Закрепление права народов на самоопределение в международных политических документах

Право народов (наций) на самоопределение – универсальный принцип международного права, имеющий свое отражение в международной правовой системе о правах и основных свободах человека [20].

Обратиться к анализу функционирования принципа «права наций на самоопределение» на современном этапе вынуждают наличие имеющихся проблем, противоречий, двойных стандартов в его практической реализации.

Следует отметить дискуссионный характер толкований понятий права «народов» и «наций». По мнению Р. Осборна понятие «народ» носит региональный характер и отражает интересы ряда народов того или иного региона. Понятие «нация» основывается на обстоятельстве исторического проживания конкретного народа и имеет этническое значение на данной территории. В нашем традиционном понимании понятия «народ» и «нация» употребляются зачастую как идентичные и имеют, применительно к регионам, прежде всего этническое значение, что конкретизирует в данном случае наше понимание употребляемого в международных документах применение понятия «народ» [21].

Нарастающие противоречия, актуализирующие проблему, особо заметными стали в последние десятилетия после распада СССР и формирования национальных государств на основе бывших союзных республик, сопровождавшимися межнациональными конфликтами на этнической основе.

Наиболее очевидно, что конфликты возникали там, где национально-государственные образования определялись по границам, не учитывающим наличие исторически сложившихся ареалов проживания других этнических групп и их особенностей. Включение их в национальные государства в качестве меньшинства, т. е. политически не доминирующих, не основных по отношению к государствообразующему (титульному) народу, следовательно, с пониженным социально-политическим статусом со всеми вытекающими из этого проблемами, стал предпосылкой и основанием возникновения межнациональных и этнополитических конфликтов и необходимости опоры на международные правовые нормы о праве на самоопределение.

Стремление народов к самоопределению сопровождает всю историю человечества. Оно исторично, имеет свои отличия, в основе которых находится характер и особенности межнациональных и межэтнических отношений [10].

Обострению межнациональных отношений и стремлению к самоопределению способствовал распад колониальной системы в XX в., первая и вторая мировые войны, сопровождавшиеся перекройкой государственных границ, распад мировой системы социализма, нарастающая глобализация, стирающая «национальные перегородки», рост национального самосознания народов, стремление к сохранению национальной идентичности.

В процессе цивилизационного развития человечества, все явственнее проявляются противоречия двух мировых тенденций. Первая все большее сближение народов во всех сферах жизнедеятельности, путем их взаимовлияния, взаимообогащения, что естественно способствует их развитию. Доминируют при этом ведущие мировые державы, навязывая свой образ жизни, свою культуру.

В этом нарастающем процессе, носящем глобальный характер, постепенно исчезает национальная самобытность, традиции, языки, трансформируются культуры и др. В связи с этим, все явственнее и обостреннее заявляет о себе вторая тенденция – стремление народов к самосохранению, ограждению от чуждого влияния, т. е. к самоопределению (экономическому, этнокультурному, политическому), нередко сопровождающемуся конфликтами, внутригосударственными войнами, в тех случаях, когда полиэтнические государства игнорируют интересы этнических групп.

Международным правом учитываются эти процессы. Они отражаются в Декларации о правах человека и в системе политико-правовых документов о праве народов на самоопределение и др. «Принцип равноправия и самоопределение народов» Устава ООН (п. 2 ст. 1) зафиксирован в качестве общепризнанного принципа международного права. Исторические корни формирования этого права уходят во времена американской и французской революций XVIII в., провозгласивших суверенитет народа.

В международно – правовой литературе формулировка «право народов на самоопределение» (применительно к европейским народам) известна со второй половины XIX в., автором которой был швейцарский юрист – международник И. Блюнчи. Ее дальнейшее развитие нашло отражение в концепциях О. Бауэра и программном варианте К. Ренера [22, с. 164].

Право народов на самоопределение в формулировке «право наций на самоопределение» появилось в начале XX в. в партийных программах политических партий Российского государства, в частности, по настоянию В. И. Ленина в партийной программе большевиков и как государственно – правовой акт – в Конституции РСФСР в 1918 г. и в последующих конституциях СССР [37, с. 161].

С периода создания ООН и принятии Устава ООН право народов на самоопределение стало нормой международного права – одним из обязательных императивных принципов. В современном международном праве субъектами этого права признаются все народы, независимо от того, имеют ли они свою государственность или нет.

Право народов на самоопределение (экономическое, социокультурное и политическое) получили свое развитие в ряде последующих правовых документов. В «Пактах о правах человека» - общепринятое объединяющее наименование двух основных многосторонних источниках современного права о правах человека – Международного пакта о гражданских и политических правах и Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах, принятых на 21 сессии Генеральной Ассамблеи 16 декабря 1966 г., подчеркивается, что право народов на самоопределение обязаны уважать это право, и, более того, поощрять осуществление этого права (ст. 1).

В международных правовых документах постоянно подчеркивается, что право на самоопределение неотъемлемо. Никто не вправе лишать какой бы то ни было народ этого права. Оно присуще каждому народу независимо от его политического или административного – территориального статуса, а также от того, когда и сколько раз данный народ прибегал к реализации этого своего права. Право на самоопределение имманентно для любого народа, т. е. природно свойственно. Уточнение сущности этого права мы находим в последующих документах ООН [24].

Важным звеном системы прав народов и прав человека является право на развитие. Содержание этого права было раскрыто в принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1986 году Декларации о праве на развитие. Под «развитием» понимается «всесторонний экономический, социальный, культурный и политический процесс». Субъектами этого права являются каждый человек и все народы.

Право на развитие признано в Декларации неотъемлемым правом человека и народа. Оно предполагает осуществление «в полной мере права народов на самоопределение» (ст.1).

Комментируя этот документ, Бутрос Бутрос – Гали, в то время Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций, отмечал: «Подход к развитию, учитывающий права человека, должен предполагать признание того, что все народы обладают универсальным правом определять свою собственную экономическую, социальную, политическую и культурную систему, и вырабатывать свою собственную политику без вмешательства и принуждения или угроз» [24].

В Международном пакте «Об экономических, социальных и культурных правах» (1966 г.) в Ст. 1 п. 1. еще раз обращается внимание, что «Все народы имеют право на самоопределение. В силу этого права они свободно устанавливают свой политический статус и свободно обеспечивают свое экономическое, социальное и культурное развитие». В п. 3 говорится, что «Все участвующие в настоящем Пакте государства, в том числе и те, которые несут ответственность за управление не самоуправляющими и подопечными территориями, должны в соответствии с положениями Устава Организации Объединенных Наций поощрять осуществление права на самоопределение и уважать это право [24].

Однако, следует отметить, что правового толкования ряда положений международных документов нет. В связи с этим, зачастую некоторые понятия в научных работах и политической практике трактуются произвольно. К примеру, неоднозначно трактуется положение о праве «свободно устанавливать свой политический статус» (Ст. 1. п. 1). После распада СССР бывшие советские республики с одобрения международных организаций, фактически свободно установили свой статус национальных государств, определив политическое доминирование титульных народов. И не на основании ли положений международных правовых документов на рубеже 90-х годов стали провозглашать себя как «суверенные государства» автономные образования Российской Федерации [33, с. 22].

Реализация права народов на самоопределение сталкивается с рядом проблем. Прежде всего с тем, что в международном праве есть две доминанты: это право народов на самоопределение и принцип территориальной целостности, которые находятся в непримиримом противоречии между собой. Механизма устранения этих противоречий пока не существует. На практике отношение к их реализации произвольное. Как неоднократно отмечалось, ООН и США позволяют себе использовать двойные стандарты в применении этих установок. В одних, выгодных для них случаях, опираются на принцип права наций на самоопределение, поддерживают, к примеру, Косово, в других случаях, когда народы отстаивают право на самоопределение – это право оспаривается, опираясь на принцип территориальной целостности. Примером этому стали Южная Осетия, Абхазия отстоявшие свое право на самоопределение и выхода из состава Грузии, Новороссия (Украина), борющаяся за свое самоопределение [25].

Устав ООН наряду с правом наций на самоопределение в сжатой форме закрепил принцип неприкосновенности территориальной целостности. Впоследствии ООН приняла ряд решений, которые подтвердили и развили это положение. Так в Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам Генеральная Ассамблея ООН отметила, что все народы имеют неотъемлемое право на целостность их национальных территорий, которая должна уважаться, а всякая попытка, направленная на полное или частичное нарушение целостности несовместима с целями и принципами Устава ООН. Еще полнее положения о территориальной целостности были отражены в Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в 1975г. (Хельсинские соглашения). Принцип территориальной целостности получил полное подтверждение в итоговом документе Венской встречи представителей государств – участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (1989 г.) на котором было заявлено «о воздержании от любых нарушений этого принципа, что никакие действия или ситуации, нарушающие этот принцип государствами – участниками не будут признаваться законными». Этот принцип признан большинством государств как важнейший фактор предотвращения войн и вооруженных конфликтов [26].

Безусловно, что признание новых самоопределившихся государств означает пересмотр установившихся прежних границ, что в общем – то не озадачивало международные организации, в т. ч. ООН. В других случаях, упорно отдается приоритет сохранению территориальной целостности. Считаем, было бы оправданным, опираясь на международные документы, признание права народа на самоопределение в случае дискриминации того или иного народа, тем более геноцида. Известно, что дискриминация запрещена международным правом. Право на защиту от дискриминации в области языка, религии, культуры, прав меньшинств – основополагающий принцип и норма международного права в области прав человека. Основные универсальные международные соглашения в которых закреплены нормы, запрещающие дискриминацию: Международная конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации (1965 г.), Международная конвенция о пресечении апартеида и наказания за него (1970 г.), Конвенция о предупреждении преступлений геноцида и наказание за него (1948 г.) и др. Геноцид характеризуется как международное преступление, представляющее собой действия, совершаемые с намерением уничтожить полностью или частично расовую, национальную, этническую, религиозную группу [26].

В этих случаях приоритет необходимо отдавать правам народов, борющимся за ту или иную форму своего политического самоопределения как защиту от дискриминации и геноцида.

Право на самоопределение народа признано решать всенародным голосованием и референдумом. Согласно общепризнанному приоритету основных принципов международного права над нормами национального права, противоправна любая внутригосударственная норма и тем более закон, ущемляющий или нарушающий принцип равноправия и самоопределения народа или народов данного государства. Однако, современный мир оказался не готов решать проблемы самоопределения народов мирным и демократическим путем. ООН и другие международные организации показали свое интеллектуальное и правовое бессилие. Настало время сосредоточить усилия на выработке конкретных механизмов самоопределения народов, учитывая новые условия развития человечества [27].

Смягчать противоречия между правом народов на самоопределение и сохранением территориальной целостности государств, призвана выработанная международная правовая система о правах национальных, этнических, языковых и религиозных меньшинств и лиц, относящихся к ним. В 1992 г. 47-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН приняла Декларацию о правах лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам, положение которых получили свое развитие в региональных правовых документах с учетом их особенностей.

В Европе это – рамочная Конвенция о национальных меньшинствах, Европейская хартия о региональных языках и языках меньшинств (1992 г.), следует отметить, ратифицирована Украинским государством, единственным из всех постсоветских государств, но не реализуемая в реальном применении, что не замечается международными правовыми организациями (ООН, ОБСЕ и др.) [33].

На основании указанных международных документов в последние годы многие ученые и политики в качестве нового элемента самоопределения национальных меньшинств, признают право на ограниченные формы автономии – национально – культурная автономия, местное самоуправление. Правовая система Российской Федерации опирается на общепризнанные принципы и нормы международного права в области прав и свобод человека, в том числе и касающихся самоопределения народов. В то же время декларируется необходимость обеспечения целостности и неприкосновенности территории.

 

2.3. Место самопровозглашенных государств в системе международных отношений (на примере Абхазии и Южной Осетии)

На постсоветском пространстве продолжается процесс государственной трансформации. Данное явление не является отличительной особенностью постсоветского пространства, оно стало частью более масштабного универсального процесса, т. к. неразрывно связано с распадом Вестфальской системы международных отношений и переходом к новым политико-правовым моделям мироустройства. В этой связи в настоящее время ученые все чаще говорят о так называемом кризисе национального государства – базового актора Вестфальской системы. Современное состояние международной системы характеризуется крайней неустойчивостью, что объясняется постепенным переходом к новой мировой политической системе, в рамках которой под влиянием объективного процесса глобализации национальное государство вынуждено трансформироваться, адаптируясь к новым мирополитическим условиям, а также новым вызовам и угрозам [28].

Дезинтеграция СССР в конце ХХ века спровоцировала ряд локальных конфликтов, итоги которых привели к появлению на территории бывших союзных республик государственных образований полностью или частично непризнанных мировым сообществом (например, Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье, Нагорный Карабах и т.д.).

Вследствие утраты гражданской идентичности на пространстве бывшего СССР, на смену ей пришла базовая этническая идентичность, или идентичность, связанная с территориальным аспектом. В этом контексте рождение непризнанных государств, по сути, олицетворяет собой бегство к «своей земле»: «центральным элементом новой этнической идентичности становится «своя земля». Отныне только этнос наделяется правами верховного собственника и распорядителя земли» [35, с. 138]. Не вызывает сомнений, что стремление обосновать и доказать факт принадлежности земли тому или иному этносу привело к многочисленным произвольным интерпретациям и переписыванию истории. Это особенно актуально в связи с тем, что общество обладает социально-психологической потребностью в обретении новой идентичности в условиях утраты или кризиса прежней. Процесс поиска идентичности проходит множество этапов, часть которых обладает высоким конфликтным потенциалом, особенно в условиях диверсификации этносов на постсоветском пространстве, ввиду манипулятивного внешнего воздействия. Особенно сложным является момент крушения прежних установок и становления новой модели идентичности [29].

Что касается факта признания или непризнания по отношению к государственным образованиям на постсоветском пространстве, то, на наш взгляд, это элемент политической манипулятивной стратегии. Непризнанные государства являются частью политического бытия. То, что их словно не существует для мирового сообщества, не мешает им в той или иной мере быть участниками «большой игры» на территории бывшего Советского Союза.

Рассмотрим подробнее примеры непризнанных государств Южного Кавказа – Абхазии и Южной Осетии.

Прежде всего, следует отметить, что, несмотря на специфические особенности, которыми обладают оба названных государства, несомненно, существуют также факторы, которые их объединяют – общая история пребывания в рамках единой сверхдержавы, образование в результате распада СССР, тесные связи с Россией. За годы мира Южная Осетия и Абхазия доказали способность самостоятельно строить свою государственность. Очевидно, что «от завоеваний, доставшихся им в тяжелейшей борьбе, они не откажутся ни при каких обстоятельствах» [32]. В то же время и «для Тбилиси, где исходят из того, что Грузия не может состояться как полноценное государство, не подчинив себе непокорные автономии, ставки чрезвычайно велики» [32]. При условии, что вопрос о критериях измерения статуса государственности остается открытым, обращаясь к классическим признакам – суверенитет, всеобщность и принудительность, следует признать, что в сфере суверенитета дела в Южной Осети и Абхазии, обстоят не лучшим образом. Справедливости ради стоит отметить, что и в Грузии проблем в данной области не меньше, если не больше. Прежде всего, они связаны с территориями Южной Осетии и Абхазии, которые в сознании грузинского политического руководства остаются грузинскими территориями, контроль над которыми временно утрачен [30].

Ситуация осложнена тем, что при вхождении в состав ООН Абхазия и Южная Осетия официально были частью Грузии. Поэтому невозможность восстановления контроля над этими территориями весьма негативно сказывается на имидже Грузии в глазах мирового сообщества, и ее дальнейшая европейская интеграция выглядит весьма сомнительной. Как известно, появление квазигосударства в первую очередь означает, что метрополия, от которой это государство откололось, не в состоянии обеспечить территориальную целостность своих границ. С точки зрения подавляющего большинства стран-участниц ООН, Южная Осетия и Абхазия остаются территориями грузинского государства, а признание их государственности Россией – факт неправомерный и является нарушением Устава ООН. Тем не менее «критикуемый мировым сообществом экстремизм властей непризнанных государств опирается на массовую поддержку граждан этих формально несуществующих образований» [38, с. 127].

Несмотря на то что Абхазия, Южная Осетия и Приднестровье как суверенные государства не получили широкого международного признания, они взаимно признали друг друга, создав военно-политический союз. Длительная неопределенность политического статуса Абхазии, Приднестровья и Южной Осетии является следствием существования системной дисфункции мировой политической системы, связанной с отсутствием модельного международного законодательства, в рамках которого бы осуществлялась легитимация самопровозглашенных государств. Абхазия и Южная Осетия, получившие признание Москвы, фактически уже давно интегрированы в экономическое пространство РФ, но «их международный статус останется ущербным до тех пор, пока не произойдет полномасштабное мирное урегулирование с Грузией. Пока Сухум и Цхинвали – с помощью Москвы – добились лишь независимости от Грузии» [20, с. 132]. Как известно, контроль над территорией еще не означает полного контроля, который возможен только при наличии правовой легитимации действующей власти со стороны значительного числа других государств. В настоящее время вопрос признания Абхазии и Южной Осетии в значительной степени определяется не интересами живущих в них народов, а «двойными политическими стандартами» ведущих мировых акторов – США и Евросоюза. В то время как интересы мирного разрешения конфликтов требуют четкого подтверждения всеми сторонами приверженности принципам ОБСЕ о мирном урегулировании споров и о неприменении силы [31].

При этом сами непризнанные государства достаточно активно взаимодействуют между собой в различных сферах общественной и политической реальности. Так, еще в 1992 году никем не признанные на тот момент государственные образования постсоветского пространства: Абхазия, Южная Осетия, Приднестровская Молдавская республика, Нагорно-Карабахская Республика, а кроме того бывшие территории Югославии – Сербская Краина и Республика Сербская, образовали Союз Непризнанных Государств. С течением времени, правда, сербские территории по разным причинам покинули данный Союз. Следующим важным этапом в оформлении международных связей непризнанных государств на пространстве бывшего СССР стал 2000 год, когда в Тирасполе был подписан договор о создании постоянно действующего координирующего органа – Совещания министров иностранных дел – и консультативного совета на уровне экспертов для подготовительной работы между встречами. По отношению к данной международной организации стали использоваться такие названия, как «Содружество непризнанных государств», или СНГ-2. Несмотря на скептические оценки данной инициативы как некоего «Союза маргиналов», в рамках СНГ-2 достаточно активно и успешно проходили встречи, на которых обсуждались проблемы существующего миропорядка и возможности его изменения в пользу новых мирополитических феноменов. В 2002 году члены данной структуры впервые заявили о желании создать военный блок. 2006 год стал третьим важным этапом: главы Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья на саммите в Сухуме дополнительно заключили и подписали:

· договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи;

· декларацию о создании Сообщества «За демократию и права народов» [32].

Тем самым непризнанные государства постсоветского пространства продемонстрировали устойчивость и твердость устремлений по обретению и признанию собственной государственности. Как было объявлено, целью Сообщества является завершение политико-правового оформления распада Союза ССР через признание правосубъектности Республики Абхазия, Приднестровской Молдавской Республики, Республики Южная Осетия. Стало очевидно, что интеграция может принимать иногда весьма неординарные и причудливые формы, т. к. потребность в ней весьма велика и, собственно говоря, свидетельствует о расширении адаптационного потенциала в рамках борьбы за выживание. Непризнанные государства также заявили о создании совместных миротворческих сил и о намерении поддерживать друг друга в случае вооруженной агрессии [33].

Образовавшиеся на постсоветском пространстве непризнанные государства с самого начала оказались на периферии мировой системы, т. к. не соответствовали сложившимся после окончания холодной войны правилам международной жизни. Пользуясь поддержкой со стороны России, данные территории превратились со временем в очередной объект противостояния России и западных держав, которые последовательно в течение последних 20 лет выдавливали Россию из постсоветского пространства путем создания «неблагоприятного пояса соседства». Политика расширения Евросоюза и НАТО в направлении российских границ только обострила отношения между Россией и ее западными «партнерами». Кроме того, в отличие от многих других примеров непризнанных государств, Абхазия, Южная Осетия и др. оказались весьма жизнеспособными и успешно справились с государственным строительством на своей территории в соответствии с современными демократическими процедурами.

Обострение ситуации с непризнанными государствами произошло в 2008 году, и здесь следует отметить два важных события: ситуация с Косово и война в Грузии. Так, признание независимости Косово западным сообществом фактически положило начало серьезной качественной трансформации системы международных отношений и международного порядка, сложившегося после Второй мировой войны. События в Грузии стали логичным следствием косовского прецедента. В результате августовская война 2008 года, получившая глобальный информационный резонанс, фактически подтолкнула Российскую Федерацию нарушить статус-кво, и 26 августа 2008 года РФ заявила о признании Абхазии и Южной Осетии. Прежде всего, это изменило статус самих республик - они перешли из разряда непризнанных в ряды частично признанных государств. В то же время следует обратить внимание на то обстоятельство, что «ни одна страна СНГ не последовала примеру России и не признала независимость Абхазии и Южной Осетии» [31, с. 67]. Данный факт доказывает «наличие консенсуса между странами Содружества, но консенсуса без России» [30, с. 42]. Говоря другими словами, интеграционные стратегии государств СНГ являются многовекторными и носят прагматичный характер. Однако Абхазию и Южную Осетию признали еще нескольких государств вне постсоветского пространства: Никарагуа, Венесуэла, Науру, а впоследствии – Тувалу. В январе 2015 года о признании Южной Осетии и Абхазии заявило непризнанное государство – Луганская Народная Республика. Однако большая часть мирового сообщества по-прежнему отказывается признавать данные государственные образования. Тем не менее, события 2008 года следует рассматривать как поворотный момент в развитии системы международных отношений в целом и подсистемы постсоветского пространства в частности: косовский случай породил серьезный исследовательский интерес к феномену непризнанных государств в целом, а война в Грузии привлекла внимание к феномену постсоветских непризнанных и частично признанных государств. Кроме того, для метрополий и западного сообщества стало очевидно, что политика изоляции и игнорирования данных республик на протяжении всего их существования фактически подтолкнули эти территории к России [34].

Оценивая дальнейшие перспективы развития государственности Южной Осетии и Абхазии, отметим, что несмотря на типологическое сходство, ситуация относительно будущего выбора пути Абхазией и Южной Осетии не так однозначна. Важно, например, отметить, что в Южной Осетии, в отличие от Абхазии, не было масштабных этнических чисток грузинского населения, и до августа 2008 года грузины проживали совместно с осетинами. Влияние России в Абхазии серьезно ограничено, в то время как ситуация в Южной Осетии выглядит совершенно иначе. Вариант присоединения к России рассматривается – и в Абхазии, и в Южной Осетии – как вполне вероятный, но при этом только для второй республики он является приоритетным. Данный вывод вполне логичен ввиду достаточно скромных экономических перспектив Южной Осетии. Восстановление и дальнейшее развитие республики во многом зависит от эффективности использования помощи, приходящей из России, поскольку собственных опорных отраслей экономики у Южной Осетии практически нет. Таким образом, в отличие от Абхазии, имеющей некогда развитую многоотраслевую экономику (в частности, курортный туризм) и возможности ее возобновления, Южная Осетия не обладает экономическим потенциалом независимого государства. Более того, абхазская государственность имеет более глубокие этнические корни, нашедшие отражение в социально-политической реальности в рамках национального проекта – построение независимого государства абхазов. В целом «абхазская политическая система является, безусловно, более зрелой, самостоятельной и устойчивой, чем юго-осетинская», что «усиливает предрасположенность Абхазии к независимости, а Южной Осетии – к вхождению в состав России» [29, с. 135].

Важно упомянуть также роль еще одного участника конфликта, характер будущих взаимоотношений с которым остается весьма неопределенным, но принципиальным – Грузии. Некоторые надежды на продуктивность диалога внушает осознание грузинской стороной того, что «грузино-абхазский и грузино-южноосетинский конфликты имеют собственную историю, корни, генезис, и даже если российский фактор вдруг исчезнет, то конфликты эти не урегулируются сами собой, немедленно и автоматически» [27, с. 135]. Отдавая дань роли российского фактора в данных конфликтах, директор Республиканского института в Тбилиси И. Л. Хаиндрава признает, что «все предыдущие грузинские руководители в большей или меньшей степени приложили руку к их углублению (или оказались несостоятельными в плане их предотвращении и/или урегулирования)» [28, с. 240]. Несомненно, появление проекта «Содействие диалогу Россия – Грузия», в котором принимают участие российские и грузинские эксперты, – правильный шаг к выстраиванию в будущем эффективного взаимодействия. Но при этом обе стороны признают, что проблема Абхазии и Южной Осетии остается не имеющей решения. Более того, грузинский эксперт утверждает, что «неурегулированные грузино-абхазский и грузино-южноосетинский конфликты представляют собой серьезное политическое и важнейшее эмоциональное (с грузинской стороны) препятствие на пути упорядочения грузинско-российских взаимоотношений». По мнению ряда экспертов, установление добрососедских отношений между Грузией и Россией позволит вплотную подойти к обсуждению конкретных политико-правовых моделей мирной реинтеграции непризнанных государств. В связи с этим весьма разумным представляется следование рекомендации экспертов с российской стороны – способствовать формированию условий для подключения к российско-грузинскому экспертному диалогу представителей Абхазии и Южной Осетии [26].

В любом случае политика России в отношении квазигосударств и государств-метрополий должна основываться на примате прагматического реализма. Однако очевидно, что в условиях современного украинского кризиса вероятность достичь каких-либо компромиссов с участием России по вопросам непризнанных государств весьма низка и даже маловероятна.

Таким образом, на современном этапе вопрос о правосубъектности непризнанных государств переходит в более широкое предметное поле, затрагивающее не только юридические, но также и социокультурные, геополитические и военно-стратегические аспекты.