Генезис и структура школы Бурдье

Результатом овладения любой профессией, результатом запланированным или не принимаемым в расчет, являет­ся изменение способа восприятия, точки зрения, т. е., в конечном счете, социальной перспективы. В случае шко­лы Бурдье мы имеем дело с намерением контролировать условия этого пересмотра — именно таков практический смысл социологической бдительности. Для поддержания контролируемых условий смещения перспективы необхо­дима та или иная форма коллективной практики. Ею и является научная школа. Комплекс отношений, который в настоящем тексте обозначен как «соратники» или «шко­ла Бурдье», не исчерпывается этим аспектом. Тем не ме­нее одна из основных задач школы как социологиче­ского предприятия состоит в поддержании внутренней динамики, длительном воспроизводстве нетипичных со­циальных условий, позволяющих достичь специфических результатов, среди которых одним из главных выступает особенное профессиональное видение (условие позволя­ющее, в свою очередь, производить новый результат). Такое усиление особенного обосновывает автономию вся­кого производства и всякой позиции. Другая задача шко-

[345]

лы как социологического предприятия вытекает из того факта, что признание нового взгляда как коллегами, так и широкой аудиторией обеспечивается действием соци­альной механики, в которой школа играет роль постоян­но действующего источника событий и силового центра в системе подобных ей центров. В логике научного обме­на и борьбы школа выступает формой институционали-зации теоретической ставки⁵⁹, обеспечивая постоянство принципов в разнообразии их приложений. Воплощая эти две основные интенции: поддержание специфичес­кой внутренней среды и борьба за признание в простран­стве теоретических различий — всякая школа, тем не менее, не строится по единственной модели. Не претен­дуя на создание общей классификации, здесь мы наме­рены зафиксировать специфику школы Бурдье как те­матического и стратегического союза, воспроизводяще­гося во времени⁶⁰.

Принимая в расчет изначально «еретическую» стра­тегию школы с ее ориентацией на самодистанцирование от официальной доксы и насколько возможно полное вве­дение в анализ системы различий, действующих в поле, а также центральную роль, которую в задании вектора школы играет работа Бурдье, можно признать, что ее организация и положение в интеллектуальном производ­стве тяготеют к модели возглавляемой пророком секты, борющейся против жреческого распоряжения соци­альным знанием⁶¹. Являясь следующим шагом в реализа­ции социологической автономии, критическая програм­ма школы претендует на охват максимально широкого спектра явлений своим видением. Долгое время высту­пая авангардным образованием, т. е. одновременно наи­более узким по области признания и наиболее радикаль­ным по отношению к актуальной в поле традиции, она стремится превратить свой частный взгляд в универсаль­ный принцип производства⁶². Однако изначально опреде­лить функционирование школы через узкие рамки секты значило бы пренебречь фактом устойчивого воспроизвод­ства профессионального навыка и взгляда. Это было бы

[346]

данью взгляду извне. Нас же прежде всего интересует вопрос о социальных условиях, которые обеспечивают длительное поддержание специфических условий произ­водства и императива универсализации.

Начнем с того, что школа во многом обязана своим существованием эффекту конверсии: сам Бурдье, пере­шел в социологию из философии [28, с. 28]⁶³, почти все его сотрудники также являются обладателями «нетипич­ных» траекторий: они не получили университетского со­циологического образования, а вошли в профессиональ­ную практику через исследовательский семинар Бурдье и/или его соратника К. Пассрона в I960—1970-х и, та­ким образом, получили возможность более гибко и кри­тично распоряжаться конвенциями, сложившимися в ака­демическом секторе дисциплины. Характеризующее шко­лу сопряжение «высокой» философской традиции и нехарактерных для школьной социологии приемов явля­ется прямым результатом конверсии. Собственная тео­ретическая практика Бурдье как главы школы также впи­сывается в логику конверсии разнообразных навыков в социологическую компетентность: социологически пе­реопределяя философские схемы, Бурдье делает их до­стоянием исследовательской практики — собственной и своих сотрудников. При этом речь, конечно, не идет о мгновенном превращении философа в основателя социо-анализа, а представителей цехов юристов, философов, урбанистов, этнографов — в его соратников. За иллюзи­ей теоретического единства школы стоит длительный процесс тематических поисков и экспериментов. Как и за образом школы — единого организма скрывается, с одной стороны, длительный отбор соратников и союзни­ков, сопровождавшийся целой серий разрывов, с другой, история внешних давлений, в частности, длительная ре­акция институционального отторжения, которая до нача­ла 1980-х закрывала для членов школы двери многих на­учных и образовательных институций⁶⁴. В значительной мере именно эта отмеченная критическими диспозиция­ми «нетипичность», а также приоритет работы с эмпири-

[347]

ческим материалом над интерпретацией текстов являет­ся первым условием существования школы Бурдье.

В свою очередь, функционирование школы, рабле­зиански превращающей теорию в вид практики, закреп­ляет эффект конверсии, усиливая познавательный и институциональный разрыв в пространстве делений, вы­ступающих одновременно инструментами описания/ объяснения и научной карьеры: вертикальной и горизон­тальной мобильности, оппозиций нового и старого, труда и досуга, жесткой формы школы и свободного характера течения. Сохраняя память о своем происхождении из духа конверсии, школа непрерывно воспроизводит ее условия, превращая таковую из события в процесс и, в конечном счете, оказывается машиной, которая постоянно поддер­живает высокое напряжение, упорядочивающее научную рутину. Она оказывается одновременно теоретической границей, отличающей критическую социологию прежде всего от этнометодологии, структурализма, индивидуа­лизма и позитивизма⁶⁵, а также границей социальной, отделяющей критическую социологию от либерально окрашенной интеллектуальной журналистики, абстрак­тной социальной метафизики, семиотики, близкой к литературной критике, экономического моделирования. Социологическая бдительность — это состояние пригра­ничья, где она имеет функциональный характер, посколь­ку чистая теория не способна обеспечивать постоянное возобновление условий производства, а эмпирическая ра­бота сама по себе не может гарантировать чистоты и от­личительных черт социологического результата.

Но школа — это только не сумма опубликованных исследований. Говоря о поддержании границы и воспро­изводстве навыка, мы неизбежно приходим к вопросам о том, кто составляет ее ядро, какое время и в какой фор­ме это ядро существует. Отвечая на них, можно прини­мать различные точки отсчета: ряд книг Бурдье, напи­санных в соавторстве и вышедших в 1964—72 гг.; основа­ние в издательстве «Minuit» в 1965 возглавленной Бурдье серии «Здравый смысл», в которой вышел ряд принци-

[348]

пиальных исследований и переводов; наконец, факти­ческое превращение Центра европейской социологии после ухода Р. Арона в 1968 г. в центр Бурдье. В первом факте можно усматривать начало совместной институ-циализации научного капитала Бурдье и соавторов через публикации, во втором — институциализацию научных предпочтений Бурдье и его соратников и возможность их введения в оборот, в третьем — институциализацию прак­тической группы в пространстве исследований и образо­вания. При всей важности этих вех принципиальным, тем не менее, представляется основание в 1975 году журна­ла «Actes de la recherche en sciences sociales», возглав­ленного Бурдье⁶⁶. Оно представляется более значимым, поскольку пространство журнала остается в распоряже­нии прежде всего самого главного редактора и, таким образом, выступает формой институциализации теорети­ческой ставки par excellence. He берясь точно обозначить хронологический порог возникновения школы — 1975-му предшествовал длительный период концентрации капи­талов и консолидации группы (существовавшей уже к середине 1960-х), сделавших возможным не только само существование журнала, но и тематическую слаженность публикаций — можно, по крайней мере, указать на год ее институциализации в качестве таковой. Именно этим журналом, точнее, статистикой публикаций в нем, мы можем воспользоваться, чтобы очертить ядро школы.

Предположив, что длительная принадлежность к шко­ле должна отразиться в количестве, превосходящем наи­более часто встречающееся, в качестве минимального порога были приняты 4 публикации (включая публика­ции в соавторстве) за 23 года⁶⁷. В предварительном спис­ке оказалось 26 имен (а если исключить американского лингвиста В. Лабова — 25). Следующими показателями были взяты годы первой и последней публикации и чис­ло лет, в течение которых статьи автора появлялись на страницах журнала. Поскольку последняя величина ко­лебалась от 2 до 22 лет (повторим, при количестве пуб­ликаций, превосходящих 4), группировка авторов по этим

[349]

показателям представлялась важным шагом к установле­нию ядра. Следом был добавлен показатель среднего чис­ла публикаций в год, который можно рассматривать как оценку меры близости публикуемых работ к основной линии школы (для самого Бурдье этот показатель соста­вил 3,5, включая публикации в соавторстве). Резуль­татом стало несколько групп авторов по максимальным различиям: от 2,5 публикаций в год, при периоде автор­ства в 2 года; до 0,5—0,8 публикаций в год при периоде в 17—22 года. С наибольшей вероятностью в ядро школы попадают представители последней группы (8 авторов, включая самого Бурдье), к которой тяготеют авторы, име­ющие 0,6 и 0,9 публикаций в год за 15 лет (2 автора). В него попадает также автор, имеющий 1,3 публикации в год за 10 лет (но начавший публиковаться, в отличие от остальных, не в 1975-77, а в 1986 г.). Таким образом, постоянное ядро исследователей, входящих в школу на сегодняшний день, состоит из 9—11 человек. В их числе оказываются все четыре автора настоящей книги, что отчасти подтверждает правильность избранных критери­ев выделения ядра. Кроме того, в состав школы нужно включить молодых исследователей, не попавших в под­счет из-за того, что они лишь недавно вошли в период активной научной деятельности. Таких по крайней мере трое, и у двоих из них за 1996—97 гг. в журнале опубли­ковано по 2 статьи. Обращают на себя внимание времен­ные рамки существования ядра: абсолютное большинство исследователей, входящих в него на сегодняшний день, уже работали в школе в середине 1970-х.

Поскольку мы стеснены форматом приложения, а ха­рактеристика ядра, помимо социологически бессодер­жательного перечисления имен, потребовала бы подроб­ного биографического, тематического и даже тексту­ального анализа, мы оставляем эту задачу до следующих работ. Здесь же отметим лишь несколько важных момен­тов. Во-первых, за рамками школы, увиденной сквозь призму журнала, остаются социологи, прямо использую­щие ее разработки в исследованиях (см. [58]) или попу-

[350]

ляризаторы, перерабатывающие объяснительные схемы школы в образовательный материал (напр., Ф. Коркюф [70]). Одновременно в ядро попадают такие «теоретиче­ски спорные» бурдьевианцы, как К. Шарль (напр., [50]) или В. Каради (напр., [33]), которые являются скорее стратегическими партнерами, чем инженерами общего проекта. Поэтому рассматривать школу только как сек­тор круга авторов, заменяя единственным критерием всю подвижную область практики, производящей представле­ние о школе и «социологии Бурдье», было бы произво­лом. «Спорные случаи», которые обнаруживаются при всякой попытке установления границы, здесь можно рас­сматривать и как эффект позиции внутри школы, и как эффект границы, т. е. позицию в системе разделения тру­да, возникающей вместе со школой и вокруг нее.

Во-вторых, следует обратить внимание на межпоко-ленческое разделение труда. Старшее поколение ядра, уже сложившееся к моменту выхода первого номера жур­нала и/или начавшее публиковаться в нем в 1975-79, работая с Бурдье в период становления школы и являясь непосредственными создателями программы критической социологии, осталось носителем «теоретических амби­ций», т. е. практических схем, усвоенных в условиях господства философии в иерархии французского культур­ного производства (достаточно указать на определяющую в нем роль Сартра, Альтюссера или Мерло-Понти) и вы­работанных в борьбе за социологию как одновременно фактичную и генерализующую науку, создававшуюся в отсутствии до 1970-х продуктивных исследовательских программ в национальном поле. Поколение же, ставшее активной частью школы в 1990-х, формировалось в усло­виях, когда основополагающие теоретические работы Бур­дье, построенные на обширном эмпирическом материа­ле: «Практический смысл» (1979), «Различения» (1980), «Homo academicus» (1984) — а также избрание его в 1981 г. в Коллеж де Франс, уже закрепили за новым со­циологическим предприятием имя и место в культурном производстве. Более того, действующий здесь принцип

[351]

«философия — только для мэтров» внес и продолжает привносить в схему их работы дополнительное цензур­ное принуждение помимо технического, которое привно­сит логика разработанного метода. В итоге изменения, введенные в горизонт дисциплины работой старшего по­коления, и конверсия навыков⁶⁸ в условиях уже действу­ющей школы предоставили младшему поколению гото­вые инструменты описания/объяснения и одновремен­но ограничили его возможные «теоретические амбиции». Работы составляющих его исследователей основаны на понятии поля как исходном и имеющем ясное инструмен­тальное значение. Таковы исследования, посвященные полю литературы Франции периода второй мировой вой­ны [81], современным французским полю консультантов [73] и полю экономистов [76]. Таким образом, если стра­тегия, определявшая практику старшего поколения во главе с Бурдье, состояла прежде всего в создании и вве­дении в оборот нового видения и навыка, то стратегия младшего поколения построена прежде всего на их нор­мализации (пользуясь языком Куна), т. е. превращении их в собственно техническую и по возможности форма­лизованную схему производства.

Наконец, если вернуться к статистике публикаций, можно отметить одну важную тенденцию: связь между количеством лет публикации в журнале и их средней частотой. При ряде оговорок можно утверждать: чем выше публикаторская активность данного автора, тем меньше времени она протекает в рамках журнала шко­лы. Две группы, близких по частоте публикаций особен­но явственно об этом свидетельствуют: 2 года — 2,5 статьи в год, 6-9 лет — преимущественно 1-1,3 статьи в год. Т. е. чем ближе по продуктивности к главе школы (3,5) исследователь, тем меньший срок он оказывается в числе авторов журнала. Эти данные показывают, что не в меньшей степени, чем результатом объединения школа является результатом расхождений. Учитывая, что Двое авторов из ядра с 15-летним стажем имеют послед­нюю публикацию в 1990 году при относительно высокой

[352]

активности, этот промежуточный вариант также можно рассматривать как результат их стратегических рассог­ласований с главой школы. Таким образом, у метафоры границы — если рассматривать ее практически — обна­руживается оборотная сторона. Постоянная принадлеж­ность к школе требует одновременно работоспособности и умеренности (0,5-0,8 публикаций в год в собственном журнале), которые составляют теперь уже количествен­ный контраст с пророческой стратегией ее главы. Логика всякой школы предполагает расширение и обновление со­става, но в той мере, в какой она остается стратегичес­ким балансом тем и интересов, ее функционирование предполагает постоянные деления и дистанцирования, свойственные позиции производителей-радикалов [22, 1 / 2—93, с. 53], а также исключение тех, кто своей активно­стью и намерением формулировать принципы вступает в конкуренцию с ее главою, подобно тому как это происхо­дит в производственной организации. Таким образом, борьба с оппонентами и внутренняя селекция, которые ведутся на границе, оставляют по ту ее сторону ряд ис­следователей, внесших вклад в формирование школы, какой она известна нам сегодня.

В целом, школа Бурдье, с ее ядром и исключенными, с носителями более новаторских или формализованных схем практики, с борьбой за отмену внутренних границ в социальных науках и за укрепление внешних, являет со­бой лучшее подтверждение и частичное опровержение самой критической социологии. Подтверждение состоит в том, что освоение реальной социологической практики действительно позволяет воплотить менее вероятные и менее очевидные состояния интеллектуального мира (и социального мира в целом), одним из которых и явля­ется новая позиция в поле культурного производства, а также в том, что ее формирование и признание возмож­но только в процессе борьбы, определяемой набором спе­цифических капиталов. Опровержение же заключается в том, что социология, дающая освобождение через по­гружение в историю и логику собственных практик, не

[353]

отменяет разделения труда, не уменьшает гнета цензу­ры на корпус исследователей и не ослабляет властных напряжений, имей они вид открытого противостояния или постоянного негласного принятия стратегических предпочтений главы школы. Как показывает жизненный цикл школы, младшие поколения приобретают инстру­мент научного и социального успеха, но одновременно — и новые трудности, связанные с принуждением, которое сопровождает нормализацию нового взгляда и смещает акценты с основополагающих техник критической социо­логии, прежде всего — с объективации габитуса и само­объективации, на формализацию понятия поля.

Для российского случая опыт функционирования школы Бурдье тем более значим, что школы как форма институциализации теоретической ставки не сформиро­вались в социологии сначала СССР, а затем России, преж­де всего в силу господствующей роли административно­го, а не технического капитала в структуре дисциплины (см. [61, гл. 3]). Возникновение социологического пред­приятия, институциализирующего преимущественно на­учный капитал, т. е. воспроизводящего в качестве отли­чительного признака не сумму постов, а навык исследо­вания, по-прежнему остается маловероятным событием. Между тем, отличающий социологию критический взгляд, обоснованный объективным знанием, может стать дей­ствительностью дисциплины, носящей имя «социология», только в условиях борьбы за научное господство — вы­ражаясь метафорически, за власть над умами — причем такой борьбы, которая, будучи ориентирована на менее вероятные состояния социального мира, объединяла бы противников в отказе от очевидности обыденного и по­литически заданного восприятия.

[354]