Глава 2. Игрушка в психосексуальном развитии ребенка и игровая коррекция

В этом разделе речь пойдет о первых предметах в жизни ребенка, которые взрослые привычно называют игрушками. Если в классическом психоанализе игрушка рассматривается в контексте линии развития «от игры — к труду», то есть игра рассматривается только как форма отреагирования бессознательных импульсов и «подготовка» ко «взрослой» жизни, то здесь мы хотели бы обратить внимание на некоторые «вечные» аспекты игры и игрушки, которые сохраняют значимость на всем протяжении жизни человека — от рождения и до смерти.

Развитие функций игрушки

Взрослому важно осознать, что ребенок не сразу научается отличать «игрушки» от «неигрушек». До 1—2 лет он пытается играть со всеми попадающими в его поле зрения предметами. Разнообразные неодушевленные предметы входят в жизнь ребенка в тот момент, когда он внезапно обнаруживает нечто в мире, отличное от его собственного тела и тела матери. Ребенок открывает для себя, что его движения могут нечто изменять в окружающем мире, причем без помощи мамы. Хотя помощь мамы может и иметь место — когда, например, она показывает, как гремит погремушка и вкладывает ее в руку ребенка. Но открытие им того, что его движения могут производить звук, ребенок делает сам.

Когда же возникает различение ребенком игрушек и «неигрушек»? Оно возникает тогда, когда в жизнь ребенка по еще непонятным для него причинам входят первые правила поведения. До этого ребенку трудно, а, точнее, и невозможно понять, какие предметы являются «серьезными» вещами, а с какими он может играть сам, не спрашивая разрешения родителей. Поэтому проще назвать первые «неигрушки»: это ночной горшок, горячий чайник, электророзетка и др.

Обычно появление первой «неигрушки» связано с периодом приучения к туалету. Ведь ребенку, строго говоря, непонятно, почему он должен менять свои прежние способы поведения. Он научается быть опрятным либо ради сохранения любви матери, либо из-за страха перед наказанием, а отнюдь не ради удовлетворения своих биологических потребностей.

Таким образом, ночной горшок —первая «серьезная вещь» в жизни ребенка, с которой явно играть нельзя. С этого момента ребенок сам начинает различать, что есть игрушка и что есть— «неигрушка». И тогда мир вещей распадается для ребенка на две части: предметы, с которыми он может взаимодействовать только по правилам, то есть «как нужно взрослым», и предметы, с которыми он может взаимодействовать по собственному желанию, то есть как нужно ему самому. Этот второй мир предметов, сопричастный желаниям ребенка, обладает удивительными свойствами.

Если мир «серьезных» предметов может оказать ребенку сопротивление (с помощью или без помощи взрослых) — как, например, горячий чайник, то в мире игрушек все возможно, и желания реализуются беспрепятственно или при вполне доступных ребенку усилиях.

Играя с игрушками, ребенок делает следующее открытие: оказывается, есть желания, которые он может удовлетворить без помощи матери, то есть он не вполне безоружен перед лицом своей очевидной беспомощности. Многие труднопереносимые для ребенка переживания игрушка делает преодолимыми. Например, ребенку, отлученному от тела матери трудно заснуть одному, ведь родительское: «Иди спать» означает —«Оставайся в одиночестве, я тебя покидаю», или, что то же самое, «ты мне больше не нужен, я не хочу быть с тобой».

Большинство детей сами находят выход, укладываясь спать вместе с мягкой игрушкой, замещающей тем самым отсутствующее тело матери и создающей иллюзию присутствия «друга».

Как правило, ребенок очень привязывается к одной-единственной мягкой игрушке, сопровождающей его ритуал отхода ко сну. Он очень дорожит ею, и столь же дорожить ею должны научиться и родители. Им не стоит побуждать ребенка к тому, чтобы «дать поиграть» ею другим детям, братьям и сестрам, обменять или подарить ее кому-нибудь.

Следует помнить, что эта игрушка заменяет маму в вынужденные минуты одиночества и тревоги перед наступлением темноты и на нее переносится сложный комплекс чувств, изначально адресованных матери. А разве можно «одолжить», «подарить» или «обменять» маму?

На стадии освоения первых правил и запретов (анальная фаза) преобладают игры с материалом («в песочек», построить и разрушить», с водой, с наполнением сосудов и выливанием воды и т.д.). Эти игры символически отображают потребность в освоении способов произвольной регуляции выделительных функций собственного тела, «проигрывание» этих способов на внешних предметах с «гарантированным успехом», с ощущением собственной власти над этими предметами. Ведь регуляция функций выделения не сразу удается ребенку, и нередко ассоциируется с чувством тревоги и ощущением собственной «неумелости».

Одновременно при игре с материалом удовлетворяется и принятие первых правил, и протест против них. Ведь «строит» ребенок что-то по правилу или «по форме», но, построив, может и разрушить, тем самым проявив протест против правила. Таким образом, удовлетворяются противоречивые, амбивалентные желания, характерные для анальной фазы.

Поэтому совершенно неправильно поступают воспитатели и родители, запрещая ребенку разрушать только что построенный им домик из кубиков или пирамидку. Так ребенку в неявной форме передается запрет на свободное использование правила в им же созданной игре. Иногда этот запрет выступает в иной, более мягкой, но не менее «эффективной» форме. Например, мама не запрещает ребенку разрушить построенный им домик из кубиков, но явно расстраивается, переживает, когда он делает это, говоря: «Бедный домик! Ты ему сделал больно, ты его сломал. Он, наверное, сейчас плачет и не может встать!» Для ребенка в этом возрасте еще не очень ясны различия между живыми и неживыми объектами. Поэтому такого рода высказывания мамы, вызванные наилучшими намерениями, могут вызвать прямо противоположный эффект: ребенок может усвоить запрет на разрушение неодушевленных предметов и игрушек и перенести агрессивные импульсы на сверстников и взрослых. Каждый воспитатель мог наблюдать детей, чрезвычайно бережно обращающихся с игрушками и агрессивно, порой жестоко обращающихся с животными и ровесниками. Поэтому на этой фазе чрезвычайно важно сформировать у ребенка правильные представления о том, на что может быть направлено деструктивное (разрушительное) действие, а на что — не может. Таким разрешенным направлением деструктивного действия может стать безопасное для самого ребенка и окружающих пространство игры типа «построить и разрушить», а однозначно запрещенным — направление деструктивных действий на людей и животных, а также на предметы, ценные и любимые для других людей.

Постепенно в игре дети начинают объединяться в группы, и в ней появляются действия, в которых дети подражают наблюдаемому ими поведению взрослых. В целом это означает переход к ролевой игре, в которой ребенок прежде всего идентифицируется с занятиями взрослых своего пола.

На стадии ролевой игры ребенок делает еще одно открытие, а уже отделенный от мира «серьезных предметов» мир игрушек подвергается очередному расщеплению: оказывается, одна и та же игрушка может выступать в совершенно различных качествах. С одной стороны, с помощью игрушки можно выполнять те же действия, что и взрослый (например, из тарелки кормить куклу) и этим действиям ребенок учится, подражая взрослым. Но, с другой стороны, игрушки могут переживать чудесные трансформации: ту же тарелку можно назвать лодкой и отправить в плавание. Этой же, магической функции игрушки ребенка никто не учит — он ее открывает сам (ведь он знает, что взрослые дяди не плавают в тарелках).

А теперь задумаемся над вопросом: а кто же путешествует в тарелках? Очевидно, маленькие живые существа, рожденные воображением ребенка. Иногда, правда, их заменяют реальные муравьи или гусеницы. И тогда маленький, ребенок вдруг становится большим по отношению к тому миру, который он создал.

Ребенок всегда является хозяином своей игры, а хозяин должен быть большим. Этого часто не понимают взрослые, создающие для детей сказочные теремки и другие малые архитектурные формы. Но разве кто-нибудь видел, чтобы дети разыгрывали в них сказки? В лучшем случае дети используют их как пространство для подвижных игр, совершенно не связанных с тематикой этих архитектурных произведений.

Очевидно, взрослые, создавая подобные городки, сами остаются большими по отношению к их размерам и бессознательно удовлетворяют собственную потребность в сказке.

Таким образом, мы видим, что и в игре с материалом, и в ролевой игре ребенок создает подвластный ему мир и населяет его воображаемыми или живыми персонажами. Но на стадии ролевой игры игрушка приобретает новое качество: ее прагматическое, утилитарное значение, задаваемое взрослыми (маленькая, но посуда, маленький, но термометр), отщепляется от непрагматического, неутилитарного значения, определяемого самим ребенком.

Непрагматическое значение игрушки позволяет использовать ее в разных ситуациях игры, делая этот предмет волшебным, а, говоря точнее, магическим. Мир таких предметов становится текучим, постоянно превращающимся в отличие от мира «серьезных», взрослых вещей и мира соответствующих им игрушек с фиксированным прагматическим значением. Мир постоянно превращающихся предметов есть мир магический. В этот «третий» мир и уходит прямая реализация желаний ребенка, выходящих за пределы простого стремления подражать взрослым. Ведь подражая, ребенок остается маленьким, а большим он может стать только в магическом, волшебном мире. Кстати, именно обостренное переживание ребенком этого возраста противоположности «большой — маленький» обуславливает вечный интерес детей к сказкам про великанов и лилипутов. А само это переживание становится особенно актуальным потому, что в игре ребенок уже может подражать действиям взрослых (чего не было на предшествующей, анальной фазе), но не может осуществить их «на самом деле».