Для учителей и преподавателей французского языка

J’ai rebaptisé les rues de ma ville

Francis Ricard

Edition Printemps des poètes / Poèmes sur la ville / 2006

 

Que me font tous ces noms que je ne connais pas
Ces rois, ces maréchaux, ces généraux d’antan
Quand j’arpente ma ville, mon amour, où que j’aille
C’est à toi que je rêve sur ce champ de bataille

Que me font tous ces noms que je ne connais pas
Ces savants oubliés, ces sportifs, ces tyrans
Ces régions, ces héros, ces dates historiques
Je ne connais que toi partout où je me risque

Que me font tous ces noms que je ne connais pas
Sculpteurs, danseurs, artistes peintres et musiciens
Ecrivains négligés, physiciens, médecins
Mon pas est incertain s’il ne te connaît pas

Alors j’ai gribouillé le plan
Rebaptisé les rues
Pour aller désormais
Du pas sûr de l’amant

Chaque nuit je remplace une plaque
Des rues
De ma ville
Chaque nuit je rebaptise
Les rues
De ma ville
Et le jour je te cherche

Rue du café où au petit matin on a pris notre premier petit déjeuner
Rue où tu t’es foulé une cheville en voulant jouer à saute mouton
Rue où en sortant du théâtre tu n’as pas parlé pendant une heure
Rue du cinéma que tu aimais tant et qui a été détruit
Rue du restaurant où tu as trouvé un cafard dans ta salade
Rue de la librairie où l’on trouve de vieux 10/18 introuvables
Rue où tu t’es fait photographier dans les bras de Barbara
Rue de l’épicerie où les légumes sont les plus frais du monde
Rue du fromager qui te fait rire parce qu’il ressemble à ses fromages
Rue du boulanger parce que tu trouves la boulangère très belle
Rue de l’armurier où tu n’as plus jamais voulu passer
Rue du torréfacteur où tu rêvais de voyages orientaux
Rue de l’amour où je n’ai pas changé la plaque
Rue où tu m’as pris pour la première fois par le cou
Rue où tu m’as pris la main pour la première fois
Rue où pour la première fois tu as refusé de m’embrasser
Rue du restaurant tzigane qui descend vers le fleuve
Rue où le gros monsieur barbu t’a demandée en mariage sur un air d’opéra
Rue où habitaient tes parents autrefois
Rue où tu disais toujours qu’on se croirait à Prague
Rue de la pâtisserie où l’on trouve les meilleurs gâteaux des rois
Rue où ce sauvage a arraché ton sac et volé si peu d’argent
Rue où tu as pleuré pour ce chien écrasé
Rue des synonymes
Rue de l'étourderie
Rue des enfants
Rue du soleil
Rue de l'éclipse
Rue de la poésie

J’arpente chaque jour ma nouvelle cité
Où les gens sont perdus, toi et moi retrouvés
Je tiens ta douce main, je sais donc où je vais
Dans tes pas, souriant, je vais te retrouver

Ma ville n’est enfin plus ce champ de bataille
Cette encyclopédie, ce dictionnaire en braille
C’est l’album souvenir, la carte des amants
Mappemonde du temps, du temps où tu étais là

Приложение 2

Номинация «Перевод поэтического текста на иностранный язык (английский, немецкий, французский)»

Борис Пастернак

Золотая осень

Осень. Сказочный чертог,

Всем открытый для обзора.
Просеки лесных дорог,

Заглядевшихся в озера.

 

Как на выставке картин:

Залы, залы, залы, залы
Вязов, ясеней, осин
В позолоте небывалой.

 

Липы обруч золотой —
Как венец на новобрачной.
Лик березы — под фатой
Подвенечной и прозрачной.

 

Погребенная земля
Под листвой в канавах, ямах.
В желтых кленах флигеля,

Словно в золоченых рамах.

 

Где деревья в сентябре
На заре стоят попарно,

И закат на их коре
Оставляет след янтарный.

 

Где нельзя ступить в овраг,

Чтоб не стало всем известно:

Так бушует, что ни шаг,

Под ногами лист древесный.

 

Где звучит в конце аллей
Эхо у крутого спуска
И зари вишневый клей
Застывает в виде сгустка.

 

Осень. Древний уголок
Старых книг, одежд, оружья,

Где сокровищ каталог
Перелистывает стужа.

Приложение 3

Номинация «Сравнительный анализ переводов поэтических текстов» (для обучающихся, учителей и преподавателей русского языка и литературы)

У. Шекспир

Сонет 73

That time of year thou mayst in me behold
When yellow leaves, or none, or few, do hang
Upon those boughs which shake against the cold,
Bare ruin’d choirs, where late the sweet birds sang.

In me thou see’st the twilight of such day
As after sunset fadeth in the west,
Which by and by black night doth take away,
Death’s second self, that seals up all in rest.

In me thou see’st the glowing of such fire
That on the ashes of his youth doth lie,
As the death-bed whereon it must expire,
Consumed with that which it was nourish’d by.

This thou perceivest, which makes thy love more strong,
To love that well which thou must leave ere long.

Перевод Б.Л. Пастернака:

То время года видишь ты во мне,

Когда из листьев редко где какой,

Дрожа, желтеет в веток голизне,

А птичий свист везде сменил покой.

 

Во мне ты видишь бледный край небес,

Где от заката памятка одна,

И, постепенно взявши перевес,

Их опечатывает темнота.

 

Во мне ты видишь то сгоранье пня,

Когда зола, что пламенем была,

Становится могилою огня,

А то, что грело, изошло дотла.

 

И, это видя, помни: нет цены
Свиданьям, дни которых сочтены.

Перевод С.Я. Маршака:

То время года видишь ты во мне,

Когда один-другой багряный лист

От холода трепещет в вышине –

На хорах, где умолк веселый свист.

 

Во мне ты видишь тот вечерний час,

Когда поблек на западе закат

И купол неба, отнятый у нас,

Подобьем смерти – сумраком объят.

 

Во мне ты видишь блеск того огня,

Который гаснет в пепле прошлых дней,

И то, что жизнью было для меня,

Могилою становится моей.

 

Ты видишь все. Но близостью конца

Теснее наши связаны сердца!

 

И.В. Гете

Willkommen und Abschied

Es schlug mein Herz, Geschwind zu Pferde!

Es war getan fast eh gedacht.

Der Abend wiegte schon die Erde,

Und an den Bergen hing die Nacht;

Schon stand im Nebelkleid die Eiche,

Ein aufgetürmter Riese, da,

Wo Finsternis aus dem Gesträuche

Mit hundert schwarzen Augen sah.

 

Der Mond vom einem Wolkenhügel

Sah kläglich aus dem Duft hervor,

Die Winde schwangen leise Flügel,

Umsausten schauerlich mein Ohr;

Die Nacht schuf tausend Ungeheuer,

Doch frisch und fröhlich war mein Mut:

In meinen Adern weiches Feuer!

In meinem Herzen welche Glut!

 

Dich sah ich, und die milde Freude

Floß von dem süßen Blick auf mich;

Ganz war mein Herz an deiner Seite

Und jeder Atemzug für dich.

Ein rosenfarbnes Frühlingswetter

Umgab das liebliche Gesicht,

Und Zärtlichkeit für mich – ihr Götter!

Ich hofft es, ich verdient es nicht!

 

Doch ach, schon mit der Morgensonne

Verengt der Abschied mir das Herz:

In deinen Küssen welche Wonne!

In deinem Auge welcher Schmerz!

Ich ging, du standst und sahst zur Erden,

Und sahst mir nach mit nassem Blick:

Und doch, welch Glück, geliebt zu werden!

Und lieben, Götter, welch ein Glück!

Перевод Н.А. Заболоцкого:

Душа в огне, нет силы боле,
Скорей в седло и на простор!
Уж вечер плыл, лаская поле,
Висела ночь у края гор.
Уже стоял, одетый мраком,
Огромный дуб, встречая нас;
И тьма, гнездясь по буеракам,
Смотрела сотней чёрных глаз.

Исполнен сладостной печали,
Светился в тучах лик луны,
Крылами ветры помавали,
Зловещих шорохов полны.
Толпою чудищ ночь глядела,
Но сердце пело, нёсся конь,
Какая жизнь во мне кипела,
Какой во мне пылал огонь!

В моих мечтах лишь ты носилась,
Твой взор так сладостно горел,
Что вся душа к тебе стремилась
И каждый вздох к тебе летел.
И вот конец моей дороги,
И ты, овеяна весной,
Опять со мной! Со мной! О боги!

Чем заслужил я рай земной?

 

Но — ах! — лишь утро засияло,

Угасли милые черты.
О, как меня ты целовала,

С какой тоской смотрела ты!

Я встал, душа рвалась на части,

И ты одна осталась вновь...
И всё ж любить — какое счастье!

Какой восторг — твоя любовь!

Перевод В.Э. Морица:

Свиданье и разлука

В седло! Я зову сердца внемлю!

Лишь миг – и конь летел стрелой,

Уже баюкал вечер землю
И ночь повисла над горой.
В тумане дуб гигантом в латах
Там возвышался в этот час,

Где тьма, таясь в кустах косматых,

Смотрела сотней черных глаз.

Луна сквозь дымку, с гребня тучи
Смотрела грустно в вышине,

Крылатых ветров рой летучий
Свистел свирепо в уши мне.
Ночные страхи мчались с нами,
Но был я весел, бодр мой конь.
В моей душе какое пламя!
В моей крови какой огонь!

Мы вместе. Счастья неземного
Исполнен взор желанный твой.
Я был с тобой всем сердцем снова,

Мой каждый вздох – тебе одной.
Твой милый облик детски-строгий
Весны румянец озарил,

И этой нежности, о боги,

Я жаждал, но не заслужил.

Но – ах! – уже зари сиянье,

И сердце сжал разлуки страх.
Какой восторг в твоем лобзанье!

Какая боль в твоих очах!

Я уходил. Слезы участья
Ты не могла во взоре скрыть.
Но все ж любить какое счастье
И счастье все ж любимым быть!

 

Ш. Бодлер

Pour l’enfant, amoureux de cartes et d’estampes,
L’univers est égal à son vaste appétit.
Ah! que le monde est grand à la clarté des lampes!
Aux yeux du souvenir que le monde est petit!

 

Un matin nous partons, le cerveau plein de flamme,
Le coeur gros de rancune et de désirs amers,
Et nous allons, suivant le rythme de la lame,
Berçant notre infini sur le fini des mers:

 

Les uns, joyeux de fuir une patrie infâme;
D’autres, l’horreur de leurs berceaux, et quelques-uns,
Astrologues noyés dans les yeux d'une femme,
La Circé tyrannique aux dangereux parfums.

 

Pour n’être pas changés en bêtes, ils s’enivrent
D’espace et de lumière et de cieux embrasés;
La glace qui les mord, les soleils qui les cuivrent,
Effacent lentement la marque des baisers.

 

Mais les vrais voyageurs sont ceux-là seuls qui partent
Pour partir; coeurs légers, semblables aux ballons,
De leur fatalité jamais ils ne s’écartent,
Et, sans savoir pourquoi, disent toujours: Allons!

 

Ceux-là dont les désirs ont la forme des nues,
Et qui rêvent, ainsi qu'un conscrit le canon,
De vastes voluptés, changeantes, inconnues,
Et dont l’esprit humain n’a jamais su le nom!

Перевод Л.Л. Эллис:

Дитя, влюбленное и в карты и в эстампы,
Чей взор вселенную так жадно обнимал, —
О, как наш мир велик при скудном свете лампы,
Как взорам прошлого он бесконечно мал!

Чуть утро — мы в пути; наш мозг сжигает пламя;
В душе злопамятной желаний яд острей,
Мы сочетаем ритм с широкими валами,
Предав безбрежность душ предельности морей.

Те с родиной своей, играя, сводят счеты,
Те в колыбель зыбей, дрожа, вперяют взгляд,
Те тонут взорами, как в небе звездочеты,
В глазах Цирцеи — пьют смертельный аромат.

Чтоб сохранить свой лик, они в экстазе славят
Пространства без конца и пьют лучи небес;
Их тело лед грызет, огни их тело плавят,
Чтоб поцелуев след с их бледных губ исчез.

Но странник истинный без цели и без срока
Идет, чтобы идти, — и легок, будто мяч;
Он не противится всесильной воле Рока
И, говоря «Вперед!», не задает задач.

Перевод М.И. Цветаевой:

Для отрока, в ночи глядящего эстампы,

За каждым валом — даль, за каждой далью — вал.
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!

Ах, в памяти очах — как бесконечно мал!

В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,

Не вынеся тягот, под скрежет якорей,

Мы всходим на корабль, и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.

Что нас толкает в путь? Тех — ненависть к отчизне,

Тех — скука очага, еще иных — в тени
Цирцеиных ресниц оставивших полжизни —
Надежда отстоять оставшиеся дни.

В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами,

Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств,

Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя
Не вытравят следов волшебницыных уст.

Но истые пловцы — те, что плывут без цели:

Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт,

Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час еще твердят: — Вперед!

На облако взгляни: вот облик их желаний!

Как отроку — любовь, как рекруту — картечь,

Так край желанен им, которому названья
Доселе не нашла еще людская речь.