Подающие уличным попрошайкам.

Люди, сующие деньги уличным попрошайкам, противны мне понескольким причинам. Во-первых, они поощряют таким образом тех,кто вполне бы мог найти и более приличный способ пропитанияи перестал бы портить городской пейзаж. Во-вторых, они продлеваюттаким образом существование тех, кто ни на что большее не способен,и это ведет к существованию в городе источников заразы—хотя быпотому что деньги, которые для всех общие, проходят через грязныеконечности существ, склонных ковыряться в отходах и не склонныхпользоваться мылом. В-третьих, они ищут слишком легкого способаподрасти в своих глазах, а впоследствии попасть в рай.

Благотворители.

Они носятся с сиротками, старикашками, раковыми больными,наркоманами, бродягами, калеками, психически ненормальными ипрочими неполноценными—способствуя увеличению доли дегенератовв этом несчастном обществе. Многие из благотворителей являются,по-видимому, просто латентными некрофилами—извращенцами,которые получают удовольствие от вида дерьма, разложения, смерти.Что касается сироток, то в мирное время это редко оказываютсядети погибших героев или просто нормальных людей, которым неповезло. Чаще всего это отпрыски вырожденцев, склеивших ластыраньше времени (по причине беспечности, чрезмерной агрессивностиили тяги к самоубийству), или подкинувших своих чад обществу попричине недоразвитости своих родительских инстинктов, или простолишенных родительских прав. У этих детишек, как правило, дурнаянаследственность, и повзрослев, большинство из них проявитсклонности своих папашек и мамашек: будет воровать, грабить,распространять венерические заболевания, колоть наркотики,сбивать на автомобилях прохожих и т. д. Пока этим чадам немноголет, они выглядят ангелочками и вполне способны умилить иразжалобить, но каждый второй из них—бомба замедленногодействия. Если верить газетам, около 30% выпускников детскихдомов приобретают судимость, около 50% обитателей тюрем—сироты. Хотя воспитание в вашем обществе поставлено так жескверно, как почти все остальное, я не думаю, что дело только вих неправильном воспитании. * * * За всю жизнь мне доводилось лишь несколько раз доставать нождля самообороны. В эти несколько раз попадает случай, когда мнепришлось отбиваться от целой своры пьяных сирот. Они обитали напервом этаже того же общежития, которым Родина облагодетельство-вала и меня, и одно время завели привычку выставлять звуковую«колонку» своего магнитофона прямо в форточку, озвучивая такимобразом весь дом. Поскольку их дебильная музыка меня раздражала,я однажды постучал им в окно и предложил убрать с него аппара-туру. Они ответили мне так, как у них принято, после чего яя поступил так, как принято у меня: столкнул «колонку» с форточкиим в комнату. Вся подпитая компашка бросилась расправляться сомной. Умереть или стать убийцей именно в тот день не входило вмои планы, поэтому я несколько перенервничал. Я махал ножом иотступал вверх по лестнице. Часть сироток побежала за ножиком,а часть в обход, чтобы напасть на меня сзади. Вмешался однорукийвахтер-азербайджанец, и это поспособствовало утихомириваниюдетишек, поскольку он оказался ненужным свидетелем и к тому жемог вызвать милицию. Я сильно зауважал азербайджанца, и это еговмешательство всегда будет мною учитываться во всяких моихрассуждениях по национальному вопросу и так далее. А если небудет, то это будет неправильно.Кстати, сиротки, когда им исполнилось по 18 лет, получилибесплатные квартиры и посмеялись надо мной, а я еще года четыречалился в этой тараканистой общаге, размышляя о природегуманизма, а потом изощрялся в поисках денег, когда, наконец,изволили допустить к жилищному строительству и меня. * * * Я не призываю к поголовной ликвидации сироток (хотя кое-когоиз них общество—после долгих розысков, перестрелок, погонь исудебных процессов—все-таки ликвидирует позже). Конечно, разна раз не приходится. Впрочем, делайте что хотите, только не замой счет.С сиротками еще куда ни шло (верю, что некоторые из них могутвырасти хорошими людьми—если не попадут под деструктивноевлияние вашего общества, конечно), но возня с сопливымистарикашками это и вовсе абсурд. Большинство маразматиков,оставшихся без присмотра, это те, кого бросили их собственныедети, и те, кто не захотел сгореть на работе или погибнуть в бою.Благотворительность раздражает меня не столько своейабсурдностью, столько тем, что ради нее стремятся сосать средстваиз меня. Меня—здорового и способного—не просто игнорируют,когда заходит речь об элементарной поддержке, но еще и заставляютоплачивать содержание всей этой толпы вырожденцев: вонючихстрадальцев и тех, кто продлевает их агонию и этим кормится.Общество, в котором моральный идеал выражается не в мыслителе и не в воине, а в какой-нибудь сраной «матери Терезе», которая ине рожала-то поди ни разу (впрочем, правильно делала), -- этообщество дураков и дегенератов, удел которого вымирать.

Неравнодушные.

Меня немало раздражают разные Бруно Ясенские—все эти нерав-нодушные, по вине которых не совершается ни одно преступление.Сами они ничего существенно полезного сделать не в состоянии,а только высматривают вокруг, не собирается ли кто разбить яйца,чтобы сделать яичницу. Их заповедь: не разбий! Даже если кто-топытается не то чтобы разбить, а так, слегка тронуть их бесценныеяйца, сразу же раздаются предостерегающие вопли двух-трех Бруно.Когда какой-нибудь здравомыслящий человек намеревается, кпримеру, дать по морде негодяю, показывающему его ребенку грязныекартинки, Бруно Ясенские повисают у него на руках и кричат, чтоэтот негодяй ведь тоже чей-то ребенок; что не исчерпаны ещемягкие меры воздействия и что мир устал от насилия. Всех Бруноочень огорчает, что другие не желают страдать, рисковать и темболее умирать за любимые этими Бруно идеалы. Все Бруно такуверены в идеальности своих идеалов, что не способны понять, чтоу других людей могут быть какие-то другие идеалы, и что некоторыедругие люди готовы страдать, рисковать и даже умирать за идеалы,но только за собственные.Что до меня, то я считаю, что если где-то кого-то грызут, тозачастую это выродки теснят других выродков (в результате чеготем и другим выродкам становится некогда доставать нормальныхлюдей, а если к тому же случаются жертвы с одной или с обеихконфликтующих сторон, то суммарное количество выродковсокращается, что вовсе не плохо!). Конечно, иногда случается, чтовыродки теснят хороших людей, но вступающиеся за этих людей—зачастую тоже выродки (которые наживаются на чужих проблемах) илидураки (которые на подхвате у выродков).Никаких аргументов у всяких Бруно Ясенских в обоснование своейпозиции нет—кроме известного пафосного высказывания самого первого Бруно Ясенского. И еще чего-то из Достоевского про сле-зинку ребенка: если что-то там вызовет хотя бы одну слезинку у одного ребенка, это что-то делать нельзя никак. Достоевскому—отцу трех детей—городить такую ахинею должно было быть простостыдно: все нормальные маленькие дети пускают слезы по несколькораз в день, особенно девочки. Для них это физиологическаяпотребность и способ заявлять миру о себе (как для меня—мояехидная писанина). Кстати, я ведь не знаю, из какого контекставырваны слова Достоевского, так что он может быть и вовсе ни при чем.В общем, всякий раз, когда прорезается голос у очередного БруноЯсенского, мне хочется проявить неравнодушие и прихлопнуть этогопровокатора и абсурдизатора, пока общественный вред от егословесной вони не достиг значительных размеров. Может, я и немизантроп вовсе?

Не знающие, как НАДО.

А бойся единственно только того,Кто скажет: «Я знаю, как надо!А. ГаличОдин замороченный интеллигент неумно высказался, а другимпонравилось, и все дружно затявкали: те, кто думают, что знают,как надо, -- главные сволочи; презирай их, гони их; мы,«незнающие», -- несравненно лучше их: мы гордимся тем, что незнаем, как надо; мы и знать не хотим, как надо (потому что еслизахотим, то сможем ведь нечаянно и узнать); мы—самые мудрые,самые добрые, самые справедливые и вообще самые ценные человеки;а эти «знающие»—в лучшем случае дураки, а то и подлецы вовсе;от них всё мировое зло и томленье духа.Конечно, скептицизм полезен и сомнения—благо. Конечно,сознаваемое незнание лучше добросовестного заблуждения. Но когдана «знающих» ополчаются на политическом поприще, то обычно непотому, что самоотверженно стремятся предотвратить в зародышеочередной разгул бессмысленного массового насилия, а потому чтоиспытывают страх, когда надо перейти от слов к делу, и/илизавидуют чужой способности четко ставить задачи и/или не хотятоказаться отодвинутыми далеко в сторону из-за своей бесполезностии/или опасаются быть названными в числе виновников скверногоположения дел и/или при таком положении дел хорошо себячувствуют. Можно по-разному «знать»: быть абсолютно увереннымв своей правоте или оставлять достаточное место для сомненийи корректировок. Но отважные борцы со «знающими» не делаютразличий. Им не хочется упускать ни одного повода пережитьпленительное чувство своего нравственного превосходства. Этодуховные родственники неравнодушных Бруно Ясенских. Нередко этоодни и те же личности. Если у них есть какой-то собственныйпроект, то все, кто его не принимают, -- подлецы-равнодушные.А если у них нет собственного проекта, то все, у кого он есть,-- подлецы-знающие. Самые буйные из героев-незнающих могутнабрасываться одновременно и на подлецов-знающих, и наподлецов-равнодушных: на последних—за то, что те не желаютнабрасываться вместе с ними на подлецов-знающих. * * * Из десяти спасателей человечества девять—нравственные уродыили дураки, но из этого не следует, что не надо пробовать спасать человечество. Из десяти писателей девять—графоманы, имитаторы,деструкторы, но из этого не следует, что литераторство—низкоеи вредное занятие. Как и из того, что из десяти ученых девять—псевдоученые или профессионально изощренные глупцы, не следует,что порочна научная работа вообще.

Антисемиты.

Я не еврей и никогда им не был, но махровые антисемиты вызывают у меня неприятие. Я сам в ранней молодости был довольно большимантисемитом, поскольку среди моих товарищей это считалось самособой разумеющимся. Потом, по мере развития во мне стремленияпоступать правильно, я перестал им быть, потом—начитавшисьГригория Климова и Генри Форда—снова начал валить всё наевреев, но к настоящему времени уже, вроде бы, покончил с этимнавсегда. Причина охлаждения моего чувства к евреям не только втом, что все народы теперь противны мне почти в одинаковойстепени. Скорее, наоборот, одна из причин того, что они мнепротивны, -- это их падкость на такие примитивные идеологии, какантисемитизм. Мне затруднительно определить, от кого я устал больше—отковарных иудеев или от глупых юдофобов. Конечно, я и сам как бывший матерый антисемит могу запросто доказать, что почти все зло в мире—от евреев. Но я не менее убедительно могу доказать, что евреи грешили не больше, чем многие другие, а то и вовсеявляются благодетелями человечества.Всякое в целом полезное общественное движение, имевшее глупость примешать антисемитизм к своей идеологии, дискредитирует свойподход, отталкивает от себя людей, стремящихся к справедливости.А ведь я еще надеюсь породить общественное движение—и притомне какое-нибудь там мелкое шевеление в мозгах.По мнению ортодоксальных антисемитов, евреям присущи такие отвратительные качества, как лживость, извращенность, деструктив-ность, алчность, пренебрежение жизнями людей другой крови,стремление покорять и эксплуатировать другие народы, в творчестве-- склонность паразитировать на чужих достижениях. Но в каждомнароде существует собственная довольно многочисленная категориялюдей, обладающих такими же особенностями, причем именно эти людилезут на первые роли во всех делах. Мерзавцев—намного больше,чем евреев. Не мною отмечено, что на евреев-эксплуататоровополчаются, среди прочего (а иногда и в первую очередь), те, ктонепрочь занять их место. Если каким-то образом убрать плохихевреев, новыми плохими евреями станут эти их нынешние враги.Вообще, каждому проще сделать другого виновным в своихнеприятностях, чем разбираться с собственными недостатками иошибками.Кроме того, я думаю, что если правильно устроить общество, плохим евреям в нем просто невозможно будет заниматься своимиплохими делами. Правда, антисемит на это скажет, что препятство-вать устроению такого общества будут в первую очередь плохие евреи. Я, кстати, сходу не могу ему что-либо на это ответить. Пусть евреи сами ищут возражения.Вас раздражает, что евреи «лезут», что редко встретишь евреясреди рабочих, но разве вы сами всегда делаете все, что надодля того, чтобы протолкнуть своих отпрысков повыше? Лишь тольков маленьком еврейчике промелькнет искра божья, все еврейскиеродственники и знакомые начинают ее усиленно раздувать:«Смотрите, какой красивый рисунок нарисовал наш Абраша!». Или: «У нашего Изи получился ну просто замечательный домик из кубиков!»У вас же отличившееся чадо вызывает главным образом досаду:«Лучше бы посуду помыл», «Лучше бы с хлопцами во дворе побегал».Я хорошо помню, как сокрушалась моя мамочка по поводу покупкимною какой-нибудь книги. Теперь у меня очень много книг, амамочку я даже в гости не жду—чтобы не портила мне нервовсвоими стонами возле моих книжных шкафов.Меня не столько раздражает, сколько потешает, когда евреевгрызут православные русские патриоты. Какую массу усилий онитратят, чтобы доказать, что Иисус Христос рожден не от еврейки ичто православие—не производное от иудаизма! Когда какой-нибудьэрудит и путаник, специалист по компиляциям, всю жизнь пудрившиймозги студентам, заводит очередную проповедь о зловредностииудеев, я с грустью думаю о том, что он сам для русских вреднеесотни любых иудеев, выловленных наугад на улице, и как было быполезно для русского народа отправить на рудники этого ученогокозла, чтобы он не смог больше вонять своими абсурднымиразмышлизмами (не столько в части еврейского вопроса, скольковообще) и дал бы, наконец, шанс мне и таким, как я, достучатьсядо массового сознания.Между прочим, по способности терпеть, приспосабливаться,ненавидеть и мстить я—самый что ни на есть еврей, причем дажебольший еврей, чем половина евреев по крови.И кстати, я сильно подозреваю, что главными виновниками бедствийРоссии являются вовсе не евреи, а чукчи: вместо того, чтобыпросвещаться самим и просвещать русский народ, а также возглавитьего и повести к «светлому будущему», они, сволочи, забились наКрайний Север, сидят по своим чумам и пьянствуют.А вообще говоря, больше всех меня раздражает мой собственныйнародец. Конечно, это обусловлено не его специфическимикачествами (почти каждое из которых мне, впрочем, отвратительносамо по себе), а тем, что мне приходится каждодневно среди неготолкаться. Когда я жил в Узбекистане, меня больше всех раздражалиузбеки, а когда болтался по Грузии—грузины. Под конец я простоне мог смотреть на них без омерзения. Я уверен, что если менякогда-нибудь занесет надолго в Германию, то сильнее всех осталь-ных я буду ненавидеть своих любимых немцев. * * * С евреями-негодяями можно вполне успешно бороться как снегодяями, а не как с евреями. Даже самые закорузлые антисемитыпризнают, что еврей и негодяй—это иногда не одно и то же. По-дозревать еврея в том, что он негодяй, -- ради Бога. Подозреватьнегодяя в том, что он еврей, -- на здоровье. Но негодяя надодушить именно как негодяя. Это легче и надежнее. Но, конечно,вполне возможно, что я ошибаюсь. * * * Но без евреев мне все-таки как-то спокойнее: что ни еврей, токакая-нибудь проблема для окружающих. Когда встречаешь беспроб-лемного еврея, бываешь чуть ли не счастлив и раз за разомсбиваешься на размышления о том, как порадовать и поддержать этого человека. Впрочем, затруднение с евреями обычно преодоле-вается очень легко: не нравятся—держись подальше. Найди тех, кто тебе нравится. А не найдешь—запишешься в мизантропы. Мизантропом вполне можно жить: я это уверенно подтверждаю своимличным опытом. * * * А вот еще подумалось: конечно, что ни еврей, то проблема, но ведь с неевреями то же самое! Но поскольку у юдофоба вниманиесосредоточено именно на евреях, то у него и возникает иллюзия, что проблемы в основном от евреев. С аналогичным успехом он мог бы переключиться на дураков, или на абсурдистов, или на содоми-тов, или на кого-то еще. Он также мог бы переключиться на всех сразу. Тогда бы я нашел с ним общий мизантропический язык! * * * Но по большому счету я, конечно же, по-прежнему юдофоб—а также русофоб, германофоб, америкофоб, белый расист, черныйрасист и человеконенавистник вообще. В каждой нации и в каждойрасе есть столько отталкивающего, что я озабочен лишь тем, какраспределить между ними свою ненависть со справедливой равномер-ностью. * * * Что касается единокровцев моих, белорусов, то сильнее всего онираздражают меня неумением красиво строить, неряшливостью, мелкойбережливостью, мерзким отношением к животным, отсутствием нацио-нальной гордости и манерой скулить по поводу своей тяжкой доли.Все эти качества взаимосвязаны и образуют как бы «белорусскийкомплекс».Самый типичный элемент белорусской народной жизни—сельскаяусадьба—угнетает своей примитивностью и грязью. Причины две.Во-первых войны: нет смысла строить основательно, если все равносожгут. Во-вторых, эксплуатация и, соответственно, нищета:захотел бы построить хорошо, так не хватит ни средств, ни сил.Мелкая бережливость белоруса проявляется в склонности накапли-вать всякий хлам и тащить к себе на двор и в дом что попало отовсюду. Не то чтобы он большой вор или рачительный хозяин, а так-- барахольщик. Барахло потом гниет под забором.Мой тесть был очень добрым и безобидным человеком, но дворовогопса держал на очень короткой цепи и едва кормил. Я глубокосострадал этому животному и как-то даже сводил его погулять.Бедный пес был шальной от радости, и я с трудом посадил его снована цепь. Я ничего не мог для него поделать: я едва справлялсяс собственными проблемами. Потом пес покусал тестя (я бы на месте пса покусал тоже). Потом тесть помер, а пса застрелили по просьбетещи как виноватого. А я больше к теще не езжу.Когда-то Белая Русь была региональной империей—Великимкняжеством литовским. Памяти в народе об этом нет—не столькопотому, что она искоренялась россиянами, сколько потому, чтонароду в этой империи жилось очень хреново, и ему по большомусчету было все равно, когда отечественных выродков-угнетателейсменяли пришлые. Некоторые наверняка даже радовались, что москалинакостыляли панам.Нынешние возрожденцы белорусскости любят писать о последнемкнязе Радзивилле—белорусской достопримечательности—чуть лине самом богатом человеке Европы. Ах, как он веселился, какобожала его мелкая шляхта! На самом же деле этот поганый выродок,имевший в руках огромные ресурсы и могший облагодетельствоватьРодину, просто мучил крестьян, транжирил средства и готовилраспад государства.По манере скулить белорусы переплюнут евреев с их «холакостом».Скулили по поводу «царскага прыгнету», «нядбання мовы», военныхпотерь. После Чернобыльской катастрофы стали скулить с утроеннойинтенсивностью и даже вышли на международный уровень. Длялюбителей скулежа эта катастрофа была как подарок судьбы.Скулежем кормились и делали карьеры. Так расскулились, так вошлив роль, что не было ни времени, ни желания задуматься о том,какова же на самом деле ситуация и как ее исправлять. Что касаетсяпоследствий чернобыльской катастрофы для Беларуси, то сведенияо них грешат такой же правдивостью, как и сведения о еврейском«холакосте».

Еврейские активисты.

Одной из самых весомых причин враждебного отношения к евреямявляются непоседливые еврейские личности, сделавшие своимпризванием и способом пропитания возрождение и поддержание«еврейской жизни». Они будоражат еврейскую совесть, ревнивонапоминают евреям и неевреям о том, что есть «еврейский вопрос».То они пристают к властям с требованием водрузить памятникеврейским жертвам нацизма, то клянчат деньги на изданиееврейского классика, который давно уже на хрен кому сдался,то возмущаются отсутствием всеобщего возмущения по поводунадругательства над какой-нибудь еврейской могилой, то лезутв массовую газету со статьей о еврействе и с жалобами наневнимание властей к нуждам еврействующих евреев. Иной еврей ивспоминает о своем еврействе только тогда, когда наталкиваетсяна возбужденную статью такого активиста. То ли этим сранымдеятелям невдомек, что основной этнос раздражается, когдарядом бъет шумным ключом чужая культурная жизнь, тогда как свояедва клеится, то ли они упиваются этим раздражением, потому чточем глубже национальная рознь, тем они востребованнее. Да ивообще, конфликт некоторым нужен, как воздух. Я сам почти такой,поэтому вполне их понимаю.

Патриоты.

Что у меня общего с евреями? У меня даже с самимсобой мало общего, и я должен бы совсем тихо, довольныйтем, что могу дышать, забиться в какой-нибудь угол.Ф. Кафка. «Дневник» (8 янв. 1914).Есть патриоты нескольких разновидностей. Во-первых, хорошоустроившиеся личности, зарабатывающие патриотизмом на жизнь.Во-вторых, плохо устроившиеся личности, надеющиеся войти вчисло профессиональных патриотов. В-третьих, плохо устроившиесяличности, винящие иностранцев и инородцев в своих неприятностяхи/или вымещающие на них злобу. В-четвертых, невольники чести,запутавшиеся в понятиях добра и зла. В-пятых, любители подраться,которым почти все равно, какой для этого будет повод. Хорошо, чтоу этих патриотов есть хоть какие-то вздорные идеалы, а то ведь встречается еще одна, самая противная разновидность: такие, у которых единственная цель—примазаться к какому-нибудь «центру силы», а всякий идеологический хлам—не более чем инструмент и средство маскировки.Что я вижу, когда подхожу к прилавку с патриотической литера-турой? Почти сплошную бредятину—монархистскую, нацистскую, антисемитскую, коммунистическую, оккультную, православную, монархически-православно-антисемитскую. В любой из этих книжек примерно треть содержимого—тенденциозно истолкованные факты, еще треть—просто выдумки, выдаваемые за великие тайны и откро-вения свыше. Все это называется «духовным наследием», и с этим идейным мусором собираются строить великую Россию. Интересно, что эти патологические патриоты будут делать после того, как выкинут всех евреев и иностранцев, посадят на трон царя, настроят церквей, заставят сограждан напропалую зубрить Библию и постить-ся, вырастят патриотичных буржуев, выкинут Ленина из мавзолея, а житуха все равно так и не наладится—потому что по таким хреновым рецептам она никак наладиться не может ввиду истощения природных ресурсов и загрязнения окружающей среды? Наверное, они будут выискивать новых врагов (в число которых почти наверняка попаду и я). И/или будут еще больше усердствовать в изучении своей надуманной героической истории, в молитвах и постах и т. д.В глазах большинства всех этих русских патриотов Россия—окруженная порочными сволочными народами страна, вызывающая ихненависть из-за того, что тяготеет к единственно правильномупути. Россия почти только и делала, что сражалась за правду,за свободу, за благо человечества и проявляла великодушие ищедрость, а другие почти только и делали, что предавали и грабилиРоссию, мучили и убивали русских. Нашли бы когда-нибудь этипламенные русофилы силы и время посмотреть на Россию глазамидругих—своих прошлых и нынешних врагов: поляков, чехов,венгров, немцев, финнов, эстонцев, кавказцев и пр. Но кажется,этого им не дано. Зато они умеют отращивать бороды, выстаиватьцерковную службу с постным видом и переписывать из книжки вкнижку возбуждающие истории про Святую Русь и про коварныхжидовинов-кровососов. Сраные псевдоученые бездари! Они сами иесть главная проблема России.Знавал я одну большую патриотку. Все ее силы уходили наобщественную работу, на борьбу с «врагами России». В ее домесрань была еще хуже, чем у меня. Ребенок болтался сам по себе.Зарабатывала она гроши, да и те тратила на «благотворительность»и политическую литературу. Одевалась скверно, питалась всякойдрянью и выглядела лет на 10 старше, чем могла бы. Жертва пере-развитого чувства долга. Редкостно способный и честный человек, начитавшийся дурной литературы. Ради меня она могла пожертвоватьсобой, но могла меня же и убить из идейных соображений. Я непросто ценил ее мнения—я ее где-то даже обожал. Но и моеобожание не могло заслонить мне недостаток у нее чувства меры ипадкость на мистическое. Я подозревал, что она святая; к тому жес нею было нескучно, но доверить страну таким, как она—ни Божемой! Что до меня, то поскольку я—часть своей Родины, то иблагоустройство этой самой Родины я считаю нужным начинать ссебя. Если я не в состоянии сносно наладить даже собственнуюжизнь, к чему замахиваться на целую страну: порядка от меня вэтой стране будет не больше, чем в моем доме. Начинать с себя—честнее, потому что не покушаешься ни на чью свободу и самрасплачиваешься за свои ошибки.Кстати, я не против того, чтобы люди, не способные обустроитьдаже себя, бросались в патриотическом порыве под вражеские танки: от этого получается, можно сказать, двойная польза. Только слож-ность в том, что они не всегда различают, какие танки—вражес-кие, и даже под вражеские не всегда бросаются правильно.Мне от природы свойственен довольно сильный патриотическийинстинкт. Можно сказать, я был рожден патриотом. Правда, ненашлось страны, которая заслужила бы мои патриотические чувства.Моя любовь к стране, в которой я живу, всегда была почему-тобезответной. Стране всегда было не до меня, страна носиласьс разными выродками, большинству которых было на нее плеватьи большинство которых в принципе не было способно подарить Родинечто-то действительно нужное, а не кажущееся таковым. * * * От меня ждут самоотверженности: чтобы я жертвовал всем дляродной страны и вопреки всему, что она сделала (или чего несделала) для меня. Это было бы так благородно и так прекрасно.Может, я в конце концов и пойду в атаку с отчаянным криком «ЗаРодину!»—но только в случае, если рядом со мной будут сверкатьштыками все эти известные патриоты, большие начальники, владельцызаводов и банков, вожди нации, члены «дворянских собраний» ибородатые попы. А иначе—как у Маяковского:Вам, любящим баб да блюда,Жизнь отдавать в угоду—Лучше я в баре блядям будуПодавать ананасную воду! Родина там, где хорошо. Так еще древние римляне говорили. Мнене хорошо, значит, наверное, я живу не на Родине. Местноегосударство надежно позаботилось о том, чтобы я никуда не ездил,поэтому я не смог узнать, где моя Родина. * * * Ах, вы хотите, чтобы я любил вас несмотря ни на что! Но я немазохист. * * * Если говорить о «женском начале» России, то у нее скорееповадки спившейся бляди: лживость, неблагодарность, любовьк деньгам (и готовность пресмыкаться перед каждым, у кого ониесть), угробленные зачатки некоторых талантов, психопатичность,способность проявлять иногда великодушие—под настроение.А меня давно уже не тянет на истеричных блядей: мне хватаетбурных переживаний молодости, и хочется ровных отношений создравомыслящими людьми.Общество, которому такие, как я, нужны лишь в качестве дешевойрабочей силы, -- дерьмовое общество. Если бы я был евреем, яобъяснил бы всё юдофобией, но я ведь даже не похож на еврея. Еслибы я был иммигрантом, я бы довольствовался тем, что имею, и невозмущался. Но ведь я исконный, «тутэйший», у меня оба дедапогибли на войне, защищая это неблагодарное отечество. Это неговоря уже о прадедах, прапрадедах и так далее. Если они былитакого же темперамента, как я, -- а какими им еще быть—тов боевом строю воинов они наверняка всегда становились в первыйряд, в крайнем случае во второй.

Антифашисты.

Разумеется, я ненавижу не всех антифашистов подряд: я и сам,можно сказать, антифашист—при некоторых условиях (а такжеантилиберал, антикоммунист и т. п.). Я ненавижу лишь ту суетливуюшушеру, которая шипит всякий раз «фаш-ш-шист!» по моему адресу,лишь только я заявлю, что надо принимать меры против извращенцев,разболтанных и всяких прочих дегенератов. Одни из этихправозащитников шипят, потому что сами являются гомиками иабсурдистами, другие—чтобы испытать радость принадлежности кблагородной когорте борцов за человечность и приобрести подешевке билет в рай, третьи—потому что у них находится поводбезнаказанно кого-то оскорбить и тем самым разрядить своюагрессивность.

Антикоммунисты.

Коммунистов я ненавижу не более, чем очень многих из тех, ктотоже их ненавидит. Говно как говно: что те, что другие. Личноменя коммунисты не репрессировали, а только умеренно мучили,так что и я ненавижу их умеренно. Зато я сильно ненавижу техантикоммунистов, которые при коммунистическом режиме шустрилив коммунистической партии. Эти подлецы даже не считают нужнымкаяться и держат себя так, как будто всю жизнь только изнимались, что борьбой с порочной коммунистической идеей.