Более могущественная реальность

 

Еще в 1951 году Мирча Элиаде посвятил теме шаманизма свой важнейший труд «Шаманизм: архаические техники экстаза». Однако Элиаде был специалистом по истории религии, а не антропологом, поэтому другие ученые были склонны игнорировать его книгу. Кроме прочего, антропологи в то время были уверены в том, что шаманы — либо хитрецы, либо психически больные люди. «Если коротко, — сказал антрополог Джордж Девере, — мы считаем шаманов помешанными»[90].

При всем том влияние работы Элиаде росло; в конце концов именно благодаря ей ученые стали относиться к шаманизму со всей серьезностью и уже не отмахивались от него как от смеси суеверия и помешательства.

В 1956 году Майкл Харнер уехал жить на восточные склоны Анд с целью изучить культуру индейцев хибаро, «охотников за головами», и (как рассказано в предисловии к этой книге) решил попробовать их наркотик аяуаску. Харнер увидел «древних»; он писал, что эти драконоподобные создания создали все живые существа на Земле, чтобы прятаться у них внутри. Харнер отметил связь между этим утверждением и молекулой ДНК, открытой Криком и Уотсоном в 1953 году. Когда он рассказал двум миссионерам о встрече с исполинским крокодилом, из пасти которого хлестал поток воды, они напомнили Харнеру об отрывке из книги Откровения о змие, что пустил «из пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь ее рекою»[91].

Когда Харнер рассказал о своем видении слепому шаману хибаро, упомянув о «драконах», считавших себя владыками Земли, тот улыбнулся и сказал: «Они всегда так говорят. На деле они — всего лишь Владыки Внешней Тьмы». Харнер не говорил о том, что «драконы» прилетали из космоса.

В 1964 году он вернулся в Эквадор с целью изучить шаманизм, общаясь непосредственно с шаманами. Харнер поехал в северо-западную часть страны, где, по его сведениям, жили наиболее могущественные шаманы, и поселился в отдаленной деревеньке Макас близ неспящего вулкана Сангай.

Вместе с проводником из племени хибаро он потратил день на то, чтобы дойти до дома известного шамана Акачу, жившего в лесной чащобе. В обмен на ружье Акачу согласился посвятить Харнера в шаманы. Сперва ему следовало искупаться в священном водопаде.

Дорога вела их вверх по склону холма в мглистый лес. Харнеру было велено поспешить: «Ты должен страдать, чтобы предки пожалели тебя»[92]. На третью ночь начался дождь, и они разбили лагерь в темноте. Было холодно, еды не было, спать было невозможно. Тьму освещали только вспышки молний.

Вскоре Харнер потерял двух своих спутников, на его крики никто не отзывался. Он миновал немало развилок, будучи вынужден вновь и вновь выбирать дорогу. Целый день он бродил по лесу в одиночестве и вечером наломал веток, чтобы соорудить из них укрытие. На следующее утро Харнер услышал выстрел из ружья и побежал на этот звук. Он вскарабкался по крутому склону каньона. Наконец, он увидел своих товарищей — они стояли у ревущего водопада. Подойдя к ним, Харнер от слабости повалился на землю.

Под ужасным ливнем они брели сквозь туман. Акачу привел Харнера в священную пещеру за водопадом. То был Дом Предков. Холод пробирал до самых костей, но Харнер ощутил вдруг бездонное спокойствие.

В конце концов Акачу привел его в каньон, и они вскарабкались по отвесному склону, скользя по глине, пока не оказались на площадке у вершины водопада. Тут Акачу принялся чистить зеленые стебли и выжимать из них сок в чашку из тыквы. Эту жидкость Харнеру предстояло выпить. Его предупредили: увидев нечто пугающее, он не должен убегать. Харнер знал, что были случаи, когда индейцы, испившие дурманный сок, в панике бежали и погибали, утонув или бросившись с обрыва.

Прошло два или три часа; в полной темноте Харнер пил сок, неприятный вкус которого напоминал ему о зеленых помидорах. Он словно бы оцепенел, затем его обуял великий страх. Он был уверен в том, что спутники сговорились его убить. Когда индейцы укладывали его на землю, Харнеру казалось, что на него набросились орды дикарей. Затем он лишился чувств.

Когда Харнер очнулся, вокруг блистали молнии. Земля сотрясалась. Он вскочил на ноги, но ураганный ветер тут же повалил его навзничь. Затем Харнер увидел медленно приближавшееся к нему змеевидное чудовище. Он хотел было убежать, но вспомнил про посох, который приготовил для него шаман. Посоха не было, зато Харнер нашел палку. Когда монстр разделился на две перевившиеся змеи, Харнер выставил палку перед собой. Раздался пронзительный визг, внезапно лес опустел и воцарилась тишина. Ощутив легкость и безмятежность, Харнер вновь потерял сознание.

Очнувшись в полдень, он почувствовал голод и набросился на обезьянье мясо и теплое пиво. Харнер начал было рассказывать Акачу и проводнику о том, что видел, но шаман велел ему замолчать, предупредив: если Харнер скажет еще хоть слово, все его страдания окажутся напрасными.

Харнер вернулся в дом Акачу и начал учиться собирать магические иглы-ценцаки, в которых жили духи-помощники, помогавшие ему исцелять больных.

Позднее Харнер изучал пути шаманов разных племен североамериканских индейцев и понял, что шаман может действовать без аяуаски или иных наркотиков.

По возвращении он опубликовал несколько статей, в которых описал увиденное, и заработал себе репутацию в ученых кругах. Затем он разрушил эту репутацию, написав книгу «Путь шамана», в которой попытался объяснить, как другие люди могут практиковать шаманизм. Своеобразное «пособие» вызвало ожесточенную реакцию коллег Харнера, посчитавших, будто он влился в ряды калифорнийских гуру. Для научных кругов Харнер превратился в парию, что не помешало книге стать своего рода классикой.

«Путь шамана» Харнера (в числе прочего) сподвиг антрополога Джереми Нарби отправиться в 1985 году на перуанскую Амазонку в долину Пичис, чтобы изучить культуру индейцев ашанинка.

Вот первое предложение его книги «Власть змеи»: «Когда индеец ашанинка в первый раз сказал мне, что познал целебные свойства растений, испив галлюциногенный напиток, я подумал, что он шутит»[93]. Со временем Нарби научился принимать подобные заявления всерьез. Он убедился в том, что при помощи аяуаски можно узнать великое множество интересных вещей, включая свойства ДНК

Причина, по которой Нарби интересовался лекарственными снадобьями, проста: в тропическом лесу растет около 80 тысяч видов растений, следовательно, для того, чтобы создать лекарственное средство, смешав два растения, нужно испробовать более трех миллиардов различных комбинаций. Поражающий нервную систему яд кураре, например, получают, смешав несколько растений. На первом этапе их варят трое суток подряд, не приближаясь к кипящей жидкости, пары которой токсичны. Конечный продукт, которым стреляют из духовой трубки, убивает обезьян, но не заражает токсинами их мясо, при этом обезьяны ослабляют хватку и падают на землю вместо того, чтобы прилипнуть в предсмертной судороге к дереву. Как индейцам удалось создать вещество со столь замечательными свойствами?

«Галлюциногенный напиток» аяуаска изготовляется из двух растений. Одно из них содержит мощнейший галлюциноген, гормон диметилтриптамин, секретируемый человеческим мозгом. В желудке этот гормон обрабатывается энзимами и становится безвредным. Растение должно быть смешано с еще одним, ползучим, чтобы энзимы не уничтожали галлюциноген. Только тогда он вызывает необыкновенные видения.

В этой части Перу шаманов называют «аяуаскеро», а сами они утверждают, что способность исцелять и предсказывать будущее дарует им наркотик, точнее, духи, которые общаются с ними, когда они пребывают под влиянием наркотика. Нарби весьма впечатлили «поликультурные» сады, «в которых растет до 75 видов растений, перемешанных бессистемно, но с умыслом»[94]. Он спросил у шамана по имени Руперто: «Как вы всему этому научились?» — и получил ответ: если он хочет понять это, нужно выпить аяуаски[95].

Колумбийский антрополог Луис Эдуардо Луна подтверждает это в эссе, опубликованном в «Вестнике этнофармакологии» и включенном в книгу «Шаманы в истории». Опросив четырех шаманов из перуанского города Икитос, он получил один и тот же ответ: «Духи растений учат нас тому, что нам нужно знать». Один из шаманов, дон Сельсо, сказал Луне, что по этой причине шаманы лучше западных докторов. Западные доктора учатся по книгам, а «мы просто пьем жидкость (аяуаску), соблюдаем диету и так учимся»[96].

Прошло две недели, и Руперто предложил Нарби бутылку с красноватой жидкостью, которую Нарби описал как грейпфрутовый сок с резким вкусом. Нарби вырвало, однако Руперто велел ему выпить еще.

«Внезапно я понял, что окружен двумя исполинскими боа-констрикторами по пятьдесят футов в длину каждый. Я был перепуган до смерти… пока в голове моей проносились обрывочные мысли, змеи начали говорить со мной без слов. Они объяснили мне, что я всего лишь человек. Я ощутил, как мое сознание треснуло, и увидел в трещинах бездонное высокомерие моих предрассудков. Более чем верно то, что я — всего лишь человек, и хотя большую часть времени мне кажется, будто я понимаю все, что происходит, в тот момент я оказался в более могущественной реальности, которую не понимал; будучи ослеплен высокомерием, я даже не подозревал о ее существовании»[97].

В этот момент Нарби вынужден был подчиниться позывам рвоты и вышел вон, переступив через «флюоресцирующих змей».

У нового ощущения реальности имелись и отрицательные стороны: «Сам язык казался мне неадекватным. Я пытался назвать то, что видел, но почти всегда слова не желали прикрепляться к образам. Меня это вгоняло в ступор: мое последнее связующее звено с «реальностью» оказывалось непрочным, а сама эта реальность оказывалась не чем иным, как отдаленным, одномерным воспоминанием»[98]. Вместо рвоты Нарби исторгал из себя цвета, одновременно он видел двух существ по разные стороны от себя, одно белое и одно черное.

Откуда-то извне поступали приказания: пришло время остановить рвоту, время сплюнуть, время прополоскать рот. Нарби пребывал в этом странном мире много часов, пока не заснул от усталости.

Через два дня друг-индеец заметил, что Нарби следует принести фотокамеру и сфотографировать змей. Тот сказал, что видения не появятся на пленке, на что получил возражение: «Нет, они появятся, они же такие яркие»[99]. Нарби заверил друга, что тот говорит чепуху. Позднее он осознал, что индеец почти всегда говорил разумные вещи.

В другой раз индеец сказал, что может вылечить давний радикулит Нарби при помощи глотка растительного чая в новолуние. Нарби вновь отнесся к его словам со скепсисом. Выпив чай, он ощутил, что замерзает, его ноги сделались как резиновые. Боль в спине при этом исчезла и больше не появлялась.

Нарби узнал нечто еще более странное. Индеец показал ему растение, которое могло помочь от смертельного укуса ямкоголовой гадюки. Нарби заметил, что у растения имеются маленькие крючки, напоминающие клыки. «Это знак, который дает природа», — ответил индеец[100]. Нарби и тут проявил скепсис: ему казалось, что «клыки» растения — не более чем совпадение, а вовсе не данный природой «знак».

Он наблюдал за тем, как шаман лечил больного младенца: окурил его табачным дымом, пососал пятнышко на животе и сплюнул. Расспросив шамана, Нарби узнал, что табак — это мать аяуаски. Матерью же табака была змея. Ему сказали также, что «души» (манинкари) любят табак. Спросив, что такое эти души, он узнал, что они невидимы и летают по воздуху наподобие радиоволн, но их можно увидеть при помощи табака или аяуаски. Все эти объяснения Нарби отверг как суеверия.

Вернувшись домой в Швейцарию, он получил степень магистра, после чего начал писать книгу о том, что видел в Перу. «А вдруг природа действительно общается с нами посредством знаков? Может быть, ее и вправду можно понять, подмечая общее в формах?»[101]

Нарби начал читать работы о шаманизме и был поражен одним замечанием: «Ты должен расфокусировать свое зрение, чтобы воспринимать науку и природные видения одновременно»[102].

Исследование Нарби началось с изучения химического состава галлюциногенов. Их действие основано на подражании гормону серотонину, вырабатываемому в шишковидном теле в центре мозга, в так называемом «третьем глазе».

Серотонин по-прежнему являет собой загадку. Судя по всему, он как-то связан с эволюцией головного мозга.

У людей серотонина больше, чем у животных. Вероятно, его назначение — развивать умственные способности и подавлять половое созревание. В частности, поэтому люди с замедленным половым развитием часто умнее людей, которые созрели рано. Серотонин проявляет себя как химический посредник между клетками мозга. По некоторым предположениям серотонин и галлюциногены наподобие мескалина и аяуаски «отпирают» мозг, как ключи отпирают замок. Но может ли все это объяснить необыкновенные ботанические познания перуанских индейцев?

Первый (и самый важный) вывод, к которому пришел Нарби: когда индейцы говорили, что получили информацию о растениях из аяуасковых видений, они не лгали.

Большинство ученых считает (и небезосновательно), что вызываемые галлюциногенами видения рождаются в подсознании, как и сны. Нарби, однако, уверен в том, что сверкающие змеи, сообщившие ему, что он всего лишь человек, — не просто образы из подсознания. Так появилась его очевидно безумная гипотеза, согласно которой о свойствах трав шаман узнавал от самих трав. Юнг, в конце концов, считал, что может общаться с рядом сущностей, населявших его подсознание, и что эти люди существуют объективно[103].

Для Нарби ключевым стало замечание Майкла Харнера о том, что его видения исходили от исполинских рептилий, покоившихся на самом дне мозга (курсив мой). Не будем забывать о том, что в сноске Харнер добавлял: эти создания были «похожи на ДНК»[104].

Нарби поразил тот факт, что молекула ДНК выглядит в точности как две свившиеся змеи. Более того, эти змеи соединены ступеньками, что делает молекулу ДНК похожей на спиральную лестницу.

Из книги Элиаде Нарби узнал, что шаманы всего мира часто рассказывают о том, как взбираются по лестнице на небо. Элиаде добавляет, что в виде лестницы наши предки представляли себе «мировую ось»[105]. (Антрополог Барбара Майерхофф, которая в 1970-е годы жевала бутоны пейота под руководством шамана Рамона Медины из племени уичоли, ощутила себя словно бы пронзенной этой осью, «гигантским деревом, чьи корни уходят глубоко под землю, а ветви теряются из вида за облаками».)[106]

Дочитав книгу Нарби до этого места, я вспомнил о том, что Кит Критчлоу также упоминал о мировой оси, и вернулся к книге «Время останавливается». Критчлоу замечает, что представление об оси мира увязывается с Полярной звездой, которую, как упоминалось ранее, часто называют «звездой-гвоздем» или «гвоздем неба», поскольку она словно бы укрепляет мировую ось. В домах шаманов имеется центральный столб, проходящий сквозь крышу и символизирующий мировую ось, по которой шаманы могут взбираться на небеса; этот столб делится на семь ярусов, а шаманская лестница имеет семь ступеней. Столб позволяет шаману проникнуть в семь космических зон, которые мы часто упоминаем в завуалированной форме, когда говорим, что были «на седьмом небе от счастья».

Более того, число 7 красной нитью проходит сквозь мифологию, магию и религию. В книге «Brewer's Dictionary of Phrase and Fable» («Словарь фразеологии и мифологии Брюэра») это число определяется как «мистическое или священное». Но почему оно повсеместно связывается с мистицизмом и волшебством? Британский ученый Джоффри Эш предположил однажды, что виной тому — семь звезд Большой Медведицы, однако это созвездие северного полушария, между тем число 7 почитается как священное по всему миру. (Эш мог бы обратить внимание на то, что Плеяды также известны как «семь сестер».)

Я предполагаю, что ответ нужно искать в шаманизме, который, как и представление о лестнице с семью ступенями, един по всему миру. (Необходимо добавить: и Элиаде, и Критчлоу указывают на то, что в шаманизме центральное место занимает также число 9 — на коньках крыш шаманских домов часто имеется девять засечек.)

Австралийские аборигены заявляют, что мир был создан змеей, окрашенной в цвета радуги, при помощи горного хрусталя. В легендах индейцев десана, которые живут на берегах колумбийской Амазонки (и пьют аяуаску), также появляются космическая анаконда и горный хрусталь. Когда Нарби узнал об этом, он понял, что это не совпадение.

Исследуя четырехтомную работу Джозефа Кэмпбелла о мировой мифологии, Нарби обнаружил, что свившиеся змеи появляются «в большинстве изображений, повествующих о священных событиях»[107]. Он узнал, что космические змеи породили мир в мифах народов Амазонии, Мексики, Австралии, Шумера, Египта, Персии, Индии, Тихого океана, Крита, Греции и Скандинавии. На Леванте змей, сотворивший мир, почитался по меньшей мере за семь тысячелетий до создания книги Бытия.

В скором времени Нарби перестал сомневаться в том, что свившиеся змеи — это символ ДНК и шаманы, пусть это и спорно, каким-то образом общаются с ДНК, а точнее, ДНК общается с шаманами. «В своих видениях шаманы способны настраивать сознание так, чтобы оно проникало на молекулярный уровень»[108]. Нарби отмечает, что антрополог Херардо Рейхель-Долматофф, изучавший племена Амазонии, описывал собственные аяуасковые видения как «микрофотографии растений»[109]. Поэтому «когда индейцы говорят, что рецепт кураре был дан им существами, сотворившими жизнь, это не метафора. Когда они говорят, что знание пришло к ним от существ, которых они видели в галлюцинациях, они именно это и имеют в виду»[110].

Нарби продолжает: «Я был поражен. Кажется, никто не заметил возможной связи между «легендами примитивных народов» и молекулярной биологией. Никто не увидел, что двойная спираль была символом первоисточника жизни на протяжении тысячелетий по всему миру»[111].

Действительно, факт потрясающий. Если ДНК может выступать в роли наставника шаманов, мы должны признать концепцию, которая приводит в ярость любого ученого. Речь о телеологии, интуитивной целесообразности бытия. Наука являет собой попытку изучить явления под микроскопом, что лучше всего получается, если эти явления обездвижены. Тогда вселенную, жизнь, материю можно объяснить в терминах механики, и не возникает никаких неудобных вопросов.

Однако Нарби, как и Фрэнсис Крик, один из первооткрывателей ДНК, считает, что подобный взгляд чреват большими проблемами. Крик возражал, когда ему говорили, что живые клетки (белки) случайным образом самозародились в «первичном бульоне». Он высчитал, что вероятность случайного появления белка составляет 20 в двухсотой степени, что в триллионы раз больше, чем число атомов во вселенной.

Нарби делает также важное замечание: «Шаманы по всему миру считают, что общение с духами устанавливается через музыку»[112]. Вот почему шаманы поют и танцуют. Ключевую роль музыки отмечал в середине 1970-х годов американский этномузыковед Дейл Э. Ольсен. Изучая индейское племя варао в дельте Ориноко в Венесуэле, он заметил, что при вхождении в транс музыка играет куда большую роль, нежели табак. (Изменяющие сознание наркотики племя варао не использует.) «Я полагаю, что музыка в сочетании с культурными установками вводит человека в совершенный транс, схожий с медитативным трансом, в который впадают буддисты, использующие музыку для достижения просветления»[113]. Ольсен замечает, что шаманы варао не становятся одержимыми, они погружаются в глубокую медитацию, во время которой им удается установить контакт со сверхъестественными духами-помощниками.

Шаман племени варао согласился спеть «колдовскую песню», которой его научил сверхъестественный наставник, но прежде объяснил: песня уничтожит оба магнитофона — и дорогое устройство, предоставленное взаймы Калифорнийским университетом, и дешевый магнитофон Ольсена. В конце длинной песни шаман упомянул «огромные ножницы мира духов»[114], которые уничтожат приборы чужестранца. Они будут выведены из строя не сразу; если бы шаман желал уничтожить их мгновенно, он курил бы не короткую, а длинную сигару.

Прошло две или три недели, и пророчество исполнилось: кислота, просочившаяся из батареек магнитофона Калифорнийского университета, уничтожила записи, в то время как собственный магнитофон Ольсена начал зажевывать пленки. Когда Ольсен принялся его чинить, устройство развалилось окончательно.

Здесь возникает уместный вопрос: может ли шаман использовать свои способности для причинения вреда? Судя по всему, да, но при этом шаман неизбежно вредит и себе. В «Интервью с убивающим шаманом» шаман по имени Ашок с запада Непала рассказал датскому антропологу Петеру Скафте о том, как его надули торговые партнеры. Рассвирепев, Ашок «направил на них смертельную мантру»[115]. Все они умерли: один скончался скоропостижно, другой подхватил дизентерию, третий погиб в автомобильной катастрофе. Ашок был в ужасе, ведь он обещал богам, что станет использовать силу лишь для того, чтобы помогать другим. «И мои кошмары стали явью. Мой маленький сын и моя дочь заболели, страшно мучились и умерли в течение месяца»[116].

(Этот «эффект бумеранга» наблюдается и в европейском колдовстве: колдун или ведьма, использующие силу для причинения вреда другим людям, непременно падут жертвами собственных проклятий.)

Фернандо Пайягуахе, шаман эквадорского племени секойя, надиктовал своим внукам книгу, которую те перевели на испанский и издали под названием «The Yage Drinker» («Пьющий яге»; яге — это аяуаска). В ней шаман разъясняет, как яге может научить колдовству. «Некоторые пьют яге и достигают лишь одной цели — обрести силу, дабы практиковать колдовство. Куда больше усилий и яге требуется для того, чтобы подняться на высший уровень, получить доступ к видениям и силе исцеления.

Стать колдуном легко и просто. Я стремлюсь не к этому, а к тому, чтобы расширить свой дух и вместить в него как можно больше знаний»[117]. Дальше Пайягуахе рассказывает о том, как, достигнув однажды этого уровня, «я ощутил, что в моих силах колдовать и убивать других, чего я никогда не делал, ибо меня сдерживал совет моего отца: «Ты сможешь убить кого-нибудь при помощи силы — и навсегда останешься всего-навсего колдуном»[118].

Американский антрополог Майкл Ф. Браун изучал обычаи перуанских индейцев из племени хибаро-агуаруна и заметил, что они приравнивают колдовство к попытке совершить умышленное убийство и считают, что колдунов необходимо казнить. Колдуны, подобно шаманам, используют «духовные дротики»; колдун посылает их, дабы навлечь муки на врагов, шаман подавляет этим же оружием пагубную деятельность колдуна.

Подчеркнем: все шаманы (и их пациенты) считают, что любые смертельные недуги насылаются колдунами. Для западной цивилизации это утверждение звучит, разумеется, абсурдно. В 1985 году западный антрополог Эдит Тернер записала свои впечатления от обряда исцеления в Замбии, во время которого увидела вместе с остальными участниками действа «злокозненного духа», огромный сгусток серой плазмы, отделившийся от спины пациентки. «В тот момент я поняла, что африканцы правы, причиной болезни стал дух; речь не о метафоре, не о символе, даже не о психологическом воздействии»[119]. Серый сгусток Эдит Тернер описала так: «Это был жалкий объект, очень нездоровый, потерявший всякую энергию, очень похожий на немощных духов, которые доводят людей до самоубийства»[120]. Получается, что «сгусток» был своеобразным энергетическим вампиром.

Грэхем Таунсли, британский антрополог, живший в начале 1990-х годов среди индейцев яминауа на берегу перуанской Амазонки, услышал о тайном языке шаманов. Он решил непременно расшифровать его и преодолеть «силовое поле» между концепциями шаманов и собственным мировоззрением.

Таунсли говорит, что ключевым понятием племени яминауа является «йоши», то есть «дух», или «животная сущность». Все сущности мира обязаны йоши своими свойствами.

Но йоши — это не только суть вещи или живого существа; оно существует независимо от них в сверхчувственном царстве и не поддается точному описанию, оно «похоже и не похоже», «то же, но другое».

В человеке яминауа выделяют три части: его тело; его общественное «я», с которым связаны разум и язык; наконец, сущность, которая не является ни общественной, ни человеческой и легко смешивается с другими йоши. В числе свойств йоши — фундаментальное тождество людей и прочих существ, поэтому человек легко превращается в нечеловека, люди становятся животными.

Пение — квинтэссенция шаманизма и главное орудие шамана. Под воздействием аяуаски шаман племени яминауа учится «петь, читать нараспев могущественные заклинания, осторожно нанизывать на мелодию вербальные образы, выраженные на трудном для понимания метафорическом языке шаманской песни, и следовать за ними. Песня становится тропой: шаман делает ее прямой и ровной прежде, чем пойти по ней»[121]. Целительные силы шамана берут начало в его песнопении, его кошуити. «Кош» — это имитирование звука, который мы издаем, когда дышим тяжело и отрывисто.

Язык кошуити состоит из необычных слов, обозначающих простые вещи. Песнопения метафоричны, в них описываются аналоги реальных ситуаций, на которые песня должна повлиять. «Борясь с недугом, шаман обращается с песней к луне, к зверю, иногда излагает легенду»[122]. Песня шамана предназначена для йоши-нелюдей, населяющих мир духовидческих видений. Язык таких песен «сугубо метафоричен».

Ночь превращается в «стремительных тапиров», лес становится «пророщенным арахисом», рыбы — это «пекари», ягуары — «корзины», анаконды — «гамаки». В результате, говорит Таунсли, песня имеет смысл единственно для шаманов. Рыба — это «пекари с белыми полосками на шее», поскольку рыбьи жабры похожи на белые полоски на шеях диких свиней. Ягуары — «корзины», поскольку волокна корзин напоминают узор на шкуре ягуара. Шаманы яминауа называют свой язык «плетеным». Песни и образы делают видения духовидца предельно ясными. Шаман утверждает, что обычные слова заставили бы его «разрушить действительность»[123].

Все это заставляет вспомнить американского учителя, отправившегося в 1917 году на Гавайи и изучавшего древнюю веру гавайских индейцев хуна, которую сохраняли жрецы, именовавшиеся «кахуна». Он обнаружил, что главная тайна этой веры заключена в языке.

Учителя звали Макс Фридом Лонг. Свою историю он изложил в замечательной книге «The Secret Science Behind Miracles» («Тайная наука в основе чудес»), Лонг родился в 1890 году, окончил Калифорнийский университет и поехал на Гавайи, чтобы учить там детей правительственных чиновников. Он работал в уединенной долине и решил узнать как можно больше о древней религии народа хуна, запрещенной к тому времени чиновниками, белыми христианами. Лонг встретился с куратором музея Уильямом Тафтсом Бригемом, который сказал ему, что кахуна могут убить, прочитав молитву смерти. Лонг слышал о том, что христианский священник был вызван одним из кахуна на «молитвенное соревнование» и пришел в ужас, узнав, что его прихожане гибнут один за другим от странного паралича. Священник убедил какого-то гавайца научить его молитве смерти, и через три дня колдун умер. Лонг слышал также о подростке, который забрался в запретный храм, чтобы доказать, что он ничего не боится. У подростка отнялись ноги, домой его доставили соседи. Мальчик был вынужден обратиться к кахуна, чтобы исцелиться.

Уже в Америке Лонга осенило: он может узнать главные тайны кахуна из их языка. Гавайские слова построены из более коротких слов, а значит, в священных терминах заключена важная информация. Лонг посмотрел в словаре слово «дух» и нашел два перевода: «унихипили» и «ухане». Он вспомнил о том, что, по словам христианских миссионеров, у человека есть две души.

Позднее Лонг понял: хуна верили в то, что у человека есть не две, а три души. Кроме унихипили и ухане есть еще душа под названием «аумакуа». Лонг заключил, что унихипили — это нижнее «я», то, что Фрейд называл «бессознательным». Аумакуа можно назвать верхним «я» или «сверхсознательным». Иначе говоря, в дополнение к подсознанию человек обладает еще и надсознанием, которое настолько же выше обыденного сознания, насколько подсознание — ниже.

Исследователь психических явлений Ф.У.Г. Майерс предложил аналогичную теорию в своей классической работе «Human Personality and Its Survival of Bodily Death» («Личность человека и преодоление ею смерти тела»), Майерс называл «я», способное контактировать с неизвестными силами, «подпороговым я». В своем предисловии к переизданию книги Майерса 1961 года Олдос Хаксли перефразировал его мысль так: у человека имеется фрейдовское бессознательное (своеобразный подвал), сознательное «эго» и сверхсознательный чердак, о котором никто из нас ничего не знает. Эти три «я», судя по всему, соответствуют трем «я» народа хуна. Нижнее «я», говорят хуна, живет в солнечном сплетении, его задача — производить жизнетворную силу под названием «мана».

Мана — это жизненная сила, которая берется из пищи и используется двумя высшими «я» при одном условии: ее вибрации должны усилиться.

Несмотря на то что нижнее «я» — слуга среднего, оно часто ведет себя строптиво и не подчиняется приказам. Оно хочет, чтобы выполнялись его желания. Это «я» естественным образом вспыльчиво и капризно, как избалованный ребенок. Хуна говорят, что среднее «я» (т. е. «мы») должно пытаться дисциплинировать низшее «я» и воспитывать его, а не опускаться до его уровня, как это случается с людьми, которые во всем себе потакают. Люди, позволяющие низшему «я» биться в припадках, вредят самим себе. Это заметно по преступникам (особенно тем, что совершают преступления на сексуальной почве). Хуна считают, что верхнее «я» можно понимать как ангела-хранителя, которому ведомо будущее и который может его контролировать. Получается, что верхнее «я» — это та часть нас, что отвечает за синхронность и вещие сны.

На деле среднее «я» («повседневная личность») может общаться с верхним «я». Проблема в том, что это общение возможно лишь при посредничестве низшего «я». Представьте себе, что телефонный кабель проходит через нижнее «я» и лишь затем поднимается к верхнему. Так как нижнее «я» обычно переполняют отрицательные эмоции, помехи на линии столь сильны, что разговаривать почти невозможно. И только когда нижнее «я» пребывает в спокойствии или, будучи хорошо воспитанным, ведет себя прилично, становится возможно общаться через него с верхним «я» и получать информацию о будущем.

Согласно Лонгу, молитва смерти воздействует на человека через нижнее «я», которое отделяется в момент гибели. Именно нижние «я» становятся причиной, например, полтергейста. Мы воспринимаем эти отделившиеся «я» как земных духов, глупых, но не особенно зловредных.

Средние «я» также отделяются в момент смерти, но они не обладают памятью, поскольку память — свойство нижнего «я». Средние «я» превращаются в привидения, они существуют в вечном настоящем и не способны его покинуть.

Впрочем, было бы ошибкой считать, что нижнее «я» — это нечто вроде малолетнего преступника. Ученики Лонга стали именовать нижнее «я» Джорджем и говорили, что Джордж может быть исключительно полезен. Он смотрит на мир с детской проницательностью, и если спросить Джорджа, что он думает о том или ином человеке, он сообщит нам все, что нам нужно знать. Среднее «я» может увериться в том, что человек умен и убедителен, а Джорджу достаточно взглянуть на него, чтобы понять: перед нами — прохиндей.

Лонг заверяет, что с Джорджем возможно вступить в контакт и вести беседы. Человеку, который сблизится со своим «Джорджем», куда легче завести отношения и со своим верхним «я».

Верхнее «я», как уже упоминалось, способно заглядывать в будущее и вполне может быть той сущностью, что отвечает за предвидение в случаях, описанных Дж У. Данном в книге «An Experiment with Time» («Эксперимент со временем»).

По словам доктора Бригема, жрецы-кахуна также способны видеть будущее и менять его в интересах «клиентов», то есть тех, кто прибегает к их услугам. Тут есть одно «но»: клиент не может находиться под влиянием нижнего «я», поскольку цели и намерения этого «я» меняются поминутно. Лонг замечает:

«Как именно работает этот механизм — неясно, поскольку эта работа осуществляется на следующем уровне сознания; сами кахуна говорят о формах как о «семенах», которые, будучи посеянными аумакуа (верхним «я»), прорастают в будущих событиях или ситуациях.

Кахуна считают, что человеку в высшей степени необходимо делать частые остановки, размышлять о собственной жизни и принимать конкретные решения: каким я желал бы видеть себя? Что в моей жизни должно произойти? Обыватель, как правило, склонен отдавать бразды правления нижнему «я», что очень опасно: оно живет по законам животного мира, где все происходит словно бы случайно и якобы лишено логики. Задача и обязанность среднего «я» — стать проводником нижнего «я», направлять его силой побуждающего разума и воли, дабы здраво планировать собственное существование и понимать, какие адекватные усилия следует приложить, чтобы воплотить эти планы в жизнь».

Лонг добавляет: «В прошлом кахуна практиковали преимущественно один вид колдовства: они изучали прозрачное как хрусталь будущее клиента и изменяли это будущее, дабы сделать его более приемлемым»[124].

Сам Лонг воспользовался магией кахуна (женщины) во время Великой депрессии, когда в 1932 году магазинчик фотоаппаратов, которым он владел, оказался на грани банкротства. Колдунья сказала Лонгу, что он должен очень четко представить себе, чего именно желает, и объяснила, как нужно молиться верхнему «я», чтобы просьба звучала недвусмысленно. С помощью кахуна Лонг сумел продать свой магазин за удовлетворившую его сумму. Колдунья предсказала также, что Лонг напишет восемь книг, и это предсказание сбылось.

После всего этого Лонгу, естественно, захотелось узнать, откуда пришел народ хуна и встречается ли колдовство, похожее на магию кахуна, у других народов. Увы, разузнать что-либо было почти невозможно, поскольку хуна боялись молитвы смерти. У тех, кто становился жертвой этой молитвы, сначала отнимались ступни, потом ноги, постепенно паралич распространялся на торс — и люди умирали.

Доктор Бригем рассказал Лонгу о гавайском подростке, который сопровождал его в экспедиции на гору Мауна-Лоа, где Бригем собирал образцы растений. На полпути к вершине горы мальчик начал ощущать одеревенение ступней, а затем и ног. Другие гавайцы, сопровождавшие Бригема, заверили его, что подросток пал жертвой молитвы смерти. Бригем спросил об этом у мальчика, и тот сказал, что старый кахуна запретил жителям его деревни иметь дело с белыми людьми под страхом смерти.

Гавайский старик принялся умолять Бригема, которого туземцы также считали колдуном, остановить действие молитвы смерти. Бригем абсолютно точно знал, что колдовать не умеет, но в конце концов вынужден был согласиться. Он понимал, что посредниками, которые выполняют приказы кахуна, были скорее всего духи — нижние «я», отделившиеся от остальных «я» в момент смерти. Эти духи при всем том легко поддавались внушению. Бригем встал над больным мальчиком и начал спорить с духами. Он сказал им, что считает их хорошими и разумными созданиями и что ему очень жаль, что кахуна обратили их в рабство. Он сказал им, что их истинное предназначение — отправиться на небеса и что, убивая мальчика, они всего лишь подчиняются воле злого человека. Несколько слушавших Бригема гавайцев начали плакать, так их тронули прозвучавшие доводы.

Наконец, Бригем приказал духам отстать от мальчика и напасть на кахуна. Последовало долгое ожидание, и внезапно Бригем осознал, что всякое напряжение словно бы исчезло. В этот самый момент мальчик понял, что может двигать ногами. Вскоре после этого происшествия Бригем отправился в деревню, где жил мальчик, и узнал, что кахуна умер в ту ночь, когда он боролся с духами. Кахуна проснулся с воплем и начал биться с наступавшими духами, но не смог наложить на себя защиту, стал уязвим и умер до восхода солнца.

Несложно понять, почему Лонгу так долго не удавалось узнать ничего ни о религии кахуна, ни о молитве смерти.

Лонг рассказывает также о мальчике, который, расхрабрившись, вошел в запретный храм в лесной чаще. Нижнюю половину