А. Г. С. Батеньков — Н. В. Гоголю

Черновой набросок

<1847>

Выше тебе замечено, что, не издав в свое время вдруг всей поэмы, ты в своих героях имеешь уже дело с людьми известными, проглядывающими в историю, с людьми, принадлежащими всему государству.

Оставаясь просто поэтом, ты нам уже ничего не скажешь. Надо перестановить мысль и возвысить пошлость уже во вторую степень. Предстанут тебе не взятки, а дурное расположение дел, ложное об них понятие, Икары разного рода и множество разных тебе лиц, а может быть и лучших, нежели ты, граждан и христи­ан, — жертвы, с намеренною или по крайней мере произвольною глупостью и пошлостию, с невыразимым соединением и борени­ем, погрязших по необходимой ничтожности будущего, яко не су­ществующего, пожалуй, тот же авось, но поглотивший благоразу­мие, — и все это в существе, в действительности, — по-видимому, на той же плоскости, но уже не простой, но совмещенной. Это [необ­ходимо] точно нет. Ибо видим Великое Царство: в этом-то вели­ком и скрывается плюс и минус, подернутый самою пошлою корою и зловонно высказывающий ничто.

Пожалуй, и эта, второй степени пошлость уместится в губерн­ском городе, но корни-то ее уже не тут. Они в общем бассейне народ­ного быта. Нет губернского города, который бы был самим собою. Эти нити, которые связуют его со столицею, ужели никогда не тем­неют и не ржавеют. По ним и идет ток. Ох, как для многих городов они не из той материи и не тем напряжены. Ты крайне несправед­лив, говоря, что сердце все здорово, во всем виноваты отправля­ющие круговорот кривые органы и что стоит только им самим собою выздороветь, и тотчас все пойдет как нельзя лучше. Пусть бы и здорово было сердце, но имеет ли оно достаточную силу наш <2 нрз6.> двигать так, как <2 нрзб.>.

Если б было все так легко, что стоит только велеть, — дав­но бы мы не умирали. Такое велеть едва ли не превосходит и самое Сотворить.

Ты резко напал на взятки и усвоение казны и хорошо сделал, но хорошо для первой только части. На тебе лежит еще долг подняться во вторую, да ведь так подняться, что надобно и первую-то поднять с собою и в меру возвышения углубиться.

Там эти пословицы, которые ты хвалишь, уже простой разго­вор. Тебе предстанут вершины, углы и закоулки наших огромных и самоохраняемых зданий, на которые и взглянуть страшно. Потре­буется Апостольский подвиг и Апостольская свобода посреди обре­зания и необрезания.

Ты говорил доселе: взятки и казнокрадство: там уже это будет нехорошо. Надобно найти слово. Для приличий? — Нет: для выра­жения. Приличие вместо <1 нрзб.> само собою, как посмеяться весе­ло, <для> интереса, потратив свои <1 нрз6.>, теми даст место обду­манным и обработанным сарказмом. — Моды, роскошь, нищета, сомнение, вольнодумство, — они сами тут и будут, как герои Херас- ковских поэм, уже натурами <1 нрзб.>.

Взглянем реально <на> те самые предметы твои, на взятки и казнокрадство, говоря пошлым языком.

Вы думаете искоренить это...

Думаете достигнуть цели через поношение и уничижение?

Едва ли. Чорт не выгоняет чорта, зло не лечится злом; бесчест­ное не движет вперед, ежели <1 нрзб.> остановиться только на прос­том бесчестье. А честь не столько еще известна, чтоб можно было ее всюду и во всем добывать, и мы не столько сильны, чтобы заключить с нею прочный союз, а еще менее располагать ею, как делом.

Эти взятки у нас необходимое последствие исторического раз­вития. Оно в существе наших форм, и неразумно было бы форме ослаблять себя простыми слабительными и потогонными.

Надобно уже дарить... Это то же, что надобно прикладывать на церьковь, так же Богу надобно оно. Подарок уже необходимая принадлежность высшего дела, и не<за>чем теперь труд должного нас лица <так!> опускать до частного интереса. Сюда принадлежат связи, роскошная жизнь, лесть, игра и тому подобное.

Аптекарьские счеты с казною имеют проистеченье из свойств самой казны и из свойств ее движений. Это ее собственная жизнь, многостороннее и раздробленное сопряжение с теми же частными интересами. Весь народ тут в заговоре.

Ужели ты думаешь, что можно оборот 2 000 миллионов в год обвесть <1 нрзб.> и что не в них самих все дело и все зло, какие воз­можны человеку. И то, что свет тут. Разве не знает гнилое дерево и фосфор. Вот тут-то скрыты спичьки...

Так сами, оные спичьки, на деле и со <7 нрзб.> достойный и досточтимый предмет для продолжения твоей поэмы.

Подымись на эту степень с бичами и хлыстами, ты будешь точ­ный бунтовщик, а показав себя в этом деле единожды односторон­ним, ты пожертвуешь уже доверие<м>.

Эта односторонность заставила тебя зажечь такие дела, на которые ты не имеешь никакого права, и встретилась с другою <7 нрзбг> известною тем стороною, <что> ты 2 часть <7 нрзб.> поно­шением, и в этом значении ты уже убийственный злодей, ибо вооб­разил сам, как [нестерпимо] жестоко терпеть от такого лица, как ты. Ты тут не будешь просить: надобно лишить тебя великодушно простить тебя.

Видимо, точно так, что только подвергнувшись во второй степени всему Кресту, по правде Божией, для примирения себя с собою, можно надеяться в третьей на воскресение.

Только те, которые во Христа крестились, во Христа облека­ются.

Ты простенько хочешь схватить древо познания добра и зла и прямо полакомиться плодом древа жизни и повиснуть на нем.

То-то, успеешь ли. Ведь проклят всяк, висяй на древе.

Мимоходом скажешь. Это невозможно изыскать им вопросы, которые между Западной Европой и Россией теперь возникают.

Стремясь, ты думаешь, что Россия-то оживет, совсем не уми­рая; се те умрут, совсем умрут, потому что уже прокляты.

Вот это-то и значит воспользоваться опытностью, како и долж­но разуметь Христа, Который, не разрушив М1ра, не хотел ничего и делать.

С. 598, после строки 12 св.