже никаких мероприятий не совершать, но ежели он не будет при этом калякать, то имя его никогда не сделается популярным.

- – Какими изображены обыватели в этом фрагменте? Какие художественные приемы использует автор?

- – Каким изображен Брудастый? Каковы главные приемы создания этого сатирического образа? Почему этому градоначальнику впоследствии было дано прозвище «Органчик»?

- – Как проявляется ирония в данном фрагменте? Какова роль этого приема?

 

2. Как бы то ни было, но деятельность Двоекурова в Глупове была несомненно плодотворна. Одно то, что он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа, доказывает, что он был по прямой линии родоначальником тех смелых новаторов, которые, спустя три четверти столетия, вели войны во имя картофеля. Но самое важное дело его градоначальствования -- – это, бесспорно, записка о необходимости учреждения в Глупове академии.

…Издатель позволяет себе думать, что изложенные в этом документе мысли не только свидетельствуют, что в то отдаленное время уже встречались люди, обладавшие правильным взглядом на вещи, но могут даже и теперь служить руководством при осуществлении подобного рода предприятий. Конечно, современные нам академии имеют несколько иной характер, нежели тот, который предполагал им дать Двоекуров, но так как сила не в названии, а в той сущности, которую преследует проект и которая есть не что иное, как "рассмотрение наук", то очевидно, что покуда царствует потребность в "рассмотрении", до тех пор и проект Двоекурова удержит за собой все значение воспитательного документа…

- – Ассоциации с каким литературным героем вызывает фамилия Двоекуров? Чем похожи эти персонажи?

- – Каковы главные основные приемы создания этого сатирического образа? Какие главные пороки российского чиновничества воплощает этот персонаж?

 

3. Стали присматривать за Прыщом и нашли в его поведении нечто сомнительное. Рассказывали, например, что однажды кто-то застал его спящим на диване, причем будто бы тело его было кругом обставлено мышеловками. Другие шли далее и утверждали, что Прыщ каждую ночь уходит спать на ледник. Все это обнаруживало нечто таинственное, и хотя никто не спросил себя, какое кому дело до того, что градоначальник спит на леднике, а не в обыкновенной спальной, но всякий тревожился…

Уже при первом свидании с градоначальником предводитель почувствовал, что в этом сановнике таится что-то не совсем обыкновенное, а именно, что от него пахнет трюфлями. Долгое время он боролся с своею догадкою, принимая ее за мечту воспаленного съестными припасами воображения, но чем чаще повторялись свидания, тем мучительнее становились сомнения. Наконец он не выдержал и сообщил о своих подозрениях письмоводителю дворянской опеки Половинкину.

--– Пахнет от него! -- – говорил он своему изумленному наперснику, -- – пахнет! Точно вот в колбасной лавке!

--– М