Взаимодействие коммуникативных регистров

Понятие регистрового варианта. Наглядно-примерный, потенциально-обобщенный, генеритивно-волюнтивный варианты.

Помимо пяти основных коммуникативных регистров,представленных в изложенной системе, в текстах наблюдаются композиционно-синтаксические фрагменты с регулярными характеристиками, в которых можно видеть совмещение, взаимодействие дифференциальных признаков признаков уже известных нам регистров. Лингвистика не обошла вниманием некоторые из этих признаков, но, будучи замкнутой на своих традиционных объектах, трактовала их в рамках слова или предложения. Между тем плодотворенн рассматривать их как явления текстовой структуры. Для терминологического удобства назовем их регистровыми вариантами:

1) Наглядно-примерный вариант.

Термин заимствован из аспектологии, где замеченное явление пытались квалифицировать как видовое значение или употребление глагола. Приведем несколько примеров из текстов разных жанров и убедимся, что дело не только в глагольном виде.

Употребление наглядно-примерной разновидности речи связано с субъективным (в воображении персонажа или рассказчика) переключением временного плана, смещающим сюжетную временную перспективу.

См. текст, где из событийного хронотопа персонажи мысленно переносятся в воображаемое будущее время, представленное в информативном регистре, в беглом перечне действий, названных перфектными глаголами наст. и буд. времени:

Геннисон съел обед и продолжал говорить с Джен о том, что они сделают, когда получат деньги.

В течение десяти минут Джен побывала в лучших магазинах, купила много вещей, переехала из комнаты в квартиру. А Геннисон, между супом и котлетой, съездил в Европу, отдохнул и задумал новые работы, после которых придет слава и богатство. После взволнованного разговора с женой скульптор устало огляделся. Это была все та же тесная комната с бедной мебелью. Надо ждать, ждать... (А.Грин, Победитель).

В других примерах в информативный текст включаются фрагменты типа репродуктивного, рисующие картины воспоминаний, фантазий, предполагаемых ситуаций:

И вся моя молодость прошла с ним. И то он рождал во мне те или иные чувства, то я неизменно сопровождал рождавшиеся во мне чувства его стихами... Вот я радостно просыпаюсь в морозный день, и как же мне не повторить его стихов, когда в них как раз то, что я вижу: "Мороз и солнце, день чудесный..." Вот я собираюсь на охоту - "и встречаю слугу... вопросами "Утихла ли метель?" <...> Вот я в постели, и горит "близ ложа моего печальная свеча"... (Бунин, Думая о Пушкине); Даже в дни его самых тяжелых страданий часто никто не подозревал о них.- Тебе нездоровится, Антоша? - спросит его мать или сестра, видя, что он сидит в кресле с закрытыми глазами. - Мне? - спокойно ответил он, открывая глаза, такие ясные и кроткие без пенсне. - Нет, ничего. Голова болит немного (Бунин, Чехов); ...Конечно, она его любит, иначе она не стала бы так ему улыбаться. И за что, спрашивается?.. Он художник, известный художник. Почему я не художник? Вот подхожу к ней, слегка наклоняю голову и щурюсь, глядя на ее рисунок. Я говорю... <...> А в петлице у меня горит алая ленточка. Она слушает меня и сияет <...> Так легко представить себе все это при желании. Все выходит очень красиво и совсем просто... (Ю.Слезкин, Девушка из Trocaredo); Сквозь замерзшие стекла лился белый свет. Никита читал Купера; потом, насупившись, подолгу, без начала и конца, представлял себе зеленые, шумящие под ветром травяными волнами широкие прерии <...> В лесной чащобе, корнях гигантского дерева, на камне сидит он сам - Никита, подперев кулаком щеку. У ног дымится костер <...> Когда мороз и матушка позволяли высовывать ном из дому, Никита уходил бродить по двору один... (А.Н.Толстой, Детство Никиты); Я представлял себе тигра лежащим в зарослях винограда. Вот он встал, встряхнулся и зевнул (Арсеньев, Фальшивый зверь); -Как ты думаешь - вот я стою у перехода, а он проезжает окатывает меня водой из лужи - это дорога виновата или сам водитель? (Запись разговора, 1993); Нас беспокоят проблемы культуры. Наркомания, порнография, эпатаж - это пена. Вышли вы к морю - видите пену. А что в глубине океана - вы ведь не знаете...(Телевидение, ноябрь 1992); В беспамятстве дедовских кресел Глаза я закрою - и вот Из рыжей Бразилии крейсер В кисейную гавань плывет. А гавань созвездия множит, А тучи летучей грядой... Но век не вмешаться не может, А норов у века крутой! (А.Галич). Отмеченные фрагменты текстов выделяются прежде всего выходом в иной временной план и глагольных и безглагольных предложений. Сигналами переключения служат часто, но не обязательно частица вот (в особом, именно наглядно-примерном значении), преимущественно презенсные предикаты, реже в прошедшем или будущем совершенном, создающие иллюзию наблюдаемого процесса, иногда - прямые метатекстовые указатели. Индивидуализирующие приметы изображаемого дополняют впечатление близости с репродуктивным регистром. Но, в отличие от репродуктивного, здесь нет сообщения об объективно наблюдаемом, в хронотопе говорящего. Это вторичные образы, вызванные в сознании говорящего (и вызываемые им в сознании читателя-слушателя) воспоминанием или воображением и не исключающие повторяемость их в таком качестве. Перцептивная линия текста создает эти образы как бы независимо от событийной; если говорящий воображает себя субъектом этих картин, то и он - иной, из другого времени, нет тождества субъектных сфер. Подобная имитация репродуктивных фрагментов в контексте и выполняет композиционную функцию наглядного примера, иллюстрирующего информативный ход мысли.

В художественных текстах, особенно в поэзии, где зыбка, трудно уловима грань между изображением актуально наблюдаемого, обычно наблюдавшегося и просто воображаемого, так же как грань между говорящим и "лирическим героем" (ср. формулы "расщепленность референции" [Р.Якобсон 1990], "двойная шифровка" [Ю.Лотман 1973], "способность к множественной референции, представление единичного как всеобщего" [О.Ревзина 1990]), наглядно-примерное включение в композицию определенно можно констатировать лишь при авторской фиксации соотношения временных планов. Так в стихотворении И.Сурикова "Детство" картинки зимних игр с деревенскими мальчишками, сказок седой бабушки на печи в избе презенсными формами глаголов переносятся как бы в авторское настоящее (у форм прошедшего - функция последовательной связи событий, у форм будущего 2 л. - функция обобщения):

Вот моя деревня; Весь ты перезябнешь,

Вот мой дом родной; Руки не согнешь...

Вот качусь я в санках....................

По горе крутой; Заберешься на печь

Вот свернулись санки, К бабушке седой.

И я на бок - хлоп!.......................

.................... Слушаю я сказку, -

Сердце так и мрет...;

изложение детского сна, со своей системой глагольных форм, представляет как бы вторичное включение в воспоминания:

И во сне мне снятся Вот я к ней подкрался

Чудные края. И за клетку - хвать!...

И Иван-царевич -....................

Это будто я. Руки мне скрутили

.............. И ведут меня...

Золотая клетка...................

На сучке висит; И дрожа от страха,

В этой клетке птица Просыпаюсь я.

Точно жар горит;

Заключительное четверостишие, резюмирующее воспоминания, восстанавливает временную дистанцию, возвращая прошлое - в прошедшее время:

Весело текли вы,

Детские года!

Вас не омрачали

Горе и беда.

Наглядно-примерную функцию в композиции выполняет и II строфа 5-ой главы "Евгения Онегина":

Зима! Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь;

............................

Вот бегает дворовый мальчик,

В салазки жучку посадив.

...........................

А мать грозит ему в окно...

Множественность референции здесь еще явственнее. Картины зимы, переключающие в план событийного настоящего времени то ли воображение поэта, то ли восприятие Татьяны, увидевшей их в окно, а вернее, соединяющие то и другое, позволяют прочитать восклицание Зима! либо как несобственно-прямое радостное именование Татьяной долгожданного события, и тогда имена лиц могут быть референтно поняты как какой-то крестьянин, какой-то мальчик и т.д., либо как авторский "именительный представления", за которым следуют иллюстрирующие его типичные действия крестьянина вообще, мальчика вообще и т.д.

Очевидно, что ни в том, ни в другом примере нет детерминированной связи композиционной функции текстового фрагмента с видом глагола.

Термин "наглядно-примерное" использован за рамками аспектологии и А.Д.Шмелевым в работах [А.Шмелев 1984; 1988, 74]. Исходя из наблюдений над двойственностью референциальных характеристик дистрибутивных "именных групп", А.Д.Шмелев называет наглядно-примерным описанием "такой способ соотнесения языковых выражений с внеязыковой действительностью", при котором ИГ с общеродовой референцией в последующих предложениях предстает как обозначение конкретного лица, не утрачивая обобщенного значения. Опыт А.Д.Шмелева, ставящего перед собой иные задачи, тем не менее объективно подтверждает, что характеристика "наглядно-примерное" принадлежит не морфологической категории вида, не видовой оппозиции, а типологии текста, и именно разновидности текста, обнаруживающей взаимодействие признаков разных речевых регистров. Еще ближе нашему пониманию высказывание Т.В.Булыгиной о "контексте" наглядно-примерного "описания (когда высказывание касается некоторой конкретной ситуации, но взятой "для примера" в качестве характерной)" [Булыгина 1990, 121].

Наглядно-примерный регистровый вариант вызывает ассоциацию с так называемым настоящим историческим временем. Их сближает то, что оба они - тактические приемы, создающие иллюзию настоящего времени. Но "настоящее историческое" означает передвижение позиции наблюдателя для актуализации происходящего или при смене субъекта восприятия; при этом нет нарушения событийной линии, сюжетной последовательности. Наглядно-примерный же фрагмент связан с отстранением от событийной линии, с субъективным прорывом в другой временной (или модально-ирреальный) план.

 

2) Потенциально-обобщенный вариант

Известной приметой этого регистрового варианта являются так называемые обобщенно-личные предложения, которые традиционной грамматикой квалифицировались как один из типов односоставных. Системное место этих предложений определено в разделе о субъектных модификациях моделей [Золотова 1991]. Так же, как и в предыдущем регистровом варианте, обобщенно-личные предложения - лишь один из элементов соответствующей текстовой структуры. См.примеры:

А то велишь заложить беговые дрожки и поедешь на рябчиков. Весело пробираться по узкой дорожке, между двумя стенами высокой ржи. Колосья тихо бьют вас по лицу <...> Вот и лес <...> Статные осины высоко лепечут перед вами <...> Вы едете по зеленой, испещренной тенями дорожке... (Тургенев, Лес и степь);

Как в людях многие имеют слабость ту же: Все кажется в другом ошибкой нам, А примешься за дело сам, Так напроказишь вдвое хуже (Крылов, Обоз);

Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток <...>...ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи... (Гоголь, Мертвые души);

Ты и сам иногда не поймешь, Отчего так бывает порой, Что собою ты к людям придешь, А уйдешь от людей - не собой (Блок);

Тогда я открыл глаза, но ничего не увидел. Так бывает, когда тебя мучат кошмары, - ты заставляешь себя проснуться и вроде уже даже проснулся, но все еще видишь кошмары... (В.Войнович, Два товарища);

Бывает, в летнюю жару лежишь И смотришь в небо, и горячий воздух Качается, как люлька над тобой (А.Тарковский);

И какое же удивление овладевает тобой, когда едешь по крошечной, с нашей точки зрения, стране и час и другой, а ей все конца и краю нет (А.Битов).

Подчеркнутые в примерах компоненты демонстрируют многообразие средств, определяющих регистровый характер приведенных фрагментов: глагольные и безглагольные модели, глагольные предикаты в форме второго лица единственного и множественного числа, в императиве, в инфинитиве; неназванные и названные субъекты действия или состояния, выраженные местоимениями ты, вы, мы, сам в именит. и косв. падежах, возвратными и притяжательными формами. Разнообразны и регистровые черты: здесь сообщения о конкретных, наблюдаемых действиях и состояниях, последовательно развертывающихся в эпизодах, но и о процессах интеллектуальных, эмоциональных. Что же объединяет это разнообразие?

Прежде всего, связь с Я говорящего лица, с его внутренним миром как отправной точкой восприятия, наблюдения, переживания либо осмысления мира. Но это наблюдение, или событие, или мысль не одноразовы, а многократны, это ступень обобщения пережитых впечатлений и накопленного опыта. Обобщение, выходящее из точки "Я" может развиваться по линии субъекта (ты, вы, неназванный перцептор - любой на моем месте увидел бы, почувствовал, понял то же), хотя иногда остается замкнутым в сфере одного субъекта (см. стихотворение Блока "В густой траве пропадешь с головой...", приведенное в разделе о субъектных модификациях (с....), так же как и многие другие исповеди и воспоминания лирических героев), но всегда предполагает значение итеративности, повторяемости, обобщенности во времени.

Сами понятия обобщенного лица, интимизации повествования должны, очевидно, подразумевать не столько возможность вовлечения "любого и каждого" адресата в события, сколько раскрытие внутреннего мира говорящего (автора либо персонажа), его внутренней "точки зрения". Включение этой обобщенной точки зрения, или, точнее, личной точки зрения с потенцией к обобщению, обычно сигнализирует границу между регистрами, между регистровыми фрагментами. Так, в следующих двух примерах а) генеритивная и б) информативно-описательная интродукция сменяются потенциально-обобщающим регистровым вариантом:

а) Странные дела случаются на свете: \\ с иным человеком и долго живешь вместе и в дружеских отношениях находишься, а ни разу не заговоришь с ним откровенно, от души; с другим же едва познакомиться успеешь - глядь, либо ты ему, либо он тебе, словно на исповеди, всю подноготную и проболтал (Тургенев, Уездный лекарь);

б) На первый взгляд - это тихая и немудрая земля под неярким небом. \\ Но чем больше узнаешь ее, тем все больше, почти до боли в сердце, начинаешь любить эту обыкновенную землю (Паустовский, Мещорская сторона).

Итак, текстовая структура, названная потенциально-обобщающим регистровым вариантом, характеризуется тем, что соединяет в себе признаки репродуктивного либо информативного регистра со следующими коммуникативно-грамматическими приметами:

- несоответствие используемых форм второго лица (глаголов и местоимений) их коммуникативной роли, их инклюзивное значение, исходящее из точки зрения говорящего,

- итеративность,

- потенциальная субъектная обобщенность.

3) Генеритивно-волюнтивный вариант.

Этот вариант взаимодействия регистров представлен минимальными по объему (предложение из одной либо двух, реже больше, предикативных единиц), но четко выделяющимися из контекста фрагментами: пословицами, тем их подклассом, которому присуща волюнтивная направленность.

Пословица по природе своей обладает двойственной структурой. Если задаться вопросом, для чего, в каких ситуациях, в каких контекстах она используется, становится очевиднее, что, кроме прямого номинативного содержания повествовательного предложения, в ней заключен не только иносказательный смысл и экспрессивный подтекст, но и адресация слушателю наставления, поучения, назидания, предостережения, поощрения к действию.

В номинативном содержании пословичных высказываний обобщен вековой опыт коллективного субъекта, и это обобщение дает право говорящему оказывать воздействие на поведение собеседника: все так поступают или так думают, следовательно, и ты должен действовать так же. Здесь отношения между субъектом действия и адресатом обратные рассмотренным в предыдущем регистровом варианте: не от говорящего Я к потенциальному ТЫ, а от обобщенного ВСЕ к потенциально-конкретному ТЫ.

Говорят Цыплят по осени считают не для сообщения правил птицеводства, но в осуждение или в предупреждение поспешных, преждевременных действий, суждений. Говорят Всяк кулик свое болото хвалит не для информации о нравах куликов, а в оправдание или, наоборот, в осуждение чьих-то речей. Пословицы Кашу маслом не испортишь, Без труда не вынешь и рыбку из пруда, вопреки повествовательному типу предложения, содержат побуждение, поощрение к действию. Ироническая констатация То лучше всего, что есть у кого советует адресату не быть завистливым. Пословицами На сердитых воду возят, Хороша веревка длинная, а речь короткая призывают адресата к контролированию своих действий, реакций, речей, их оправданности и целесообразности.

От конкретных деталей народного быта, в номинативном значении этих предложений, фольклорная традиция и речевая функция поднимают их на высокий уровень обобщения и дают основание видеть в этом типе пословиц регистровый вариант, совмещающий черты генеритивного и волюнтивного регистров.

Так же как и другие виды пословиц, представляющие взаимодействие генеритивных и реактивно-оценочных, реактивно-характеризующих признаков, эти пословицы употребляются преимущественно в диалогической речи.

Примеры регистровых вариантов не претендуют на исчерпывающий обзор, но лишь показывают реальные явления взаимодействия регистров и их специфику.

Регистровые блоки, как говорилось выше, являются конститутивными элементами, организующими любые тексты, в разных комбинациях, частью регулярно повторяющихся, частью произвольных. Система регистров представляет движение человеческой мысли, отображающей явления действительности, по линиям `конкретное - абстрактное' и `говорящий - другие субъекты'.

Предназначенность моделей предложений с определенным типовым значением как языковых единиц к функционированию в тех или иных коммуникативных регистрах (еще до текста) придает им статус речевых единиц, реализующих свои коммуникативные потенции в конкретном тексте.

O КОМПОЗИЦИИ ТЕКСТА.

Текст и язык. Текстовые единицы. Композитивы. Четыре ступени анализа. Тактика и стратегия текста.

 

1. Композиция текста, тем более художественного, - особая проблема, остававшаяся далеко за пределами обычных грамматик. Но коммуникативная трактовка грамматики как одной из областей филологии открывает подступы к рассмотрению вопросов композиции, не исчерпывая, разумеется, ее литературоведческих и эстетических аспектов.

Какой бы вид общественно-речевой деятельности ни представлял тот или иной текст, его композиция - это построение, коммуникативно-смысловое содержание которого выражено средствами языка.[1] Лингвистика текста второй половины ХХ века положила много усилий на описание формальных связей между предложениями ("гвоздей и клея", по слову М.В.Ломоносова), не всегда предполагая даже поиски пути от формы к осмыслению целого через его части. Видимо, на том этапе яснее осознавалось, откуда надо было выйти (из рамок предложения), чем куда и ради чего идти.

Состояние этой области знания к 1970 году Ролан Барт образно охарактеризовал так: "Можно сказать, что забрасывается либо слишком мелкая сеть (в которую попадаются лишь чисто языковые объекты), либо слишком крупная (в которую попадаются, по-видимому, лишь экстралингвистические объекты)" [Барт 1978, 445]. Между тем в многообразии текстовых форм и структур неизбежно обнаруживаются признаки сходств и различий и, следовательно, основания для их типизации.

Если композиция - это целое, создаваемое соотношением частей, то ключевой задачей становится выявление этих частей как речевых единиц, создающих текст. В.В.Виноградовым еще в работе 1930 года "О художественной прозе" была поставлена задача выявления (1) не только языковых, но и речевых единиц как типов, однородных форм словесной композиции, подлежащих систематизации, и (2) приемов и способов объединения речевых единиц разных типов как структурных элементов композиции целого произведения [Виноградов 1980; стр.70 и далее]. Возможности решения этих задач продемонстрированы В.В.Виноградовым в анализах форм языковой организации пушкинских повестей и других текстов крупнейших русских писателей.

Актуальность названной проблематики возрастает в наше время в связи с наметившейся тенденцией к интеграции лингвистических знаний, в связи с усилением интереса к тексту как основному объекту филологии и к порождающему текст говорящему лицу, а также, как показано в предшествующих разделах, в связи с существованием на подступах к тексту ряда дискуссионных вопросов в грамматической теории.

Известное разграничение (Э.Бенвенист, Ж.Женетт, А.Ж.Греймас и Ж.Курте и др.) высказывания-процесса (l'énonciation) и высказывания-результата (l'énoncé) может быть значимо с точки зрения конкретных задач и методов изучения, но то и другое осуществляется в одном материальном объекте - в тексте как результате процесса высказывания. Вместе с тем очевидно, что для наблюдений над закономерностями композиции целесообразно обратиться не к спонтанно- обиходным текстам (ср. выше, с....), а к текстам, построенным, с эстетическими либо иными намерениями автора. Понятно, что помимо комбинаций сюжетных мотивов, приемов, фигур, тропов, параллелизмов и повторов, в литературном тексте обнаруживаются собственно грамматические средства, осуществляющие и композиционно-синтаксическую и выразительно-эстетическую текстовые функции.

Коммуникативная грамматика помогает увидеть эти средства, формирующие речевые единицы, сопоставляемые и противопоставляемые по ряду рассмотренных признаков и создающие основу текстовых композиций. Как показано выше, фрагменты любого текста, представляющие разные позиции говорящего по отношению к сообщаемому - его "соприсутствие" или разные степени дистанцированности, и выступают в качестве композиционно-речевых, конститутивных текстовых единиц. Нетерминологически мы называли их текстовыми реализациями регистров, блоками, фрагментами. Предложим термин композитивы, у которого есть свои преимущества и минусы.

Объем речевых единиц, или композитивов, в тексте оговорен выше: это может быть "полупредикативная", таксисная конструкция в составе полипредикативного предложения, может быть отдельное предложение, группа предложений, абзац. Гомогенными в регистровом отношении могут быть тексты определенных типов и жанров речи: научная статья или даже книга обходятся средствами информативного регистра (естественно, с внутренним членением по другим признакам). См., например, информативный текст типичной газетной заметки, регистрово оживленный лишь волюнтивной частью заголовка:

ПРОГРАММЫ ЕСТЬ, ДАВАЙТЕ ДЕНЬГИ

Правительство России одобрило проекты федеральных программ профилактики безнадзорности и правонарушений детей и развития социального обслуживания детей и семей на ближайшие два года.

Программы предусматривают создание центров, психологических служб, куда можно обратиться за помощью в критических ситуациях, и развитие центров по социальному обслуживанию семьи и детей. По подсчетам, на реализацию этих программ нужно более 100 млрд. рублей. Причем местные власти надеются, что федеральный центр не только разработает окончательный вариант программ, но и выделит из федерального бюджета на них деньги (МК, авг.1996).

Впрочем, раскованность современного журналистского стиля порождает и такие композиционные раритеты как аннотация, выраженная реактивным междометием. См. "Новый мир" 1996, N 2, Аннотации к периодике. После выходных данных аннотируемой статьи из уральского журнала, посвященной юбилею известного поэта, для создания диалогической ситуации приведена цитата из статьи “ Его нельзя начитаться впрок” и ироническая реакция автора статьи Ну уж?

Многообразие способов и принципов соединения и чередования регистровых композитивов представляют, конечно, тексты художественной литературы. Различение регистровых единиц не решает всего комплекса вопросов, связанных с характеристикой композиционных особенностей данного произведения, данного писателя, данного художественного направления, связанных с соотношением общепринятых, типовых приемов и индивидуально-авторских, и т.д., но выявляет основу, канву в смысловой структуре текста.

Соотношение регистровых блоков в каждом тексте, способы их соединения, взаимодействия подчиняются коммуникативным целям, законам жанра, литературного приема, воле говорящего, его индивидуального стиля и т.д. Это и составляет предмет дальнейшего филологического интереса на этапе, следующем за выделением лингвистически обоснованных речевых единиц.

Вот обычный литературный прием включения в репродуктивно-повествовательный фрагмент репродуктивно-описательного композитива, с пейзажной зарисовкой, воспринимаемой как бы глазами персонажа: ...Я быстро оделся и вышел из дому. Ночь была темна; с неба падал тихий холодок. Я обошел весь сад (Тургенев); ...Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом. Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уносил дым в березовую рощу. Потапов медленно пошел в сторону дома (Паустовский); ...Ночью меня разбудил лесник: "Пора! Пойдем!" Прямо с дороги проваливаемся в непроглядную тьму. Спит кругом лес, молчит, глухой и темный. Пахнет смолой, влажной землей. - Шш-шш... Тут! - останавливается лесник (Ю.Казаков). Аористивный глагол первой фразы в последнем примере и следующие сообщения о действиях персонажей, передвигающие "наблюдательный пункт" в событийное время, вводят в репродуктивно-повествовательные композитивы. Четыре реплики лесника представляют волюнтивный регистр. Восприятие леса с глаголами актуального несовершенного вида - в репродуктивно-описательном регистре.

В экспозиции рассказа Чехова "Страх", характеризующей героя, в одном полипредикативном предложении информативного регистра каждая из четырех таксисных единиц выполняет свою функционально-синтаксическую роль по отношению к событийному времени: Дмитрий Петрович Силин кончил курс в университете и служил в Петербурге, но в 30 лет службу бросил и занялся сельским хозяйством. Первый глагольный предикат - перфективный - и второй - имперфективный - описывают биографическую предысторию персонажа, третий и четвертый - аористивные - повествуют о его действиях, ставших условием к движению сюжета.

Между говорящим лицом, порожденным им текстом и отображенным в тексте миром возникает в объемном темпоральном пространстве соотношение разных временных планов.

Движение перцептивной линии от "вневременного" обобщения к воспроизведению конкретно наблюдаемых и переживаемых событий можно видеть в начале романа Л.Толстого "Анна Каренина".

Первый абзац романа составляет знаменитая сентенция "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему", представляющая генеритивный регистр. Второй абзац, открывающийся предложением " Все смешалось в доме Облонских ", вводит в предсюжетную атмосферу этого дома, где рухнуло семейное благополучие, описывает настроение семьи и домочадцев: перфективные и имперфективные глаголы второго абзаца создают информативную экспозицию. С аористивных глаголов третьего абзаца, в репродуктивно-повествовательном регистре, с описательными прослойками, начинается развитие одной из сюжетных линий: индивидуализированный персонаж предстает в конкретном хронотопе, в наблюдаемых действиях: " На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский... проснулся... в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго...; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза. "

Анализ регистрового строения первых абзацев романа Л.Толстого перекликается с мыслью Ю.М.Лотмана: "Каждый отдельный текст одновременно моделирует и некоторый частный и универсальный объект. Так, сюжет "Анны Карениной", с одной стороны, отображает некоторый сужающийся объект: судьбу героини, которую мы вполне можем сопоставить с судьбами отдельных... людей... Однако этот же сюжет, с другой стороны, представляет собой отображение иного объекта, имеющего тенденцию к неограниченному расширению. Судьбу героини можно представить как отображение судьбы всякой женщины определенной эпохи и определенного социального круга... всякого человека" [Лотман 1970; 258].

Восхождение по регистровым ступеням от конкретного к абстрактному можно наблюдать во фрагменте из текста "Евгения Онегина" (гл.7, строфа ХХХVI): первое четверостишие " Но вот уж близко. Перед ними... " в репродуктивно-описательном регистре представляет картину Москвы при въезде Лариных, как бы через их восприятие. Второе четверостишие " Ах, братцы, как я был доволен..." тоже выполнено в репродуктивно-описательном регистре, но смена временного плана и субъекта восприятия (здесь автор вспоминает о своем недавнем въезде в Москву) разделяет их. Следующее четверостишие " Как часто в горестной разлуке... Москва, я думал о тебе!", сообщающее о повторяющемся и ненаблюдаемом действии, реализует информативный регистр, а последнее - " Москва... Как много в этом звуке..." - генеритивный.

Текст стихотворения Лермонтова "Парус" состоит из трех четверостиший параллельного строя: в каждом первые две строки реализуют репродуктивный регистр, воспроизводя наблюдаемые картины, третья и четвертая строки представляют мысли лирического героя по поводу этих картин, в информативном регистре, с генеритивным заключением в последней строке, облеченным в экспрессивную форму горькой иронии или сожалеющего сочувствия (ср.: " Но в бурях нет покоя " и " Как будто в бурях есть покой!").

Рассмотренные приемы объединения регистров свойственны не только художественным текстам, они используются и в журналистике, и в разговорной речи. Вот одна из обычных композиций газетного очерка (Галина Кмит, о встречах с Паустовским, "Книжное обозрение", сент. 1994):

" Судьба иногда бывает необыкновенно щедра к нам, даря встречи с людьми, соприкосновение с миром которых обогащает, переворачивает душу...

Двадцать шесть лет назад я приехала в Тарусу, чтобы собрать материал для рубрики "Над чем работают писатели", которую вела тогда в одной из московских газет. О моем приезде Паустовский не знал.

Было утро. Бревенчатый домик на высокой круче - весь в зелени - выходил окнами на реку и от самой калитки бежала узкой лентой тропинка... Я постучала. Навстречу вышел невысокого роста седой человек в темном домашнем пиджаке, серых летних брюках. Он поздоровался и предложил войти..."

Очерк начинается с генеритивного текста в первом абзаце, продолжается информативно-повествовательным во втором. В третий абзац вводится репродуктивно-описательный регистр, в пейзажном фрагменте, который сменяется репродуктивным повествованием с аористивными глаголами: Я постучала... Навстречу вышел... Поздоровался... Встреча произошла, и повествование двинулось, прослаиваемое описательными подробностями.

Субъективный выбор говорящим (осознанный или автоматический) каждой ступени абстракции от конкретного, проистекающий из его коммуникативных потребностей, опирается на два объективных фактора: это, во-первых, сложившиеся виды и жанры общения в разных коммуникативно-социальных сферах, с их более или менее жесткими либо гибкими нормами построения; во-вторых, это языковые средства, предназначенные или предрасположенные служить формированию определенных типов речи.

 

2. С точки зрения ресурсов языка и речи, отбираемых говорящим-пишущим, и приемов их соединения композиционная основа текста - структура многослойная, она определяется действием факторов разных уровней или ступеней. Можно разграничить четыре ступени:

А. Структурно-семантическое (типовое) значение предикативной единицы;

В. Принадлежность ее к речевому регистру;

С. Тактика текста;

D. Стратегия текста.

Ступень А. Смысловое ядро создается типовыми значениями предложений, в свою очередь организованных сопряжением элементарных значимых синтаксических единиц-синтаксем.

А - это системно-языковая данность, существующая со своими смысловыми потенциями независимо от текста, как бы до текста.

Ступень В. В структуре предложения, в зависимости от его системного места (в центре или на периферии синтаксической системы), заложена регистровая предрасположенность, способность той или иной модели к функционированию в определенном или разных регистрах, функциональная парадигма предложения. В - это потенциальная характеристика, ориентированная на тип текста вообще.

На ступенях С и D объектом изучения становится конкретный текст как целостная словесно-композиционная структура. Выбором и комбинацией средств языка и речи для данного текста руководит тактика и стратегия автора. Ступени С и D представляют избирательную реализацию языковых и речевых средств в конкретном тексте с конкретными, разной сложности коммуникативными или коммуникативно-эстетическими намерениями автора.

"Поэтическая функция языка, - напоминал В.В.Виноградов, - опирается на коммуникативную, исходит из нее, но воздвигает над ней подчиненный эстетическим, а также социально-историческим закономерностям искусства новый мир речевых смыслов и соотношений" [Виноградов 1962; 14].

В воле создателя текста - перемещать себя в воображаемом времени и пространстве, формируя содержание текста, движение сюжета чередованием регистровых блоков; в руках автора - нити управления действиями, взаимоотношениями, речевым поведением персонажей, соотнесением точек зрения персонажей и рассказчика и вместе с тем - восприятием читателя-слушателя. Возникающий в произведении "образ автора", по В.В.Виноградову, цементирует текст в единую структуру.

К мысли о различии языковых ресурсов языка (ступени А, Б) и их претворения в конкретный текст (ступени С, Д) обращались ученые разных времен и выражали ее свои понятийно-терминологическим способом. Еще в античной риторике, в учении об инвенции различались два раздела - система статусов, стратегических средств автора, и система локусов, тактических средств автора; наблюдения были замкнуты сферой судебных прений. М.Л.Гаспаров проделал интересный опыт анализа чеховского рассказа "Хористка" (сюжет которого движется обвинительно-оборонительным диалогом между персонажами), используя эту теорию юридического красноречия [М.Гаспаров 1991]. В нашем понимании рассматриваемые средства относятся к тактике построения сюжета. Можно полагать, что к различению ступеней АВ - СД применимо высказывание В.Гумбольдта о том, что язык - диалектическое единство уже созданного, произведенного (эргон) и находящегося в процессе создания (энергейя). Вероятно, то же разграничение имеется в виду и в семиотических формулировках А.Ж.Греймаса и Ж.Курте, соотносящих уровень базовых синтаксиса и семантики как мир виртуальных ценностей с уровнем семантики нарративной, переход к которой заключается "в