Белое сообщество белых ворон

 

Мы обратились к Ирине Яковлевне практикующему психологу и детскому психиатру с просьбой поделиться своим опытом и соображениями по вопросу непростых взаимоотношений детей между собой, в семье, среди родных, среди сверстников в школе и на улице, тому насколько эти взаимоотношения важны для ребенка.

Я думаю, что это очень важный вопрос сегодня: с одной стороны очень часто у родителей возникает уверенность в том, что взаимоотношения со сверстниками нужно отсечь, потому что они совсем ничему хорошему не научат. С другой стороны, попытка заменить ребенку дворовую жизнь кончается плачевными результатами, и я вижу примеры этого на диагностических приемах. Я веду диагностический прием непрерывно, как минимум раз в неделю, и результаты того, что ребенка лишили дворовой жизни ужасающие. А ведь в совсем недавнем прошлом была одна проблема — загнать ребенка домой на обед, на ужин, или чтоб он делал уроки. Теперь дети не знают, что такое дворовая жизнь и дворовые игры. Как детский психолог я Вам скажу честно: заменить это ничем невозможно.

Сейчас модно говорить о разного рода тренингах общения. Настоящий тренинг общения, если уж на то пошло, — это жизнь во дворе. Ребенок попадает в такое количество разных связей во дворе, что это нельзя создать искусственно: он то прячется в игре, то водит, он то командует, то подчиняется, он то в одной команде, то в другой, то выигрывает, то проигрывает и так далее. Он учится сложному настоящему общению, не такому как на тренингах, где даже взрослые люди берутся за руки, как дети дошкольного возраста, и водят хороводы, и считается, что они так телесно ощущают друг друга, и учатся общаться! Это чушь, и чушь совсем небезопасная! Это рассчитано не на наших людей, я знаю точно.

Надо возвращать детям возможность в свободное время жить во дворе, играть в казаки — разбойники, в салочки, в русских и фашистов… Это трусость и эгоизм — не выпускать ребенка во двор. Ну, поволнуйся за него, ну, пойми, что это ему необходимо, ну, посмотри лишний раз в окно, в конце концов, потрать час — посиди с журналом или книжкой на лавочке и приглядывай одним глазом. Ну разве можно лишать детей двора, только потому что самим очень лень выйти и страшно выпустить их одних. Ведь психика у детей в прискорбном состоянии не только потому, что они не учатся общаться в разных сложных системах связи, а потому, что у детей возникают патологические страхи оттого, что взрослые так нависают над ними. Они про себя думают: «Какой же опасный, страшный, гадкий мир, в котором я живу, если меня все караулят, если меня никуда не выпускают, если за меня так боятся». Значит, уже закладывается мина, может произойти аутизация, потому что в таком мире жить не хочется, от него хочется отгородиться, его надо возненавидеть, и отсюда возможна ответная агрессия. Как может нормально сформироваться человек, который не умеет самостоятельно сделать шагу?! Очень важно уметь ориентироваться в пространстве, переходить дорогу, садиться в автобус, купить проездной билет и прочее, прочее — это важнейшие навыки, без которых человеку трудно жить. Мы уже имеем множество инфантильных мужчин, которые в тридцать лет не умеют того, что должен уметь десятилетний ребенок! Вот подрастут эти дети, находящиеся в ситуации гиперопеки, которые из-за этого не взрослеют — разве они захотят иметь детей. Они сами не знают, как жить, с собой справиться не могут, какая семья, когда все время хочется быть ребенком!

И еще одно соображение. Когда родители приходят в отчаяние оттого, что ребенок все время пристает, а хочется отдохнуть, хочется посмотреть телевизор, или заняться хозяйством, или пообщаться с друзьями по телефону, полежать на диване, в конце концов, после рабочего дня — они сами его сажают на компьютерную иглу. Это самый простой способ «заткнуть», «вырубить» своего — во двор никто не пускает своих детей! Я спрашиваю родителей: «Почему Вы не пускаете своего ребенка во двор?» Они отвечают: «Да вы что, не знаете, сколько сейчас педофилов?!» У меня такое впечатление, что педофилов тут разводят как карпов в пруду, если это правда! Или делают вид, что их так много для того, чтобы у детей не было нормальной жизни. А для чего это делается? Я понимаю, для чего, недаром я возглавляю общественный институт демографической безопасности: это очень хорошая антидемографическая мера. Если приходится носиться с одним ребенком, то какое там второй, тем более третий, четвертый и пятый ребенок! Сейчас речь идет о том, что у нас как на Западе ребенка дома нельзя будет оставлять одного ни на минуту до двенадцати лет, некоторые, впрочем, особо продвинутые правозащитники говорят, что лучше бы как в Англии до четырнадцати. Там недавно был принят закон, по которому ребенок до четырнадцати лет не должен оставаться ни на минуту один. Те родители, которые оставляют ребенка по самым банальным поводам (чтобы, например, вынести мусорное ведро), если об этом доносят соседи, могут быть лишены родительских прав! Это правда.

Так что, вместо того, чтобы устрожить законодательство для людей, которые совершают такие запредельные преступления, как растление детей, вместо того, чтобы перестать передавать по телевизору всякие пакостные передачи, фактически растормаживающие сферу полового влечения и даже из взрослого мужчины выкликающие то, о чем он, быть может, иначе до самой смерти даже и не подозревал бы, нам говорят, что родители должны лучше следить за своими детьми! Педофилов сажают на четыре года, а потом через год дают амнистию, а вот родители вынуждены не выпускать во двор детей. Но следить за детьми день и ночь нельзя — им очень скучно, если их пасти как гусей. Самый простой выход — это компьютер!

Что касается компьютерных игр, мы с Т.Л. Шишовой выпустили сборник «Ребенок и компьютер» (изд — во «Христианская жизнь», г. Клину). Там есть исследования наших коллег — детских психологов, детских психиатров, есть наши интервью с духовными лицами: игуменом N и игуменом Ипатием из Оптиной пустыни. Оба они очень точно, очень глубоко анализируют причины компьютерной зависимости или как по науке это называется кибераддикции. Можно сказать, что это «замечательная» антидемографическая мера, потому что дети, и в основном это мальчики, уже вряд ли станут нормальными мужчинами, мужьями, это люди с тотальной инвалидностью. Все — от кисти рук и предплечий до духовной сферы, поражено, и в центре этого поражения, конечно, психика. Это дети, у которых страдают даже витальные потребности, то есть они настолько отключаются от жизни, что перестают чувствовать потребность в еде, сне, свежем воздухе, они устраивают страшные скандалы, истерики, когда мамы зовут их поужинать, невозможно оторвать от игры. Конечно, страдают высшие психические функции — эмоциональная сфера притупляется: если б они искусственно не окаменели в своем сердце, у них оно разорвалось бы от ужасов, которые они видят в игре. Это по настоящему страшные вещи, тут даже сердце взрослого человека не выдержит, а детское — тем более! Поэтому сердце становится грубым, это патологическая реакция самозащиты. Дети эмоционально тупеют, общение с живыми сверстниками, с живым реальным миром становится не нужным, потому что компьютерный мир уже утягивает их в свои адские глубины. Там встречаются и откровенная сатанинская символика, не говоря о том, что все эти игры — сплошные убийства, стрельба, поджоги, причем все это происходит на жуткой скорости и с очень большой степенью отождествления, то есть ребенок, этот маленький человек, который быть может боится хулигана, в игре чувствует себя сверхчеловеком, который всех убивает, все поджигает — весь мир утоплен и убит им… Это тяжелейшая форма психической инвалидности, которую не знают пока что как лечить ни психологи, ни психиатры, ни терапевты. Мои знакомые наркологи говорят, что наркотическую зависимость легче преодолеть, чем киберзависимость. И главное, что это массовое явление, что это огромное число детей, посаженных родителями на компьютерную иглу. Хочу отметить, что исследователи этой проблемы считают, что тот ребенок, который два и более двух часов играет в компьютерные игры — уже зависимый.

Некоторые родители, педагоги и психологи часто говорят: «Ну, надо давать хорошие игры, например, развивающие». Это миф! В хорошие игры ребенок долго играть не будет, опять же, тогда его нужно караулить. Если уж надо караулить, то лучше поиграйте с ним в какую то реальную игру, почитайте ему вслух! Если вы не покараулите ребенка, сидящего за компьютером, он обязательно поиграет совсем в другую игру, потому что у него должна быть «валюта» общения со сверстниками. Сверстники не будут с ним обсуждать игру, в которой нужно из кубиков построить, например, храм, все это благоглупости! Это во-первых, во-вторых, как правило легче садятся на эту компьютерную иглу те, у которых есть проблемы общения — дети, склонные к аутизации, к замкнутости. И когда мы им даем казалось бы хорошую компьютерную игру, к примеру игру в шахматы, мы закрываем эту тему окончательно. Если б мы понуждали его играть в те же шахматы с реальным противником — мы таким образом не только научили бы его играть, а учили бы общаться, что гораздо важнее умения играть в шахматы. Что касается игр со строительством, то гораздо полезнее конструирование реальное, потому что оно развивает моторику, развивает пространственное мышление, развивает ловкость: надо так поставить кубик на кубик, чтоб он не упал. Это развивает очень многое, как и вообще ручной труд, который детям совершенно необходим. У «компьютерного» ребенка какой ручной труд? Он только владеет обезьяньим умением нажимать на клавиши. Поэтому разговор о полезности компьютерных игр должен быть закрыт!

Ну, и еще сейчас очень часто слышишь: «Что же делать, сегодня время такое, когда компьютер стал неотъемлемой частью нашей жизни, что это полезный инструмент».

На это хочется сказать, что топор или бензопила не менее полезные инструменты, но нам не приходит в голову давать их в руки маленькому ребенку, когда он вместо того, чтобы разрубить бревно, оттяпает себе палец или целую ступню. Много есть полезных предметов и механизмов, у которых должен быть возрастной ценз… а коробка с лекарствами?! Это более необходимая вещь, чем компьютер, умеют же родители их сделать недоступным ребенку, ведь никто здесь не скажет: «Ничего не поделаешь!»

Надо сказать, что не так уж он и нужен в большинстве семей, где люди не пишут. Это только предмет престижа. Мы как-то привыкаем к тому, что тот вред, то зло (хотя я не отрицаю полезности компьютера), которого мы не знали совсем недавно, лет двадцать назад, воспринимается нами как нечто от века существующее, и весь этот разговор иллюстрирует онтологизацию зла. Мы уж не думаем о том, что этот вред мы можем убрать из жизни детей, а думаем, как приспособиться к этому злу — это общее явление, так же, как никто не говорит о том, что нужно убрать из нашей жизни похабные журналы. Почему мы не жалеем здоровых людей, почему мы так заботимся о людях с патологией, которым очень нравятся непристойности?!

Очень многие родители меня спрашивают: «Как же быть, если ребенку запрещать одно, другое, пятое, десятое, он будет белой вороной!» Это действительно очень сложный и трагический вопрос, потому что ребенок не способен нести подвиг белой вороны, это не монах — пустынник, который сознательно уходит от мира и противостоит миру своим неучастием в его греховной жизни. Ребенку это очень трудно сделать! Но если вот этот самый вопрос довести до какой-то парадоксальной ситуации, то хочется спросить: «А вот если завтра всех детей будут учить людоедству, вы тоже скажите, что ребенок не должен быть белой вороной?!» Ведь такая ситуация не так уж фантастична: пару лет назад общественность Германии абсолютно серьезно обсуждала проблему, стоит ли судить человека, разместившего объявление в Интернете с предложением людоедства, так как «имеющий быть съеденным» пришел добровольно!!!

В сегодняшнем мире, в котором все старательно переворачивается с ног на голову, когда пол становится потолком, а черное — белым, очень далеко можно зайти, заботясь о том, чтобы ребенок не дай Бог, не стал бы белой вороной! Фактически это означает, как в условиях расчеловечивания вырастить своего ребенка человеком!

Но вот что можно посоветовать родителям: сделать все, чтобы создать хотя бы одно такое маленькое сообщество таких белых ворон. Я считаю, что православные гимназии именно для этого и необходимы — не потому, что там лучше образование, а потому, что там не учат всяким гадостям, это очень существенно, что там нет валеологии, не будет секспросвета, не будет педагогов, которые убеждены в том, что надо просвещать как можно раньше о том, что такое безопасный секс. И главное в том, что ребенок не будет себя чувствовать одиночкой — белое сообщество белых ворон. Главное, ребенку создать микромир, в котором другим детям их родители дают такие же установки: не разрешают подолгу сидеть у телевизора, или вообще не держат его дома… Должно быть такое место, где это норма, где ребенок такой не один. У ребенка в предподростковом возрасте, и тем более в подростковом возрасте так или иначе происходит подростковый бунт, он может принять более острую форму конфликта с родителями, потому что на первый план в этом возрасте выходит жажда нравиться своим сверстникам, в том числе и сверстникам противоположного пола. А для этого «нужно быть таким, как люди…»

Хочу особо отметить, что мы сейчас имеем дело с очень тяжелой формой войны — информационной, которая нам неведома, мы к ней не готовы, и часто не распознаем ее как войну. Православным родителям, которых часто упрекают в том, что они держат своих детей в золотой клетке, мне особенно хочется сказать, что каждый день в этой золотой клетке дает хоть на каплю душевной крепости ребенку. Чем дольше мы его будем держать пускай в искусственной среде, тем лучше, потому что за это время он окрепнет! Но с другой стороны, мы ни в коем случае не должны впадать в соблазн сектантства и вообще из этой клетки его не выпустить. Это невозможно. Более широкий социум настигнет ребенка — детский возраст кончается быстро. Не угадаешь, где ему покажут какой-нибудь детский порножурнал, или какую гадость он услышит, причем не из уст мальчика из подворотни, это полбеды, это не опасно — подворотня всегда существовала, а вот из уст какой-нибудь «культурной» женщины, педагога, например, школьного… А с этим не выйдет не бороться! И православным людям стыдно свою трусость и равнодушие называть смирением. Господь не учил смиряться перед злом, особенно перед тем, которое направлено на беззащитных детей. Как мне кажется, надо прежде всего заняться взрослым населением. Взрослые перестали делать самое простое, вы не увидите мужчину, сделавшего замечание подросткам, которые идут по улице и громко ругаются матом, и вообще-то разговаривают так. Раньше были только деревенские пастухи, которые разговаривали со стадом матом. Сегодня речь пастуха освоили подростки. Надо сказать, что молодые люди только делают вид, что они независимы от взрослых. Я знаю, как надоели им взрослые, которые перестали их воспитывать. Несколько лет назад я дала себе слово «никогда не буду молчать, если старушке не уступают места или если ругаются матом». По своей профессиональной наблюдательности я вижу в глубине глаз успокоение, когда тихонько, чтоб никто не слышал, чтоб его не позорить, делаю замечание или предлагаю скорее уступить место. Вот тот парень, который себя по хамски ведет, понимает, что небо еще не упало на землю, что есть еще взрослые, которые заботятся об их воспитании. Молодые люди очень тоскуют по таким взрослым, которые их немножко повоспитывали бы. У меня есть подозрение, что многие из них специально так вызывающе ведут себя, потому что не знают, как встать на уши, чтоб взрослые наконец дали нормальную реакцию на хамство! Мы же знаем, что наше общество патерналистское и построено по типу семьи, где есть строгий и любящий отец. У детей это чувство совсем свежее, они действительно хотят отцовского отношения. Я выросла у Даниловского рынка, куда привозили свой товар деревенские люди. Я помню, какое у меня было чувство бесстрашия — оно у меня осталось на всю жизнь, потому что меня называли «дочка». Пускай, как теперь модно говорить, это виртуальное чувство защищенности: как меня мог защитить старик или инвалид — их после войны было много! Я для них была дочкой, а если так, то на дочку никто не ополчится. И вот сегодня молодые люди страдают от того, что они ни для кого ни сынки, ни дочки — а страшные, противные, опасные… А они от этого еще больше ярятся, еще больше надевают на себя маску цинизма, ведь откуда она? — от травмы. Сейчас травмированы почти все подростки. Мы взрослые должны в себе вызвать чувство жалости к ним и поддерживать их, несмотря на то что, очень трудно жалеть часто уродливо одетых, с пирсингами, с пивом в руках, дурно ведущих себя молодых людей. Надо понимать, что они вызывают нашу реакцию, а мы не слышим. Они делают все, чтобы мы возмутились, а они через это возмущение почувствовали бы, что не безразличны нам, — а мы молчим! Важно сейчас взрослым людям понять, что нельзя молчать, что надо воспитывать наших детей! Людям надо очнуться!

Обязательно надо детей охранять сколько можно, и с другой стороны делать все, чтобы информационная помойка прекратила свое существование на нашей территории. Как можно всерьез говорить о возрождении России, зная, чт о сейчас направлено на детей! Как же можно находиться в таком прекраснодушии, когда каждого ребенка ежедневно погружают в зловонную информационную яму!

Ирина Медведева

17 декабря 2008 г.

 

«ГЛАВНЫЙ ИНИЦИАТОР ВВЕДЕНИЯ ОПК — ЭТО НАРОД»

 

Беседа с протоиереем Александром Кузиным

В последние годы в российской прессе много и широко обсуждается вопрос о преподавании в средней школе курса «Основы православной культуры» (ОПК). Противники нового предмета ссылаются на то, что его введение (как правило, факультативное) якобы нарушает конституционный принцип отделения Церкви от государства. Кроме того, нередко озвучивается мысль, что «Основы православной культуры» школам искусственно навязываются; говорят также, что надо еще посмотреть, как курс ОПК будет укладываться в образовательную программу и как вообще это явление впишется в культурную жизнь общества. Можно встретить и такие доводы: прежде чем начинать преподавание ОПК, надо подготовить законодательную базу, отработать единую для всех школ методику преподавания, создать приемлемые для всех учебники и т. д. Между тем, сейчас курс «Основы православной культуры» в школах страны уже преподается, причем в масштабах достаточно ощутимых. Теоретические соображения всем интересующимся этой проблематикой более или менее известны. О практической же стороне дела мы беседовали с руководителем сектора по связям с епархиями Синодального отдела религиозного образования и катехизации протоиереем Александром Кузиным.

— Отец Александр, какой части школьников уже преподается курс «Основы православной культуры»?

— Об общем количестве школьников нашей страны у меня нет точных данных, но предположим, что их сейчас порядка 20 миллионов. По данным епархиальных отчетов за 2006 год, преподавание ОПК велось для 600 тысяч школьников, и динамика этого процесса положительная. Так что сейчас основы православной культуры изучает, наверное, почти один миллион школьников, что составляет около 5 % от общего их числа. Это значительная цифра. Хотя в Российской Федерации есть регионы, где преподавание ОПК на сегодняшний день не ведется.

— Почти один миллион школьников… А ведь в преподавание этого курса вовлечены не только дети, но и через детей их родители, не говоря уж о педагогах. И, получается, процесс преподавания основ православной культуры ведется уже в таких масштабах, что запретительными методами ничего с этим не сделаешь, правильно?

— Да, и если какой-либо чиновник попытается затормозить процесс, затребованный обществом, то он просто будет вынужден покинуть свое место. Ведь вообще-то задача чиновника не в том, чтобы что-то запрещать, а в том, чтобы направлять определенные явления в определенное русло. И нормальный чиновник понимает, что желание людей знать духовные основы своей культуры непреодолимо. Так что факт возрождения духовно-нравственного образования надо лишь ввести в какое-то официальное русло. И тут существуют две возможности: включение курса ОПК в так называемый региональный компонент образования или же преподавание этого курса факультативно.

— Используются оба этих варианта?

— Возможность факультативного преподавания никто вроде бы серьезно не оспаривает, региональный же компонент подчас пытаются отменить. Но сейчас, по-видимому, речь идет не о том, чтобы каким-то директивным решением отменить региональный компонент, а наоборот, государственные чиновники говорят о том, что не допустят такой отмены, поскольку запретительные меры не популярны. Поэтому везде, где процесс уже идет, он будет продолжаться. Причем у каждого субъекта федерации вполне хватает суверенитета, чтобы ввести преподавание курса ОПК законодательным решением, ввести именно как региональный компонент образования. Это сейчас и происходит. К сожалению, возможно и противоположное: есть, например, в России субъект федерации, президент которого заявил, что, пока он у власти, преподавания курса «Основы православной культуры» в своем регионе не допустит.

— А как обстоит дело с методиками?

— Сейчас мы проводим всероссийский конкурс «За нравственный подвиг учителя». В 2006 году он, называясь всероссийским, охватывал лишь Центральный федеральный округ; в 2007 году в нем принимали участие уже четыре федеральных округа. А сейчас, в 2008 году, конкурс проходит во всех федеральных округах. Проводится он Русской Православной Церковью совместно с представителями аппарата президента и Министерством образования. Это один из первых уже осуществляемых совместных проектов РПЦ, федеральной власти и Минобраза по духовно-нравственному воспитанию. Я не могу дать подробные данные по не завершившемуся пока что конкурсу. Но предполагаю, что конкурс этот расшевелит многих людей и позволит проявить инициативу тем, кто хочет заниматься составлением новых православных образовательных методик. А те, кто пытается помешать процессу развития духовно-нравственного образования, увидят, что это не так легко сделать.

— Расскажите, пожалуйста, об этом конкурсе подробнее. И как он связан с внедрением в школьные программы курса «Основы православной культуры»?

— Конкурс, как я уже сказал, называется «За нравственный подвиг учителя», потому что вообще быть учителем в наше время — это уже в каком-то смысле подвиг. А в тех условиях, в которые попали наши бюджетники, заниматься духовно-нравственным воспитанием учеников — подвиг вдвойне, тем более что полагающихся за это благ учителя не имеют совсем.

Задача же школьного духовно-нравственного воспитания заключается в преодолении последствий растлевающего влияния на детские души — влияния как марксистко-ленинской идеологии, так и последовавшей за ней в начале 1990–х годов тотальной деидеологизации. А духовно-нравственное воспитание в школах осуществляется преимущественно на основе программ по ОПК. И все представленные на конкурс работы-либо православные, либо они к вопросам религии нейтральны. Но при этом все работы, даже религиозно нейтральные, комплиментарны к Православию.

Так вот, конкурс показывает высокую активность православных педагогов в вопросах духовно-нравственного воспитания. Количество участников таково, что на второй, окружной, этап конкурса по Центральному федеральному округу было предоставлено 98 работ; это означает, что на первом этапе было просмотрено несколько сотен работ. И несколько десятков прошедших окружной этап работ будут представлены на третьем, уже всероссийском, этапе конкурса. При этом работы, которые приходят из регионов, в большинстве своем выполнены на высоком профессиональном уровне — практически все они оригинальные. В них нет повторяемости, нет шаблонов, там ничего не «срисовано».

— Многие клирики и миряне обеспокоены отсутствием достойных пособий и учебников по ОПК. Скажите, неужели все они настолько плохи, что надо подождать еще с повсеместным введением курса?

— Да, есть такая позиция… Но все-таки уже существует значительное количество изданных и опробованных образовательных программ и учебных пособий по ОПК, на основе которых успешно ведется преподавание. Здесь и учебники Бородиной, и другие широко известные издания. Поэтому нельзя сказать, что нет ответа на запрос общества — он есть. Но, безусловно, и Церковь, и школа нуждаются в фундаментальных культурологических работах на основе исследований А.Ф. Лосева и других православных ученых.

С другой стороны, как член экспертной комиссии по тому конкурсу, о котором шла выше речь, могу сказать, что из 98 работ, присланных на второй этап по Центральному округу, для награждения отобраны 27, и любая из них может стать — простите на невольную игру слов — основой для преподавания «Основ православной культуры» во многих школах.

— То есть у нас есть сейчас большой выбор возможных учебных пособий?

— Да. Учителя, подающие программы для участия в конкурсе, не только талантливые люди, но и профессионалы в своей области. И занимаются они вопросами духовного воспитания не от «ветра головы своея», но по благословению Церкви. Занимаются, исходя из того видения своего предмета, которое им дает вера. Ведь если веры нет, то, конечно, можно много чего натворить, но это не будет иметь отношения к православной культуре. Православная культура — это взгляд православного человека на процессы, которые происходят в обществе. И если изложение такого взгляда еще и педагогически грамотно, оно становится методическим пособием по данному предмету. А объектами православной интерпретации могут быть гуманитарные предметы из учебной сетки: литература, история, искусство…

— … а также естественные — биология, география.

— Сейчас можно говорить о некоем расцвете явления, которое мы обсуждаем, когда каждый цветок цветет по-своему. Образовательный процесс происходит, и можно сказать, что его разнообразие — это позитивное разнообразие. Я даже боюсь, что московские «умные головы» могут наломать дров, если запретят те инициативы, которые идут снизу, и навяжут пусть даже очень талантливый учебник, но один для всех.

А сейчас есть много работ, которые приходят к нам и которые основаны на личных талантах людей, и, надо заметить, эти таланты блистают. Конечно, есть недостатки в плане дидактическом, иногда немножко страдает догматика. Но если какая-то работа будет предложена как база для создания региональной методики, то она пройдет более пристальную экспертизу.

— Коснемся теперь темы подготовки преподавателей.

— Преподаватели курса «Основы православной культуры» должны иметь специальное религиозное образование. Сейчас соответствующая подготовка в основном проходит на курсах, организованных совместно институтами повышения квалификации учителей и Церковью, в образовательных центрах Русской Православной Церкви и в некоторых педвузах. И в тех масштабах, в которых этот процесс идет сейчас, есть возможность привлекать достаточно образованных людей, но преподавание не должно основываться только на личных талантах, здесь должна быть система.

При этом нельзя говорить, что мы не можем преподавать, если мы не подготовили учителей. И если я вам скажу, что мы уже подготовили достаточное количество учителей, — это будет ложь. Но если скажу, что нет учителей, — это опять будет ложь. То есть процесс идет, и его масштабы значительны. Процесс этот надо развивать, координировать, чтобы не было случайных людей, людей, не имеющих достаточной духовной крепости.

— Тогда поговорим более подробно о масштабах процесса. В скольких городах и школах уже идет преподавание ОПК?

— По данным епархиальных отчетов за 2007 год, основы православной культуры в той или иной форме и степени преподаются в 56 из 68 наших епархий. Наиболее «продвинутые» епархии — Белгородская, Курская, Смоленская. В основном преподавание ОПК ведется на факультативной основе. Помимо этого, элементы православной культуры интегрированы в такие предметы, как история, литература, мировая художественная культура, граждановедение. В рамках этнокультурных образовательных программ ОПК преподается в Волгоградской, Кемеровской, Екатеринодарской епархиях. Экспериментальные площадки, на которых ведется апробация курсов, созданы в Екатеринодарской, Йошкар — Олинской, Кемеровской, Калининградской и Ростовской епархиях.

В целом же с наибольшей интенсивностью ОПК внедряется в Центральном и Южном федеральных округах. Так, во всех 18 областях Центрального округа ведется преподавание православной культуры, причем оно регламентировано нормативными актами регионов. В Курской области на базе «Русской школы» при Курском государственном университете создан специальный отдел по преподаванию православной культуры. В Белгородской области в 2005 году ОПК преподавались в 751 школе. Там также происходит подготовка преподавательских кадров по ОПК: скажем, в 2005 году было подготовлено 247 педагогов. И показывая опыт и успех Белгородской области, мы призываем всех православных из других областей следовать ее примеру.

А теперь по отдельным городам. Белгород, Калуга, Смоленск, Ставрополь: в этих городах ведется большая работа по включению православной культуры в региональный компонент.

— Сколько центров подготовки преподавателей ОПК?

— В России более — менее мощных центров такой подготовки уже достаточно много. При этом необходимых условий для возникновения где-либо подобного центра всего два. Первое: есть нужда в преподавательских кадрах по ОПК И второе: нет искусственных препятствий.

— И при каких условиях можно начать преподавание основ православной культуры, если нет указаний свыше?

— Дело в том, что сегодня главный инициатор введения ОПК — это народ. А если есть потребность, есть запрос, то образовательная система нашего государства обязана на это реагировать. Хотя подчас мы встречаемся с консерватизмом еще коммунистических времен, он вполне успешно преодолевается. И в данном случае нельзя говорить о том, что консерватизм — это всегда плохо. Напротив, некоторый бюрократический консерватизм спасает нашу педагогику, причем достаточно часто! Именно консерватизм педагогов и органов образования на местах не дает состояться многим абсурдным нововведениям.

— Какое влияние курс ОПК оказывает на детей? И много ли детей, у которых этот предмет вызывает протест?

— По данным наших отчетов, таких детей просто нет. Да, у многих учащихся сам школьный образовательный процесс в принципе вызывает протест; бывает у ребят и элементарная лень по отношению к тому или иному предмету. И есть определенная статистика, сколько школьников от ОПК отлынивают, но ведь отлынивать и выражать протест — это разные вещи. Кстати, среди родителей аналогичный процент «уклоняющихся» значительно ниже. Потому что они заботятся о нравственности своих детей.

— Но ведь говорят, что процент православных родителей у нас в стране совсем не велик.

— В одном из последних статистических бюллетеней института, занимающегося социальными исследованиями, приведены данные: число воцерковленных христиан приближается к 30 %. При этом многие СМИ нам постоянно говорят всего о 1,5 или 2 % воцерковленных, так что те и другие цифры разнятся на порядок. По этому поводу один батюшка сказал, что наши статистики научились считать.

— Насколько желание обучать своих детей ОПК зависит от воцерковленности родителей? Или же те, кого можно назвать нормальными людьми, просто хотят, чтобы их дети знали, где черное, а где белое.

— Скорее все-таки второе, потому что родителей, находящихся в церковной ограде, в любом случае меньшинство. Но невоцерковленность человека еще не означает отсутствия у него веры. Известно, например, что наш воин, который проявил необычайную твердость в вопросах веры, в нравственных вопросах, — Женя Родионов — не был воцерковленным человеком, но крест с себя не снял и умер верным Христу и своему Отечеству. А ведь он там был не один. Их было четверо, и все четверо не были воцерковлены, однако никто не предал ни Отечества, ни Бога. С матерью одного из них, Саши Железнова, я не просто беседовал, а участвовал в установке креста на его могиле. Так что воцерковленность и духовная крепость не всегда напрямую коррелируют.

Не забывайте, что в советское время множество людей не то что не были воцерковлены, они были просто неверующими…

— … но мы знаем, что у них существовал некий внутренний нравственный императив, они не сомневались, что надо быть честными, порядочными, верными.

— Этот нравственный императив, эта интуитивная вера присутствовала даже у такого писателя — коммуниста, как Николай Островский. Вспомните слова, которые мы учили в школе: «Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, за подленькое и мелочное прошлое…» А, рассуждая логически, какая боль может быть, если ты жизнь прожил? Какая боль, перед кем стыд?! Но каждому православному человеку эти слова понятны, по сути — они и его нравственное кредо. А кредо, между прочим, переводится как «вера».

— Как же все-таки курс «Основы православной культуры» влияет на детей? Что об этом говорят педагоги, что говорят родители?

— Ну, родители уповают на Церковь, они же понимают, что без Церкви они не справятся со своими детьми.

Кстати, когда я был приходским священником в Калуге, ко мне как-то (это было в 1995 году) пришла целая делегация родителей, и вот почему. Я несколько раз беседовал в школе с детьми и преподавателями, а потом директор мне сказал, что больше нет нужды в моих посещениях. Оказывается, туда пришли сектанты. Спустя некоторое время ко мне и явилась делегация преподавателей и родителей. И знаете, о чем они меня просила? «У нас был в школе сектант, наши дети теперь неуправляемы, с ними что-то произошло. Батюшка, придите и раскодируйте их!»

— Значит, вы смотрите с оптимизмом на процесс духовного окультуривания наших детей? Для меня тоже непонятно, как человек, живущий в России, может быть лишен собственной культуры — она же у нас вся насквозь православная. Как можно не знать, например, почему выходной день называется воскресенье?

— Да, а нам искусственно навязывают эти споры, пытаются развязать дискуссию об уже наличествующем процессе. Зачем?! Он ведь давно идет, в нем участвует значительное число наших школьников. Но, тем не менее, нас вовлекают в эту дискуссию, совершенно беспочвенную и бессмысленную, нам ее навязывают.

— Свой смысл, наверное, есть: это одна из распространенных форм манипуляции общественным сознанием — когда затевается дискуссия по недискуссионным, не нуждающимся в спорах вопросам, чтобы посеять в головах людей сомнения.

— Сейчас счастливое время: нас, православных, пока еще очень много, и этим надо пользоваться. Хотелось бы, конечно, чтобы процесс духовного образования шел в школе более успешно, но даже и в таком формате он приносит детям ощутимую пользу.

А теперь снова по поводу цифр: 30 или 1,5 %? Да если даже всего 1,5 % — это тоже хорошо, хотя, безусловно, нас гораздо больше. Ведь будут еще страшные времена, они грядут, те времена, о которых сказано в Откровении Иоанна Богослова. Но пока мы видим духовное возрождение России. И это духовное возрождение перевернуло в лучшую сторону взгляды очень многих людей и на новейшую историю, и на христианство, и на Церковь.

— Я это тоже вижу, и мне очень обидно, что телевидение показывает преимущественно лишь грязь, и не показывает весь тот огромный народ, который уже двадцать лет живет в режиме подвига.

— В режиме подвига христианин живет всегда, а особый подвиг начался в 1917 году. И,