Схема 1. Смена норм современного русского

Литературного языка

Вначале явление X₁¾ норма, явление Х₂ находится за пределами КЛЯ (употребляется в разговорной речи, в про­сторечии, в профессиональной речи). На втором этапе происходит постепенное сближение этих двух явлений, уже начинает употребляться и в КЛЯ, в устной его разновидно­сти. Третий этап характеризуется тем, что два явления употребляются наравне, сосуществуя как варианты нормы. Затем на четвертом этапе происходит «сдвиг» нормы: вариант Х₂ постепенно вытесняет вариант X₁, последний упот­ребляется только в письменной речи КЛЯ. И на конечном этапе мы наблюдаем смену норм: явление Х₂¾ единствен­ная форма КЛЯ, а X₁ находится уже за пределами нормы. По этой схеме происходило, например, изменение оконча­ний именительного падежа множественного числа у слов лектора ¾ лекторы, фактора ¾ факторы, смотрителя ¾ смотрители, циркуля ¾ циркули, ефрейтора ¾ ефрейторы и др. В 70-х гг. XIX в. нормативными были формы с оконча­нием -а(-я), потом постепенно они заменились формами с окончанием -ы(-и). Интересным является то, что у этих и подобных существительных норма изменялась дважды: ис­конное окончание -ы(-и) заменилось на -а(-я), а потом снова вытеснило собой эту, новую тогда, норму. Данная нами схема показывает наиболее обычный процесс смены норм. Но так бывает не всегда.

В развитии вариантности выделяется еще несколько тенденций (см. работы Л.К. Граудиной, В.А. Ицковича и других исследователей).

Первая ¾ тенденция к стилистическому размежеванию вариантов (дифференциация по стилистической окрашенности, маркированности). Такое стилистическое расслоение произошло, например, в 70¾80-е гг. XIX в. с большинством неполногласных и полногласных вариантов (хладеющий ¾ холодеющий, позлатить ¾ позолотить, средина ¾ середина и пр.). Еще в начале XIX в. они (и им подобные) считались стилистически нейтральными. Позже эти пары резко разошлись, размежевались: неполногласные варианты стали употребляться в поэтической речи и приобрели черты возвышенной поэтической лексики.

Наряду с такой стилистической дифференциацией языковых средств наблюдается и противоположная тенденция ¾ нейтрализация книжной и разговорной окраски. Например, еще в XIX в. у единиц измерения физических величин в ро­дительном падеже множественного числа было обычным окончание -ов (амперов, вольтов, ваттов). Затем (очевид­но, под действием закона экономии) произошел сдвиг нор­мы: нейтрализовалась форма с нулевой флексией (ампер, ватт, вольт), в современном языке у большинства техни­ческих единиц измерения она стала господствующей: ом, ватт, кулон, ампер, эрг, герц. Начался этот этап, по мне­нию Л.К. Граудиной, в 80-е гг. XIX в. и закончился в первом десятилетии XX в., т.е. со сменой одного поколения физиков другим. У таких же единиц измерения, как грамм, килограмм, в родительном падеже множественного числа Нулевая флексия распространена в устной форме в разговорном стиле, а в письменной, вследствие жесткой редактор­ской правки, до сих пор нормированными считаются фор­мы на -ов: граммов, килограммов. Таким образом, процесс "сдвигов" в соотношении вариантов не бывает прямолиней­ным, он часто проходит неравномерно и неодинаково.

Классифицируются варианты в зависимости от разных признаков. По принадлежности к языковым типам единиц выделяются варианты:

1) произносительные (було[ч']ная ¾ було [ш] ная, же [н'] щи-на ¾ же [н] щина, до[жд]м ¾ до [ж’]м и под.);

2) словоизменительные (тракторы ¾ трактора, в цехе ¾ в цеху, гектар ¾ гектаров и под.);

3) словообразовательные (резание ¾ резка, прошивание ¾ прошивка, набивание ¾ набивка и т.д.);

4) синтаксические: а) предложного управления (ехать на трамвае ¾ ехать трамваем, высота в 10 метров ¾ высота 10 метров, замечания по адресу кого-либо ¾ замечания по адресу кого-либо); б) беспредложного управления (ждать самолema ¾ ждать самолет, не могут прочесть книгу ¾ не могут прочесть книги, два основные вопроса ¾ два основ­ные вопроса и др.);

5) лексические (кинофильм ¾ кинокартина ¾ кинолента, интернациональный ¾ международный, экспорт ¾ вывоз, импорт ¾ ввоз и т.д.)^[3].

Необходимо отметить, что фонетические, словообразовательные и грамматические варианты, по существу, пред­ставляют собой семантические дублеты, лексические же ва­рианты стоят несколько обособленно.

Следует помнить, что наряду с вариантами, допускаемыми диспозитивными нормами литературного языка, существует и множество отклонений от норм, т.е. речевых ошибок. Такие отступления от языковых норм могут объясняться несколькими причинами: плохим знанием самих норм (Мы хочем читать; С двадцать двумя ребятами мы ходили в кино; Оденьте на себя пальто); непоследовательностями и противоречиями во внутренней системе языка (так, причиной распространенности неправильных ударений типа звала, рвала, очевидно, является литературное ударение на корне в формах звал, звало, звали; рвал, рвало, рвали. Ненормативная форма лектора существует, наверное, потому, что в системе языка есть нормативные формы доктора, лагеря и т.д.); воздействием внешних факторов – территориальных или социальных диалектов, иной языковой системы в условиях билингвизма.

Еще несколько лет назад все отступления от нормы литературного языка (кроме, орфографических и пунктуационных) считались "стилистическими ошибками", без всякой дальнейшей их дифференциации. Такая практика признана порочной. Ошибки необходимо дифференцировать в зависимости от того, на каком речевом уровне они допущены. Хотя единой оптимальной классификации речевых ошибок нет, но большинство исследователей выделяют речевые ошибки на фонетическом, лексическом и грамматическом уровнях (с дальнейшей их дифференциацией, например, "ошибка в произношении согласных звуков", "смешение паронимов", "контаминация", "ошибки в склонении числительных" и т.д.) 1. Собственно "стилистическими" считаются такие ошибки, которые связаны с нарушением требования единства стиля (одностильности), т.е. стилистические ошибки рассматриваются как разновидность речевых: Туристы жили в палатках, кушать варили на костре; Настя сбесилась, а Актер повесился; В начале романа мы видим Павла обыкновенным рабочим парнем, который увлекается гулянками; Ответственность за младшего братишку была возложена на меня.

3. Нормализация и кодификация

С вопросами норм, их вариантности тесно связаны по­нятия нормализации и кодификации. Часто термины "нормализация" и "кодификация" употребляются как синони­мы^[4]. Однако в исследованиях последних лет эти термины и понятия разграничиваются.

Наиболее оптимальным является определение нормали­зации как процесса становления, утверждения нормы, ее описания, упорядочения языковедами. Нормализация пред­ставляет собой исторически длительный отбор из языковых вариантов единых, наиболее употребительных единиц. Нормализаторская деятельность находит свое выражение в ко­дификации литературной нормы ¾ ее официальном призна­нии и описании в виде правил (предписаний) в авторитет­ных лингвистических изданиях (словарях, справочниках, грамматиках). Следовательно, кодификация ¾ это выработанный свод правил, который приводит в систему норми­рованные варианты, "узаконивает" их.

Таким образом, то или иное явление, прежде чем стать в КЛЯ нормой, переживает процесс нормализации, а в слу­чае благоприятного исхода (широкого распространения, об­щественного одобрения и т.п.) закрепляется, кодифициру­ется в правилах, фиксируется в словарях с рекомендатель­ными пометами.

Становление нормы КЛЯ ¾ это многомерное явление, часто противоречивое. К.С. Горбачевич по этому поводу за­мечает: "...объективный, динамический и противоречивый характер норм русского литературного языка диктует необ­ходимость сознательного и осторожного под­хода к оценке спорных фактов современ­ной речи... К сожалению, не во всех научно-популярных книгах и массовых пособиях по культуре речи обнаружи­вается научно-обоснованное и в достаточной мере дели­катное решение сложных проблем литературной нормы.

Наблюдаются факты и субъективно-любительской оценки, и случаи предвзятого отношения к новообразованиям, и даже проявления администрирования в вопросах языка. Действительно, язык принадлежит к числу тех феноменов общественной жизни, относительно которых многие счи­тают возможным иметь свое особое мнение. Причем эти личные мнения о правильном и неправильном в языке вы­сказываются нередко в самой безапелляционной и темпе­раментной форме. Однако самостоятельность и категорич­ность суждений не всегда означает их истинность"^[5].

С явлением нормализации тесно связано так называе­мое антинормализаторство ¾ отрицание научной нормали­зации и кодификации языка. В основе этих взглядов лежит поклонение стихийности в развитии языка, языку не нужны нормы, нормативные словари. Подобные представления могут расшатать сложившуюся относительно устойчивую систему норм русского литературного языка, систему функциональ­ных стилей.

С вопросами развития норм русского литературного языка, их становления тесно связано не только антинормализаторство, но и еще одно (более известное) явление ¾ пуризм (от лат. purus¾ чистый), т.е. неприятие всяких нов­шеств и изменений в языке или прямое их запрещение. В основе пуристического отношения к языку лежит взгляд на норму как на нечто неизменное. В широком смысле пуризм ¾ это излишне строгое, непримиримое отношение к любым заимствованиям, новшествам, вообще ко всем субъ­ективно понимаемым случаям искажения, огрубления и пор­чи языка. Пуристы не хотят понимать исторического разви­тия языка, нормализаторской политики: они идеализируют в языке прошлое, давно закрепленное и испытанное.

Г.О. Винокур подчеркивал, что пуризм хочет только то­го, чтобы правнуки непременно говорили так, как в старые и лучшие годы говаривали прадеды. В.П. Григорьев в ста­тье "Культура языка и языковая политика" высказал мысль о том, что с новым в языке пуристы мирятся только в том случае, если это новое не имеет конкурента в старом, уже существующем и отвечающем их архаическим вкусам и привычкам, или если оно выравнивает, унифицирует язы­ковую систему в соответствии с их утопическим представ­лением о языковом идеале. В книге "Живой как жизнь" К.И. Чуковский приводит много примеров тому, когда вид­ные русские писатели, ученые, общественные деятели от­рицательно реагировали на появление в речи тех или иных слов и выражений, которые затем стали общеупотребитель­ными, нормативными. Например, князю Вяземскому слова бездарность и талантливый казались низкопробными, уличными. Многие неологизмы первой трети XIX в. объяв­лялись "нерусскими" и на этой почве отвергались: "В рус­ском языке нет глагола "вдохновил", ¾ заявляла "Северная пчела", возражая против фразы "Русь не вдохновила его"... Ученому-филологу А.Г. Горнфельду слово открытка, возникшее на рубеже XIX¾XX вв., казалось "типичным и пре­противным созданием одесского наречия". Примеры подобного неприятия пуристами нового многочисленны.

Однако несмотря на неприятие любых новшеств и изменений в языке, пуризм вместе с тем играет роль регуля­тора, защищающего язык от злоупотребления заимствова­ниями, чрезмерного увлечения новшествами и способствующего устойчивости, традиционности норм, обеспечению исторической преемственности языка.

Выбор рациональных нормативных изменений (реше­ний) не может основываться только на интуиции лингвиста или простого носителя языка и его здравом смысле. Совре­менные ортологические исследования сейчас особенно ну­ждаются в систематически разработанных прогнозах.

Термин "прогноз" вошел в научный обиход сравни­тельно недавно. Выделяется 4 метода лингвистического прогноза:

1) метод исторической аналогии (например, огромный наплыв заимствований в наше время нередко с норматив­ной точки зрения сопоставляется с аналогичным процессом во времена Петра I);

2) экспертный метод прогнозирования, связанный с оценкой происходящих сдвигов профессионалами и экспертами-лингвистами (например, экспертные оценки терминологических стандартов и широкая деятельность лингвистов, связанная с унификацией терминологии в производствен­ной и научной сфере);

3) метод, связанный с прогнозированием поведения системных единиц в тексте (на основе изучения законов порождения текста);

4) метод перспективного прогноза нормы употребле­ния языковых единиц на базе моделирования временных рядов.

Системный подход прогнозирования особенно четко применяется к явлениям грамматической вариантности. Причем в модели системного прогноза должны быть представлены такие аспекты, как сочетание "ошибочного" и "правильного" в употреблении языковых вариантов, объективные и субъективные факторы, влияющие на это упот­ребление, относительная автономность отдельных грамматических категорий и пути взаимодействия категорий с грамматической подсистемой и системой в целом. При этом оказываются важными и внешние, и внутренние факторы. И прогностике их называют экзогенными показателями (вызываемыми внешними причинами) и эндогенными показателями (вызываемыми внутренними причинами)^[6].