Недописанных строк прихотливая вязь, стебли согнутых трав на росистом лугу,

Моя тревога сменилось каким-то лихорадочным возбуждением. Холод узорчатой рукояти в руке придавал уверенности и одновременно требовал немедленного начала каких-то активных действий. Я посмотрел на свое отражение в витрине и скептически хмыкнул. Растрепанный тип в поношенной куртке, глазеющий оттуда, походил скорее на неандертальца, сжимающего в мозолистой руке любимый кремневый нож. А вовсе не на щегольски одетого «волшебного стрелка», каким мой предок был представлен на многих своих портретах. Ну и ладно! Главное, я теперь вооружен. И готов ко многим неожиданностям самого неприятного толка.

Спрятав багинет под рубашкой, я спустился вниз, попутно заглянув в библиотеку. Как я и предполагал, Элис, свернувшись в кресле калачиком, мирно читала какой-то роман в толстом растрепанном переплете. Решив не мешать девушке, я вышел наружу и снова внимательно осмотрел все прибрежные камыши. Но ничего подозрительного не обнаружил. След босой ноги на подсохшем песке стал еле заметным. Пожав плечами и, на всякий случай, походив дозором вокруг да около еще минут десять, я вернулся в дом.

До вечера больше ничего интересного не произошло. Когда девушка ушла спать, я еще раз обошел берег. Некоторое время постоял в добровольном «карауле» у крыльца. Но сумеречную тишину нарушал лишь легкий ветерок, качающий камыш, и громкое кваканье лягушек. Убедившись, что вокруг по-прежнему царят мир и покой, я тоже пошел спать. Не подозревая, что завтра нас ждет совершенно неожиданная встреча!

Это утро началось, как обычно. Мы с Элис позавтракали и спустились к озеру. Было довольно жарко, и девушка сказала, что гулять по лесу ей сегодня не хочется. Я не возражал, так как со вчерашнего дня стал более настороженно относиться ко всем этим уютным полянкам и тенистым овражкам. Элис принесла гитару, и начала подбирать какую-то милую песенку про лето и землянику. Я опять прошелся туда-сюда по берегу. Потом мне почудился какой-то подозрительный шорох среди кустов жимолости, возле палисадника. Я рванулся туда. Опять ничего не обнаружил. Обозвав себя старым параноиком, двинулся обратно. И замер, как громом пораженный! Элис пересела на песок у самой воды. Она самозабвенно перебирала струны гитары, не замечая, что возле ее босой ступни свернулась клубком довольно большая пестрая змея! Я захотел заорать и не смог. Слова застряли в горле.

К тому же мой неосторожный крик мог напугать девушку. А если она неловко дернет ногой…

Вмиг покрывшись холодным липким потом, я выхватил кинжал из ножен. Бежать?! Могу не успеть! Метнуть?! Но если я промахнусь или попаду в Элис??!! Черт, я же не охотник и никогда эти штуки в цель не кидал.

- Девочка! – беззвучно простонал я. - Не двигайся!

В этот самый миг Элис пошевелила пяткой. Змея взметнулась!

Что-то серебристое пронеслось в воздухе, и тварь рухнула на песок, разрубленная пополам. Девушка вскрикнула. В ужасе вскочила, прижимая к груди гитару. Одним прыжком я подлетел к Элис. Рванул ее в сторону, хотя опасность уже миновала. Обе половинки дохлой змеи, конвульсивно подрагивая, валялись на песке. А между ними ярко блестел стальным лезвием убивший чудовище небольшой боевой топорик с украшенной перьями и пестрыми шнурками рукояткой. Прибрежные кусты расступились. Из них навстречу нам вышел высокий стройный, обнаженный по пояс мужчина в кожаных штанах. Он поднял руку вверх и сказал низким мелодичным голосом.

- Отец Сол вовремя послал меня сюда. Поющий Цветок спасена.

Я, хлопая глазами, растерянно смотрел на этого аборигена. Он был немного похож и, одновременно, совсем не похож на типичного индейца Западного Континента, с которым мне приходилось сталкиваться во время моих многочисленных странствий. Это был высокий стройный человек с тонкими чертами лица и умными темными глазами.

Кожа у него была загорелая. Но не красноватого оттенка, а скорее, золотистая. Волосы светло-русые, выгоревшие на солнце. Широкую грудь незнакомца украшало ожерелье из зубов каких-то зверей и речных ракушек. Длинные волосы были подхвачены сплетенным из травы жгутом, а не кожаным шнурком с орлиным пером, как у киношного Чингачгука.

Молчание затягивалось. Девочка, похоже, совсем «выпала в осадок».

А я отчаянно силился что-то сказать, но в голову лезло нечто бредовое типа: «Моя – Тарзан, твоя – Джейн». Незнакомец, видимо, истолковал мое замешательство по-своему. Он понимающе качнул головой и произнес все тем же бесстрастным тоном:

- Воин Света испугался за свою женщину.

- Она не моя женщина! – чуть было не ляпнул я, но вовремя прикусил язык.

А вместо этого сказал с возмущенной интонацией:

- Меня зовут не Света. Я – Себастьян.

«Индеец» еще раз вежливо кивнул. Коснулся своей груди и громко сказал:

- Антачи.

Тут девушка, наконец-то, сбросила оцепенение и тоже приняла участие в разговоре.

- А я – Элис. Скажите, почему вы назвали меня Поющим Цветком?

Я был готов поклясться, что в голосе этой пигалицы прозвучало та-акое кокетство, а глаза так широко распахнулись, что сам Большой Змей был бы готов отдать свой парадных убор из перьев за один этакий взгляд! Легкая улыбка тронула губы Антачи. Он ответил, сменив бесстрастную интонацию на более теплую и напевную:

- Твое лицо – светлое и нежное, как любимый цветок Духа Реки.

А благословение отца Сол - тут он снова поднял руку к небу. - Лежит на всех, кто владеет Даром сплетать Звук и Слово.

После этих слов Элис бросила на меня горделивый и одновременно укоризненный взгляд.

- Вот! А ты мне таких комплиментов никогда не говорил! – отчетливо читалось в нем.

Я только терпеливо вздохнул. И спросил нашего спасителя:

- Скажите, уважаемый Антачи, вы давно следили за моим домом?

Он спокойно кивнул.

- С того самого дня, как волею Светлых Духов вы поселились здесь. Но давайте лучше продолжим нашу беседу за стенами твоего жилица, воин Света по имени Себастьян. Сегодня Праматерь всех Змей собирает своих детей на брачные игрища. В такой день они становятся особенно опасными, и нападают на всех, не разбирая, человек перед ними или зверь.

После такого предупреждения мы немедленно покинули берег. И уже в гостиной, окончательно придя в себя, продолжили беседу с этим благородным дикарем.

В общем, я был прав, когда предположил, что в этом райском местечке живем не только мы. Лес, растущий вокруг озера, населяло большое племя охотников и рыболовов, похожих и внешностью, и манерой речи на знаменитых индейцев, но, гораздо более мирных. Они промышляли зверя и птицу, путешествовали по озеру и соседним рекам на больших лодках.

Поклонялись своим Светлым Духам, главным из которых почитали Солнце и называли его «Отец Сол». Наше внезапное появление немного обеспокоило аборигенов. И они установили за домом тихую и незаметную, но неустанную слежку. Убедившись, однако, что мы природу не губим, зверей не стреляем и Духа Леса не гневим, местные жители успокоились. Как я понял, особенно им понравились песенки Элис. Способность, выражаясь по-научному, к литературному и музыкальному творчеству, благородные дикари считали высшим проявлением небесной благодати. Вождь племени уже начинал подумывать о том, как бы ему задружиться с внезапно свалившимися на берег его озера чужаками. Как вдруг все разрешилось само собой! И один из разведчиков, которым оказался наш новый друг Антачи, спас Элис.

После этого случая, добрые «индейцы» зачастили на наш берег, уже не таясь. Мужчины учили меня ловить рыбу острогой, метать боевой топорик, местную разновидность томагавка и стрелять из лука. Каждый раз немного удивляясь, что суровый и закаленный в боях Воин Света не умеет делать такие простые вещи. И как они только вычислили мою принадлежность к армии – ума не приложу! Кстати, огнестрельного оружия аборигены не знали. И на коллекцию старинных пистолетов и штуцеров смотрели, как на странную деталь украшения дома. А когда я попытался объяснить, что к чему, с отвращением заявили, что настоящий мужчина сочтет за подлость бить зверя с большого расстояния молниями, когда есть нож и стрелы. Я поспешил с ними согласиться. Охоту я не любил. Да и смысла ее не понимал. Как тот мужик из анекдота: «Друг говорит – недавно купил себе ружье за двести тысяч. Пойду на тетерева. Мне кажется, что это как-то жирно для тетерева». Наверное, я просто сыт по горло человеческой подлостью другого свойства…

Элис теперь постоянно окружали девчонки и малышня из племени.

И я, признаться, был этому рад. Потому, что со своими внезапными провалами в не самые лучшие воспоминания и вечными размышлениями о смысле собственной жизни, я порой был не лучшим собеседником для юной девушки. Теперь моя «сестренка» еще больше повеселела. И я все чаще слышал ее звонкий, беспечных смех. Вместе с новыми подружками она шушукалась о чем-то девичьем, хихикая, показывала им, как пользоваться современной косметикой и с огромным удовольствием пела им свои песенки А прекрасные дикарки брали Элис с собой в лес по грибы и ягоды, учили ее своим сложным и необыкновенно красивым танцам, похожим на затейливую пантомиму и постоянно задаривали бусами, браслетиками и прочими девчачьими безделушками.

Наконец, наступил знаменательный день, когда Антачи объявил, что вождь племени, великий охотник Туал Мигуон – Большое Перо готов принять нас с визитом. Ранним утром, на самой заре, на еще укутанной туманом поверхности озера показалось большое каноэ ярко-желтого цвета. Как оказалось, оно было выкрашено соком ольхи под цвет золотистых стволов дерева, похожего на березу, которое росло на соседних холмах. Все щели каноэ, как мы потом успели убедиться, были залиты темной сосновой смолой. На носу у челна красовался огромный расписной глаз, словно у сказочной птицы, а на корме развевался по ветру пучок разноцветных лент – знак мира. Сей изысканный водный транспорт предназначался для нас.

Каноэ ткнулось носом в берег, мы с Элис взошли на борт. Гребцы ударили разом веслами о воду, и путешествие началось. Сначала мы плыли вдоль берегов знакомого нам лиственного леса. Потом клены и дубы сменились темным бором. Его стройные сосны распростерли свои ветви высоко над водой. Черные дрозды, зяблики и еще какие-то мелкие птички кружились над изумрудной травой берегов в поисках пищи.

Воздух был напоен сладким ароматом шиповника и вереска, а стрекозы, словно ослепительные ярко-синие стрелы носились над водой. Вскоре с берега потянуло дымком. Мы медленно приближались к «индейской деревне».

- Ой! – вскрикнула Элис. - Вигвам! Прямо картинка из романов Фенимора Купера!

- Хм! Все помнят, что индейцы жили в вигвамах – возразил я, мысленно покопавшись в своих познаниях. - Но вообще-то, «вигвам» относится, скорее, к обрядовым сооружениям. Он нужен для очищения и возрождения: потому, что представляет собой тело Великого Духа.

Округлая форма вигвама олицетворяет мир, как целое. Выйти на белый свет из этого темного помещения означает оставить позади все нечистое. Дымоход обеспечивает доступ к Небесам и вход для духовной силы. Уф! Я все сказал!

И я хитро подмигнул девушке.

- А это тогда что? – кивнула она на разукрашенные шатры.

- Помещения для проживания называются «типи». Точнее, "ти-пи", что на языке индейцев означает "для жизни". Вход в типи всегда расположен с восточной стороны, что имеет своё поэтическое объяснение. "Это для того, — говорят индейцы, чтобы, выходя утром из типи, первым делом поблагодарить солнце".

Слушавший эту своеобразную лекцию Антачи, улыбнулся и согласно кивнул. А я продолжал блистать эрудицией:

- Устройство типи - совершенно и хорошо продумано. Внутри жилища к шестам привязывается подкладка - широкая полоса, сшитая из кожи или ткани, которая доходит до земли, что предохраняет от сквозняков по полу и создает тягу в верхней части палатки. В больших типи устраивали озан - своеобразный потолок из кожи или ткани, сохраняющий тепло. Пространство над костром он перекрывает не полностью - остается путь для выхода дыма через верх. Озан еще используют и как антресоли - для хранения вещей.

Элис радостно захлопала в ладоши:

- А я помню, что дымом можно подавать всякие сигналы! И так разговаривать с другими охотниками. Очень удобно!

- Ага. Куда удобнее, чем по мобильнику. Тут батарея не сядет. Если, конечно, не полениться и собрать дрова – ухмыльнулся я и продолжил.

- Вообще, место для костра – это первое, что делают, поставив типи. Очаг должен быть как можно просторней (насколько позволяет размер типи), потому что нагревающиеся от очага камни будут ближе к спальным местам, теплее будет, значит. Лучше не бросать в него окурки, мусор и прочую фигню. Потому, что он может обидеться и очень даже реально. Как минимум, вонять будет на всю типуху. Огонь всегда неплохо подкормить, не только дровами - кашу он тоже любит. Вообще, если ты хочешь дружить с огнем, то с ним надо делиться. Хорошая жертва огню - щепоть душистой травы, шалфея или можжевельника. Когда проживешь в типи достаточно долго, то начнешь относиться к огню с уважением, от него ведь много хорошего, и тепло и еда...

- Откуда ты это знаешь?!!

- Доводилось посещать – улыбнулся я.

- Посещать? То есть, нас туда впустят?

- Конечно! Надо только соблюдать некоторые правила. Мужчинам полагается находиться в северной части типи, а женщинам - в южной. Еще там принято двигаться по часовой стрелке (по солнцу). Гости, особенно впервые пришедшие в жилище, должны размещаться в женской части. Ну, еще нельзя проходить между человеком и очагом. Считается неприличным. Потому, что нарушается связь между тем и другим. Так что нужно проходить за спинами сидящих. Что еще? Дрова обычно лежат у входа с мужской стороны (раньше феминизма не было, женщины были посильнее и занимались заготовкой топлива, и дрова лежали на женской стороне), а кухня (припасы, котелки и прочая утварь) находится на женской половине. Вещи, которыми пользуются редко можно положить за полог. Если у тебя в наличии имеется добрая старушка, а ты - настоящий индеец, посади старушку в дровяной угол (индейцы называют его "старушечий угол"). Там ей будет хорошо. Считается, что старые люди страдают бессонницей, а потому в холодную погоду твоя старушка сама будет всю ночь подкидывать дрова в очаг. Будет тепло и тебе, и старушке.

- Да ты просто – кладезь какой-то, индеец Себастьян! – воскликнула Элис. – Все! Идем скорее на берег. Хочу все увидеть своими глазами!

ГЛАВА 13. Хороший шаман - транслирует Духов, плохой - себя самого.

Когда каноэ возвращалось обратно, скользя по воде озера под ясным светом луны, а Элис мирно дремала на моем плече, я вдруг вспомнил кое-что странное, что сразу бросилось мне в глаза в селении моих наших новых друзей. И спросил Антачи:

- Послушай, приятель, я правильно понял, что твой народ не умеете плавить и ковать железо? В вашей деревне я не увидел ни одной кузницы.

Он кивнул мне с привычно невозмутимым видом:

- Да. Дети Леса не владеют таким даром.

- Но я видел у вас множество вещей из металла! Ножи, пилы, топоры. Откуда же тогда все это?

Антачи недоуменно пожал плечами, словно удивляясь моему незнанию такой простой вещи:

- Люди Равнин дают нам железные вещи.

Так я узнал о существовании еще одного людского поселения в этих диких местах.

И выяснил, что за опушкой леса находится большое село, где проживают земледельцы и хлебопашцы. Словом, местные крестьяне. Леса они чураются, но с «индейцами» охотно ведут натуральный обмен. Проще говоря, в назначенный день фермеры приносят на опушку хлеб, ткани и изделия из металла и оставляют их там. А потом забирают мех, шкуры и ягоды, собранные Детьми Леса. И так продолжается уже много десятилетий.

Насколько я понял из полного красочных эпитетов и метафор рассказа Антачи, когда-то это был один народ. Народ кочевников, которые бродили по бескрайним южным степям этого мира, а потом внезапно подались на север. Тогда-то и произошел раскол. Часть народа решила осесть на земле и заняться хозяйством. А другая его часть подалась в леса. Постепенно жители равнины забыли и своем кровном родстве с Детьми Леса. Стали считать их кем-то вроде леших или колдунов и стараться как можно меньше иметь с ними дел. Но товары для обмена приносили на опушку каждый месяц, прекрасно понимая собственную выгоду. Сами же крестьяне в лес, если и заходили, то не дальше ближней опушки. Максимум – дров набрать и срубить пару деревьев на бревна для обновления избы. Словом, классическая картина! Индейцы и фермеры. И если с первыми мы уже благополучно познакомились, то встреча со вторыми нам только предстояла. И она не заставила себя ждать! Произошло все, как водится, нежданно - негаданно.

Однажды, пока Элис с девчонками из племени плескалась на озере, я решил прогуляться. И зайдя довольно далеко в чащу, услышал громкий шорох и резкий треск прямо у себя над головой. Рысь?! Я шарахнулся прочь от дерева. Но чей-то жалобный вскрик заставил меня обернуться и поднять взгляд.

Надо мной, вцепившись руками и босыми исцарапанными ногами в кривую ветку, висел мальчишка в рваной рубашонке. Он пискнул еще раз. Ветка треснула.

Я кинулся обратно, присел, широко расставив ноги и вытянув руки на уровне пояса. И поймал грохнувшегося с дерева пацаненка. Потом опустил его на землю и сам устало плюхнулся на мох, ощущая сильную встряску во всем теле. Черт! У меня даже, кажется, от напряжения кровь носом пошла. Хлюпнув и высморкавшись, я спросил это блудное дитя страшным голосом:

- Ты чего это по деревьям шастаешь и на прохожих валишься, как спелая груша?! А? Отвечай, бандерлог юный!

Мальчишка попятился. Таких ругательств он, видимо, не слыхал. Потом потупился и шепотом сказал:

- А вы меня не съедите, дяденька волшебник?

- Гм! Пожалуй, нет. Я только что хорошо пообедал. Кроме того, от чумазых детей у меня бывает сильная изжога. Откуда ты вообще взялся, неудачливый потомок Тарзана?

«Потомок» почесал одной ногой другую, бросил на меня неуверенный взгляд, но, видимо, убедившись, что в качестве первого блюда он на мой стол уже не попадет, охотно затараторил:

- Так из деревни я, дяденька! Гусиные Пятки, что за холмом. Меня мамка за ягодами послала, а я заблудился. Ночью в лесу-то стра-ашно! То огоньки какие-то горят, то ухает кто-то. Я на дерево-то и залез. Невысоко, правда. Пояском подвязался, так ноченьку и скоротал. А утром слезть хотел, а лапы-то затекли, а тут, вы, дяденька волшебник проходили…

- Постой-постой, не тарахти. Скажи хоть, как тебя зовут?

- Юлек! – с готовностью отозвался мальчишка.

Был он, кстати говоря, довольно славный. Лет семи, светловолосый, вихрастый, с облупленным конопатым носом, и щербинкой между передними зубами.

Разговаривая со мной, он то и дело смущенно то теребил подол порванной в лоскуты рубашки, то поддергивал широкие, видно, купленные на вырост штаны.

- Гм! Юлек, скажи, а почему ты меня упорно волшебником величаешь?

Он удивленно распахнул светло-карие, цвета жидкого чая глаза и растерянно протянул:

- А кто же вы? У нас в деревне все судачат, мол, появился на озере дом из ниоткуда. Не дом, а целый домище! И поселился в нем волшебник с молодой женой. Днем они притворяются, что живут, как люди. Едят, пьют, песни поют.

А ночью – зелья колдовские варят да заклинания творят… Дяденька, а вы меня точно ни в кого не превратите?

- Не превращу! - буркнул я, пытаясь понять, каким образом подробности моей личной жизни стали известны поселянам из какой-то далекой деревни.

Уже нас с Элис поженить успели, надо же! Про зелья какие-то чушь плетут… Надеюсь, что местные пейзане не агрессивны, а инквизицию в этом благословенном крае, к нашему счастью, еще не изобрели. Видя, что мальчишка смотрит на меня с ожиданием, я важно повторил:

- Ни в кого я тебя превращать не буду.

- А почему? – кажется, даже огорчился мой неугомонный собеседник.

- Волшебную палочку дома забыл.

- Жа-алко! А то я думал, весело было бы лягухой поскакать! Ну и шмелем полетать тоже неплохо.

- В другой раз! А пока что давай я тебя, юный крестьянин, доставлю пред светлые очи твоих родителей. В каком направлении твоя деревня находится, знаешь?

- Не- а!

- Ну, хоть в какую щеку тебе солнце светило, пока ты, отрок неразумный, по чащобе шатался, помнишь?

Юлек слегка призадумался.

- Вроде, в левую.

- Ага, Сейчас сориентируемся!

И я достал из кармана компас. Вид пляшущей стрелки окончательно убедил мальчишку в моих «волшебных» способностях. Пока мы пробирались через лес, он преданно смотрел на меня, как видно ожидая очередного чуда. Потом набрался смелости и спросил:

- Дяденька волшебник, а ты леших видел?

Я даже остановился от удивления.

- Каких еще леших?!

- А таких, которые в чаще живут и на медведях катаются. Сами стра-ашные! Волосы зеленые, глаза горят и зубы – до полу. Мы им топоры носим, а они нам шкуры свои. То есть, не свои, конечно, а звериные.

Я только вздохнул. Вот вам и один народ. И всего-то несколько поколений лесных и равнинных жителей разделяет, а они уже друг о друге страшные сказки плетут. Хорошо если дурацкими сказками все и ограничится! Впрочем, по счастью, в этом мире нет идиотов-правителей, которые сказали бы народу: ребята, все ваши беды, вон от тех чужаков. Я с усилием прервал свои невеселые мысли и решительно сказал:

- Видел я лесных жителей. Никакие они не страшные! Такие же люди, как мы с тобой.

Юлек, конечно, мне не поверил. Насмешливо качнул головой и заговорил о другом. Под его беззаботную болтовню о деревенских играх, вредном соседе и строгой мамке, мы и подошли к деревне, носившей странное название: Гусиные Пятки. Впрочем, гусей в этом селении, и вправду, водилось много. Большие, упитанные, серые и белые, они громко гогоча высыпали нам навстречу, как только мы с Юлеком ступили на деревенскую улицу. «Обгоготав» нас, и выполнив свою роль служебных собак, пернатые спокойно разошлись и продолжили мирно щипать свою травку. А мы с мальчишкой пошли дальше. Деревня, судя по всему, была зажиточная, опрятная, с невысокими плетнями вместо заборов. На длинных жердях сушились разнообразные глиняные горшки, расписанные цветами и птицами. Солнце играло на их круглых боках.