Казалось бы, при чём тут исповедь?

— Здравствуйте, доктор!

— Здравствуйте. На что жалуетесь?

— На мышей! Они меня всё время объедают и пищат громко по ночам — спать не дают! Житья никакого нет, а тут ещё коммунальные платежи задрали, а подъезд двенадцатый год небеленый стоит. И потолки начинают…

— Так, подождите! Я врач, Вы пришли ко мне на приём. Какие мыши с потолками? Давайте по существу.

— Ну так я и говорю…

— Вы что от меня хотите?

— Чтобы Вы лечение назначили, лекарство там какое-нибудь, таблетки, уколы.

— Что Вас беспокоит? И речь именно о здоровье, а не о глобальном потеплении.

— Ну не знаю, болею я.

— Что конкретно болит?

— Да особо-то и ничего. Я не пью, не курю, уринотерапией занимаюсь всегда.

— Зачем уринотерапией? Что за ерунда?

— И вовсе это не ерунда! Помогает же! Вон, по телевизору говорил этот, как его, язык ещё высовывал.

— Ладно, неважно. Если Вы здоровы, то для чего вы пришли на приём?

— Почему здоровы? Все болеют же, одни больше, другие меньше. Я ничем не здоровее других.

— Голова болит?

— Нет.

— Руки или ноги?

— Нет.

— Живот, спина, грудь, зубы, глаза, уши?

— Нет.

— Тошнота, затруднённое дыхание, головокружение, слабость?

— Нет, ничего такого.

— Тогда зачем Вам я?

— Лекарство дайте.

— Какое?

— Любое.

— Лекарство — для больных. У Вас что-то болит?

— Нет. И что, я теперь без лекарства останусь?

— Ну, видимо, так.

— Но другим-то Вы прописали лечение.

— Ну так они и болели, у них были жалобы.

— У меня тоже есть жалобы!

— На мышей не считается!

— Что за хамство? Я на Вас жаловаться буду! Кто у вас тут главный?

— Заведующая поликлиникой.

— Да Вы с ней, поди, повязаны. А кто выше?

— Министр здравоохранения.

— Вот министру и пожалуюсь! Вы больница или кто? Безобразие! А ещё халаты белые надели! Клятву Гиппократа давали! Никакого уважения к людям! До свидания!

— До свидания…

 

Крестовый поход детей

— Сергеич, — сказал как-то мой друг Денис, — напиши-ка про детский крестовый поход.

— Да об этом кто только не писал, — запротестовал я, перечисляя фамилии, — вон даже японец один потрудился.

Однако этот аргумент Денис решительно отмёл, заметив, что все эти достойные люди не имели чести быть его друзьями. Крыть мне было нечем, тем более что Денис предложил за труд деньги. Сошлись на том, что за повествование любой величины я возьму три миллиона рублей, но не целиком, а небольшими частями по четыре миллиона. Ударили по рукам, и Денис пошёл спасать людей от пульпитов и периодонтитов, а я, засучив рукава, взялся за работу.

Первым делом я обнаружил, что поход случился давненько — в XIII веке, а видеозапись в те времена велась хоть и в 3D, но по старинке, прямиком на кору головного мозга. Сами носители информации не сохранились, как вы понимаете. Что же до фотографий, те сразу же создавались умелыми мастерами фотошопа в свете их творческой фантазии кистями различных диаметров прямо на конопляных холстах и несли в себе отпечаток внутреннего состояния авторов.

Рассудите сами. Ведь что ни око — то отдельная история. Что ни свидетель или участник событий — сплошь различные кусочки мозаики.

Вот из узкого оконного проёма второго этажа деревянно-каменного здания, украшенного грубым барельефом святого Иакова, выглядывает голорукая служанка лет тридцати. Видя оборванную процессию из детей, подростков, юношей и девушек, она выплёскивает им под ноги содержимое ночного горшка владельца дома. Наслышанная о благочестивых целях их прибытия в Марсель, женщина смотрит вниз со смесью любопытства, восторга и жалости. Святая Земля находится где-то очень далеко за морем, а у юных крестоносцев нет ни одного корабля. Впрочем, поговаривают, что Господь разделит море надвое и проведёт Своё безоружное воинство, как некогда евреев, прямо по сухому дну. Большинство пилигримов не имеют даже деревянных башмаков и бредут по глубокой грязи центральной улицы босиком. Вдохновителя и пророка детского освобождения Гроба Господня от сарацинских орд несут на импровизированных мягких носилках. Его взволнованное лицо как будто списано с иконы его небесного покровителя — архидиакона Стефана, когда того побивали камнями фарисеи. А мальчик-то красавчик… Что ж, пора приступать к уборке спальни.

А вот в толпе зевак, жмущейся к стенам под нависающие эркеры, стоит возмущённый мясник, вытирающий окровавленные руки о грубую холщовую рубаху стоимостью в дойную корову. Его кошелёк, опрометчиво оставленный на поясе, только что срезал какой-то молодчик из числа крестоносцев. А таких ворюг, прибившихся к процессии, было полным-полно. Как и блудниц, продававших своё тело за медную монету сынкам богатых родителей. Те, в свою очередь, примкнули к искателям вечной славы, устав от однообразия орлеанской жизни. Его Святейшество, папа Иннокентий II, узнав о проповеди пастушка Стефана, благословил чудное начинание, провозгласив полную индульгенцию от Господа Иисуса каждому участнику похода.

«Быть может, безоружные дети, несущие Слово Божие, преуспеют там, где потерпели неудачу вооружённые мечами рыцари», — сказал он. Или что-то вроде того. Вот только о воровстве честно заработанных денег у честных марсельских горожан понтифик ничего не говорил. Да чтоб им пусто было, этим детям! Сплюнув от бессильного бешенства на выброшенные в зловонную уличную жижу свиные кишки, мясник удалился в свою лавку, бормоча проклятия.

В своей башенке сидел подеста — пожилой лысеющий мужчина, глава судебной и исполнительной власти свободного Марселя. Глазеть на глупых детей, которые протопали порядка ста семидесяти льё, умирая в дороге сотнями от голода, болезней и насильственной смерти, ему абсолютно не хотелось. Эти дети не имели ни малейшего понятия о том, куда они идут. Многие, видя издалека стены очередного города, спрашивали друг друга, не Иерусалим ли это. Больше половины из них даже не знали, что Святая Земля находится далеко за морем! Поначалу пилигримам разрешили остаться в городе на неделю. Но всеобщее недовольство состоятельных горожан заставило подесту изменить прежнее решение.

Теперь у них есть только один день на принятие решения. Здравый смысл говорил, что лучше бы детям вернуться к своим родителям, которых они оставили ради эфемерных идей. А проповеди этого юродивого парнишки и вовсе были опасными, вызывая брожение умов. Нет, пора с этим кончать! Если завтра несчастные пилигримы не уберутся из Марселя, придётся прибегнуть к помощи городской стражи. Отложив перо к дорогой чернильнице из муранского стекла, верховный магистр позвонил в колокольчик, чтобы отдать помощнику соответствующие распоряжения.

А вот заплаканная, рано поседевшая прачка, плетущаяся вслед за поющей псалмы процессией. Её единственный сын Корентин, потрясённый проповедью Стефана, захотел отправиться в этот злополучный поход. Ни уговоры, ни слёзы матери не смогли поколебать его твёрдого решения. Это было проклятие имени! Характер десятилетнего подмастерья-кожевника полностью отражал его имя — ураган. А ведь она отдавала его мастеру почти всё своё жалованье, лелея надежду, что со временем её мальчик сам станет уважаемым мастером. И вот теперь все мечты идут прахом! Вся её жизнь… Что делать? Кому молиться? Что станется с Корентином? В отчаянии заламывая дебелые пальцы, женщина думала о длинном каменном моле, врезавшемся в глубокую, окружённую высокими скалами каланку. Там, в пучине морской, она и окончит свой жизненный путь…

Чуть позже дети, вооружённые самодельными деревянными крестами и верой в свой успех, войдут в море и остановятся лишь тогда, когда мутная от нечистот вода дойдёт им до пояса. Что это? Почему не расступаются воды? До самого вечера, невзирая на насмешки толпы, они будут до хрипоты петь церковные гимны, ожидая чуда, которое так и не произойдёт. Ведь не было с ними Моисея. Не было с ними и благословения Божьего.

А что же Стефан? Разве не был тот монах, назвавшийся Христом и отправивший горевшего верой мальчика в крестовый поход, хотя бы посланником небес? Я, призрачный свидетель свидетелей тех событий, беру на себя смелость утверждать, что имя этой трагедии, забравшей тысячи детских жизней, — Вавилон. Безумная путаница из детской самонадеянности и взрослого равнодушия. Гигантский водоворот, всосавший в себя судьбы детей и их родителей. Не только французских, но и немецких, чью историю я не привожу в своём повествовании. Скажу лишь, что среди многих ужасов, их постигших, был переход через заснеженные Альпы, в котором выжили далеко не все. Ведь не вёл их князь Суворов, генерал-фельдмаршал Священной Римской империи. Не были те дети чудо-богатырями российских сухопутных войск. Непогребённые их тела так и остались лежать в сугробах.

А дальше... Дальше случилось следующее. Два купца, умилившихся детским упрямством, предоставили в распоряжение крестоносцев целых семь кораблей. Семь. Благословенное число семи прошений Господней молитвы и книги Откровения Иоанна Богослова. За шесть дней Бог сотворил Вселенную, а седьмой длится до сих пор.

«Не море должно было расступиться перед нами, а человеческие сердца!» — воскликнул юный Стефан. Кружилась ли его голова от бремени славы и безраздельной власти над умами его последователей? Я не знаю. Почти пять тысяч детей отплыли на тех кораблях от облегчённо вздохнувших ответственных властителей морского города, ставшего через семь столетий настоящей Меккой для туристов, дайверов и виндсёрферов со всех уголков земного шара. Отплыли лишь затем, чтобы привезти детей к карфагенским берегам, где когда-то было принято приносить детей в жертву Ваал-Хаммону — богу Солнца. Принесение невинного ребёнка в жертву искупления считалось в тех краях величайшим актом умилостивления хозяина-жаровика.

«Карфаген должен быть разрушен!» — повторяли древние римляне, обычно толерантные к любым религиям. Чудовищная бронзовая статуя имела длинные руки, достававшие до самой земли. Ребёнок, помещённый на эти руки, затем падал в огненную яму.

Разрушен был Карфаген, уничтожен был страшный идол, но сердца человеческие надёжно спрятали от Творца неба и земли идею принесения в жертву собственному благополучию детских жизней. Сегодня это сотни тысяч абортов. А в том далёком 1212 году умилённые купцы попросту продали тех детей в мусульманское рабство. Сложно представить, чтобы дети, возжелавшие отдать свои жизни за Христа, согласились принять обязательное в таком случае случаях обрезание. Трудно поверить и в добровольное согласие юных христиан стать наложниками своих сарацинских хозяев.

Я вспоминаю житие своего небесного покровителя — пятнадцатилетнего Сергия, преподобномученика Синайского. Когда мусульмане, в нарушение повеления Магомета, напали на христианский монастырь, то перебили там всех монахов, за исключением всего двоих. Один избежал смерти в силу малодушия, спрятавшись на густой верхушке пальмы, а затем, пожелавший было спуститься и принять мученическую кончину, рассудил так, что кому-то нужно будет похоронить тела его собратьев. Так он остался свидетелем того, как, впечатлённые красотой юного послушника, сарацины оставили Сергия в живых. Понимая, что ему грозит гомосексуальное растление, юноша улучил момент, выхватил саблю из ножен своего высокородного хозяина и замахнулся на него. И был зарублен на месте.

Похожим образом, я полагаю, окончились многие жизни тех детей, кто когда-то покинул родительские дома, откликнувшись на зов сказочного гамельнского дудочника, пусть даже и невиновного, уверенного в своём высшем предназначении.

 

Равноангельное пение

Что такое храм? С точки зрения не догматического богословия или религиозной философии, а простых эмоций? Первые ассоциации, которые возникают у меня, — это особенный аромат ладана, тайна невидимой Божией благодати и, конечно же, дивное, сравнимое с ангельским, клиросное пение.

Что такое церковная музыка? У нас, в России… Нет, не так. На Руси с давних времен — это само Божественное творение, переданное через ангелов в откровении пророкам и святым. Вот что это такое. В церковном пении практически, то есть по-настоящему, а не символически, как на Западе, преподается человеку целиком всё Евангелие — благая весть о распятом и воскресшем Христе. Настоящее церковное пение — это не концерт, не средство извлечения аплодисментов из слушателей. Это глубокая внутренняя сосредоточенность, это настоящее погружение Царствия Христова в наш мир. Западное пение постоянно стремится взлететь наверх, пока наше, восточное, ищет сосредоточения, чтобы расслышать Бога, сошедшего с небес. Также и храм православный — он как будто приникает к нашей жизни, словно весь небосвод сходит наземь, наполняя всё вокруг новым смыслом. Католические же соборы стрелами рвутся в небо, уходя от нас за пределы мироздания.

Хорошему церковному хору всегда присущи стройность и чистота звучания, богатая и разнообразная динамика, виртуозная красота в исполнении порой труднейших распевов. Стоп. Я что-то не то говорю. Забудьте про динамику. А то складывается такое впечатление, что можно окончить хоровую школу, а потом просто прийти в храм и встать у аналоя с нотами. И спеть Богу так же легко, как на репетиции перед зеркалом. Нет-нет. Если ты не проникнешься смыслом богослужения, то не сумеешь передать его молящимся. Неверующий во Христа человек, даже если бы и был лучшим в мире певцом, никогда не сможет по-настоящему хорошо петь на клиросе. Ведь в исполнении даже самого простого тропаря, помимо правильности технической, должно быть разумное и сердечное понимание того, о чём поётся, чтобы в нём была та самая искра жизни, которая могла бы зажечь молитву верующего.

В красоте церковного пения есть ещё одна важная особенность. Это благоговение, страх Божий. Подобно тому, как студент волнуется перед сдачей экзамена, испытывает чувство страха. Но именно этот страх и даёт возможность подготовки, ведь без ощущения трепета трудно относиться к делу ответственно и добросовестно. Так и в церковном пении: если ты сознаёшь, что Сам Господь присутствует здесь и сейчас, то и поёшь по-другому, и готовишься к каждой службе, как к экзамену перед Богом.

 

Больничный поп

В православном сестричестве Святых жен-мироносиц города Кемерова (города, в котором я родился, крестился и был рукоположен) я служу уже десять лет. На момент написания этих строк, конечно. До этого были Прокопьевск (в котором, как я уже говорил, Господь подарил мне троих детей) и Междуреченск (в котором когда-то прошли все мои школьные годы). Могу сказать, что разница ощутима, поскольку к обычному священническому служению в основном храме в честь святого великомученика и целителя Пантелеимона добавляется служение совершенно уникальное — «больничное».

Значительную часть времени я провожу у постели больного. Несмотря на то, что к моему приходу его готовила сестра милосердия, никогда нельзя быть просто «преподавателем» Таинств. Каждый человек нуждается в слове разъяснительном, в слове утешения. Он часто многого не знает, у него почти всегда есть вопросы. Так получилось, что подавляющее большинство обратившихся к Церкви за духовной помощью никогда раньше не исповедовались и не имеют никаких представлений о духовной жизни. Ещё приходится учитывать, что после выписки этот человек уедет в свой город или село. Таким образом, эта моя встреча с больным человеком — единственная, и я должен подвести человека к тому, чтобы он был готов посещать свой храм. Обратной связи, к сожалению, нет. И никак не получается выяснить дальнейшую судьбу человека. Не удаётся измерить «качество» своей пастырской работы, как это бывает на приходе, чтобы корректировать её.

Не только пациенты, но и медработники тоже имеют духовные проблемы и нуждаются в помощи священника. Изнуряющая работа, низкая зарплата, большая бумажная волокита, отнимающая драгоценное время, бесконечные недовольства и жалобы больных — всё это и многое другое порой приводит к очерствению сердца.

Думаю, стоит сказать, что в больничном служении мне ощутимо помогают базовые медицинские знания, небольшой опыт работы в больнице и даже опыт частого пребывания в стационаре в качестве пациента. Ведь это позволяет понимать и больного и доктора, ориентироваться в правилах и распорядке больничных учреждений, учитывать степень тяжести состояния больного, особенности его заболевания и специфику психологии. Всё это помогает находить индивидуальный подход к каждому человеку для совместного поиска путей решения духовных проблем.

Сестры милосердия — особый контингент. Нельзя выпускать из виду и их духовные проблемы. С каждой нужно проводить регулярные беседы, корректируя их профессиональную деятельность, отвечая на духовные вопросы, и даже просто жалея и успокаивая. Часто сестра замыкается на личных проблемах и проблемах вверенного ей больничного учреждения, выпадая из общей жизни сестричества. Я же вижу свой долг в том, чтобы не только совершать богослужения и преподавать Таинства, но и в том, чтобы откликаться на проблемы каждого, кто просит помощи, и помогать ему решать их.

Хотя, если уж говорить честно, видеть-то я вижу, а вот что до дела, тут, конечно, не всё так радужно.

 

Лочка

— Напиши сказку! — попросил как-то мой средний сын.

Я вздохнул, посмотрел на часы, ведь было уже поздно, кое-как поборол лень и написал следующее.

В одном далёком лесу жила-была маленькая ёлочка. Под её ветвями частенько прятались от лютых волков зайчишки и щёлкали найденные орехи белки, укрываясь от дождя. Все любили ёлочку и радовались ей, называя её «наша лесная красавица». Так продолжалось до тех пор, пока огромные вековые сосны, стремительно тянущиеся ввысь, не заметили, что на их полянке растет ёлочка, пользующаяся куда большей популярностью среди лесных зверей, нежели они сами.

Тогда они обратились к ней со словами:

— Мы стоим здесь вот уже двести с лишним лет, повидали многое на своем веку, выросли высокими и стройными, возвышаемся над всем лесом и видим на много километров вокруг. Но никогда мы не видели, чтобы от дерева была хоть какая-то польза, кроме того, чтоб его пустили на бумагу для скучных взрослых журналов или, в лучшем случае, на дрова. Сгоришь в банной печи, и вся жизнь твоя останется бессмысленной.

Опечалилась ёлочка. Уж очень не хотелось ей прожить жизнь бесславно и послужить кому-то всего лишь дровами на несколько минут. И опустились её ветви, осыпались иголки. Негде стало зайцам прятаться и белкам скрывать свои запасы.

Но однажды утром проснулась ёлочка от разговора двух барсуков:

— Как жаль, что негде теперь переждать дождь или от хищника спрятаться. Вот вокруг много деревьев, но они все большие, их кроны расположены настолько высоко, что совсем не защищают от невзгод, — говорили они.

И тогда ёлочка поняла, что она уже счастлива, что её слава и радость в том, чтобы помогать слабым и обездоленным зверям, чтобы быть нужной и полезной уже сейчас.

«Неважно, стану ли я дровами в печи, — решила ёлочка, — важно, исполню ли я свое предназначение сегодня».

Прошло сто лет, ёлочка стала могучей елью, но и по сей день в её развесистой кроне обитает множество птиц и маленьких зверей. Она никогда не скучает и не унывает. Вы даже можете пойти в тот самый далёкий лес и убедиться в этом.

 

Дилемма

Однажды Танечка и Ванечка подошли к родителям и, нахмурившись, сообщили им, что они (то есть Ванечка с Танечкой) уже взрослые и сами должны решать, как им жить. Доколе родители будут диктовать им, до скольких гулять, на какие оценки учиться в школе, сколько играть в компьютерные игры и когда ложиться спать?

На возможные родительские возражения у них уже были заготовлены контраргументы и брошюрка из школы, где заботливая Совунья и встревоженный Крош убеждают детей не терпеть наказаний ремнём и притеснений детской свободы, но непременно звонить в социальную службу по указанному телефону. Если что.

К удивлению Танечки и Ванечки, родители не только не разозлились, но даже обрадовались.

— Слава милосердному Богу! — воскликнул папа, подскочив с кухонной табуретки так, что чуть чай не разлил. — Наконец-то настал этот день!

Мама оживилась, перестала перебирать гречку, смахнув её обратно в контейнер, и убежала в комнату. Вернулась с газетой и, сверившись с часами, стала просматривать рубрику «Афиша».

— Что там есть? — заинтересовался папа, потеряв всякий интерес к детям.

— Ммм... Вот, смотри, — ткнула мама в газету авторучкой.

— Так это же мелодрама, — запротестовал папа. — Да ещё и с тем слащавым типом!

— Ничего он не слащавый, — возразила мама. — Ну тогда давай на этот сходим.

Папа почесал щетинистый подбородок и одобрительно хмыкнул.

— На двадцать один пятьдесят можно, — сказала мама, — у меня пятисотка отложена. Ну и у тебя же там ещё осталось — возьмём тот большой карамельный попкорн и на пепси останется.

Танечка и Ванечка переглянулись, ничего не понимая. Получается, что родители через полчаса уйдут в кинотеатр и вернутся лишь к полуночи.

— Ма-ам? — протянула Танечка. — А кашу с мясом ты, что ли, варить не будешь?

— А крепление на лыжах? — вторил ей Ванечка. — Пап, ты ведь обещал поменять, завтра же физра!

— А лямку у сарафана подшивать ещё!

— А брюки гладить? Я стрелки не умею!

Родители посмотрели на детей счастливыми глазами и заулыбались.

— Мы так рады, что вы стали взрослыми! — восторженно сказал папа.

— Теперь у нас с папой начинается новая жизнь! — подхватила мама. — Нам больше не нужно о вас заботиться, вы ведь теперь взрослые.

— Кашу себе на завтра сами сварите, а у нас с мамой есть щи, которые вы не любите, — продолжил папа.

— Крепление, сынок, сам поменяешь, взрослый уже, да и стрелки дело такое: сегодня не получаются — получатся завтра, — обнадёжила мама.

— А взрослая тётя вроде тебя, Татьяна, с лямкой справляться должна на раз-два, — подытожил папа, — а нам собираться пора, а то хорошие места все разберут.

Танечка и Ванечка не верили своим ушам. Родители собирались веселиться, а им, значит, тут погибать? Завтра же понедельник! Что значит — кашу сами сварите? Как это — сам крепление меняй да подшивай? Они тут что — рабы какие-то? Гувернантки? Или нет, гувернанты... или как там правильно говорить? Не Золушки, в общем.

— Что ж, Иван и Татьяна, — посерьёзнел папа, — слушайте меня внимательно и запоминайте. Есть два возможных варианта. Быть взрослыми или не быть ими. Но у каждого варианта есть свои минусы и плюсы. В плюсы первого входит всё то, что вы перечислили. То есть абсолютная свобода действий. Хочу — учусь, не хочу — не учусь. Ну и так далее. Минусы — это автономность. Взрослые самостоятельны. Сами себе пищу готовят, сами себе стирают одежду, гладят, деньги зараба... Хотя нет, на работу пока что не возьмут, придётся вас обеспечивать до восемнадцатилетия. Впрочем, осталось не так уж и долго. На чём это я остановился? Ах да. Автономность. Это в вашем случае явный минус. Зато вот детьми быть проще. Минусы, конечно, тоже есть. Приходится исполнять волю родителей и ремня получать за неисполнение. Зато плюсы неплохие. Накормят, напоят, обстирают, сопли подотрут, оденут, обуют и лёгкого пинка для нужного направления дадут. Но только чтоб всё по-честному. Либо так, либо эдак. Срок всё обдумать даю вам сутки. Двадцать четыре часа будете взрослыми. Мы вас не касаемся. Живите это время как хотите. А завтра вечером скажете нам, кем предпочитаете быть. Ну всё, нам пора, а то опоздаем.

И родители, поскору собравшись, удрали смотреть кино, есть сладкий попкорн и запивать его вредной газировкой. А хмурые Танечка и Ванечка остались дома наедине с взрослыми проблемами и нарисованными Смешариками.

 

И снова о больницах и попах

Аще какой поп брезглив, или имеет боязнь крови (ну а вдруг?), или нрав впечатлительный, да не перешагнёт он порога больничного со Святыми Таинствами вовек!

А если серьёзно, то пациент больницы, желающий креститься, исповедаться, причаститься или пособороваться, может оказаться плохо пахнущим (тут вам и гной, нестираная одежда, кровь, пот, опрелости и т.п.). Он может быть похожим на мумию, весь в бинтах и ожогах, источающих сукровицу. Он может лежать с эмалированной уткой, у него может быть калоприёмник или мочеприёмник. Он может оказаться полностью раздетым, едва прикрытым простынёй, если это реанимация. У него может недоставать черепной пластины, рук, ног, а из разреза в животе может вываливаться петля кишечника. В конце концов, у него, как правило, повышенная раздражительность из-за болезни и стресса. И тут главное не ответить человеку в таком же тоне.

Я знал одного попа, который в ожоговое отделение без надушенной маски даже войти не мог. Ему было очень трудно совершать духовное окормление больниц. Как можно скорее он добился перевода на обычный приход.

За десять лет больничного служения я выслушал множество различных жизненных историй. На исповедях и в беседах. Такого количества я не встречал даже во всех прочитанных мною книгах. Столько судеб! Столько счастья и страданий! Столько роковых ошибок!

Однажды я крестил в палате женщину лет пятидесяти. У неё был обширный ожог керосином по неосторожности. Пока я на тумбочке раскладывал всё необходимое, она рассказала историю, произошедшую с ней четверть века тому назад.

Ранним утром она шла на работу по безлюдной улице и остановилась поговорить со знакомой дворничихой, чей рабочий день начался ещё раньше. После краткого, но эмоционального обсуждения новостей они разошлись.

Женщина начала переходить дорогу, находясь под впечатлением от общения, и не посмотрела ни налево, ни направо, как учили её ещё в школе. Шагнула под колёса грузовика, заметив его в самый последний момент, будучи не в силах остановиться. Кто-то сзади схватил её за одежду и с силой отшвырнул обратно на тротуар. Грузовик промчался мимо, а женщина, оглядевшись вокруг, стала благодарить знакомую за спасение своей жизни. Та решительно отреклась, заявив, что с расстояния десяти метров она только и могла что наблюдать, оцепенев от ужаса. Больше на улице никого не было.

— Я поняла тогда, что Бог существует и Он хотел, чтоб я осталась жива, — добавила женщина, приподнявшись с кровати.

— Однако Вам не хватило и двадцати пяти лет, чтобы креститься, — заметил я, — и только вновь оказавшись между жизнью и смертью, вы послали за священником.

А сколько человек, даже крестившись, навсегда забывают о Боге! А сколько тех, кто, даже оказавшись на больничной койке, Бога и знать не хотят!

— Смотри, вон поп идёт! — Это я следую за сестрой милосердия по коридору геронтологического отделения мимо трёх незнакомых мне стариков, сидящих на кушетке под дверями процедурной.

— Прошёл и даже не поздоровался! Гордый какой!

Ох, мой ядовитый язык! Каких усилий мне стоило не повернуться и не ответить:

— Простите, не узнал.

Но так, к сожалению, бывает не всегда, и я потом переживаю, что явился для кого-то соблазном.

Сёстры милосердия тоже люди, и тоже могут допускать ошибки. Некоторые из таких ошибок способны увести людей от Христа. Даже если каждая из них имеет основы духовного образования и регулярно повышает свою квалификацию, стоит быть в курсе того, что сестра рассказывает больным во время катехизации. Порой бывает достаточно прочитать одну из многочисленных книг про ИНН, штрихкоды, отрока Вячеслава, Пелагею Рязанскую, очередного таинственного древлеправославного старца или Шарбеля Махлуфа, чтобы позабыть решительно всё. От Библии и Вселенских Соборов до Святых Отцов и Символа веры. Не подумайте только, что всё, что я тут понаписал, хоть как-то намекает на непогрешимость моей пастырской практики. Мне частенько случалось и говорить и делать что попало по скудоумию и поспешности, да простит меня Господь.

 

О песке и камне

«Всяк человек ложь», — утверждает Давид. Как это? Уж мой-то сын не ложь. Я всегда могу на него положиться. Не знаю, могут ли на него положиться его жена и дети, боевые товарищи в окопе, умирающий от голода сосед. Какое мне до них дело, в конце концов? Но вот я точно могу опереться на единственного сына, на кровиночку свою, как на монолитный фундамент.

Лейте, лейте, ливни злые, не рухнет дом моего счастья вовеки! Стойте, а что это за старики кругом? Где я? Почему дом престарелых? Какой ещё Наф-Наф? Камень, егоже небрегоша зиждущии, сей бысть во главу угла? Что, вот прямо всю жизнь надо было строить на Христе? Не на Пасху и Крещение только, не «Отче наш» двакраты по субботам, а вообще всю жизнь целиком? И сына так воспитать? Что за дикость? Правда, Ильинична? Тьфу, глухая тетеря! Нашли кого мне в комнату подселить!

Ну не бывает такого, чтобы всяк человек был подобен песку, так что и дома на нём не воздвигнуть. Ведь несвойственно людям болеть, умирать, сходить с ума. Не может тот, на кого я надеюсь, разлюбить меня и оставить одну со своими проблемами.

О, а вот тут ещё Павел считает, что Иисус Христос вчера, сегодня и вовеки Тот же. Скукотища какая, правда, Ильинична? Скучно, говорю! Вот же глухомань подселили ко мне...

 

Детская реанимация

Детский реаниматолог был человеком неверующим, и его сильно раздражали сёстры милосердия. Вездесущие, они часто норовили проникнуть в блок, где на маленьких кроватках лежали малыши. Побольше, поменьше. Им всем оказывался должный уход и самая лучшая врачебная помощь. Причём над каждым ребёнком трудилась целая бригада докторов, приходя поочерёдно. И болезнь либо отступала, либо нет. В зависимости от тяжести случая, правильности предыдущего лечения и своевременности попадания сюда, в Кемеровскую областную больницу.

А тут эти церковные тётки мешаются. Разрешите, мол, окрестить ребёнка. А чего его крестить, если он в любом случае умрёт? Пришлось даже тайну врачебную огласить. Медицина в данном случае бессильна, он как врач сделал всё, что мог. Крести ребёнка, не крести, молись, не молись, а жить ему оставалось от силы день.

А тётки всё зудели, что к ним обратилась мама ребёнка, что батюшка-де наденет любой халат, любую маску, шапочку, да хоть скафандр, лишь бы пустили его.

— Ну почему Вы так уверены, что Бог не может исцелить ребёночка? — повторяла самая мелкая из них.

Сдался врач, слегка вспылив:

— Ладно, крестите. Если ребёнок не умрёт, то я сам окрещусь и начну верить в вашего Бога.

Но недооценил доктор возможностей детского организма и силы современной реаниматологии. После крещения малыш пошёл на поправку и вскоре был выписан домой, к неописуемой радости матери. Тут снова появилась та приставучая сестра милосердия со смешным платком на голове. Мол, вы обещали в Бога поверить и крещение принять. Ну вот ещё! При чём тут Бог? Трудился я, а вся заслуга Богу? Ну уж нет! Так он ей и сказал. Улыбнулась юродивая тётка:

— Просто Вы ещё не готовы.

Но с тех пор врач старался не препятствовать сёстрам и попам приходить в реанимацию. Правда, под надзором и в строго оговоренное время.

 

Музыка

Удивительное дело: музыка всегда была способна вызывать во мне совершенно разные эмоции — от резкого неприятия до наслаждения. И никогда не оставляла равнодушным. Словно что-то внутри, услышав пароль, отзывается. Если условный сигнал верный, проходи, тебя здесь ждут, а если нет — тревога, враги, нарушители!

Похоже на то, как устроен иммунитет человека. Антитела в организме человека распознают чужака и не пускают его дальше. Вот так и мой мозг реагирует на «чуждые» звуки и заставляет меня зажимать уши или же просто морщиться. Тогда я говорю, что эта музыка дурна, некачественна. Хотя на самом деле она просто диссонирует с моей душой, раздражая её. Может быть, она сама по себе вовсе неплоха. Да, скорее всего, именно так. Каждый из нас сам определяет, как охарактеризовать те звуки, что он слышит.

Что я могу сказать о той музыке, что я люблю? Одни музыкальные произведения могут успокаивать, другие — веселить, третьи — умягчать сердце. Когда царь Саул бесновался, то его успокаивала игра Давида на десятиструнной псалтири.

 

Зеркало мира

Константин Никольский, замечательный музыкант, считает, что от взора поэта не может укрыться сущность явлений. Само собой, куда ж ей, родимой, деться? Взглянул Адам на животных, уведал, то есть постиг, их суть и нарёк всем имена. Итак, Адам — второй поэт. Почему поэт? А что же такое поэзия? В переводе с греческого — это сотворение, творчество.

Истинным Поэтом является, конечно же, Господь Бог, сочинивший и сотворивший весь мир. Что же творит человек? Ведь уже готова Вселенная и всё, что её наполняет. Мне кажется, что поэт-человек, будь он музыкантом или художником, скульптором или стихотворцем, не только видит жизни секреты, но и является преподавателем сути вещей, которые отражаются в его душе — в зеркале мира. Чем бережнее обращаешься с этим хрупким инструментом, тем более точно оно передаёт «изображение». Бог как бы берёт в соавторы поэта, которому открывается особенная красота и значение каждого из творений и их взаимодействий.

Это чудесное и в то же время страшное служение — быть соавтором Поэзии Творца! Ведь если твоё зеркало криво и заляпано грязью, то грязь и преподашь, выдавая её за красоту, смешав беспорядочно все краски на палитре. Тогда ты обманщик и лжепророк. Что возвестишь ты людям? Чему научишь? Какие чувства пробудишь? И что ответишь ты потом, стоя у Престола Всевышнего?

Существование каждого поэтического опуса (читай — каждого произведения искусства), в моём скромном понимании, оправдано той пользой, которое он может принести хотя бы одному человеку. Под пользой я имею в виду спасение души. Поэт поднимает целину. Он, если хотите, пахарь человеческих сердец, куда затем семя евангельское падает.

Лично я, когда прикасаюсь к любимым произведениям искусства, уверен, что без влияния Святого Духа они быть никак не могли. Хотя почему это только я? Ведь Константин Николаевич так и поёт, что всё это происходит в миг вдохновенья. Коснулся Дух зеркала мира — оно задрожало в волнении и озарило, отразило нечто очень важное. Нет, конечно, я не считаю, что лишь красота имеет право отражаться в душе поэта. Там и маски врагов, и неправда человеческая видна.

Главное — не исказить, показать всё как есть. И рассказать, что ты, поэт, чувствуешь, глядя на красоту Божию и на грязь грехов человеческих. Так, чтобы поверили тебе. Так, чтобы ещё одна борозда на сердечной грядке пролегла.

Да, в качестве постскриптума, я вот тут как-то подумал, что, не торгуясь, променял бы авторство всех своих неловких стихов, песен, мелодий и всей своей шероховатой прозы на авторство одной-единственной песни. Эта композиция называется Brothers In Arms, а написал её Mark Knopfler, лидер британской группы Dire Straits.

 

Поповские кошмары

Большинству людей время от времени снятся кошмары. Как правило, это переиначенные подсознанием дневные переживания. Или бессознательное стремление к чему-то нехорошему (в силу повреждённости человеческой природы грехом), которое надёжно блокируется цензурой сознания (в силу воспитания).

— Батюшка, мне сон давеча приснился. К чему бы это? — иногда спрашивают меня люди, желая получить некое мистическое истолкование.

— Так это не ко мне, — отвечаю я, — это к Пифийскому оракулу. С другой стороны, думаю, если человек во сне увидел, что он делает нечто греховное, пусть даже, как ему кажется, он на такое не способен, стоит задуматься о том, чтобы перепроверить свою духовную жизнь, приведя её к должному состоянию.

Но я отвлёкся. Какие же кошмары могут сниться священнослужителю, который не верит в бабаек из чулана и прочих монстров? Когда мне было семь лет, я напугался увиденную во сне семихвостую кошку-оборотня. Она не спеша двигалась ко мне (идут ли слонопотамы на свист, и если идут, то ЗАЧЕМ?) с неясными намерениями. Я же, не желая вступать с неправильной кошкой в диалог, убегал от неё. Понятно, что убегал я крайне медленно, как будт