Оскар Фрайхерр фон Бёнигк -26 побед

Ганс Адам – 21 победа

Ротмистр забыл про второй пункт и отправился охотиться над передовой, в окрестностях Пулкапеле. Вернувшись, он криво улыбнулся и начал рассказывать, как и каждый истребитель, помогая себе руками, которыми крутил фигуры самолётов.

- Я заметил летящий над густым покровом облаков, на высоте около трёх тысяч метров, но ниже нас, одиночный «СПАД». Я зашёл на него со стороны солнца и обстрелял, когда он увидел наши «Альбатросы» и пытался бежать, круто спикировав. Он попал в слой облаков и на мгновение изчез из поля зрения. Когда я последовал за ним, то увидел, как английский самолёт летит почти вертикально к земле и на высоте около пятисот метров разваливается на куски. Из-за новых, очень плохих боеприпасов типа FB снова заклинило оба моих пулемёта и, если бы я не сбил противника первой очередью, то, не в силах обстрелять его повторно, смотрел бы, как он нагло убегает на свой аэродром.

В первый сентябрьский день ротмистр в первый раз сел за штурвал нового «Фоккера» - пункт второй приказа его уже совершенно не интересовал – и в 7.50 сбил над Зоннебееке шестидесятого противника!

В первый раз летя на новом триплане – рассказал он по возвращении – вместе с четырьмя другими лётчиками 11-й эскадрильи атаковали английский бомбардировщик, который вёл себя очень провокационно. Я зашёл на него на пятьдесят метров выше и сделал по нему двадцать выстрелов. Противник, наверно, принял меня за английский триплан, поскольку наблюдатель даже не схватился за пулемёт при виде меня.

Сорок восемь часов спустя ротмистр снова забыл о втором пункте и после утреннего патруля снова мог много чего порассказать.

- Шестёрка «Фоккеров» моей эскадрильи ввязалась в бой с эскадрильей «Кэмелов». На высоте трёх с половиной тысяч метров я атаковал одного из них. Я не смог его сбить. После долгого поединка я заставил противника приземлиться. Было это в окресностях Бусбека. За это время у меня сложилось впечатление, что я сражаюсь с необычайно опытным и отважным лётчиком. Англичанин не сдавался даже на минимальной высоте, и, когда уже приближался к земле, обстрелял проезжавшую колонну, а после, при рулении, умышленно разрушил самолёт, направив его на дерево. Триплан «Фоккер» Dr.1 превосходил английский «Кэмел» во всех отношениях.

Итог дня – одиннадцать побед. Снайпером в тот день стал лейтенант фон Бёнигк, который в одном бою сбил два «Кэмела». Полк понёс одну потерю – лейтенант Бокельман с простреленной икрой был доставлен в лазарет в Кортрике.

Оскар Фрайхерр фон Бёнигк -26 побед

4 сентября мы смогли добыть четырёх англичан – на этот раз лейтенант Вюстхоф одержал две победы. Зато лейтенант Рейнхард был тяжело ранен в плечо и был доставлен в Кортрик.

Курт Вюстхоф – 27 побед

На следующий день англичане потеряли ещё четыре самолёта. Два из них сбил лейтенант Фосс, тем самым увеличив свой счёт до сорока самолётов. Фосс не почивал на лаврах. На следующий день он одержал ещё одну победу. Руководство сделало соответствующие выводы из нарушения пункта два приказа от 18 августа и прислало лаконичную телеграмму:

Ротмистр барон фон Рихтгофен отправляется в четырёхнедельный отпуск по собственному желанию.

9 сентября лейтенант Лёвенхардт появляется один над вражескими позициями и вблизи Альврингена сбивает наблюдательный аэростат, чтобы с той поры стать настоящим охотником на аэростаты. Со временем, на этих отвратительных пузырях с газом он заработал даже орден «За заслуги».

Ещё один день стал днём лейтенанта Фосса. В 5.50 он сбил «Сопвич» возле Лангемарка, а пять минут спустя сбил ещё одного «Кэмела». В следующем полёте над тем же районом перехватил самолёт типа «FE». Лангемарк, кажется, для него счастливые охотничьи угодья. На следующий день Фосс привёз с собой ещё две победы.

12 сентября передал телеграмму Нежному Цветочку. Я внимательно смотрел на его лицо, чтобы прочитать на нём эмоции, которые могла вызвать в нём неожиданная телеграмма. Но Нежный Цветочек только пробежал глазами маленький клочок бумаги, выполненный машинописным шрифтом, и положил его в карман. Я думал, что поздравление командования и повышение до оберлейтенанта доставят ему больше удовольствия. Он написал невесте:

Сегодня посылаю тебе радостную весть – утром я получил телеграмму, на один шаг ближе к гауптману. Но меня беспокоит то, что эта честь оказана мне аккурат сейчас, когда я давно не добивался побед. Мне не повезло, гнался за двадцатью англичанами, но не достал ни одного.

Через три дня я послал краткий рапорт Рихтгофену:

Оберлейтенант Вольф погиб в воздушном бою к северу от Вервика.

Сначала Достлер, а теперь Вольф…

Некрологи, которые ротмистр приказал разместить в двух местных газетах в Мемеле, родном городе Вольфа, лучше всего показывают, как болезненно он пережил его смерть:

15 сентября 1917 года в ожесточённом воздушном бою погиб смертью храбрых Курт Вольф, кавалер ордена «За заслуги». Эта преждевременная смерть храброго, испытанного лётчика, который вёл свою эскадрилью от победы к победе, погрузила 1-й Истребительный полк и вместе с ним всех немецких лётчиков в глубокую боль и печаль. Оберлейтенант Вольф на в обороне, но в сознательной, беспощадной атаке отдал свою молодую жизнь. Со своим дружелюбным характером и большой скромностью, он был одним из самых наиприятнейших и наилучших товарищей. Как пример и образец положительных качеств солдата он всегда будет жить в истории 1-го Истребительного полка.

Да, это был большой шок для нас. Ушёл Нежный Цветочек, в бою Настоящий Берсеркер, и каждый день – молодой человек, полный душевности, доброты и скромности.

18 сентября было туманно и пасмурно. Офицеры и солдаты полка вновь собрались в церкви св. Иосифа в Кортрике. В усыпанном цветами гробу лежало искалеченное тело Вольфа. Над теми, кто теперь, склонив головы, читает «Отче наш», витает тень смерти и даже, если их лица выглядя так молодо и беззаботно, они хорошо об этом знают. Но они не говорят об этом, а если и говорят, то несерьёзно. Все эти молодые люди знают, что более чем вероятно, что рано или поздно придёт очередь каждого из них, поскольку там, в облаках, легко встретить смерть. Около полудня товарищи отнесли гроб Курта на станцию. Нежный Цветочек вернётся к себе на родину.

20 сентября был днём воздушного боя с большой буквы. Многое происходило также на земле: упорные атаки неприятеля между Лангемарком и Ла-Маншем. Ночью шёл дождь, но как только с утра ветер немного разогнал клубы облаков, около 8.30 над аэродромом появились неприятельские бомбардировщики. Это уже была не шутка, на бараки и палатки упало много бомб, один из английских двухместных самолётов, сбросив смертоносный груз, отважился на смелый шаг – спустился на высоту около восьмидесяти метров и обстрелял аэродром из пулемётов. Результатом атаки стали пятеро убитых, много тяжелораненых, девять повреждённых самолётов. Около 9.30, когда уже немного распогодилось, взлетела 6-я эскадрилья под командованием лейтенанта Адама и над Лыс, к юго-западу от Ипра, сбила два вражеских истребителя. Затем «шестёрка» вытеснила с фронта английские самолёты и через полтора часа безраздельно властвовала в воздухе. На протяжении всего этого времени через патрулируемый ей участок фронта не пролетел ни один вражеский самолёт, лишь далеко над горизонтом кружило несколько бомбардировщиков и истребителей, которые, однако, предпочитали оставаться в стороне. Около полудня взлетела 4-я эскадрилья. «Четвёрка» сбила два «СПАДа» сразу за линией фронта, а во второй половине дня, во время второго полёта, уничтожила ещё один «СПАД». 6-я эскадрилья уничтожила наблюдательный аэростат, разумеется, охотником был лейтенант Вюстхофф. 10-я эскадрилья, в которой много лётчиков в последние дни получили тяжёлые ранения, могла выставить только пять самолётов. Вылетала два раза и не одержала никаких побед. Во время второго патруля, летя на малой высоте, «десятка» попала в растянувшееся на запад от Полигонвальда облако ядовитого газа, но, к счастью, ни один из лётчиков, кроме тошноты, не имел никаких проблем со здоровьем. Чаще всего, целых четыре раза, взлетала в воздух 11-я эскадрилья.

21 сентября лейтенант Левенхардт сбил наблюдательный аэростат. Два дня спустя лейтенант Фосс увеличил свой список побед до сорока восьми самолётов.

24 сентября я послал в Швайдниц ещё одну телеграмму:

Лейтенант Фосс не вернулся из боевого вылета, вероятно, погиб.

Что за роковая серия: Достлер, Вольф, а теперь Фосс!

Лейтенант Вендельмут из 8-й эскадрильи рассказал, что Фосс был сбит во время боя с «Сопвичем», и его машина разбилась поблизости от Фразенберга, за вражеской линией укреплений. Но ближе к истине оказался оберлейтенант Вальдхаузен, который был сбит во время смелой атаки аэростата и в то время находился в английском плену. У него оказались записки английского истребителя МакКаддена, в которых он нашёл описание последнего боя и смерти Фосса:

Мы хотели атаковать шесть немецких «Альбатросов», летевших справа от нас, когда увидели перед собой английский истребитель, летящий к земле по узкой спирали штопора. На него нападал серебряно-серый триплан. У истребителя были серьёзные неприятности, поэтому мы изменили намерения и вместо того, чтобы заняться «Альбатросами», поспешили на помощь нашему бойцу. Немецкий триплан летел ниже нашей эскадрильи, поэтому мы стали скользить и на высокой скорости атаковали его сверху. Я был справа от моего друга Дэвиса. Мы оба приклеились к хвосту триплана, но немецкий лётчик сразу заметил нас и сделал такой разворот, что мы оцепенели от шока. Не рванул свою машину вверх, не вышел в иммельмане, только сделал совершенно плоский полувираж. Теперь он был внутри нашей эскадрильи. Казалось, что теперь он наш, но немец управлял своим «Фоккером» так мастерски, что нас охватило неслыханное удивление. Казалось, он стреляет во всех нас одновременно. На мгновение мне повезло – я сел ему на хвост, но «Фоккер» быстро оторвался от меня, его манёвры были настолько ловкими и быстрыми, что ни один из нас не мог держать его в прицеле дольше одного мгновения. Потом у меня снова была хорошая возможность, когда немец, не видя меня, летел на мой самолёт спереди. Я был немного выше. Я быстро опустил пулемёты, но едва начал стрелять, как немец задрал нос своей машины и я услышал ратататата… пли продырявили крылья моего истребителя. Я ясно видел красно-желтый огонь из дул обоих его «Шпандау». В это время подлетел какой-то «Альбатрос» с носом, окрашенным в красный цвет, и делал всё, чтобы как-то выручить коллегу из затруднения. За штурвалом этой машины также сидел превосходный лётчик. «Альбатросы», которые мы первоначально собирались атаковать, кружили высоко вверху, но не могли нам повредить. У них было достаточно проблем с эскадрильей наших «СПАДов».

Это было великолепное зрелище: немецкий триплан всё время крутил свои дерзкие виражи среди шести наших истребителей, каждый из которых стрелял по нему, как одержимый, когда возникала такая возможность. На мгновение я увидел, как триплан оказался в зоне поражения пяти самолётов, а ведь каждый из них имел по два пулемёта. Бой медленно угасал. «Альбатрос», который пришёл на помощь товарищу, в какой-то момент отступил, и больше никто его не видел, но серебристо-серый триплан всё ещё не отпускал. На какое-то мгновение я потерял его из виду, пока устанавливал новый барабан с патронами. Когда я снова увидел его, он уже был значительно ниже и сражался с одной из наших машин с римской единицей на борту. Я сразу его узнал – это был самолёт Дэвиса. Дерзкие манёвры «Фоккера» вдруг стали какими-то хаотичными, словно немец утратил контроль над трипланом. Через мгновение его машина упала и разбилась о землю, отметив место падения снопом искр и дыма. Так случилось, что я был единственным лётчиком, который видел падение триплана. Это не заметил даже Дэвис, который стрелял в него до последнего. Было уже довольно поздно, поэтому мы вернулись на аэродром. До конца жизни буду вспоминать этого немецкого пилота. Десять минут, один, как перст, он сражался с семью нашими машинами и на каждой из них оставил следы своих пуль, его управление самолётом было мастерское, а храбрость – необыкновенна. Я убеждён, что это был наихрабрейший лётчик среди тех, который я мог наблюдать в бою.

Вечером мы собрались в клубе. Все разговоры сконцентрировались вокруг сегодняшнего, единственного в своём роде, боя. Все согласились с тем, что это был один из лучших пилотов врага и спорили только о том, были ли это Вольф, Рихтгофен или Фосс.

Триплан разбился на нашей стороне, и утром мы получили сообщение, что у погибшего была на шее лента ордена, такого же, какой в своё время носил Бёльке. Это была лента ордена «За заслуги», а её хозяина звали Вернер Фосс.

Дэвис получил массу поздравлений, и в самом деле он заслужил их, но только мне он доверил свои чувства.

- Я хотел бы, сказал он, когда мы были одни, - сбить его живым.

У меня были такие же чувства…

Вернер Фосс – 48 побед Карл Менкхофф -39 побед Джеймс МакКадден - Артур Рис-Дэвис –

Ганс Кляйн – 22 победы

Поле битвы понемногу успокоилось. Британцам не повезло ни на земле, ни в воздухе.

ЗИМА

В Авен ле Сек стало гораздо спокойней. Англичан практически не слышно, ещё меньше видно. Над всеми фронтами воцарилась морозная зима и похоже на то, что никто не имеет ничего против этого. Иногда мороз уходит, и тогда идёт холодный дождь, а землю покрывает густой туман. Самолёты отдыхают в палатках, лётчики просиживают в клубе, пишут письма, играют в кости, пьют вино, поют, вспоминают тех, кто ушёл… Наконец можно было подумать о том, чтобы добавить в жизнь полка немного уюта и комфорта, на которые раньше не было времени. Штаб переместился в здание сахарного завода. Лётчики получили удобные комнаты и даже настоящий салон с камином. Постоянно бушующий в нём огонь сразу же привлёк их и временный клуб можно было оборудовать. Огонь в камине несёт в себе что-то необыкновенное, какую-то силу, которая заставляет размышлять и вспоминать. Смотришь на потрескивающие поленья и чувствуешь ход времени…

В салоне сделалось шумно, даже обычно молчаливый командир стал разговорчивее. Лица, которых уже давно не было с нами, вернулись в воспоминаниях и рассказах: Достлер, Вольф, Фосс, Адам и многие другие, чей уход отмечен в полковом журнале двумя сухими строчками, и которые до сих пор в наших сердцах заняли гораздо больше места, чем только две строчки.

Для того, чтобы обеспечить полк провизией, я совершил много коротких поездок, но без особого успеха. Во всей округе ни за доброе слово, ни за деньги нельзя было ничего раздобыть. С провиантом было всё хуже, пока мне не пришла, как оказалось позже, превосходная идея. Как только я встречал кого-то, о ком знал, что у него можно «достать» что-то хорошее, хотя он только пожимал плечами и беспомощно разводил руками, я тянулся к карману и доставал фотографию. На фото был изображён ротмистр в парадном мундире со всеми наградами. Внизу была собственноручная подпись Рихтгофена. С той поры я никогда не возвращался с пустыми руками. Что касается напитков, то после одного происшествия в Маркебееке полк был превосходно снабжён ими. Итак, однажды в мою комнату вошёл очень взволнованный Андреас.

- Господин оберлейтенант! – крикнул он во всё горло. – Там, внизу, осмелюсь доложить…

- Говори, что происходит! – я был в ярости, что мне не дают спать.

- Осмелюсь доложить, что внизу все пьяные…

Я быстро оделся и пошёл за парнем в сад.

Как, чёрт возьми, кто-то мог напиться здесь, в Маркебееке? – думал я. В саду, однако, я заметил несколько солдат, которые в довольно неприхотливых позах наслаждались прекрасным напитком. Когда я заметил этикетку на бутылке у рта одного из них, я встал, как вкопанный – этот человек вливал в себя приму примиссимо – белое, старинное, необыкновенно дорогое бордо! Как это чудо оказалось здесь, в Маркебееке? Вскоре выяснилось, что один из людей шутки ради рванул за ветку растущий в саду куст и вытащил его весь без малейшего сопротивления. Хотя человек этот не был по образованию ни земледельцем, ни лесником, ему показалось, что в этом есть что-то странное. Итак, он позвал нескольких товарищей. Они начали проверять все кусты и что оказалось? В огороде был прямоугольник, в котором были повтыканы кусты без корней. Ни в одной армии нет солдата, который в такой ситуации не стал бы копать в поисках клада. Этим кладом оказались два тысячи бутылок марочных вин: старого бургундского и бордо. Я должен был немедленно доложить ротмистру об этом необычном открытии.

- Алкоголь на аэродроме? – закричал он, когда с самого утра я дал ему отчёт о пьянстве его подчинённых.

Посмотрел через окно на стоящие под свинцовым небом самолёты и крутящихся вокруг них лётчиков.

- Однажды, - сказал он задумчиво, - придёт время для них для всех… и для меня тоже… Да, да, Боденшац, - повернулся он ко мне, - уверен, это как аминь в молитве. А вино? Пусть останется здесь. Приказываю разделить шестьсот бутылок между пилотами и механиками, а остальные нужно оставить в клубе.

Этого остатка хватило полковому клубу до последнего дня войны, благодаря чему мне не нужно было больше ломать голову, где брать деньги на его содержание. Вино продавалось по марке за бутылку.

В хорошую, ясную погоду происходили единичные бои и смерть не обходила тех, кто накануне вечером сидел с бокалом бордо у камина в Авен ле Сек. Через несколько дней после Рождества упала на землю машина лейтенанта фон Швайница. Лётчик сгорел в обломках самолёта. В тот же день не вернулся из полёта вицефельдфебель Хехт.

5 января лейтенант Лёвенхардт сбил наблюдательный аэростат. Через неделю, атакуя аэростат, погиб лейтенант Штапенхорст. Рихтгофен был временно отозван в Берлин. Не было и речи о зимнем прекращении огня между лётчиками враждующих армий. В морозном воздухе всё время трещали пулемёты, а хищные птицы не переставали чертить дерзкие виражи в белоснежном небе. Лейтенант Кляйн попал в полевой лазарет №253. В одном из вылетов выстрелом из вражеского пулемёта ему отстрелило указательный палец.

Во всех штабах царило нервное возбуждение. Лихорадочная и очень тщательная подготовка к решающей битве с Францией. 1-й Истребительный полк также готовился к предстоящему наступлению. Первым шагом была подготовка нового аэродрома в Авоене.

21 января мы получили очень хорошее письмо из штаба 4-й армии. В нёс сообщалось, что лейтенант Эберхард Штапенхорст попал в плен 13 января 1918 года и отправлен в Англию. Этот вечер в Авен ле Сек был одним из самых весёлых за всю зиму, потому что такие письма и такие судьбы лётчиков были очень редки. В воздушном бою, особенно во время атаки аэростата, возможны только два выхода, промежуточных вариантов практически нет. Штапенхорсту повезло. Товарищи подняли бокалы бургундского на запад, в направлении Великобритании и выпили за здоровье чудом выжившего лётчика.

Читатель спросит, сколько собственно лет было этим молодым людям, которые вели ожесточённые бои на первых самолётах зарождающей и растущей авиации? Обращусь к своему дневнику, к списку, который я составил в те туманные и сумрачные дни. Список содержит имена лётчиков, входящий в состав эскадрилий 1-го Истребительного полка 1-го марта 1918 года.

Эскадрилья 11: лейт. Лотар барон фон Рихтгофен - 23 года, лейт. Штайнхаузер – 21, лейт. фон Остен – 22, лейт. Эссер – 24, лейт. Монике – 20, лейт. Вольф – 22, лейт. фон Конта – 20, лейт. Любберт – 20, лейт. Юст – 20, лейт. Гуссман – 22, лейт. Креффт – 26, лейт. Бар – 24.

Эскадрилья 10: лейт. Кляйн, командир эскадрильи – 27 лет, лейт. Лёвенхардт – 20, лейт. Кюн – 23, лейт. Хельдеман -22, лейт. Грассман – 21, лейт. Болейн – 21, лейт. Фридрихс – 23, лейт. Бендер – 24, лейт. Ауэ – 26, вицефельдф. Бурггаллер – 21, вицефельдф. Деланг – 22.

Эскадрилья 6: лейт. Рейнхард, командир эскадрильи – 26 лет, лейт. Венцель – 30, лейт. Тюксен – 20, лейт. фон Брайтен-Ланденберг – 21, лейт. Вольф – 22, лейт. Янцен – 21, ун.-оф. Шуберт – 30, вицефельдф. Хемер – 23, вицефельдф. фон Раффай – 20, ун.-оф. Бешов – 27.

Эскадрилья 4: лейт. Вюстхофф, командир эскадрильи – 19 лет, лейт. Руселле – 24, лейт. барон фон Барнеков – 20, лейт. фон Глючевски – 22, лейт. Кёпш – 27, лейт. Маусхаке – 23, лейт. Йошковиц – 23, лейт. Дрекманн – 21, лейт. Мейер – 22, лейт. Скаурадзун – 21, ун.-оф. Шмуцлер – 28.

Вот лётчики 1-го Истребительного полка, самого лучшего и самого известного во всей армии. Самому старшему среди них, унтер-офицеру Шуберту было 30 лет. Большинство лётчиков и офицеров наземной службы имели за спиной службу в других родах войск. Командир полка сначала был уланом, его брат – драгуном, я – баварским пехотинцем, были также несколько артиллеристов. Остальные – бывшие драгуны, уланы, гренадёры, гусары и пехотинцы, почти все младше двадцати пяти лет. Самым младшим был лейтенант Вюстхофф, командир 4-й эскадрильи. Этот девятнадцатилетка с двадцатью шестью победами на счету был кавалером ордена «За заслуги». В полк Рихтгофена уже издавна лётчики перестали попадать нормальным, служебным путём. Во время зимнего перерыва, он посещал эскадрильи и лётные школы и сам выбирал людей. Чтобы попасть в его полк, недостаточно было хорошо летать и стрелять. Рихтгофену нужны были настоящие смельчаки, люди быстрые и решительные, которые могли таскать каштаны из огня, не обжигая при этом руку. Перед его полком стояли слишком трудные задачи, чтобы он мог позволить себе равнодушных лётчиков.

ПТИЦЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ

С первой оттепелью началась битва за Францию и, как всегда перед наступлением, первой в бой вступила авиация. На всём западном фронте очень неспокойно. Верховное командование приказало всем отрядам производить как можно больше шума на всём протяжении фронта от моря до Швейцарии, чтобы скрыть от противника место планируемого удара. Англичане, предчувствуя, что происходит что-то нехорошее, стали чутцими и осторожными. Так как немецкие отряды эффективно затрудняли им проведение наземной разведки, они направили на линию фронта стаи самолётов-разведчиков и истребителей. С ноября прошлого года французы и англичане не теряли времени. К кампании 1918 года очень скрупулёзно подготовились к проведению дальнейших военных действий. Огромное количество вооружения и техники поступало к ним со всего мира. Германии в своих приготовлениях пришлось довольствоваться гораздо более скромными средствами. Наша осаждённая отчизна не могла сравниться с промышленностью всего мира. Начиная с 10 марта, над линией фронта появились целые эскадрильи новых самолётов, оснащённых современнейшим оборудованием. Мы были уверены, что нас ждут тяжёлые дни. Полк был засыпан градом приказов. Мы имели в своём распоряжении эффективную радиосвязь, и таким образом, командиры всех эскадрилий, получали информацию о передвижении вражеской авиации.

11 марта полка одержал две победы. На следующий день Лотар фон Рихтгофен сбил два «Бристоля», ротмистр одержал шестьдесят четвёртую победу, а Вюстхофф – двадцать вторую, как обычно, над аэростатом.

13 марта Лотар вылетел, полный надежд. Через несколько месяцев он рассказал:

- Я атаковал английский истребитель сверху-спереди. Он пытался бежать от меня, круто нырнув к земле. Я последовал за ним прямо у него за хвостом и стрелял по нему длинными очередями. Вдруг я услышал адский треск, словно молния попала в старый дуб. В меня попали и так неудачно, что из моего «Фоккера» получился биплан! Оторвалось всё верхнее крыло. Я был поражён, что машина не теряет управляемости, и удивлён, что англичанин, который меня обстрелял, не повторил атаку. Я снизился и на бреющем полёте шёл над самыми полями, перепрыгивая через заросли деревьев. Внезапно заклинило руль. Теперь самолёт летел по небольшой дуге и нёс меня над большим ровным участком. Я решил приземлиться на него, когда вдруг заметил, что его пересекает линия электропередач. Я не мог её обогнуть, ни пролететь под ней. Я рискнул повернуть и… оказался в лазарете. Все, кто видел падение, были убеждены, что я не выберусь живым, но – он ухмыльнулся – Рихтгофены сделаны из специальной материи. Я только потерял сознание.

14 марта было спокойно.

15 марта лейтенант Лёвенхардт атаковал и уничтожил наблюдательный аэростат, после чего в истинно показной манере избежал массированного огня противовоздушной обороны и без каких-либо повреждений приземлился на аэродроме своей эскадрильи.

Следующий день принёс потерю лейтенанта Болейна.

18 марта был для 1-го Истребительного полка днём славы. С самого утра на другой стороне фронта было интенсивное движение, но ни одна из неприятельских машин не приблизилась к нашим укреплениям. В полку была полная стартовая готовность. Англичане прилетели около 10.30. Радиотелеграмма офицера противовоздушной обороны на этот раз пришла, когда они достигли Авен ле Сек, и через минуту после её получения три эскадрильи 1-го Истребительного полка поднялись в воздух. Это был великолепный и грозный вид – группу из тридцати самолётов возглавлял Рихтгофен, летящий впереди своей 11-й эскадрильи, на пятьсот метров выше, по правой стороне нервно качались трипланы 6-й эскадрильи. С левой стороны эскадрильи Красного Барона набирали высоту «Фоккеры» 10-й эскадрильи. Когда истребители поднялись на высоту пять тысяч триста метров, ротмистр заметил две английские эскадрильи, пролетающие над немецкими позициями в направлении Ле Шато. «Фоккеры» приняли боевой порядок и по широкой дуге сели на хвост неприятельским самолётам. Последний из них буквально разлетелся на куски, когда его настигли пулемётные очереди Рихтгофена и Гуссмана. Английские самолёты уже достигли Ле Шато, но под огнём истребителей барона немедленно повернули к югу, пытаясь таким способом вернуться к собственной линии фронта. Однако, было уже поздно. «Фоккеры» отрезали им дорогу и искусным манёвром разорвали строй англичан. Теперь в небе разыгрывались индивидуальные поединки. Через двадцать пять минут исход боя был решён.

В 11.15 лейтенант Кирштейн, до сих пор никому не известный молодой офицер, сбил свой первый в жизни самолёт. В 11.10 о землю разбился «Бреге», сбитый лейтенантом Лёвенхардом. В ту же минуту загорелся и распался на огненные куски «Бристоль Файтер», сбитый оберлейтенантом Рейнхардом. В этот самый момент лейтенант Вольф – уже третий лётчик с одним и тем же именем в 1-м Истребительном полку, послал на землю своего первого противника. Сбитый им одноместный самолёт разбился о землю, подняв облако серо-жёлтой пыли. Тем временем Рихтгофен поймал «Кэмела», зашёл на него сзади и осыпал градом пуль. «Кэмел» резко закачался, выпустив за хвостом небольшую полосу белого дыма, и с выключенным двигателем полетел к земле, чтобы сесть поблизости Мулена. Через пять минут вицефельдфебель Шольц сбил другого «Кэмела», а через минуту – ещё одного. После обоих английских истребителей в небе остались искривлённые полосы развеивающегося дыма. Ещё один «Сопвич» загорелся во фламандском небе. Его сбил Фридрихс.

Когда после боя Рихтгофен посмотрел вокруг себя, то обнаружил, что англичане исчезли, а из тридцати машин, которые час назад взлетели в Авен ле Сек, не потеряно ни одной! Девять побед без потерь – это отличный результат. Ни за какие деньги не купить то, что немецкие истребители могли противопоставить численному превосходству врага – великолепное искусство элегантно вытаскивать из огня самые горячие каштаны, не обжигая при этом пальцы. В этот день все ещё раз смогли оценить рыцарство и товарищеское отношение командира. Английские и французские авиаторы распространяли подлые наветы о том, что Рихтгофен то ли по приказу сверху, то ли по собственной воле приписывал себе победы своих товарищей. Можно ли придумать большую ерунду? В докладе ротмистра о ходе воздушного боя над Ле Като, между прочим, читаем:

… и вместе с лейтенантом Гуссманом атаковали последний в строю самолёт противника. Это был «Бристоль Файтер». От самолёта оторвалась несущая плоскость после меткой очереди лейтенанта Гуссмана…

(…) С лейтенантом Лёвенхардом обстреляли ближайший неприятельский самолёт. Атака была настолько быстрой, что я не распознал тип английской машины. Вероятно, это был «Бристоль Файтер» или «Бреге». Я видел, как пули разрывают обшивку корпуса и попадают в топливный бак. Самолёт рухнул на землю. Сбил его лейтенант Лёвенхард.

На основании рапорта Рихтгофена победы получили Гуссман и Лёвенхард. 1-й Истребительный полк выполнил свою задачу. Массированная разведка врага была сорвана, и подготовка к большому дню Х могла беспрепятственно продолжаться. Я включил в свой дневник рассказ солдата 238-го дивизиона пехоты, который наблюдал за воздушным боем в Ле Като:

18 марта небо было ясным и солнечным. В начале дня мы покинули Мулен, где мы квартировали. Мы должны были провести учения на расположенной невдалеке равнине. В это прекрасное весеннее утро время пролетело очень быстро, и мы даже не заметили, как наступило 11.00. Вдруг мы услышали нарастающий гул авиационных моторов и через некоторое время увидели группу самолётов, тридцать-сорок машин. Они медленно летели в направлении Ле Като на высоте четырёх, может пяти тысяч метров, большим прямоугольником. Они приближались к нам, и я чувствовал, как воздух слегка вибрирует от рёва множества двигателей. Наши офицеры наблюдали за самолётами в бинокли и, в конце концов решили, что это неприятельские машины. Мы ломали голову над тем, что англичане могут тут искать такой большой толпой? Это не могли быть бомбардировщики, которые всегда работали ночью, что мы не раз испытали на своей шкуре. Когда мы говорили об этом, со стороны Камбре, с таким же достоинством, в строю в виде треугольника приближалась ещё одна эскадрилья. Когда они приблизились, мы увидели чёрные кресты под крыльями. Это были наши истребители!

Мы смотрели, как самолёты с характерными тремя крыльями приближаются к английским машинам и вбиваются в их строй, как клин. Прямоугольный строй англичан сломался, и вид на небе стал напоминать большой рой громко гудящих комаров. Слышались уже первые сухие трески пулемётов. Вражеские самолёты попытались завязать бой с нашими истребителями и вскоре все машины смешались друг с другом так, что очень трудно было отличить англичан от наших. Вскоре большой рой самолётов развалился на несколько меньших групп. Большинство из них спускалось всё ниже к земле, благодаря чему мы могли внимательно следить за ходом битвы. Внезапно из этой тучи кружащихся самолётов откололась одна английская машина и с воем мотора ударилась о землю к западу от нашей деревни. В небе царила такая суматоха, что мы не знали, куда смотреть. К земле, тяня за собой столб чёрного дыма, летел ещё один английский самолёт. Из вращающейся западни выпал ещё один и разбился о землю, подняв при этом облако пыли и столб огня. Над местом катастрофы медленно опускались крылья, кружа, как осенний лист. Ещё один самолёт, снова англичанин, рухнул на Масиньи. Битва шла теперь прямо над нашими головами, на высоте всего тысячи метров. Затем, уже прямо над нами, появился английский самолёт с выключенным двигателем. Машина опускалась вниз, планируя, а над ней, как хищная птица, кружил немецкий истребитель. Повреждённый самолёт приземлился в каких-то ста пятидесяти метрах от нас, и несколько наших немедленно побежали к нему, чтобы взять в плен экипаж. Как оказалось, пилотом был англичанин, но канадец. Трёхкрылый немецкий истребитель приземлился рядом с неприятельской машиной. Пилот выскочил из кабины, оставив самолёт с работающим двигателем, переписал номер английской машины, прыгнул в кабину и быстро взлетел. Но прежде, чем взвиться в воздух, он указал нам перчаткой на красный триплан, который в каких-то ста метрах над землёй делал крутые повороты, а его пилот махал нам рукой. На таком триплане летал Манфред фон Рихтгофен.

Чуть дальше от нас, между тем, разбились о землю ещё несколько самолётов, но мы не могли утверждать, были это наши или противника, но к нашей великой радости мы заметили то, в чём могли быть абсолютно уверены: английская эскадрилья удирала, неприятельские машины одна за другой поспешно уходили на запад. Над горизонтом одинокий немецкий истребитель крутил изящные петли, наверно, радуясь этой великолепной победе. Глубоко тронутые событиями утра в превосходном настроении мы отправились к нашим казармам в Мулене.

В течение следующих двух дней на участке 1-го Истребительного полка не появился ни один самолёт. Эти сорок восемь часов абсолютной тишины в воздухе были наилучшим свидетельством того, что 1-й Истребительный полк превосходно справился с поставленной перед ним задачей. Те, кто во время битвы под Ле Като оставались на аэродромах, в казармах, складах запасных частей, в канцелярии и на наблюдательных постах знали так же хорошо, как и те, кто высоко наверху сидели за штурвалами своих самолётов, что теперь война действительно достигла своего апогея. Теперь пан либо пропал!

Большую часть времени я проводил на аэродроме, возле стереотрубы, вместе с лётчиками и механиками, которые в ангарах копались в повреждённых машинах. Однако, иногда мне приходилось идти в казарму, где размещался штаб полка, чтобы заняться своей «бумажной войной». Я тогда глубоко задумывался, часто глядя помимо воли на стоящий в углу тяжёлый сейф. За его массивными дверями, где-то в уголке, в сером конверте, запечатанным сургучом и скреплённым печатью полка лежало адресованное мне письмо Красного Барона.

-Открой, если не вернусь, - сказал ротмистр, передавая мне письмо 15 марта. К счастью, мне ещё не пришлось открывать завещание командира.

Под вечер 20 марта все фронтовые подразделения получили таинственную телефонограмму. После дешифровки офицеры прочитали её своим подчинённым. День Х – 21-е, время – 4.40 утра. Итак, таинственная буква Х сняла маску. Днём наступления будет 21 марта. Три армии - Белова, фон Марвица и Гутьера заняли позиции для атаки. Вскоре они должны были прогреметь стальной лавиной из 64-х дивизий, 950 полевых батарей, 7 тяжёлых батарей и 55 батарей самой тяжёлой артиллерии. В течение восьми дней мы интенсивно работали в Авуане на новом аэродроме 1-го Истребительного полка. Ночь за ночью шумели лопаты, тарахтели грузовики, суетились тёмные фигуры, но с первыми лучами солнца всё это, включая слоняющуюся вокруг собачонку, исчезали в превосходно замаскированных ангарах, убежищах и окопах. Если бы в нескольких сотнях метров над землёй появился какой-нибудь самолёт-разведчик неприятеля, его экипаж увидел бы только заброшенный аэродром. Если бы самолёт вернулся на следующий день, он не заметил бы никаких перемен. Он не мог знать, что здесь, в Авуане, каждую ночь работали без отдыха. Англичане даже не подозревали, что по другую сторону фронта, всего в нескольких десятках километров, прибывают новые транспорты с солдатами и снаряжением, что каждую ночь там окапываются новые части и пулемёты. Несмотря на это, они очень нервничали, чего-то ждали, но не имели понятия, как это «что-то» будет выглядеть и откуда оно придёт. Любые попытки получить информацию по этому вопросу ни к чему не приводили – эскадрилья самолётов-разведчиков, охраняемая истребителями, была нами уничтожена. 1-й Истребительный полк закрыл глаза противника.

В вечерних сумерках 20 марта высоко над лётным полем в Авуане вынырнули из тёмных облаков чёрные силуэты самолётов полка Рихтгофена. Сразу после посадки самолёты поспешно прятали в хорошо замаскированных ангарах.

Ротмистр пригласил командиров эскадрилий в свою палатку, чтобы зачитать им приказ командующего авиацией 2-й армии. Все стояли вокруг Рихтгофена, который сидел, расставив ноги, на высоком пне и медленно читал приказ командования:

1. До начала боя истребительные эскадрильи, помимо защиты самолётов-разведчиков также должны обеспечивать прикрытие войск от атак с воздуха. После начала б