Протестантские проповедники.

Протестантских проповедников я не переношу на дух. Православныетоже абсурдизируют и без того дезориентированное население, нопротестантские—много навязчивее, так что можно говорить ужепросто о наглости: причем не только по отношению к людям, но ипо отношению к Богу. Они все время лезут к Господу со своимидерьмовыми заботами и подбивают других делать то же самое. Я неуверен, есть ли Бог, но если бы он существовал, было бы, на мойвзгляд, просто неприлично беспокоить его разной мелочью. Что доменя, то я молюсь только о своих детях. И никаких других просьб-- чтобы не докучать высшему существу своей ничтожной персоной.Молюсь на всякий случай: а вдруг Бог все-таки есть? А если Богаи нет, всё равно не исключено, что мои молитвы как-то отражаютсяна примыкающей ко мне части мира нужным образом. Вряд ли от них много толку, так ведь я и не особенно усердствую.Наживаясь на рядовых дураках в своих общинах, протестантскиепроповедники смело демонстрируют им, как хорошо живут те, ктоправильно служит Богу. Охмуряемым недоумкам они тычут в нос Библией с подчеркнутыми в ней местами и, нахально домысливаяЕвангелия, доказывают, как способствует успеху в делах вообщеи росту доходов в частности эта чудотворная вера в Христа.Недоумки, сбитые с толку проповедниками, без молитвы боятсядаже пристроиться на унитазе. На все проблемы у них единыйрецепт: Бог поможет, только не забывай молиться и платитьдесятину своей церкви. А если еще не помог, значит, недостаточномолишься или чем-то грешишь. Их мировоззрение сжимается досребника. Говорить с ними не о чем, ожидать от них чего-тозначительного нечего. Конечно, если бы не их неутолимоестремление нести свою веру в массы, их вполне можно было бы итерпеть: уж лучше пусть бормочут свои молитвы, чем воруют. А чтоподохнут раньше времени от своей глупости, так и хрен с ними: и без них есть кому обсирать планету.

Святоши.

Эти трусливые и мелочные засранцы хотят задешево попасть в рай-- отделавшись молитвами, постами и прочей подобной ерундой и непотратившись ни на одно действительно хорошее дело. Мало того,что они сбивают людей с толку и выдуривают у них деньги на всякиеглупости—они еще подкармливают всяких дегенератов, способствуяраспространению туберкулеза, дифтерии, вшей, глистов и прочеймерзости. Если они не рожают детей, то поступают очень правильно,потому что у них вряд ли получилось бы что-то не слишком дефек-тивтивное. В их присутствии мне всегда хочется сделать рожки ивыдать что-нибудь богохульное. От последнего удерживает тольконекоторое уважение к Христу. Бедный Христос! Большинство твоихрьяных последователей такие выродки, что лучше бы им вовсе непоявляться на свет. * * * Если нормальный человек делает доброе дело, то лишь для собственного удовольствия или с простым расчетом дождаться когда-нибудь ответной доброты. Не таков святоша: за свои сомнительные благодеяния он хочет не меньше чем вечной жизни на том свете в благодатных райских условиях, а также всякой удачи и Божьей помощи в своем бренном существовании на Земле.

Решатели кроссвордов.

Те, кто уже поняли мой стиль и мое отношение к человекам, моглибы написать нижеследующее вместо меня.Когда я вижу недоумка в возрасте, корпеющего над кроссвордом,мне, конечно же, хочется скомкать этот его кроссворд и засунутьему поглубже в рот. Меня раздражает не столько то, что этотобиженный Богом индивидуй прожигает время, которое должен был бырасходовать на размышления о смысле бытия, или на чтение хорошейкнижки, или хотя бы на отдых—чтобы сберечь силы для обществен-но-полезного труда—сколько то, что он при этом воображает себя интеллектуалом, причем чуть ли не равным мне.

Придурки, жующие жвачку.

Движение их челюстей всегда неприятно отвлекает меня, поэтомуя стараюсь устраиваться так, чтобы даже краем глаза не видетьих глупые физиономии. Я не могу не думать о том, что когда-то ихжевание заканчивается, мерзкое содержимое их ртов оказываетсякуда-нибудь прилепленным. Однажды я безнадежно измазал брюки вподобную мерзость, прилепленную каким-то дегенератом к низустолешницы, поэтому я просто мечтаю заловить какого-нибудьнегодяя в момент прилепления и прилепить его самого носом кстенке или к столешнице. В самом деле: почему бы мне нераскрепоститься и не дать выход своей натуре? Большинство из этихжующих выродков—хиляки и трусы, большинство окружающих—тоже. На суде, если такой состоится, я выдам всё, что думаю одегенератах, и меня конечно же сочтут сумасшедшим и отправят напару месяцев в психиатрическую больницу. А там всегда дефициткоек, так что долго держать не будут.

Особо порядочные люди.

Некоторые просто искрятся порядочностью, проявляя ее по всякомуповоду. Они как бы исполнены миссией нести порядочность в этотпораженный эгоизмом и подлостью мир, а среди прочего—выявлятьтаких, как я, рационалистов и циников и раскрывать общественностиглаза на нашу гнусную природу. Они заняты преимущественно тем, чтовысматривают вокруг, на кого бы обрушить свой праведный гнев. Этинесчастные психопаты, не нашедшие лучшего применения своейизбыточной энергии, кроме как бросаться на каждую ветрянуюмельницу, конечно, сильно меня раздражают. В их присутствиивсегда хочется отмочалить что-нибудь неприличное: выругатьсяматом, сбогохульствовать, толкнуть старушку, помочиться на клумбуи т. д. Скольких неплохих в общем людей эти сраные святошивогнали в грех своими идиотскими проповедями и постными рожами!Всем, кто хотят жить правильно, надо различать порядочность истремление насладиться сознанием своей порядочности. Первоерасполагает к сокрытию своих добрых дел и к готовности рискнутьсвоей репутацией (и не только ею) ради истины и справедливости.Второе толкает к разным показным действиям, как то: 1) шумноевыражение сочувствия жертвам какого-нибудь очередного большогоили малого бедствия; 2) шумное обличение действительно порядочныхлюдей, рискующих репутацией (и не только ею) ради истины исправедливости. Я думаю, эти невыносимые праведники уже таксильно достали Господа, что он списывает дополнительно одинбольшой грех каждому, кто задушит, зарежет или утопит в сортирекакого-нибудь святошу. * * * О недостатках того, что всякие сеятели добра объявили святым, высказываться никак нельзя. Если признано святым, значит, ужепрошло проверку. Но ведь не мою же! А их это не касается. Ониблюдут. Или блюдят? В общем, стоят на страже. Может, это «святое»и в самом деле представляет собой что-то довольно хорошее, нопоскольку разбираться запрещено, начинаешь обращать вниманиепрежде всего на дефекты. И зреешь для эмоционального взрыва. Если бы о недостатках «святого» было высказано своевременно,исчерпывающе и кратко, оно бы наверняка уцелело в качествеценности, пусть и не святой. Но после того, как долго затыкалирот и заставляли жить извилисто, очень трудно удержаться от того,чтобы не удариться в другую крайность—хотя бы из мести. * * * Безумству храбрых поем мы песню.М. ГорькийЭти люди вредны, среди прочего, тем, что подбивают наивнуюсовестливую молодежь на всякие жертвенные глупости. Молодежь,уверовавшая в страстные безответственные разглагольствованияо долге, чести, благородстве и т. п., лезет при случае на рожон,получает по голове, ломает себе жизнь, а то и вовсе расстается снею зазря. Они же, предводители армии добропорядочных дураков,вытирают после этого скупую слезу, говорят что-то о древесвободы, которое надо время от времени орошать чьей-то кровью,и продолжают свое «служение» с удвоенной силой, примеромсостоявшихся жертв попрекая жертвы потенциальные. Сами-то они впервую линию обычно не становятся—оправдываясь каким-нибудьгеморроем или тем, что должны беречь себя для идеологической ируководящей работы.Те же немногие из них, которые отваживаются стать в первуюлинию, похожи на обкурившихся рубак, вдохновенно машущих вокругсебя мечом. Если их удается подтолкнуть в нужную сторону, онимогут и поразить кое-кого из тех, кого следует. А если подтолкнутьне удастся, они наделают трупов в ваших же рядах.Большинство этих праведников—начитанные и вполне соображаю-щие люди, способные и на скепсис, и на творческое усилие, но ихмыслительная способность проявляется как-то мозаично: здесь—да, там—нет, как будто в подсознание им кто-то впрограм-мировал некоторые запреты, и как только затрагивается какая-то«защищенная» тема, способность к сомнению как бы отключается,и остаются лишь святые принципы и готовность перегрызтькому-нибудь за них глотку. Чтобы не уподобляться этим людям,нельзя отказываться от предположения, что их и действительнокто-то зомбирует: ведь порою случается и не такое. Или жесуществует своеобразный психический синдром (можно назвать его«принципизмом), причиной появления которого может быть даже ичто-то соматическое.Поскольку при господствующих юридических и психиатрическихпредставлениях о том, что терпимо, а что уже нет, посадить этихправедников за решетку или отправить в сумасшедший дом невозмож-но, единственный легальный способ нейтрализации их состоит,по-видимому, в том, чтобы выявлять всякое место, где они разво-рачивают свою агитацию, и начинать там энергичную контрагитацию-- выведение их на чистую воду. Если же указанные праведникиосновывают собственное средство массовой информации, надоизводить их судебным преследованием за всякое высказывание,похожее на клевету, оскорбление, разжигание какой-нибудь розни, а если этого окажется недостаточно, то либо прибегать к очисти-тельной силе огня, либо сидеть и ждать, когда в обществе случитсяочередная заварушка—бессмысленная и кровавая. * * * У людей есть потребность поклоняться—у кого более, у когоменее значительная. Она обусловлена, по видимому, инстинктомподчинения вожаку, потому что человек по происхождению—стадноеживотное. И вот люди мечутся в поисках тех, на кого можно вылитьсвое подобострастное обожание. Если это не начальник, не отец, нестарший брат, то какой-нибудь эстрадный кумир, или «властительдум», или мертвый герой, или—на крайний случай—Бог. Когдалюди находят «предмет» своего поклонения и истощают на нем свойинстинкт, им оказывается легко опускаться до плевания на другиепотенциальные «предметы». И тогда поклонник мертвого героябогохульствует, обожательница эстрадного кумира посылает подальшесобственного отца, а утонченный до мерзостности интеллигентобливает холодным презрением какого-нибудь начинающего великогочеловека. При этом всем им кажется, что они имеют серьезныерациональные основания для того, чтобы поступать так, как онипоступают. Они при случае даже выстраивают какие-то рассуждения в свое оправдание—более или менее длинные и заумные взависимости от образования и уровня психического развития. Насамом же деле имеет место всего лишь давление инстинкта на ихне вполне здравое сознание. Надо бы проще смотреть на вещи и неискать вычурных оснований для своей ущербной философии.Еще один механизм появления «великих людей» выглядит так. Есликакой-то индивидуум, желающий слыть порядочным, высказываетсяпротив кого-то критично или даже с ненавистью, он тут же дляравновесия стремится кого-то похвалить (и нередко выбирает дляэтой цели первого попавшегося) -- чтобы только не выглядетьмизантропом (нашел чего бояться!) или личностью с чрезмернымсамомнением. Поскольку в первых попавшихся оказываются обычноте, кого уже кто-то недавно похвалил в качестве первыхпопавшихся, репутация некоторых из этих первых попавшихсянадувается как мыльный пузырь. Когда пузырь становится огромным,почти ни у кого уже не остается сомнения, что эти случайнопопавшиеся попали совсем не случайно. Их недостатки уже толкуютсякак их своеобразные достоинства или как неизбежные следствиявеличия этих людей либо не замечаются совсем. Их скромныеположительные качества дофантазируются до неимоверности. Из серыхребят с душонками плебеев вдруг вырастают титаны, а там, глядишь,им и в самом деле удается раз-другой как-то особо громко шумнуть-- коль все на тебя смотрят, разинув рты.Аналогично случайному выбору «предметов» обожания, необходимоосуществляющемуся в соответствии с потребностью в поклонении,случайно выбираются и «предметы» ненависти. Из тысяч говнюковвыберут три-пять фигур и пилят их от души. Некоторые «предметы»ненависти являются традиционными—переходящими из поколения впоколение. Как только накопится дефицит ненависти, так на них иобрушиваются.

Меньшевики.

В 20-м веке здравая идея того, что большинство не всегда явля-ется правым, довольно широко распространилась (и соответственноизвратилась) среди интеллигенции. Всякое политическое меньшинствостало воображать себя избранным, лучшим, возвышающимся над неве-жеством и порочностью толпы. Пребывать в некоторых меньшинствахстало очень уютно: здесь тебе и широкое внимание, и почет, иденьги, которые можно делить на немногих. И не требуется нихрабрости, ни напряжения мысли: всё давно налажено. Иноеменьшинство озабочено не в последнюю очередь тем, чтобы—упасиБоже! -- не стать большинством: не оказаться перед очевиднойвозможностью реализации тех идей, обсасыванием которых онокормилось, не затеряться среди толпы, не делить деньги на большуюкомпанию. Всякое меньшинство воображает, что именно к немуотносится всё то, что говорили об избранности лучшие изфилософов. На самом же деле избранные—не меньшинства, аодиночки. Они сторонятся всяких много о себе воображающихменьшинств еще больше, чем толпы, потому что распознать иразоблачить порочность толпы довольно легко, а липкую неявнуюпорочность меньшинства, лезущего в избранные и изощряющегося внадрывной говорильне, -- очень трудно.

Дачники.

Их разговоры все время сбиваются на их дачные дела. Этолюди почти полностью потерянные для общества. Конечно, мнене жалко общества, но вместе с ним страдаю и я.Чтобы выбираться на свои проклятые дачи, они приобретаютиз-за границы подержанные автомобили и воняют ими на улицах,делая город еще менее пригодным для жизни.Эпизодически, после больших усилий в согнутом состоянии,у них случается радикулит, и тогда они морщатся и ползаютедва-едва или вовсе отлеживаются дома. Если они так любятсельскую жизнь, то и торчали бы где-нибудь в деревне, а немотались туда-сюда, сжигая топливо, изнашивая транспорт,отравляя окружающую среду и разбивая дороги.Все это можно было бы вытерпеть, но они имеют обыкновениетащить на свои дурацкие участки разный строительный материал исооружать там себе хибарки, сарайчики, заборчики, сортирчикии т. п., а это не только уродует сельский пейзаж, но такжесдерживает решение жилищной проблемы в стране, из-за чего личноя ну очень долго страдал, а прощать такие вещи я не имеюобыкновения.

Отличники.

Я помню, как вечный и безусловный отличник в нашей студенческойгруппе однажды стал серьезно «плавать» на экзамене. Ах, как он,бедняга, заволновался! Преподаватель полистал его безукоризненнуюзачетную книжку, пожурил, а потом поставил очередное «отлично».Какого выдающегося прохиндея ни возьми, почти навернякаокажется бывшим отличником. Причина главным образом в том, чтокогда учение заканчивается и приходит пора работать, выясняется,что никаких выдающихся результатов он показать не может, и из-заэтого у него случается душевный кризис и он пускается во всетяжкие, чтобы снова стать особенным.Что до меня, то последние годы в школе и пять страшных лет,проведенных в институте, я до сих пор вспоминаю с ужасом.Конспектирование лекций было для меня настоящей пыткой, не говоряуже об экзаменах. Сегодня одна только мысль о том, что где-то когда-то мне еще, может быть, придется сдавать какой-нибудь экзамен, способна испортить мне настроение.Вообще, существующая система массового образования ориентированана то, чтобы сделать человека безопасным маленьким колесиком вуродливом общественном механизме—вполне довольным собойисполнителем ничтожной и дурно оплачиваемой роли. Творческиенавыки и критическое мышление он должен проявлять лишь в оченьограниченных, указанных государством пределах (чтобы он, упасиБоже, не задумался о том, насколько неэффективно и несправедливосуществующее общественное устройство и насколько важно ради благанации регулярно обновлять социальную «верхушку»). Что же касаетсязнаний и навыков, нужных для занятия лучших мест во обществе, тоэти знания и навыки прививаются разве что отпрыскам больших папашв устных беседах и уж никак не через общедоступные книжки.

Правозащитники.

Во всяком обществе должна делаться некоторая «грязная работа»по очищению его от дефективного «человеческого материала». Невсегда ее делают правильно, но всегда заводится пара-тройкавыродков, которые начинают скулить с безопасного расстояния, чтопроявленная жестокость чрезмерна, что больной зуб надо было ещелечить, а не рвать. Эти добрячки за чужой счет, возможно, и былибы обществу некоторым образом полезны, если бы не их стремлениезарабатывать своим скулежем на жизнь.Они еще хуже тех пожизненных президентов и наглых чинуш, которых так страстно обличают в насилии над людьми. Те хоть что-то умеют делать и кое-как поддерживают государственный организм (обеспечивая тем самым и мое существование), эти же только истерично орут. Простым трудом они гнушаются или вовсе на него не способны.Все эти профессиональные борцы за права человека, кем бы онисебя ни воображали, на деле являются агентами влияния другихгосударств, в интересах которых подрывают какой ни естьобщественный строй своей родины. Они таскаются по посольствам,ездят на чужие деньги за границу рассказывать, какая хреноваяу них родина—как будто у тех, кому они плачутся, родинанамного лучше. Им непременно нужно быть на виду и страдатьпублично. Себе в убыток протестуют только те из них, кто еще несовсем попал в струю или кто не был принят в психбольницу толькопотому, что на всех нуждающихся в медицинской помощи не хватаетмест. Типичный борец за права человека—это пародия на ИисусаХриста. Видные правозащитники подбивают молодежь на глупые«подвиги», а сами отлично выходят сухими из воды. Они валяютдурака и осваивают американские и западноевропейские «гранты», а возбужденные ими молодые дурачки лезут на демонстрациях поддубинки, платят штрафы и садятся в тюрьму. Когда у свободыподобные приверженцы, начинаешь серьезно думать, а так ли уж онанужна.