Насыщение пяти тысяч (14:13-21).

¹³ И, услышав, Иисус удалился оттуда на лодке в пустынное место один; а народ, услышав о том, пошел за Ним из городов пешком. ¹⁴ И, выйдя, Иисус увидел множество людей и сжалился над ними, и исцелил больных их. ¹⁵ Когда же настал вечер, приступили к Нему ученики Его и сказали: место здесь пустынное и время уже позднее; отпусти народ, чтобы они пошли в селения и купили себе пищи. ¹⁶ Но Иисус сказал им: не нужно им идти, вы дайте им есть. ¹⁷ Они же говорят Ему: у нас здесь только пять хлебов и две рыбы. ¹⁸ Он сказал: принесите их Мне сюда. ¹⁹ И велел народу возлечь на траву и, взяв пять хлебов и две рыбы, воззрел на небо, благословил и, преломив, дал хлебы ученикам, а ученики народу. ²⁰ И ели все и насытились; и набрали оставшихся кусков двенадцать коробóв полных; ²¹ а евших было около пяти тысяч человек, кроме женщин и детей.

 

Итак, Иисус на лодке переправляется из Капернаума в пустынное место. Когда евангелист сообщает, что Он был один, то не имеет в виду, что Он был абсолютно один. Нет, как видно из дальнейшего, с Ним были Его ученики. То есть «один» – значит без толпы людей, которые следовали за Ним, куда бы Он ни пошел, в поисках, конечно, не столько Его учения, сколько чудес. Вот и теперь, когда Иисус хочет побыть в относительном одиночестве, Ему это не удаётся. Большая толпа, увидев, что Он удаляется в лодке, пешком следует за Ним из разных прибрежных городков. Любопытная картина: когда Иисус с учениками вышли из лодки на пустынном берегу, этот берег, где Иисус желал обрести хоть немного покоя, был уже не пустынном. Он видит, что Его ожидает толпа, и толпа, как мы читаем, очень большая – пять тысяч мужчин. А сколько с ними еще женщин и детей! Даже если это символическое преувеличение, всё равно народу было, видимо, очень много. Среди них были больные. Вряд ли эти больные были хромыми или слепыми, ибо такие не могли бы прибежать на место высадки Иисуса прежде Него. Евангелист не уточняет характер тех болезней, от которых Иисус тотчас исцелил нуждающихся. Для Матфея важнее то, что Иисус не был раздражен помехой Его одиночеству, но, увидев множество людей, сжалился над ними. Как уточняет евангелист Марк, Он «сжалился над ними, потому что они были, как овцы, не имеющие пастыря» (Мк 6:34).

Далее следует знаменитый рассказ о насыщении большой толпы пятью хлебами и двумя рыбами. Начинается рассказ с того, что ученики обращаются к Иисусу: «Место здесь пустынное и время уже позднее; отпусти народ, чтобы они пошли в селения и купили себе пищи». Иначе говоря, ученики предлагают Иисусу избавиться от назойливой толпы: пусть все они уйдут и, поскольку голодны, позаботятся о себе. «Но Иисус сказал им: не нужно им идти, вы дайте им есть». Здесь евангелист Матфей немного сокращает рассказ Марка, в котором ученики начинают сопротивляться словам Иисуса, указывая Ему на то, что для того, чтобы накормить толпу, им самим придется идти в селения за хлебом. Но у них просто нет денег для покупки такого большого количества хлеба: 200 динариев – шутка ли сказать! Но, как мы знаем, евангелист Матфей при редакции предания Марка, в своем Евангелии не допускает никаких моментов, которые могли бы бросить хотя бы маленькую тень на апостолов. Поэтому у него ученики не противоречат, а лишь констатируют: «У нас здесь только пять хлебов и две рыбы». На это Иисус сказал: «Принесите их Мне сюда». И тут мы видим чудо: в Его руках малое становится великим. Как это описано? – Очень кратко, предельно скупыми штрихами.

Иисус повелел народу возлечь на траву (что указывает на Пасхальное время ранней весны), после чего взял пять хлебов и две рыбы и благословил эту пищу, то есть произнес традиционную молитву: «Благословен Ты, Господи, Бог наш, Царь вселенной, производящий хлеб из земли!». Затем Он преломил хлебы, дал их ученикам, а те – народу.

И вот чудо! Хватило всем пяти тысячам, не считая женщин и детей. Все насытились, и набрали оставшихся кусков двенадцать полных коробóв, то есть значительно больше того, что было вначале.

Как нам это себе представить? Разумеется, в рассказе есть символика. Например, числовая: пять хлебов, две рыбы, двенадцать корзин. И не только числовая. Но об этом чуть ниже. Мы задумываемся о том, возможно ли такое чудо в реальности вообще. Большинство наших современников скажет, что, буквально воспринятое, такое событие невозможно и немыслимо. А если такое невозможно, то что мы должны думать о нашем рассказе?

Следует сказать, что большинство современников евангелиста Матфея, разумеется, тоже немало удивлялось чуду насыщения пяти тысяч. Но, в отличие от нас, отнюдь не считало такое чудо невозможным. Христиане того времени рассказывали о чудесах с великим удовольствием, ничуть в них не сомневаясь. Вспомним рассказы о Симоне волхве, который умел превращаться то в мальчика, то в старца, то в цветущего юношу, да и по воздуху летал[25]. Если уж слуга дьявола Симон волхв умел такое делать, то неужели Сам Спаситель Иисус Христос не мог совершать чудес, подобных тем, о которых повествует и Священное Писание? Все ведь читали и знали рассказы о пророке Елисее. Например, такой из 4-й книги Царств:

«Пришел некто … и принес человеку Божию … двадцать ячменных хлебцев и сырые зерна в шелухе. И сказал Елисей: отдай людям, пусть едят. И сказал слуга его: что тут я дам ста человекам? И сказал он: отдай людям, пусть едят, ибо так говорит Господь: “насытятся, и останется”. Он подал им, и они насытились, и еще осталось, по слову Господню» (4 Цар 4,42-44). – Мы замечаем, кстати, частичное дословное совпадение с евангельским рассказом в некоторых словесных деталях. Так что ни для израильтян, ни для древних читателей и слушателей Евангелия не было основания сомневаться в реальности истории о насыщении.

Впрочем, как и все в Священной истории, евангельское событие умножение хлебов несло в себе также духовный и символический смысл. Для евангелиста Матфея важнее не упомянутые рассказы о пророке Елисее. Мы уже отмечали, что именно в его Евангелии Иисус Христос представлен как «новый Моисей», «новый Спаситель». Чудо умножения хлебов в пустынном месте представлено как знамение наступления века спасения. Об этом знамении говорится в более позднем и в богословском отношении более насыщенном Евангелии от Иоанна, где от Иисуса требуют «дать знамение», доказывающее, что Он – новый Моисей, Спаситель, превосходящий Моисея:

«Сказали Ему: “Какое Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе? что Ты делаешь? Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: хлеб с неба дал им есть”. Иисус же сказал им: “Истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру”. На это сказали Ему: “Господи! подавай нам всегда такой хлеб”. Иисус же сказал им: “Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда”» (Ин 6: 30-35).

Переосмысляя в свете этих слов рассказ об умножении хлебов, надо вспомнить, что манна небесная, которая насытила людей, избавленных от египетского рабства, для верующих была символом ветхозаветного учения, Торы, Закона Моисея. Теперь через Иисуса Христа как Нового Моисея люди избавляются от рабства греху и получают насыщающую их «новую манну» – как символ нового учения, которое сводится не к Закону, а к Личности Самого Иисуса – сошедшей с небес Премудрости Божией.

Не удивительно, что в рассказе о насыщении хлебами мы замечаем много параллелей к рассказу о центральном событии во время Тайной Вечери: «Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое» (Мф 26:26).

Это глубоко символическое значение евангельского чуда и его связь с таинством святой Евхаристии непосредственно отражено в Евангелии от Иоанна, где Иисус говорит: «Я есмь хлеб жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет. Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Ин 6:48-51).

Так Иисус Христос представлен, с одной стороны, как обещанный «второй Моисей», раздаятель чудесной манны в пустыне. С другой стороны, мы видим прообраз эсхатологической праздничной трапезы Церкви – реализацию прошения молитвы Господней Отче наш: « хлё1бъ на1шъ нас8щный да1ждь на1мъ дне1сь » (Мф 6,11).

Что касается числовой символики, то практически все древние толкователи видели здесь аллегорию: 5 хлебов – это Пятикнижие Моисея, то есть Закон, или Ветхий Завет. 2 рыбы толковались или как Псалтирь и Пророки, или как Евангелие и Апостол, то есть Новый Завет. Двенадцать коробóв, разумеется, символизируют полноту народа Божия, напоминая о 12-ти коленах Израиля и о 12-ти апостолах, которые будут нести эти 12 полных коробóв хлеба всем народам земли, собирая их в эсхатологическое Царствие Божие.

Но если мы снова зададимся вопросом о, так сказать, «материальной» возможности чуда умножения хлебов, то придется сделать небольшое отступление и напомнить то, о чем в наших Беседах уже некогда шла речь. Многие евангельские сообщения подобны «словесным иконам». Мы знаем, что иконописцы совсем не преследуют цель дать реалистическое изображение. Напротив, выделяя существенное и опуская второстепенное, иконописцы стремятся изобразить духовный смысл изображаемого. При этом, следуя древней традиции, в качестве изобразительного средства они используют определенные живописные образцы, или каноны. И никто из нас не упрекнет иконописца в неправдоподобии, видя на иконе апостола Петра с ключами или апостола Павла с мечём. Мы прекрасно понимаем, что эти атрибуты суть символы, помогающие нам понять Павла, имеющего обоюдоострый меч Слова Божия, а Петра – как того, кому вручены ключи Царства Небесного (Мф 16:19).

Но то, что мы привычно относим к живописным изображениям, применимо и к изображениям словесным, литературным. Ведь евангелисты, тоже следуя древней традиции, в качестве изобразительного средства часто использовали определенные литературные образцы, или каноны.

Давно прошли те времена, когда библейские, а в нашем случае евангельские чудеса примитивно отрицались как нелепые выдумки или сознательный обман. Прошли и те времена, когда защитники евангельских чудес наивно пытались как-то рационально их объяснить – то с помощью физики, то с помощью психологии…. Вот уже столетие как наука о Писании, библеистика, исследуя становление устных и письменных преданий, пришла к выводу о том, что в Евангелиях мы имеем дело с разнообразными литературными формами, или жанрами. Каждая из этих форм обладает собственными устойчивыми свойствами. В нашей обыденной жизни мы постоянно с этим сталкиваемся. Ведь мы прекрасно отдаем себе отчет, что существуют романы, поэмы, сказки, былины, басни, загадки, научные трактаты, математические теоремы и так далее и тому подобное. И каждая из этих форм обладает собственными законами и свойствами. Но то же самое мы наблюдаем в сложном узоре евангельских повествований. Здесь мы находим исторические повествования, рассказы об исцелениях, притчи, дискуссии о Законе, изречения Премудрости, повествование о Страстях Господних, литургические формулы и так далее. Среди таких евангельских форм, сформированных преданием I века, есть так называемые «мессианские истории», или «истории о Христе», которые призваны высветить в Иисусе мессианские черты[26]. Они не были видны современникам Иисуса при Его земной жизни, но они были. И эти мессианские черты в развитом предании изображаются символами, почерпнутыми из неиссякающего источника образов Ветхого Завета. Всё как в иконах. С такими «мессианскими историями» мы уже в наших Беседах встречались. Например, история Крещения Иисуса в Иордане. Никто не усомнится в том, что Иисус крестился от Иоанна. Но почитайте, как это рассказано. Почти никаких несущественных деталей, но много условных символов, которые указывают на то, что именно этот Иисус из Назарета – Мессия, Христос. И не такой Мессия, какого ожидает Израиль, а совсем, совсем другой, неожиданный, но истинный, чтó и подтверждает небесный голос.

Итак, некоторые моменты жизни Иисуса в предании после Воскресения и Пятидесятницы постепенно обретали символические «иконописные» черты с использованием, как и в иконе, канонических образов из Ветхого Завета. Это присуще рассказу о насыщении пяти тысяч, где Иисус представлен как новый Моисей, то есть Мессия. То же самое мы можем с уверенностью утверждать и о следующем повествовании в Евангелии от Матфея, о чуде хождении Иисуса Христа по водам.

Хождение по водам (14:22-27).

 

²² И тотчас понудил Иисус учеников Своих войти в лодку и отправиться прежде Его на другую сторону, пока Он отпустит народ. ²³ И, отпустив народ, Он взошел на гору помолиться наедине; и вечером оставался там один. ²⁴ А лодка была уже на средине моря, и ее било волнами, потому что ветер был противный. ²⁵ В четвертую же стражу ночи пошел к ним Иисус, идя по морю. ²⁶ И ученики, увидев Его идущего по морю, встревожились и говорили: это призрак; и от страха вскричали. ²⁷ Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь; это Я, не бойтесь.

 

Как только пятитысячная толпа была насыщена, Иисус, желая остаться в одиночестве, «понудил Своих учеников войти в лодку и отправиться на другую сторону [Галилейского моря], пока Он отпустит народ». Златоуст комментирует это так: «И в других случаях, совершив что-нибудь великое, Христос отсылает от Себя народ и учеников, внушая нам через это никогда не гоняться за людской славой и не привлекать к себе толпу. А словом: «понудил» [то есть «заставил»] евангелист выражает, что ученики не охотно разлучались с Ним» [27].

Из слов Евангелия можно сделать вывод, что Иисус желал остаться один для молитвы. В параллельном месте Евангелия от Иоанна есть и несколько иное объяснение. Иисус хотел избавиться от толпы, которая испытала на себе чудо умножения хлебов, насытилась, поняла всё по-своему, а потому захотела внезапно схватить Его и поставить своим национальным царем: «Тогда люди, видевшие чудо, сотворенное Иисусом, сказали: это истинно Тот Пророк, Которому должно придти в мир. Иисус же, узнав, что хотят придти, нечаянно взять его и сделать царем, опять удалился на гору один» (Ин 6:14-15). Как бы то ни было, Иисус, оставшись один, взошел на гору помолиться. Это маленькое примечание о молитве неслучайно. В Евангелиях Иисус всегда молится, то есть общается с Богом, к Которому Он обращался как к Отцу, в одиночестве.

Дальнейший рассказ носит явный характер «мессианской истории» с присущей таким рассказам ветхозаветной символикой. Как и в случае насыщения пяти тысяч, перед современным читателем неизбежно возникает вопрос: действительно ли Иисус шел по воде? Но мы должны четко себе уяснить: такой вопрос ни для самого евангелиста, ни для его слушателей и читателей просто не существовал. Как уже сказано выше, в античные времена само по себе хождение по воде или летание по воздуху представлялось вполне возможным. Да и само по себе разделение феноменов на естественные и сверхъестественные появилось много позже. Ведь в Священном Писании мы еще ни разу не встречаем даже слова такого – «сверхъестественное». Употреблялось другое слово – «чудо», то есть нечто необычное, удивительное, то, чему люди удивлялись, чудились.

Итак, лодка с учениками «была уже на средине моря, и ее било волнами», налетел шторм, дул встречный ветер. И тут ученики видят, что к ним прямо по морю идет Иисус. Иисус пришел к ученикам в тот час, когда они попали в нужду, пришел, чтобы успокоить их и помочь им. Но они перепугались и даже закричали от страха, подумав, что видят призрака. Однако «Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: мужайтесь; это Я, не бойтесь».

В 19-м веке были нелепые попытки рационального «оправдания» рассказа о чуде хождения Иисуса по морю. Он, мол, шёл по мелководью или даже по берегу, а показалось, что по воде. Но все подобные «объяснения» невыносимо глупы и выдают полное непонимание, так сказать, «иконного» характера этого рассказа, в котором, как и в случае умножения хлебов, используется глубокая ветхозаветная символика.

В случае насыщения пяти тысяч Иисус явил Себя как «новый Моисей», при котором с небес к народу, вышедшему из рабства на свободу, снизошла манна. В чуде хождения по морю Иисус тоже явил Себя как «новый Моисей», который провел Свой народ через море как посуху и вывел его на берег свободы от рабства. Это особенно хорошо видно в параллельном рассказе Евангелия от Иоанна, в котором терпящие бедствие ученики «увидели Иисуса, идущего по морю и приближающегося к лодке, и испугались. Но Он сказал им: это Я; не бойтесь. Они хотели принять Его в лодку; и тотчас лодка пристала к берегу, куда плыли» (Ин 6:19-21).

В рассказе Иисус изображен не только как «новый Моисей», который сквозь море ведет свой народ на свободу. Здесь в Иисусе являет Себя Сам Господь Бог. Воистину Он, как было сказано в самом начале Евангелия, – «Эммануил, что значит: с нами Бог» (Мф 1:23). Из чего это видно? – Из двух слов Иисуса «это Я»: «Он сказал им: это Я; не бойтесь». Так – в переводе на русский язык: «это Я», на церковнославянском – « а4зъ e4смь », в греческом оригинале – «evgw, eivmi». Но ведь это не просто успокоительная констатация: мол, «не бойтесь, вы видите не призрака, это Я, ваш Учитель». Нет, в двух коротеньких словечках « а4зъ e4смь », «evgw, eivmi» – целое богословие!

А%зъ e4смь – Я есмь. Но спрашивается: Я есмь что? или Я есмь кто? – «Я есмь Иисус», или «Я есмь хлеб жизни» (Ин 6:35.48), или «Я есмь свет мира» (Ин 8:12) – здесь всё понятно. Но что означает «Я есмь» без именной части сказуемого? Просто «Я существую»? – Нет, не просто! «Я есмь» – это ничто иное как трансформация Имени Божия.

Здесь не место подробно говорить о великой теме Библии «Имя Божие». Напомню только, что Бог открыл Свое Имя Моисею в пустыне при «неопалимой купине». Это Имя священно и строжайше запрещено к произнесению. Вместо него произносились так называемые «имязаменители», самое известное из которых Адонаи, по-гречески Ku,rioj, по-русски Господь. В далеком от точности, но наполненном особым смыслом греческом переводе Библии Бог называет Моисею Свое Имя в такой форме: «VEgw, eivmi o` w;n» (Исх 3:14), в переводе на церковнославянский « А%зъ e4смь Сы1й », по-русски «Я есмь Сущий». В нашем тексте Евангелия от Матфея как и в некоторых других Евангелиях (Мк 6:50; 13:6; Лк 21:8; 24:39; особенно Ин 6:20; 8:28; 8:58; 13:19; 18:6) «Я есмь Сущий» сокращается до «Я есмь». Но это – все то же Имя Божие. Собственно, уже в греческом переводе книги пророка Исаии так представляет Себя Сам Бог. Там Господь Бог говорит о Себе следующими словами: «Я есмь: прежде Меня не было Бога и после Меня не будет. Я – Бог, и нет Спасителя кроме Меня» (Ис 43,10-11).

Так что Иисус говорит испугавшимся ученикам не просто «это Я», но произносит Имя Божие «Я есмь». Он идет по воде, как это делает Бог, Который «ходит по высотам моря как по суше» (Иов 9,8 LXX).

Рассказ о хождении Иисуса по морю – явно «мессианская история», в которой читателям открывается, что Иисус – такой Мессия, такой Христос, в Котором люди находят присутствие Бога, в Котором к людям приходит Бог. Более прямо об этом сказано в Евангелии от Иоанна. Там Филипп просит Иисуса: «“Господи! покажи нам Отца, и довольно для нас”. Иисус сказал ему: “Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца. Как же ты говоришь, покажи нам Отца?”» (Ин 14:8-9).

Выше было упомянуто, что Имя Божие, которое было открыто Моисею при неопалимой купине (Исх 3:14), в Септуагинте, то есть греческой Библии, переведено вольно: «VEgw, eivmi o` w;n», по-русски «Я есмь Сущий». В еврейском оригинале Имя Божие означает нечто иное, а именно, – если не вдаваться в подробности, – означает обещание присутствия Божия, обозначает Бога как Помощника и Покровителя Его народа. Бога невозможно увидеть или познать в Его существе. Но Он может быть и видим и познаваем в Его присутствии. Так было с Израилем, который бежал из Египта и шёл сквозь море. Тогда «Господь шёл пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днем и ночью» (Исх 13:21). Этот столп облачный и столп огненный были видимыми знаками присутствия Божия, явленное Имя Божие. – Так и теперь с учениками Иисуса, которые попали в шторм на море. Им в Иисусе явился Бог. Как сказано в конце Пролога к Евангелию от Иоанна, «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, пребывающий рядом с Отцом, Он явил Бога» [28] (Ин 1:18). Иисус – «Эммануил, что значит: с нами Бог» (Мф 1:23).

Именно это принципиальное положение христианской веры и стремится открыть своим читателям евангелист Матфей «мессианской историей» о хождении Иисуса по водам.

Что касается не богословского, а чисто жизненного вывода из прочитанного отрывка, то в нем, конечно, важны слова Иисуса «ободритесь, успокойтесь, не бойтесь!». Верующим не надо бояться житейских бурь и штормов, ибо в Иисусе «с нами Бог!» (Ис 8:10).

 

Беседа № 51.

 

Наша прошлая Беседа закончилась «мессианской историей» о хождении Иисуса по морю во время бури, которая застигла Его учеников. Мы обсуждали смысл этого евангельского рассказа. И смысл этот в том, что Иисус в нем изображен как Мессия, Христос, причем не просто как посланный от Бога царь Израиля, которого ожидал иудейский народ, но как Спаситель, в Котором являет Свое присутствие Сам Господь Бог.

«Успокойтесь, не бойтесь, – как бы призывает Иисус испуганных учеников, – ибо пока с вами Я – с вами Бог». Далее в Евангелии от Матфея, – и только в нём – следует логическое продолжение этого рассказа о хождении Иисуса по морю. Теперь то же самое пытается сделать апостол Петр. Увы, не так всё просто: Петр начал тонуть, стоило ему только испугаться поднявшегося ветра.

Тонущий Петр (14:28-33).

 

²⁸ Петр сказал Ему в ответ: «Господи! если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде». ²⁹ Он же сказал: «Иди!» И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу, ³⁰ но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: «Господи! спаси меня». ³¹ Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: «Маловерный! зачем ты усомнился?» ³² И, когда вошли они в лодку, ветер утих. ³³ Бывшие же в лодке подошли, поклонились Ему и сказали: «Истинно Ты Сын Божий».

 

До сей поры Матфей следовал рассказу из 6-й главы Евангелия от Марка. Но конец истории Марка Матфей радикально изменил. Вспомним, как завершается история о хождении Иисуса по морю в Евангелии от Марка:

Сначала всё почти так же как у Матфея: «Они [то есть ученики], увидев Его идущего по морю, подумали, что это призрак, и вскричали. Ибо все видели Его и испугались. И тотчас заговорил с ними и сказал им: «Ободритесь; это Я, не бойтесь»». Но дальше у Марка, в отличие от Матфея, нет никакого рассказа о Петре, но сразу следует такой конец истории: «И вошел к ним в лодку, и ветер утих. И они чрезвычайно изумлялись в себе и дивились, ибо не вразумились чудом над хлебами, потому что сердце их было окаменéно» (Мк 6:49-52).

У Матфея Иисус не сразу входит в лодку, не сразу усмиряет бурный ветер. Перед этим евангелист вставляет замечательный рассказ о Петре, который сначала идет по воде, а потом начинает тонуть. И еще одно важное изменение рассказа Марка. У последнего после усмирения ветра ученики изумляются, дивятся и вроде бы ничего еще не понимают, как дóлжно, ибо «сердце их было окамен é но», оставалось каменным. У Матфея же, после того как Иисус вошел в лодку и усмирил ветер, ученики, напротив, «подошли, поклонились Ему и сказали: «Истинно Ты Сын Божий»», то есть произнесли церковное исповедание Иисуса Христа Сыном Божиим. Напоминаю, что глагол «поклониться» в оригинале означает не просто «почтить», или «отвесить земной поклон» или даже «преклонить колена», но в прямом смысле «пасть ниц». Такое падение ниц прилично было только перед Богом или (у язычников) перед божественным существом. И еще одно незначительное примечание. Русскому читателю может быть непонятно, как в небольшой лодке можно было «подходить» к Иисусу, да еще и падать перед Ним ниц. Да и вообще, как в лодке могло уместиться 12 человек? Но речь, конечно, идет не о лодке в нашем привычном представлении, а о небольшом рыболовецком судне или корабле типа ладьи.

Но вернёмся к разнице между Евангелиями от Марка и от Матфея. Эта разница для исследователей представляет проблему. Очевидно, что, добавив историю о Петре и исповедание Божественности Иисуса Христа, которое произнесли Его ученики, евангелист Матфей хотел сказать своей церкви нечто весьма важное. Заметим, кстати, что лодка в Евангелиях часто символизирует Церковь. Иисус входит в лодку (Церковь), ветер утихает, и в Церкви (лодке) совершается поклонение Иисусу как Сыну Божию. Такова символика, на поверхностный взгляд незаметная.

Но если не от предания, сохраненного Марком, то откуда Матфей заимствовал историю о Петре? Исследователи давно подметили, что в Новом Завете дважды сообщается, что Петр был первым из учеников, которому после Своего Воскресения явился Иисус. Об этом упоминает апостол Павел в Первом послании к Коринфянам: Воскресший «явился Кифе, потом двенадцати» (1 Кор 15:5).Об этом же сообщают в самом конце Евангелия от Луки некие путники, которые «говорили, что Господь истинно воскрес и явился Симону» (Лк 24:34). Однако нигде в книгах Нового Завета это явление Петру подробно не изображается, о нём только упоминается. Далее, в последней главе Евангелия от Иоанна сообщается следующая послепасхальная история. Ученики Иисуса ловят рыбу недалеко от берега. И вдруг они видят на берегу Своего Учителя. «Тогда ученик, которого любил Иисус [то есть Иоанн], говорит Петру: «Это Господь». Симон же Петр, услышав, что это Господь, опоясался одеждою, – ибо он был наг, – и бросился в море. А другие ученики приплыли в лодке, – ибо недалеко были от земли, локтей около двухсот, – таща сеть с рыбою» (Ин 21:7-8). Итак, Петр бросается к воскресшему Иисусу в воду и идет к Нему вброд, так как лодка была недалеко от берега (не сказано, что Петр идет по воде). Предполагают, что в церковном предании эта пасхальная история, рассказанная Иоанном, могла быть переработана в эпизод из земной жизни Иисуса, став, таким образом, «мессианской историей». Напомню, что мессианскими историями называются богословские предания, в которых церковь, как на иконах, изображает Иисуса Мессией и даже таким Мессией, в Котором видимым образом присутствует Бог, то есть Сыном Божиим в исключительном смысле. Если Матфей включил в свое Евангелие эту позднее возникшую «мессианскую историю», то не удивительно, что, перерабатывая рассказ евангелиста Марка, он удалил из него слова о ступоре, в который впали ученики, увидев Иисуса, идущего по морю, удалил слова о том, что сердца учеников оставались каменными. Напротив, они молитвенно поклоняются Иисусу и исповедуют Его Сыном Божиим. Они делают это после того как Иисус вошел к ним в лодку, и ветер стих, буря умолкла. Но перед этим моментом поклонения и исповедания Матфей вставляет рассказ о Петре, который пытается идти по воде. Как уже было сказано, этот рассказ, заимствованный из более позднего, чем у Марка, предания, был, очевидно, для Матфея, для его церкви важен.

И Петр, бросающийся к Иисусу, и исповедание Иисуса Сыном Божиим, – всё это хорошо вписывается в послепасхальные предания. Но… этот рассказ о Петре несколько нарушает структуру Евангелия. Дело в том, что и в Евангелии от Марка, и в Евангелии от Матфея есть один момент, который является как бы поворотным пунктом и делит Евангелия пополам. Этот момент – исповедание Петра. Вот как об этом сказано у Марка: «Иисус говорит им: «А вы за кого почитаете Меня?» Петр сказал Ему в ответ: «Ты Христос»» (Мк 8:29). А вот у Матфея: на вопрос Иисуса «Симон Петр, отвечая, сказал: «Ты – Христос, Сын Бога Живаго»» (Мф 16:16). Этот эпизод в обоих Евангелиях является как бы водоразделом в жизнеописании Иисуса. До этого исповедания Петра рассказывалось о деятельности Иисуса в Галилее, на Его родине, а после исповедания Петра начинается мессианский путь Иисуса к Иерусалиму, к Кресту и славному Воскресению. – Однако… если в Евангелии от Матфея все ученики вместе с Петром в той самой лодке уже исповедали Иисуса Сыном Божиим и даже пали перед Ним ниц, то обесценивается вторичное исповедание Петра в 16-й главе Евангелия. В новом исповедании уже нет смысла.

Что ж, мы знаем, что евангелист Матфей весьма творчески подходит к дошедшим до него преданиям, выступая их литературным и богословским редактором. Он использует не только предания, которые возникли еще при земной жизни Иисуса, но и предания, которые сформировались позже. Например «мессианские истории», в которых Иисус исповедуется как Мессия и Сын Божий. Эти предания не могли возникнуть до Воскресения, до явлений Воскресшего и даже до Пятидесятницы. Ведь пока Иисус жил Своей земной жизнью, никто в Его окружении не видел в Нем Богочеловека, видимое явление Бога. Даже исповедуя Его Мессией, Христом, как Петр, ученики не осознавали сущности мессианства Иисуса. При такой трудной редакторской работе с преданиями у Матфея естественно могли возникнуть некоторые хронологические шероховатости. Но это – дело ученых исследователей заниматься такими тонкостями структуры текста, его происхождением и источниками. Мы же хотя бы немного обратимся к самому тексту в его деталях.

Итак, после испуга учеников, которые увидели Иисуса, шедшего по морю, и подумали, что это призрак, «Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: «Ободритесь; это Я [точнее, Аз есмь ], не бойтесь»» (Мф 14:25-27). Буря при этом еще не утихла. Петр реагирует на слова Иисуса: «Господи! если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде». Обращение «Господи», конечно, не следует понимать в смысле замены Имени Бога. Нет, это просто «господин». Так в Евангелии от Матфея ученики обращаются к их Учителю. Он – их господин, они – послушные Ему ученики. Они ждут Его повелений. Вот и Петр просит: «Повели мне придти к Тебе по воде». Иисус идет по воде как явленный Бог. Но сможет ли идти по воде человек Петр? Можно ли сделать возможным невозможное для человека? В просьбе Петра видна его вера, то есть его доверие Иисусу, Которому «дана всякая власть на небе и на земле», как говорит Сам Воскресший в конце Евангелия (Мф 28:18). «Если это Ты» … Это «если» как бы подготавливает сомнение Петра, которое вскоре проявится от страха перед сильным ветром. Иисус повелевает Петру: «Иди!». Именно это властное слово Иисуса, а не собственные человеческие возможности, придаёт Петру способность идти по воде, сделать возможным невозможное: «И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде». Но потом он испугался сильного ветра и начал тонуть. Это не тот страх, который охватил учеников в лодке, когда они увидели Божественную фигуру, идущую по морю как посуху. Страх Петра вызван другим – тем, что он испугался бури, испугался возможной физической гибели. Он идет по воде, но теперь его внимание сосредоточено не на Господе, а на сильном ветре. «Господи! спаси меня», – кричит он. Евангелист вкладывает в этот крик испуганного Петра слова одного из Псалмов Давида:

«Спаси меня, Боже,

ибо воды дошли до души [моей].

Я погряз в глубоком болоте,

и не на чем стать;

Вошел во глубину вод,

и быстрое течение их увлекает меня» (Пс 68:2-3).

Церковь Матфея знала этот Псалом и молилась словами этого Псалма. Ведь в ранней Церкви еще не было так много собственных молитв, как позже. Псалмы Давида были молитвенным языком Церкви. Христиане, которые читали и слушали эту историю о Петре, узнавали в нем себя, а в воде, в которой начал тонуть Петр, они узнавали угрозы собственной жизни: смерть, неуверенность, маловерие, болезни, враждебность окружающего мира, свою греховность. По своему опыту они знали, чтó бывает, когда их внимание направляется на враждебные ветры, а не на утешительные слова Господа: «Не бойтесь!». Евангелист Матфей своей историей о сомневающемся Петре обращается к каждому отдельному члену его Церкви, к каждому из нас, не к Церкви в целом. Об учениках в лодке-церкви пока речь не идет. Только о Петре.

Личность Петра показана очень характерно. Он порывист в своей вере и любви. Все его проблемы происходили из того, что он действовал по голосу своего сердца, и как бы он иногда ни ошибался, сердце его всегда было исполнено искренней любовью. Это подмечает святитель Иоанн Златоуст, который пишет о нем: «Петр – везде пламенный, всегда предупреждающий других учеников…. Никто не любил столько Иисуса. Это доказал Петр и по воскресении Христовом. И тогда он не стал ждать, чтобы идти вместе с другими, но побежал вперед. Впрочем, он обнаруживает в себе не одну любовь, но и веру. Петр был уверен, что Иисус может не только Сам ходить по морю, но вести и других, и желает скорее быть близ Него». «Петр, сошедши с корабля, шел к Нему, радуясь не столько тому, что ходит по водам, сколько тому, что идет к Иисусу. Но, победив трудное, он едва не потерпел вреда от легчайшего; я разумею стремительность ветра… Такова природа человеческая: часто, успев в великом, затрудняется малостью!» [29].

Иисус откликается на эту «природную» немощь и на вопль Петра. Он «тотчас простер руку, поддержал его». Здесь снова звучит библейский язык Псалмов Давида:

«Простри с высоты руку Твою,

избавь меня и спаси меня от вод многих» (Пс 143:7).

Итак, Петр любит Иисуса и верит Ему и в Его власть повелевать стихиями. Идти по воде ему позволяют не собственные человеческие возможности, которых очень и очень мало, но властное слово Иисуса «Иди!». Это – творческое, Божественное слово.

Иное толкование чуду давали гуманисты XVIII – XIX века. Так, например, великий немецкий писатель Иоганн Вольфганг Гёте комментировал евангельскую историю с Петром в характерном для Просвещения духе. Он говорил: «Это одна из прекраснейших легенд, я очень ее люблю. В ней высказана высокая мысль: человек благодаря вере и мужеству своего духа побеждает даже в труднейшем начинании, но стоит толике сомненья закрасться в него, и он погиб»[30]. – Но как раз об этом наша история и не говорит! Не человек побеждает враждебные «законы природы», которые от него никак не зависят. Их побеждает Тот, Кто превыше природы с ее законами.

Слово Иисуса держит Петра на воде и спасает его, когда тот по своей человеческой слабости стал тонуть. Иисус гарантирует Божественную защиту во всех бурях. Спасительное присутствие Божие не в том, что больше не будет никаких бурь, но в том, что это спасительное присутствие Бога познаётся в бурях. Помощь Божия – не в том, что наша вера избавляет нас от житейских бурь. Нет, они есть и будут. Обратим внимание на то, что Иисус не говорит Петру «неверующий», но говорит: «Маловерный! зачем ты усомнился?». «Маловерие» – это не отсутствие веры, но некая смесь мужества и страха, послушания Господу и взгляда, устремленного на бурю и ветер, доверия и сомнения. Таковы, согласно Матфею, – отл