Монумент в Белеве на месте захоронения «сердца» Елизаветы Алексеевны.

Императорская корона показана стрелкой

 

От себя добавлю, что если бы под монументом действительно были похоронены только внутренности императрицы, тело которой было тут же набальзамировано для путешествия в Петербург, можно было бы обойтись без короны. Правда, слово «внутренности» не очень подходящее, а потому до сих пор говорят «сердце».

И Пушкин, проезжая на Кавказ, заехал в Белев и поклонился сердцу Елизаветы Алексеевны. О нем-то, в связи с императрицей, и речь впереди.

 

 

Глава 12

ПУШКИН, МУЗА И ЦАРСКАЯ СЕМЬЯ

 

Мне посчастливилось встретиться с двумя блестящими пушкиноведами. Один – это профессор Литинститута Михаил Павлович Еремин, который читал у нас на ВЛК курс русской литературы XIX века и отдельно курс о Пушкине. Его незабываемые рассказы о поэте врезались мне в память навсегда. Его дребезжащий старческий голос я слышу и теперь, едва заговорю о нем. Помнится, он очень жалел о том, что поздно занялся Пушкиным, и что диссертация его была посвящена творчеству… Маяковского. Такое было время, такие были темы, и к Богу и Пушкину Михаил Павлович пришел, как он сам признавался, «поздновато».

Он был знаток очень многих тайн поэта. Особенно тайны его любви, пронесенной Александром Сергеевичем через всю жизнь. Кто же была эта тайная любовь Пушкина?

По мнению М. П. Еремина, конечно же, Мария Раевская, она же Мария Волконская, жена декабриста. Эта версия мне в то время уже была знакома по работам Цявловских и потому новостью для меня не стала. Но многое другое из того, что поведал нашему небольшому курсу Михаил Павлович, я слушал открыв рот. Особенно тот материал, что он давал нам о дуэли – мотивы Пушкина, объект и исход дуэли. Говорить о версии Еремина в самом начале главы – значит, скомкать это и не подать так, как оно следует, а потому оставим это на потом. Тем более что совсем недавно, уже с других позиций, о своих взглядах на дуэль Пушкина поведал миру странный отставной пилот гражданской авиации по фамилии Блеклов. Его идея столь же блистательна, сколь проста, столь же объемна, сколь и коротка. Но всему свое время.

Так вот о Музе Пушкина.

Императрица Елизавета Алексеевна была попечительницей Лицея. И появлялась она в связи с этим в своем подконтрольном заведении достаточно часто. Все лето она жила в Царском Селе безвыездно, а окно ее покоев было как раз напротив окна лицеиста Пушкина. Так что наверняка юный гений имел возможность иногда видеть ее, не выходя из кельи.

Но самым главным событием было событие, свидетелями которого стали трое лицеистов – Дельвиг, Кюхельбекер и Пушкин. Елизавета Алексеевна любила купаться ночью, когда все вокруг спало. А лицеисты довольно часто сбегали и бродили ночами по Царскосельскому парку и однажды (а может, не однажды?) увидели, как из вод пруда выходит обнаженная нимфа. Камеристки тут же набросили на нее халат, но видение в воображении юношей оставалось еще долго. Все трое влюбились тогда в Елизавету Алексеевну и даже делились своими чувствами, но у Дельвига и Кюхельбекера эта первая влюбленность скоро прошла без всякого следа, а у Пушкина она превратилась в стойкую и глубокую любовь, от которой он страдал (или, наоборот, был счастлив) всю жизнь. И это одно из самых сенсационных открытий Киры Павловны Викторовой.

 

Лицеисты и «неизвестная».

Рисунок Пушкина

 

К счастью, я уже далеко не впервые пишу об этом. С более внимательными подробностями вы сможете прочесть о любви Пушкина в моих статьях 1999 года, одна или две из которых были опубликованы в еженедельнике «Литературная Россия», про другие, к сожалению, не помню. Но достаточно объемная глава, состоящая в основном из пересказа открытий К. П. Викторовой, посвящена Пушкину в моей книге «Розенкрейцеры – рыцари Розы и Креста», вышедшей в издательстве «Вече» в 2007 году.

Пушкин по молодости лет «домогался» императрицы. Именно по этой причине он был застигнут в императорском дворце (не помню, в каком именно) и отведен к императору. Александр подверг поэта унизительной порке (исследователи об этом поговаривают с сомнением, считая событие скорее слухом, чем фактом, но Пушкин этого не забыл никогда) и выслал 20-летнего юношу в Кишинев.

История первой ссылки Пушкина у нас традиционно связывается с написанием оды «Вольность», но это, скорее всего, не так. В то время гений Пушкина еще не управлял российскими умами, он был автором всего нескольких опубликованных стихотворений и поэмы «Руслан и Людмила», которую, кажется, еще не успел опубликовать. Что для самодержавия какие-то несколько дерзких строк? В списках ходили сотни более опасных стихотворений, а их авторов даже не пожурили за них. За что было столь жестоко наказывать юное дарование? Ведь царь собирался сослать Пушкина на Кавказ, и только вмешательство самой Елизаветы Алексеевны привело к ссылке в Кишинев. Причем поэта ссылали на попечение генерала Ивана Никитича Инзова, что, собственно, и служит доказательством вмешательства императрицы.

Несколько слов об Инзове. Процитируем С. Мисержи (статья «Иван Никитич Инзов. Исторический портрет»):

 

Генерал Иван Никитич Инзов

 

В послужном списке Иван Никитич Инзов (1768–1845) значился коротко: «из дворян». Но о своем происхождении, о тех, кому он был обязан своим появлением на свет, он не знал ничего. И, вероятно, эта загадочность происхождения, таинственность обстановки, которая сопровождала его детство, являвшиеся объектом любопытства для многих, для него были болью. Эта боль и породила в определенной степени его одиночество и замкнутость до старости.

Люди, близко знавшие И. Н. Инзова с самого раннего возраста, рассказывали о странных обстоятельствах его жизни. К князю Ю. Н. Трубецкому, жившему в своем имении в Пензенской губернии, приехал старый его друг – граф Я. А. Брюс и привез с собой маленького мальчика. Граф горячо и настойчиво просит князя оставить ребенка у себя и дать ему самое лучшее образование и воспитание, о затратах просит не беспокоиться. Дальнейшая участь мальчика князя не должна волновать, так как она заранее обеспечена. Я. А. Брюс не рассказал, кто этот ребенок, объяснил, что сможет раскрыть тайну только перед смертью. Граф вскоре скончался, князь Трубецкой так и не узнал ничего о происхождении ребенка, которого, выполняя просьбу старого друга, он воспитывал вместе со своими детьми, не делая каких-либо различий. Только эта история была известна и самому И. Н. Инзову.

Обращала на себя внимание фамилия ребенка, состоящая из двух слов – «иначе» и «знать». В России не было дворянского рода, носившего эту фамилию. Ее особенности послужили источником множества предположений и догадок, по одной из которых фамилия эта вымышлена, а ребенок – «сын какой-то высокопоставленной особы».

Атмосфера, царившая в доме князя Трубецкого, не могла не отразиться на формировании взглядов, духовного мира юноши. Князь был увлечен идеями русского просвещения XVIII века. Дух преобразующей роли просвещения, нравственного облагораживания людей проповедовался и царил в его доме.

 

Далее в биографии генерала и учеба, и служба – все как надо. В 1820 году он наместник Бессарабской области. К нему-то и был отправлен Пушкин.

Иван Никитич принял поэта как родного и очень потом жалел (в 1823 году), когда Пушкин переехал в Одессу. Иван Никитич вел себя с Пушкиным как отец, и наказания за все его безобразия были отцовские – например, отнимал у поэта сапоги, чтобы тот не мог выйти из дому. Зато в письмах-отчетах неизменно писал про Пушкина, что он «ведет себя хорошо». А это «хорошо» выразилось, например, в том, что через три месяца пребывания поэта в доме Инзова, который очень гордился своим говорящим попугаем и неизменно хвастался перед гостями, вынося им клетку со своим питомцем из дальней комнаты, этот попугал стал так нещадно материться, что больше генерал попугаем не хвастался.

 

Рисунок на полях рукописи Пушкина: И.Н. Инзов в профиль

 

Среди исследователей бытует устоявшееся мнение, будто Инзов, который сам не знал своего происхождения, на самом деле являлся сыном Павла Петровича. Однако простое сопоставление дат рождения того и другого дает возраст «отца» в 14 лет, что, вероятнее всего, весьма сомнительно, хотя, как вы помните, Павел и «махал» с еще более раннего возраста, при этом все еще оставаясь капризным маленьким ребенком. Возможно, какая-то фрейлина и была все же им обрюхачена.

Однако Кира Павловна Викторова «раскопала» и в период моего с нею знакомства собирала последние доказательства своему открытию, что на самом деле Иван Никитич был… родным братом Елизаветы Алексеевны. В каком-то из своих походов ее отец Карл-Людвиг, герцог Баден-Дурлахский имел любовную связь с русской дворянкой (убей, не помню ее имени), и она родила внебрачного ребенка. В отличие от самого Ивана Никитича, Елизавета Алексеевна, видимо, знала историю происхождения Инзова и имела с ним теплые… дружеские отношения, то есть ему его же тайну так и не раскрыла. Герцога Карла-Людвига не стоит осуждать за его «подвиг» на любовном фронте, ибо тогда он был холост, то есть на Амалии, матери Луизы-Марии-Августы, женат еще не был.

Только представьте, в чьи руки попал Александр Сергеевич, чтобы теперь утверждать, что Елизавета Алексеевна не имела к этому отношения!

Она давно следила за творчеством поэта и – кто знает – не была ли и сама немного влюблена в него? А может, и не немного?

Например, как рассказывала Кира Павловна, историки, которые знают каждый шаг и могут восстановить чуть ли не по часам каждый день царствующих особ, «потеряли» неделю из жизни Елизаветы Алексеевны. Никто не знает, где она была в это время и что делала. Но то же и пушкинисты: во время ссылки в Михайловском Пушкин «потерялся» ровно на ту самую неделю. В Михайловском его не было, но кто-то видел его в Петербурге, что также не доказано. Кто знает, не была ли эта страсть обоюдной? Кира Павловна занималась и этим.

В рисунках Пушкина имеется изображение женской фигуры, стоящей у верстового столба. Верстовой столб указывает на то, что он вполне может находиться у станции Ашево Псковской губернии, ибо на нем то самое число верст. Зашифровки Пушкин здесь даже не делает. А чем так знаменита стация Ашево на почтовом тракте? Можно сказать, ничем. Но Елизавета Алексеевна оставалась здесь на ночлег в своем путешествии в Таганрог. Эта станция приводится и в так называемом Маршруте – прописанном типографском способом документе, фактически подорожной, которая была при сопровождающих Елизаветы Алексеевны. В начале сентября 1825 года императрица, держа путь из Петербурга, останавливалась в Ашево на ночлег (это подтверждено записью чернилами против этой строки). Еще Ашево находится всего в тридцати верстах от Михайловского! И это очень важно. Рисунок Пушкина практически доказывает, что он встречал Елизавету Алексеевну на станции Ашево и имел с нею последнюю беседу.

 

Маршрут Елизаветы Алексеевны

(фрагменты)

 

Правда, Кира Павловна шла в своих предположениях и еще дальше: она намеревалась найти доказательства того, что ребенок, родившийся у Елизаветы Алексеевны 3 мая 1826 года, вполне мог быть от Александра, но не Павловича, а Сергеевича. Этот момент так и не был ею сколько-нибудь доказан и ушел вместе с нею в могилу.

Доказать сие, мне кажется, никак не представляется возможным. Даже если в реальности это и было именно так, Пушкин либо не знал этого обстоятельства и принимал все официальные сведения о смерти императрицы за подлинные, либо так умело скрыл это от всех, что раскопать в его творчестве, письмах и рукописях какие-либо сведения об этом знании уже нельзя. Ведь и его сообщения о том, что в Белеве он «поклонился сердцу Елизаветы Алексеевны», настолько предельно однозначно читаются, что в них не выкопать никакого подтекста, кроме как если вдруг можно обнаружить тщательно скрываемое чувство к императрице.

При жизни Пушкина довольно многие не только догадывались, но и доподлинно знали о любви, которую лелеял в себе поэт. Например, думается, знал об этом Василий Андреевич Жуковский, конечно же, Дельвиг и Кюхельбекер. Интересно отношение к Пушкину Николая Михайловича Карамзина, который прощал ему влюбленность в свою супругу Екатерину Андреевну, но не простил отношения поэта к императрице. Отношения историографа и поэта оборвались в момент наказания Пушкина и отправки его в кишиневскую ссылку. Наверняка этот влюбленный в императрицу старик вряд ли мог после того, что он узнал, вероятно, из первых уст – скорее всего, от самого Александра Павловича, – продолжать дружить с поэтом. Что характерно, едва императрица отбыла в Таганрог, Карамзин истомился, в январе заболел воспалением легких и уже не оправился от своей болезни. А что самое главное в этой истории – он ведь умер практически следом за нею: 22 мая 1826 года.

Как ни странно, художник Р. Коношенко, опубликовавший литографию, посвященную смерти Пушкина, изобразил профиль поэта и его Музу, летящую с лирой на фоне луны. Тогда большинству публики это не понравилось, его даже сильно поругали в прессе, упрекнув, думаю, в сентиментальности, но дело-то в том, что художник изобразил именно Елизавету Алексеевну, и Кира Павловна это знала и добыла этот рисунок для включения в свою книгу. С тех пор он и сохранился у меня на лазерном диске, и я с удовольствием его вам представляю.