Эволюционный взгляд на глоттогенез.

Теперь обратимся к проблеме фактологической базы глоттогенеза и ее интерпретации.

Поскольку в качестве теоретической базы решения проблемы глоттогенеза берется дарвиновская теория эволюции (разумеется, в том виде, который она получила в результате развития в ХХ в.), исследователь должен исходить из предположения, по которому человек произошел от обезьяны. Поскольку исследователь глоттогенеза должен заниматься только той частью антропогенеза, которая касается знаковых систем, он должен выбрать среди знаковых систем обезьян ту, которая, по его мнению, послужила исходной в эволюции знаковых систем, приведших к появлению человеческого языка. В качестве наблюдаемой модели коммуникативных систем нашего обезьяньего предка можно, как это принято, взять звуковые системы приматов. Вначале проведем сравнительный анализ коммуникативных способностей и коммуникативных систем человека и обезьяны.

Обезьяна	Человек
Не способна к звукоподражанию	Способен к звукоподражанию
Звуковая коммуникативная система является закрытой (имеет конечное и фиксированное число знаков), наследуется; обезьяна никакой другой научиться не может.	Звуковая коммуникативная система является открытой, человек ей обучается; может научиться любой звуковой семиотической системе (тигра, волка…)
Звуковая система не является главной в системе других знаковых образований, главной системой является bodylanguage	Звуковая система является главной в системе других знаковых образований
Знаки не комбинируются и не членятся на более мелкие компоненты; уровневой иерархии знаковая система не имеет	Знаки комбинируются, строятся из стандартной системы меризмов, членятся на более мелкие единицы; знаковая система имеет уровневую иерархию
Каждый знак образует отдельное сообщение. Сообщения не комбинируются.	Сообщение строится из комбинации знаков, сообщения комбинируются
Между структурой означающего и структурой означаемого подобия в организации не наблюдается	Структуры означающего и означаемого построены изоморфно.
Звуковые системы обслуживают только эмоциональную и социальную сферу, не связаны с мышлением	Звуковые системы обслуживают все сферы деятельности, связаны с мышлением кодовыми переходами

В качестве исходной в эволюции знаковых систем, приведших к появлению человеческого языка, все исследователи единодушно считают звуковую систему приматов. Если принять эту гипотезу, то возникает ряд вопросов, связанных с перечисленными характеристиками этой протоязыковой системы. Какие процессы привели 1) к выдвижению звуковой системы в доминантную? 2) к тому, что у человека появилась способность к звукоподражанию? 3) к тому, что система стала открытой? 4) к тому, что знак-сообщение стал образовываться из комбинируемых стандартных элементов – фонем? 5) к тому, что сообщение стало сложным? 6) к тому, что в организации означаемого (интенсионала) и означающего появился изоморфизм?

Подробный (разумеется, гипотетический) ответ на первый вопрос был дан в моей монографии Барулин 2002а. Конспективное его изложение сводится к тому, что голос стал использоваться нашими предками в охоте на крупного зверя, принявшей регулярный характер после того, как были изобретены орудия разделки туши для переноса ее (чтобы избавиться от конкурентов) в места обитания и дальнейшего приготовления на огне. Скорее всего, голос использовался для устрашения крупного животного, для чего требовался громкий, согласованный (х)ор, который должен был отрабатываться в ритуальных тренировках. Этим объясняется наша любовь к гармоническим колебаниям (они лучше сливаются в ансамбль), пение и появление в древнем ритуале хора.

Гипотетический ответ на второй вопрос также изложен в указанной работе. Его конспективное изложение сводится к тому, что для того, чтобы процесс овладения голосом «пошел», необходимо было осознать, что это такой же инструмент, как и кремневый нож или копье, и что, раз использовав его, его необходимо сохранять, совершенствовать и оттачивать владение им[4]. Физиологическое преобразование, которое привело к способности человека к звукоподражанию объясняется, во-первых, тем, что сильный хороший голос стал социально значимым фактором, во-вторых, способностью различных отделов мозга в процессе адаптации к объединению в координируемые системы, способные обучаться друг у друга (способность к такому «эйдетическому» метаболизму была впервые отмечена А. Кемпинским, его наблюдения были развиты в соционике А. Аугустинавичуте (1998), у них это называется информационным метаболизмом). Лингвистам подобного рода координируемые системы хорошо известны. Я имею в виду, работу всего речевого аппарата и, прежде всего, координацию механизмов артикуляции и слогообразования, установление соответствий между означающим, означаемым языковых знаков и мыслью, координацию между зрительными и слуховыми образами при письме (о роли угловой извилины в этом процессе см., например Гешвинд 1984), изоморфизм в строении означающего и интенсионального компонента означаемого (см. по этому поводу Курилович 1962, Лекомцев 1962 и др.), ср. также известные нейронные связи между зоной Брока и зоной Вернике. Я предполагаю, что способность к звукоподражанию появилась у человека в результате подобного взаимодействия между зрительным и слуховым центрами (возможно, центр такой координации локализован в угловой извилине; кроме приведенных выше примеров, ср. с феноменами А. Н. Скрябина и Чюрлениса, которые были наделены особенно ярко выраженной способностью проводить параллели между слуховыми и визуальными ощущениями): к визуальному подражанию приматы были способны всегда.

Звукоподражание также было использовано на охоте. Адхоковые звуковые сигналы-подражания использовались как охотничий инструмент (наподобие современных манков), а, следовательно, воспроизводились и транслировались в человеческой культуре, что привело к дестабилизации замкнутой звуковой системы сигнализации. По мысли Н. И. Жинкина «Когда сигналов становится много и некоторые из них не достигают цели, знаковая система слабеет. Ее усиление может быть достигнуто, прежде всего, путем обострения восприятия формы знаков. Тогда знаковая система становится саморегулирующейся. Объектами знакового анализа становятся сами знаки той же системы» (Жинкин 1998, 75). Это приводит к знаковой рефлексии, производство знаков начинает контролироваться корой. Возникает обратная связь слухового анализатора с звукопроизводящим механизмом. Это привело к стихийному упорядочению массы звуковых сигналов, в конечном итоге (так же как это имело место с письменностью) – к переходу от иконической семиотической системы к символьной, к переходу от изобразительного звукопроизводства к звукопроизводству, в основе которого лежит, с одной стороны небольшой набор фиксированных позиций языка, с другой – ритмическая слоговая оболочка, в рамках которой интегрировались гласные и согласные.

Идея конечного числа (алфавита) исходных единиц позволила отменить идею закрытости знаковой системы и утвердить комбинаторный характер построения означающего знака.

В объяснении того, откуда в человеческом языке взялись идея комбинирования и уровни, должен сыграть главную роль древний механизм трансляции архетипических конструкций низших уровней организации организма в высшие. Переход управления в организации знаковых систем от подкорки к коре, от врожденных закрытых программ к открытым (т. е. таким, в которых имеются переменные части, наполняемые в процессе онтогенетического развития – см. по этому поводу Лоренц 1998), от геномиальных программ к программам, появляющимся в результате обучения, и особенно рефлексия, поставившая знаковые системы в центр внимания человека, не могут не повлечь за собой интеграцию ранее разделенных механизмов мышления и звуковой знаковой деятельности. Этот процесс в свою очередь привел к тому, что два эти механизма начали обогащать друг друга. Структуры образов мысли стали копироваться означаемыми знаков и влиять на анализ и структурную организацию звуковой материи речи. А тот, факт, что в организации мозга, в структуре образа мысли имеются элементы комбинирования и сложная система уровней, сомнений не вызывает (подробнее об этом см., например, Наута, Фейртаг 1984).

Итак, коренной перелом в формировании коммуникативной системы homo sapiens мог наступить только тогда, когда у гоминид появилась способность к звукоподражанию. Именно сознательное звукоподражание а) объединяет подкорковые центры управления звукопроизводством и центры коры; б) в звукоподражательных конструкциях, требующих довольно часто циклических повторов (например, в звуках, относящихся по классификации зоосемиологов к насосам, см. по этому поводу, например, Резникова 1997), только и мог выработаться механизм слогообразования; в) только возникшая у кроманьонцев способность к звукоподражанию и могла дестабилизировать устойчивую систему звуковой сигнализации. Дестабилизация ранее закрытой (т. е. состоящей из фиксированного набора знаков) звуковой системы по гипотезе Н. И. Жинкина должна была поставить человека на грань выживания. Он должен был найти способ нового управления не только этой системой, но и всем своим поведением. Если принять это положение, то напрашивается вывод, по которому систему звуков человеческого языка напрямую возводить к наблюдаемым системам звуковой сигнализации обезьян, как это делает, например, Вяч. Вс. Иванов (1976, 19) вряд ли оправдано. Видимо, мы должны возводить ее к системам звукоподражания, которые пополнили системы звуковых сигналов после появления кроманьонцев, у других видов гоминид не встречаются и поэтому сейчас недоступны для наблюдения. Тем не менее, судить об их характере мы все же можем, поскольку в человеческом языке системы звукоподражания сохранились, причем функционируют они в нем по своим «атавистическим» законам в чем-то отличающимся от способа функционирования абстрактной лексики (хотелось бы обратить внимание на тот факт, что междометия, как и сигналы животных, представляют собой целостное сообщение, которое не предполагает его разделения на более мелкие знаки, не ставится в прошедшее и другие времена и обычно не комбинируется с другими знаками в рамках сообщения, так же ведут себя обращения). В этой связи интересной представляется идея Э. Кассирера, который в «Опыте о человеке писал: «Речь не простое и не единообразное явление. Она состоит из различных элементов, которые с точки зрения и биологии, и систематики находятся на разных уровнях (развития семиотических систем – А. Б.). Мы должны попытаться отыскать порядок и взаимосвязи образующих ее элементов; мы должны вычленить различные геологические слои речи» (Кассирер 1998, 475). Попытаемся с благословения Э. Кассирера выявить некоторые свойства идеофонов, чтобы продемонстрировать их особенности и показать заодно, почему они не поддаются реконструкции методами сравнительно-исторического языкознания.

Идеофоны – это по классификации Ч. С. Пирса иконические знаки, обозначающие звуки, производимые природными объектами, в том числе и живыми. Особенность обозначения у иконического знака состоит в том, что адресат распознает означаемое благодаря сходству с означающим, т. е. благодаря перцептивной системе, способной по образу распознать объект. Различают параязыковой и языковой типы идеофонов, отличающиеся тем, что вторые отображают характеристики обозначаемого объекта фонологическими средствами, а первые – нефонологическими. При этом вторые чаще всего воспроизводят характеристики не самого изображаемого объекта, а характеристики стандартных параязыковых идеофонов. Проанализируем, например, как соотносятся параязыковой идеофон [p^r] (губно-губной вибрант), изображающий команду всадника или извозчика лошади со значением 'остановись'. Сам этот идеофон - подражание звуку, который издает лошадь, когда она отдувается, или отгоняет от морды насекомых. В языке, изображенный с помощью фонемного инвентаря, он преобразовался в сочетание четырех фонем «тпру!», из которых первый согласный моделирует начальную фазу развития звука - взрыв, второй согласный моделирует место образования звука, не входящего в состав системы фонем, - его билабиальность, третий согласный моделирует способ образования идеофона - его вибрантность и, наконец, гласный стандартным для языка способом превращает все это звукосочетание в слог, /у/ выбирается видимо потому, что это максимально низкий по относительным характеристикам звук (/и/, /а/ и /о/ – выше). Таким образом, фонологический идеофон раскладывает в последовательность дифференциальные признаки паралингвистического идеофона, изображая их как стадии произнесения звука.

Приведу еще один пример из русского языка, который может натолкнуть нас на некоторые идеи о том, как постепенно складывалась комбинаторная техника варьирования одних и тех же единиц в знаках, постепенно превращаясь в технику комбинирования звуков с целью дифференциации смыслов.

Звукоподражания колокольному звону в русском языке представляют замкнутую семиотическую систему, законы построения которой в точности больше не повторяются ни в одной другой системе звукоподражания. Лексемы, обозначающие это явление распределены по двум рядам знаков: b-ряд и d-ряд.

/bim/ /din/

/bam/

/bom/ /don/

/bum/

Каждая из этих форм, несмотря на кажущуюся простоту, устроена сложно. Можно заметить, что первый и последний звук отличаются друг от друга только по признаку назальности. Все остальные свойства согласных совпадают. Если мы захотим показать, что звук колокола тянется долго, мы сделаем конечный согласный долгим: bаm-m-m-m (а не гласный, как это имеет место, например, в случае, когда идеофон моделирует звук от упавшего на пол предмета - ba-a-a-m). Это значит, что именно этот конечный согласный моделирует распространение звуковой волны. В этом случае было бы справедливо предположить, что первый согласный моделирует удар языка колокола о его рубашку. Гласный же моделирует высоту тона. Если мы захотим противопоставить звуки, издаваемые двумя колоколами, такими, что один звучит выше, другой ниже, мы выберем для более высокого /i/, а для более низкого - скажем, /а/ или /о/. Таким образом, получается, что каждый звук выполняет в этих формах свою функцию: начальный моделирует удар языка о рубашку колокола, конечный - распространение звука, а гласный - высоту тона. При этом ни один из этих звуков не является в указанных словах отдельной морфемой (минимальной значимой частью слова). Целое обозначает звук колокола целиком, его внутренние части выделяют в нем отдельные компоненты. Систему эту можно уже назвать сложной, но в ней еще нет уровней сложности.

Приведенные примеры демонстрируют, с одной стороны, способы ментального разложения звука в своеобразный артикуляционный спектр, что показывает, как взаимодействуют программы звукоподражания, еще не направленные на комбинаторный способ моделирования объекта и программы, использующие комбинаторное моделирование, с другой стороны, в этих примерах можно увидеть и зачатки морфологии, которая в морфологию еще не превратилась: с одной стороны, у каждой фонемы уже есть своя изобразительная функция, с другой стороны, продемонстрированные сочетания означающего и означаемого не воспроизводятся в другом контексте (вспомним морфологический квадрат). Из этих примеров становится понятно и то, почему идеофоны принципиально не реконструируются методами сравнительно-исторического языкознания: означающее выбирается здесь не произвольно, а по определенному алгоритму, ориентированному на структуру означаемого. Фонемы несут здесь изобразительную функцию, а фонемы во всех языках разные, скорее всего разными являются и алгоритмы, сопоставляющие элементам означающего элементы означаемого.

Литература

Алексеев 1984 – Алексеев В. П. Становление человечества. М.: Изд-во политической литературы, 1984. 462 с.

Аугустинавичуте 1998 – Аугустинавичуте А. Соционика. Введение. С.-Пб.: «Terra Fantastica», 1998. 448 с.

Барулин 2002(а) - Барулин А. Н. Основания семиотики. Знаки. Знаковые системы, коммуникация. Ч. 1. Базовые понятия. Эволюционная теория происхождения языка. Послесловие Ю. С. Степанова. М.: Изд-во "Спорт и культура-2000". 2002. 464 стр.

Барулин 2002(б) - Барулин А. Н. Основания семиотики. Знаки. Знаковые системы, коммуникация. Ч. 2. Краткая предыстория и история семиотики (до Фреге, Пирса и Соссюра). М.: Изд-во "Спорт и культура-2000". 2002. 402 стр.

Бодуэн 1963 – Бодуэн де Куртенэ И. А. Избранные труды по общему языкознанию. Т. 2. М. 1963.

Бурлак, Старостин 2001 – Бурлак С. А., Старостин С. А. Введение в лингвистическую компаративистику. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 272 с.

Вандриес 1937 – Вандриес Ж. Язык. М. 1937.

Гешвинд 1984 – Гешвинд Н. Специализация человеческого мозга. // Мозг. Пер. с англ. М.: Мир, 1984. с. 219 - 239.

Жинкин 1958 - Жинкин Н. И. Механизмы речи. М.: Изд-во Акад. пед. наук СССР, 1958. 370 с.

Жинкин 1965 - Жинкин Н. И. Четыре коммуникативные системы и четыре языка // Теоретические проблемы прикладной лингвистики. М.: Изд-во МГУ, 1965. С. 7 - 37.

Жинкин 1998 - Жинкин Н. И. Язык - речь - творчество (Избранные труды). Изд-во «Лабиринт», М., 1998. 368 с.

Иванов 1976 - Иванов Вяч. Вс. История развития семиотики в СССР. М.: Наука, 1976.

Иванов 1978 - Иванов Вяч. Вс. Чет и нечет: Асимметрия мозга и знаковых систем. М.: Сов. радио, 1978. 184 с.

Иванов 1990 – Иванов Вяч. Вс. Глоттогенез // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия. 1990, с. 108 – 109.

Кассирер 1998 - Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М.: Гардарика, 1998. 781 с.

Леонтьев 1963 – Леонтьев А. А. Возникновение и первоначальное развитие языка. М. 1963.

Курилович 1962 - Курилович Е. О понятии изоморфизма // Е. Курилович. Очерки по лингвистике. М.: Изд. иностранной литературы, 1962.

Лекомцев 1962 - Лекомцев Ю. К. К вопросу об аналогиях в строении схем слога и простого предложения // Проблемы структурной лингвистики. М.: Изд-во АН СССР, 1962. С. 31 - 42.

Лоренц 1994 - Лоренц К. Агрессия. М.: Прогресс. Универс, 1994. 272 с.

Лоренц 1998 - К. Лоренц. Оборотная сторона зеркала: Пер. с нем. М.: Республика, 1998. 393 с.

Наута, Фейртаг 1984 - Наута У., Фейртаг М. Организация мозга // Мозг. Пер. с англ. М.: Мир, 1984. с. 83 - 111.

Резникова 1997 - Резникова Ж. И. Структура сообществ и коммуникация животных. Новосибирск 1997, 92 с.

Степанов 1971 – Степанов Ю. С. Семиотика. М.: Наука, 1971. 168 с.

Степанов 1981 – Степанов Ю. С. Имена, предикаты, предложения (семиологическая грамматика). М.: Наука, 1981. 360 с.

Степанов 1997 – Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 824 с.

Степанов 2000 - Степанов Ю. С. Происхождение языка и смежные проблемы в канун наступающего века // Известия АН. Сер. Литературы и языка, 2000, том 59, № 6, с. 13 – 18.

Степанов 2001 – Степанов Ю. С. (сост.) Семиотика: Антология. М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2001. 702 с.

Степанов 2002 – Степанов Ю. С. Семиотика и эволюция // Барулин А. Н. Основания семиотики. Знаки. Знаковые системы, коммуникация. Ч. 1. Базовые понятия. Эволюционная теория происхождения языка. Послесловие Ю. С. Степанова. М.: Изд-во "Спорт и культура-2000". 2002. Стр. 444 – 462.

Степанов, Эдельман 1976 – Степанов Ю. С., Эдельман Д. И. Семиологический принцип описания языка // Принципы описания языков мира. М.: Наука, 1976. С. 203 – 281.

Ферс 1962 – Ферс Дж. Р. Техника семантики // Новое в лингвистике. Вып. 2. М. Изд-во иностранной литературы, 1962. С. 72 – 97.

Шаумян 1965 - Шаумян С. К. Структурная лингвистика. М.: Наука, 1965.

Яблоков и др. 1998 – Яблоков А. В., Юсуфов А. Г. Эволюционное учение (Дарвинизм). М.: Высш. шк., 1998. 336 с.

Donald 1991 - Donald M. Origins of the Modern Mind. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press.

Koch 1986 - Koch W. A. Evolutionary Cultural Semiotics. Bochum: Brockmeyer. 1986.

Koch 1991(a) - Koch W. A. Die Natuerlichkeit der Sprache und Kultur. // Natuerlichkeit der Sprache und Kultur. Bochum: Brockmeyer. 1991.

Koch 1991(b) - Koch W. A. Language in the Upper Pleistocene. Bochum: Brockmeyer. 1991.

Liebermann et al. 1971 – Liebermann P., Crelin E. S. On the speech of neanderthal man // Linguistic Inquiry. V. 2, 1971.

Liebermann et al. 1972 – Liebermann P., Crelin E. S., Klett D. H. Phonetic ability and related anatomy of the new born and adult human, Neanderthal man, and chimpanzee // American anthropologist. V. 78, 1972.

Nöth 2000 - Nöth W. Handbuch der Semiotik. Stuttgart; Weimar: Metzler. 2000. 667 S.

Sebeok 1991 - Sebeok, Th. A. A Sign is Just a Sign. Bloomington: Indiana Univ. Press. 1991.

[1] Работа Н. И. Жинкина «Механизмы речи» (М. 1958) была удостоена премий К. Д. Ушинского и М. В. Ломоносова. Ее высоко ценил Р. О. Якобсон, с помощью которого она была переведена на английский и издана в издательстве «Mouton» (см. по этому поводу Гиндин 1998).

[2] Я вполне отдаю себе отчет в том, что языки-предки древнекитайского имели другие, нежели он сам, типологические характеристики. Откуда появились у древнекитайского языка черты изолирующего строя – вопрос отдельный. С. А. Старостин, например, считает, что они являются результатом пиджинизации, однако пиджинизация, по моим наблюдениям, не затрагивает столь глубокие слои языковой структуры. На мой взгляд, скорее это следствие заимствования древнекитайского языка племенами, говорившими на языках, которые были построены по описанному ниже принципу. В районе распространения древнекитайского языка таких языков довольно много, другие же регионы со столь распространенными изолирующими характеристиками мне неизвестны.

[3] Объяснение условных обозначений: s – сигнификативный компонент знаково-произносительного единства, m – метрический его компонент; ms – единство указанного типа. В сочетании (s+…+s)m два и более знаковых образования заключаются в одно метрическое (например, (в+ход) или (в дом), в сочетании (m-m-m-m)s, наоборот, два и более метрических образования включаются в сигнификативное (например, (бе-ге-мот)). Бывают и смешанные типы.

[4] Как известно, сохранение и совершенствование орудий – один из признаков, отличающий человека от животного.