Герр Шлитсен теряет равновесие

 

Воронов вошёл в кабинет Фреда Шульца, потирая руки от удовольствия, весёлый, возбуждённый, словно ему неожиданно досталось наследство после покойной тётушки или он получил долгожданную посылку из Англии с двумя ящиками «смирновской».

Фред изучил характер старика: его не надо ни о чём спрашивать, все расскажет сам.

Воронов несколько раз прошёлся по комнате, сел на диван, снова поднялся, выключил телефон.

– Вы не видели сегодня Шлитсена? – наконец спросил он.

– Нет.

– Советую не попадаться ему на глаза…

– Не такое уж он высокое начальство, чтобы бояться столкнуться с ним, даже когда он в плохом настроении.

– В плохом? Не то слово! В убийственном! Ужасающем! Попал как кур во щи. И кто? Шлитсен! Всех учит, всем даёт директивы, указания, а сам..

Воронов хохотал, от непомерного возбуждения топал ногами, похлопывал себя ладонями по бёдрам.

Фред знал – Нунке терпеть не может своего заместителя, Шлитсен очень не любит Воронова, а тот ненавидит Шлитсена и Нунке вместе взятых. И если Воронов сегодня так рад, значит, у Шлитсена действительно крупная неприятность.

Фред поднялся, налил стакан воды, подал генералу.

– Не воду – водку я буду сегодня пить! Напьюсь как сапожник. До зелёного змия!

У Шлитсена было уже несколько очень резких стычек с Шульцем, и каждая только увеличивала их взаимную неприязнь. Воронов это знал и, должно быть, именно поэтому сейчас пришёл.

– Да скажите вы, наконец, в чём дело?

Генерал сел, почти вплотную придвинув стул к креслу Фреда.

– А как же! Помните, перед вашим отъездом в Мюнхен я рассказал вам об операции «Прогулка», подготовленной Шлитсеном?

– Припоминаю в общих чертах…

– Речь шла о засылке большой группы агентов в прибалтийские районы Восточной зоны Германии Висмар, Варнемюнде и Росток. Вспомнили?.. Сославшись на ответственность этой операции, Шлитсен сам готовил ребят, сам снаряжал их в путь. Хотел, знаете, блеснуть, показать высший класс! Вы‑де, мол, господин Воронов, олух царя небесного, а вот я… Поглядите, каких орлов отобрал, как их вымуштровал, как хитро составил план засылки… Особенно надёжной Шлитсен, да и Нунке, к слову сказать, считали группу, засланную в Росток под видом освобождённых из русского плена… Документы им дали – пальчики оближешь…

– Да, да, теперь отлично вспомнил… Вы мне тогда подробно рассказывали, – нетерпеливо перебил Фред, которому не терпелось поскорее узнать, что произошло.

– Ко всеобщему нашему удивлению в назначенный час связь с группами не смогли наладить.

– Тоже припоминаю…

– И вдруг недели три тому назад связь была восстановлена. И какая: регулярная, секунда в секунду.

– Вот это для меня новость!

– Шлитсен ходил гоголем! Думбрайту – подробная шифровка. Не знаю, что тот ответил, только Шлитсен ещё больше задрал нос. А «орлам» – все новые и новые задания…

– А что оттуда?

– Шифрованные ответы о том, что все выполнено. Просьба прислать ещё людей, поскольку объём работы увеличивается… Это немного обеспокоило Нунке. Тайком от Шлитсена от перебросил в восточную зону «Чёрного». Знаете? Ну, «Шварца».

– Первый раз слышу.

– Ловкий черт! Побывал во всех трех пунктах… Вчера вернулся.

– И что?

Воронов снова расхохотался.

– Провал! Все провалились, все до одного! Сидят, милашки, как чижики! – Воронов положил два пальца одной руки на два пальца другой – вышло подобие решётки, – и приставил к глазу. – Более того, явочные квартиры, подготовленные ещё покойным гестапо, тоже провалились: все как одна раскрыты..

– Но связь? Она ведь была регулярной!

– Была. И регулярная. Только её поддерживала… советская контрразведка.

Теперь сдерживался от смеха Фред Шульц, хотя именно он имел полное право и смеяться и радоваться…

– Представляю себе, – комментировал Воронов, – вся агентура сидит в тюрьме, а высокочтимый герр Шлитсен даёт заданием за задание советской контрразведке! Помощь посылает! Чуть ли не пятую часть немецкого отдела школы переправил. Как вам это нравится?

Фред нахмурился.

– Не разделяю вашей радости, генерал, и, признаться, совсем вас не понимаю. Шлитсен, конечно, не тот человек, которому можно сочувствовать, я и сам его недолюбливаю, но ведь речь идёт не о нашем с вами отношении к нему, а о дорогом для нас обоих деле. Ведь это не Шлитсен пострадал, а дело! Как же вы можете…

– Прямолинейность мышления, Фред! Свойственная вам, немцам! А психология человека – вещь сложная. Человеческий мозг со всеми его извилинами это ведь настоящий лабиринт! С перекрёстками, тупиками, неожиданными поворотами направо, налево, назад… Взять хотя бы меня. Ненавижу большевиков? Ненавижу! Лютый враг для меня новая Россия? Непримиримый! Казалось бы, яснее ясного. Вреди, разрушай, взрывай, бей по самым уязвимым местам! Я это и делаю. А мысль, что руководила моими действиями, – скок, и куда‑то в сторону! «Наши бесятся, услышав о том‑то и том‑то, а русские знай себе строят, знай наращивают мощь!» – злорадно шепчет какой‑то голос. И при этом, заметьте, ненависть к моим бывшим соотечественникам не уменьшается, а увеличивается. Знаю, что занесу руку для нового удара, мечтаю, чтобы удар был смертелен! Вот и разберитесь в этой раздвоенности чувств. Мне как‑то довелось видеть одного убийцу, который замучил собственную мать, а потом заливался слезами над её трупом. Может, думаете, фальшивил? В том‑то и дело, что совершенно искренне рыдал.

– Это уже, господин Воронов, какая‑то патология.

– А где граница между патологией и нормальным состоянием? В наш век…

В коридоре послышались шаги, и Фред быстро включил телефон.

– Очень обидно, что так получилось, – сказал Шульц, и нотки глубокого огорчения прозвучали в его голосе.

– Такой удар по школе! – вздохнул Воронов.

Дверь без стука открылась, и в комнату вошёл Шлитсен. Куда только делись его высокомерие и надменность. Он напоминал сейчас просителя, которому стыдно поднять глаза на своих благодетелей…

– Вы не знаете, Фред, куда именно и надолго ли уехал Нунке? – спросил заместитель начальника школы, напрасно стараясь скрыть волнение. – Вечером я отлучался и поэтому…

– В Фигерас. Я вчера дежурил, и он сказал, что едет в Фигерас… Когда его ждать, не решился спросить он был то ли взволнован, то ли сердит…

– Так и есть, верно, всё узнал! – вырвалось у Шлитсена, но он тотчас взял себя в руки. – Вас, кажется, зачем‑то разыскивал дежурный, – обратился он к Воронову.

И Фред, и генерал поняли: это лишь повод, чтобы остаться с Шульцем с глазу на глаз.

– Неприятность? – осторожно спросил Фред, когда Воронов вышел.

Шлитсен опустился на стул, подпёр голову руками и уставился в какую‑то точку на полу

– Большая! – наконец, выдавил он из себя. – Такой не бывало на протяжении всей моей карьеры… И если б действительно допустил ошибку или там небрежность! Перебираю в памяти мельчайшие подробности, малейшие детали и не могу найти ничего такого..

– Простите, герр Шлитсен, но я ведь не знаю, в чём дело!

– Да, да… я ничего не рассказал… Нарочно отослал Воронова, чтобы остаться наедине, и словно лишился дара речи… Прямо язык не поворачивается…

– Вы меня встревожили. Но если вам неприятно говорить об этом…

Прерывая свой рассказ нареканиями на неожиданное стечение обстоятельств, Шлитсен сообщил, что именно произошло. Фред слушал молча, время от времени сочувственно покачивая головой.

– И главное – не допускаю, чтобы кто‑то выдал наши планы, – горячо убеждал Шлитсен. – Всю операцию мы планировали вдвоём с Нунке. Только впоследствии привлекли Воронова: работая ещё в царской разведке, он хорошо изучил балтийское побережье. Воронов пьянчужка, болтун, но даже в состоянии полного опьянения о таких вещах не обмолвится ни словечком. Опыт, приобретённый в течение десятилетий, выполняет в таких случах роль механического регулятора… Мы проверяли с Нунке… Итак, Воронов вне подозрений…

– А вы не допускаете мысли, что среди засланной вами группы был двойник, в своё время завербованный советской контрразведкой?

– Нет! – твёрдо возразил Шлитсен. – Все эти ребята проверенные, я знаю их не первый день, ещё со времён оккупации Украины.

– Понятия не имел, что вы были на Восточном фронте, – удивился Фред

– Весь сорок второй год. Нет, даже несколько последних месяцев сорок первого… Начальник зондеркоманды… – на губах Шлитсена промелькнула улыбка, по лицу словно пробежал отблеск далёких воспоминаний. – О, то было время незабываемое и неповторимое!.. Киев, потом Житомир, снова Киев… Тогда мы верили, что это бесповоротно и навсегда…

– Что же, многие немецкие солдаты навсегда остались среди русских просторов… Навеки! А впрочем, им можно позавидовать! Они легли в землю, когда слава рейха была в зените, так никогда и не узнав о позорном поражении, о брошенных под ноги русским знамёнах, о Нюрнбергском процессе…

Шлитсен быстро опустил веки, но Фред успел заметить, что в его мутных бледно‑серых глазах промелькнул страх.

– Герр Шлитсен, вы не обидитесь, если я…

Фред замолчал, словно колеблясь.

– Вы немец, и я немец! Мы можем разговаривать откровенно, – буркнул Шлитсен.

– Именно поэтому я и позволю себе… Не сочтите это за дерзость, ведь вы старше меня по возрасту, по чину, и что‑то советовать вам…

– Повторяю, можете говорить откровенно.

– Видите ли, я исхожу из правила: бережёного бог бережёт. Мы здесь, конечно, все свои, но ведь могут же как‑то измениться обстоятельства, ситуация… всегда надо предвидеть самое худшее…

– Хорошо, хорошо, все это понятно… – всполошился Шлитсен.

– Вы только что рассказали мне о своём пребывании на оккупированной территории Украины, в частности в Киеве… Сказали, что занимали должность начальника эондер‑команды… Я бы не советовал вам широко это разглашать. В шумихе, поднятой мировой прессой вокруг Нюрнбергского процесса, вокруг так называемых военных преступников, всякий раз упоминается и Бабий Яр. Если сопоставить ваше пребывание в Киеве, время должность начальника зондер‑команды… Вы понимаете, какой напрашивается вывод?

Шлитсен поднял глаза на Шулъца. Во взгляде его теперь застыл не страх, а нескрываемый ужас.

– Вы думаете… вы думаете… – заикаясь, бормотал он.

– Да, в ходе процесса могут вспомнить и ваше имя, – неумолимо продолжал Шульц. – Зачем же вам самому излишней болтливостью нарываться на неприятности… Простите, что я говорю так резко, но…

– Глупости! До Испании их руки не дотянутся! – почти истерически закричал Шлитсен. – Даже если бы встал вопрос обо мне…

– Конечно! А впрочем…

– Что «впрочем»?

– Именно вчера я просматривал итальянские газеты. Они сообщают… Кстати сказать, вот одна из них! Послушайте! – Фред медленно и раздельно прочитал:

 

Как сообщает наш корреспондент из Мадрида, большая часть бывших нацистов, боясь ответственности за совершенные во время войны престуления, поспешила уехать из Испании в страны Латинской Америки…

 

– Не пойму! Ведь Франко…

– Бедняга Франко чувствует себя не очень уверенно. Ведь он не просто сочувствовал Гитлеру и Муссолини, а поставлял им сырьё для военной промышленности, его «Голубая дивизия» воевала на Восточном фронте… Ясно, он теперь выслуживается перед победителями…

– И вы думаете?.. – хрипло спросил Шлитсен, не заканчивая фразы.

– Франко понимает: ему сейчас не надо дразнить победителей. Он, не задумываясь, может пожертвовать десятком, двумя так называемых военных преступников, чтобы задобрить союзников и хоть немного реабилитировать себя…

Зазвонил телефон, Фред неторопливо взял трубку.

– Слушаю… Привет! С возвращением!.. Да, у меня. Хорошо!

Шлитсен, подняв брови, всем корпусом подался «перед, прислушиваясь к разговору.

– Вернулся Нунке, – пояснил Фред, кладя трубку – Немедленно вызывает вас к себе.

Опираясь двумя руками о стол, Шлитсен медленно поднялся. Нижняя губа его отвисла и слегка дрожала, на не бритых сегодня и не разглаженных электромассажем щеках резко обозначились морщины.

– Придётся идти, – устало и хрипло произнёс он и, с трудом переставляя ноги, поплёлся к двери.

Глядя на ссутулившуюся спину, бессильно повисшие вдоль тела руки, на полулысый затылок, Григорий на миг представил себе другого Шлитсена: наглого и надменного завоевателя, безжалостного палача, который, презрительно усмехаясь, небрежно поднимает два пальца, давая знак, что можно начинать страшную расправу над тысячами беззащитных людей. Отец подробно рассказывал, что проделывали такие вот шлитсены в оккупированном Киеве! О, тогда герр Шлитсен не думал о возмездии! Он упивался безграничной властью над ранеными красноармейцами, стариками, женщинами, детьми… Гордился своим «превосходством», бравировал равнодушием к слезам, стонам, крови… Надеялся на безнаказанность! Но стоило лишь намекнуть на возможность ответственности, куда девались и самонадеянность и чванливость! Чуть не помер от страха! Вот тебе и «супермен»!

Из задумчивости Григория вывел телефонный звонок. Опять звонил Нунке.

– Берите мою машину и немедленно на аэродром! Приезжает мистер Думбрайт! Извинитесь, что я сам не смог его встретить – у меня неотложное дело.

На поездку к плато, приспособленному под аэродром, ушло минут двадцать. Остановив машину у домика, который одновременно был приспособлен и под служебное помещение, и под зал ожидания, Григорий вышел и с сомнением поглядел на небо. Ветер гнал клочковатые облака, то собирая их в сплошную тучу, то вновь разрывая. Погода была явно не лётной! И действительно, дежурный по аэродрому сообщил, самолёт ещё не запрашивал о посадке.

Не заходя в помещение, Григорий зашагал по кромке лётного поля, радуясь, что может побыть один, вне стен опостылевшей школы. Ветер, правда, холодный, осенний, но он не мешает течению мыслей, рождённых разговором со Шлитсеном, а наоборот, как бы подгоняет их.

 

Киев… Григорий видит его ещё в развалинах. Каков он сегодня? Газеты, поступающие в распоряжение руководителей русского отдела, пишут о его восстановлении. Каким же будет лицо родного города? Сумеют ли строители гармонично сочетать старое с новым?

Если закрыть глаза и повернуться против ветра, можно представить себе, что стоишь на днепровской круче. Как запечатлелась в памяти каждая подробность открывающегося сверху бескрайнего ландшафта! Неповторимого, присущего только Киеву… Сейчас там, верно, уже зима: ведь кончается ноябрь… А может быть, и нет. Может быть, парки над Днепром все ещё в золоте и багрянце. Ведь Киев славится красотой и длительностью своей золотой осени.

И здесь тоже осень. Чужая осень. Григорий даже не заметил, как она подкралась. Время для него остановилось. Словно измеряется оно иными законами, иными приметами, сделанным и тем, что ещё предстоит совершить.

До слуха донеслось гудение мотора. Дежурный по лэродрому и автомоторист уже бежали по бетонной дорожке. Вздохнув и проведя рукой по лицу, словно отгоняя далёкое видение, Григории тоже направился к середине поля, проклиная в душе пилота за мастерство, с которым тот вёл самолёт на посадку.

– Хелло, Фред! – крикнул Думбрайт, как только ступил на трап, который подкатили к самолёту. По всему чувствовалось, что фактический начальник шкогы чем‑то взбудоражен.

– Привет, босс!

Пожимая руку, Думбрайт любил похвастать силой, его пальцы, словно тиски, сжимали ладонь того, с кем он здоровался. Зная это, Григории заранее напряг мускулы

– А, боитесь! – улыбнулся Думбрайт.

– Только предосторожность, а это ещё далеко не страх.

– Пхе, Фред! Могли бы сделать приятное своему начальству!.. А впрочем, мне нравится та независимость, с которой вы держитесь! Иногда я забываю, что вы немец… Надеюсь, я не задел ваши национальные чувства!

Григорий, то есть Фред, – сейчас он должен быть только Фредом! – не успел ответить. Рядом послышалось удивлённое, даже немного испуганное восклицание:

– Сомов?

Фред быстро оглянулся. Немного правее трапа стоял не кто иной, как Протопопов! Позеленевший от болтанки в воздухе, с удивлённо разинутым ртом, он выглядел совершенно ошарашенным.

Из рассказа Хейендопфа Думбрайт знал об оригинальном знакомстве Протопопова с Шульцем‑Сомовым и теперь от всей души потешался над неожиданной встречей.

– Я знаю, как приятно встретить на новом месте старого знакомого, мистер Протопопов! Поэтому не предупредил вас об этом маленьком сюрпризе, – насмешливо пояснил Думбрайт своему спутнику – Ну, что же вы стоите и не здороваетесь, как положено старым приятелям!

Протопопов заставил себя улыбнуться

– Не скрою, мистер Думбрайт, растерялся.. Когокого, а Сомова чтобы Сомов..

– Коротенькая поправка, – прервал Думбрайт, не Сомов, а Фред Шульц! К слову сказать, ваше ближайшее начальство… А теперь все! Поехали!

Взявшись за руль, Думбрайт кивком пригласил Фреда сесть рядом

– Что нового в школе? – спросил он, как только они отъехали

– Новостей много, но я хотел бы, чтобы вас обо всём проинформировал Нунке.

– А как себя чувствует Шлитсен?

– Не сказал бы, что ему можно позавидовать

– Ещё бы! – Думбрайт в сердцах сильно нажал на педаль, и машина рванулась вперёд.

– Значит, вы в курсе?

Думбрайт не ответил, очевидно не желая продолжать разговор при Протопопове. Да и дорога так петляла среди холмов, что от водителя требовалось напряжённое внимание.

У ворот бывшего монастыря Шульц и Протопопов вышли. Фреду надо было устроить новичка, и это, как всегда, отняло много времени. Пока шли переговоры с дежурным об изолированном помещении для новоприбывшего, Протопопов мрачно молчал, лишь изредка бросая на Сомова‑Шульца подозрительные, насторожённые взгляды. Нелегко было бывшему власовскому вожаку смириться с мыслью, что отныне он должен подчиняться этому зазнайке. Когда Шульд передал его с рук на руки дежурному, Протопопов облегчённо вздохнул. Рад был избавиться от неожиданных хлопот и Фред. Ему не терпелось узнать, как разворачиваются события в школе.

Ждать пришлось недолго. Ещё издали он заметил Воронова, который шёл ему навстречу по аллее парка

– Ну, сегодня у Шлитсена бенефис! – прогудел тот на ухо, беря Фреда под руку. – Мы с ним были в приёмной Нунке, когда прибыл Думбрайт, так босс со мной поздоровался, а ему даже головой не кивнул! Много бы я дал, чтобы незримо оказаться в кабинете Нунке

– А почему незримо?

– Вы думаете, от Думбрайта попадёт только Шлитсену? Нет, батенька мой, достанется всем! И Нунке, и мне, и вам.

– За что же нам?

– За компанию и с целью профилактики. Ага, чуть не позабыл! Думбрайт прилетел один? С ним никого не было?

– Один не очень приятный тип, мой старый знакомый. Но откуда вы узнали, что прилетел кто‑то ещё?

– Предупредил Нунке. Так, так, выходит – их преподобие прибыли…

– Почему преподобие?

– Так ведь это на мою голову будущий резидент с ограниченными обязанностями.

– Я не понимаю.

– Я должен сделать из него руководителя секты пятидесятников в Белоруссии.

– Значит, он будет работать по специальности?

– Теперь уже не понимаю я!

– Я же вам сказал – это мой старый знакомый. Он и до войны руководил сектой где‑то на Брянщине.

– Может быть, присядем на скамейку, и вы подробно мне расскажете? Приятно будет ненароком ошеломить их преподобие своей осведомлённостью.

– Он не из тех, кого легко ошеломить, в прочем…

Но рассказать Воронову, что он знает об «отце Кирилле», Фреду не пришлось. Только они облюбовали уютную скамью, как к ним быстро подошёл взволнованный Шлитсен.

– Уф! – выдохнул он, опускаясь рядом. – Ну и ну! Увидел вас в окне – не выдержал. Слава богу, пронесло!

– Что пронесло? Все уладилось? – в голосе Воронова чувствовалось явное разочарование.

– Не совсем. Не больно уж хорошо, но и не так худо, как можно было ожидать. Нунке отстоял! Остаюсь при школе…

– Разве речь шла о вашей… отставке?

– Представьте себе, герр Шульц! Именно об… отставке. Думбрайт настаивал, чтобы я немедленно покинул школу. И если бы не герр Нунке.. его благородство…

– Благородство? – пожал плечами Воронов. – Просто он спасал своего заместителя, боясь остаться без помощника..

– А если я скажу вам, что больше не заместитель Нунке?

Лицо Воронова тотчас просияло.

– Тогда кто же вы?

– Переходу в ваше распоряжение, герр Шульц. Шлитсен поднялся и щёлкнул каблуками.

– В моё распоряжение? – переспросил крайне удивлённый Фред.

– Так точно!

– Но какие обязанности вы будете выполнять в русском отделе?

– Читать совершенно новую дисциплину защита от собак.

Воронов победоносно взглянул на Фреда, но тот отвёл глаза. Он и так едва сдерживался от смеха.