Доктор филологических наук, профессор.

Абашева Марина Петровна

Доктор филологических наук, профессор.

Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет,

Пермский государственный научно-исследовательский университет .

ПОЭТИЧЕСКИЙ СУБЪЕКТ И РЕАЛЬНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ
В «РУССКОЙ ПОЭТИЧЕСКОЙ РЕЧИ».

 

В статье рассматривается модель коммуникации «автор-читатель»и категория поэтического субъекта в современных поэтических текстах. Антология «Русская поэтическая речь– 2016»,в условиях анонимности авторов,дает возможность выявить не персональные, зависящие от имени и репутации, но суммарные свойства обобщенного поэтического субъекта, являющего себя в антологии. При этом доказывается, что структура антологии включает инстанцию Автора. В статье ставится задача исследования как нарративных позиций автора и читателя в текстах, так ирецепции стихов со стороны реальных читателей антологии. Описаны установки, процедуры и некоторые результаты опыта экспериментального  изучения читательской рецепции стихов среди студентов ишкольников.

Ключевые слова: поэтический субъект,современная русская поэзия, лирический герой, автор и читатель, модернизм, постмодернизм, антология «Русская поэтическая речь», читательская рецепция.

 

Становясь Ты, человек становится Я.Мартин Бубер.

Поиск собственного « »

(133)

Это красноречивое название одного из текстов как нельзя лучше характеризует и характер поэтического субъекта антологии, и направление его поисков. Многозначительная пустота на месте воображаемого и диктуемого рифмой «Я» (ну, пусть «я» - с маленькой буквы) здесь говорит сама за себя. На месте «я» оказывается, собственно, ничто (непоэтическое слово «фигня»), однако область и границы поиска автор проговаривает вполне щедро.

 

Поиск собственного « »

Не рифмуется с вещами,

Хоть вытягивай клещами –

Получается фигня.

Вряд ли кто-нибудь прочтет

Геометрию мытарства,

Неевклидова пространства

Иррациональный счет.

Беспредметная тоска,

Как проекция из бездны,

Где предметы неуместны,

Наиболее близка

К настоящему.(133 - 134)

Здесь «я», ненайденное, обретается в пространствах потусторонних и неевклидовых. А когда субъект поэтической речи пытается определить его более концентрированно, оказывается, что оно не только не рифмуется с вещами, но вообще далеко от определенности и доступно, скорее, в отражениях. В текстах РПР огромное количество образов зеркала: «а зеркало блеснуло пустотой,/ не дрогнуло, не отразило лица» (170); «Даже зеркало пристально щурит глаза»(180). Такие образы порой разворачиваются в нарративы: «В зеркале сна Юнг увидел гну./ «Не дрейфь, – крикнул Фрейд, - /Это всего лишь нос»(386).Помнится, В. Ходасевич видел себя в зеркале: «Неужели вон тот – это я…», хотя «я» казалось ему «диким словом» («Перед зеркалом»). Сегодняшний автор – не видит, теряет: «В деревянном зеркале/круглое отражение/невидимого движения, /оборотного зрения»(410). «Я» как будто не имеет собственных очертаний:«Так и я, прислонясь к стене,/меняет цвет(132).Скорее, ловит себя в отражениях и тенях: «Пребывание тела в пространстве/ сродни бесприютности тени» (285).Человеческую сущность трудно найти в тенях отражений: «тени отбрасывают людей/люди избавляются от себя/а из этих себя высыпаются сущности» (342).

Примечательно, что пространство пребывания теней как тел и сущностей - виртуально. «Электронное тело пою» – отчасти иронически, но очень точно определяет современное состояние субъекта автор на странице 463. Поет, «огромив мир мощью электронного голоса». Реальность компьютерных технологий стала привычной и предстает в виде бытовых подробностей: везде «мерцают планшеты десятой «виндой»,/ Заряжены доктором Вебом. (99)», «постами чавкают соцсети» (44), и автор по ходу текста сообщает, как «хотела на Клаве набрать слово НЕ» (67)…

В природном же пространстве поэтическое «я» РПР вовсе не чувствует себя главным субъектом: «С точки зрения листа, /Чья под солнцем зреет сила, /Есть во мне одна черта: /Недостаток хлорофилла» (460). Мир вещей едва ли не равноправен человеку, и последний легко уступает место в стихах вполне химерическим субстанциям: почему-то в антологии много не только ангелов, бабочек-Психей, но даже русалок.

Человекздесь не велик, скромен. Одна подборка, например, целиком написана от лица вахтера, очень впечатлительного, но смиренного: «А мы, смиренные вахтеры,/Плюем в широкий потолок…» (456). Социальные типажи стали демократичнее, милиционер теперь далек от приговского, заметного  отовсюду знака абсолютной власти, он «сидит, неумолим и сер,с момента своего рожденья» (223). Расслабляться, впрочем, рано: «но во все стороны торчит/неумолимая дубинка» (224). Словом, сегодняшний герой готов «не проповедовать истины, не ревновать о вечном,/ Жить себе прохожим, насмешником, очевидцем» (469).

Впрочем, довольно. Согласимся с тем, что поэтический субъект современной русской поэтической речи отчасти шизоидный и расщепленный (как думают И. Смирнов и К. Корчагин[5]). Его функция – медиация между мирами (не только посюсторонними), он протеистичен и растворен в мире отражений. Его материальность явлена разве что в перформативности самой поэтической речи.

Характерен в этом смысле текст в главе 74 «Об этости и стихах», где строфы шесть раз начинаются рефреном «я бы хотел прочитать это стихотворение». Далее стихотворение словно бы пересказывается – то есть уже тем самым и читается. Примечательно, что первое из этих стихов-строф – как раз о субъективности: «я бы хотел прочитать это стихотворение/ потому что оно о субъективности/ распыленной, как прах погибшего героя…» (365).Субъект сам определяет себя распыленным, отказывая себе в цельности, - а «собирается» именно и только в акте чтения собственного текста.Если читатель не найдется – читателем станет автор.

Слышал голос в вышине» (535), или Где прятался автор.

Вантологии «Русская поэтическая речь – 2016» есть инстанция все ведающего Автора. Вообще кажется, что эта антология – не анонимная. В первом предисловии говорится, что антология – роман стихов, это действительно так, и у этого романа есть автор. Устройство антологии создает впечатление, что им является  Виталий Кальпиди.

Этому поэту давно уже тесны рамки отдельного стихотворения. Единицей мышления Кальпиди довольно скоро стала поэтическая книга: его «Пласты», «Мерцание», «Запахи стыда», «Ресницы» и др. были целостными художественными высказываниями. Далее Кальпиди выходит за рамки индивидуального творчества, становится  полководцем человечьей силы. Уральские поэты были им построены в несколько порядков-рядов-томов антологий уральской поэзии. Было создано довольно значительное поэтическое поле (тут военная терминология мешается с терминологией Пьера Бурдье): со своими иерархиями (даже специальным нормирующим кодексом поэта!) и солидным символическим капиталом[6]. Но капитал должен расти – и вот полем боя становится уже российская поэзия.

ЕслиДмитрий Кузьмин,второйсоставитель антологии, как будто держит дистанцию между собой и вверенными ему текстами,  то Кальпиди вступает на территорию авторских поэтических миров-подборок со своим собственным голосом: с ритмично появляющимися «джинглами». Последние призваны членить, разбивать – нормировать анонимную поэтическую речь. Но у этих джинглов – собственная, узнаваемая, авторская интонация, причемзаметная, поскольку джинглы являют собой вызывающе яркие афоризмы-максимы. Их немало (вероятно, общий  объем джинглов превышает объем поэтической подборки), и даже если они принципиально отстранены, не связаны с содержанием конкретной главы,  присутствием на одной странице со стихами имярек они уже вступают в диалог с этими стихами и неизменно программируют читательское восприятие.

Таким образом, антология анонимных авторов скрепляется – и кажется, что режиссируется – легко угадываемым Автором.Если поэтический субъект отдельной подборки как нарративная инстанция взаимодействует с неким воображаемым читателем своих текстов, то автор идеи антологии обращается к идеальному читателю, воспринимающему общий замысел проекта.

В романе Андрея Битова «Пушкинский дом», помнится, повествователь счел нужным указать на «сундук, в котором прятался автор», дабы уйти от инстанции всеведущего Автора. В случае РПР сундук, кажется, не понадобился. Разве что в нем спрятался другой составитель – Дмитрий Кузьмин. У него иной взгляд на роль субъекта поэтической деятельности.  Если Кальпиди воспроизводит модернистскую концепцию поэта, то Кузмин – постмодернистскую, и в этом смысле антология репрезентативно (хотя, возможно, и неравномерно) представляет современную поэтическую ситуацию.

Поэт,– не что иное, как способ группировки текстов, напомнил нам Дмитрий Кузьмин идею Мишеля Фуко (11).Единицей поэзии составитель называет авторский голос (подборку). Эксперимент антологии, по его мнению,  состоит в том, может ли читатель распознать не конкретное имя, но своеобычность интонации поэта: «на практике для большинства читателей вопрос: «после РПР-2016 распознаю ли я его, встретив в другом месте»?(13).То есть Кузьмин проблематизирует как будто очевидный факт:существует ли авторская индивидуальность вообще, не исчезнет ли автор? Подобно следу на песке, как предсказал уже участь самой субъекта в новейшее время тот же Мишель Фуко.Его «Слова и вещи» (1966) заканчиваются памятным пассажем: «человек — это изобретение недавнее<…> Среди всех перемен, влиявших на знание вещей, на знание их порядка, тождеств, различий, признаков, равенств, слов, среди всех эпизодов глубинной истории Тождественного, лишь один период, который начался полтора века назад и, быть может, уже скоро закончится, явил образ человека. И это не было избавлением от давнего неспокойства, переходом от тысячелетий заботы к ослепительной ясности сознания, подступом к объективности того, что так долго было достоянием веры или философии, — это просто было следствием изменений основных установок знания<…>. Если эти установки исчезнут так же, как они возникли, если какое-нибудь событие (возможность которого мы можем лишь предвидеть, не зная пока ни его формы, ни облика) разрушит их, как разрушилась на исходе XVII в. почва классического мышления, тогда — в этом можно поручиться — человек изгладится, как лицо, нарисованное на прибрежном песке»[7] (61, с. 398).

Как показывает анализ «Антологии анонимных текстов», автор не умер. Но поэтический субъект, кажется, вполне может раствориться в окружающем бытии. Отказ от имен в этом смысле – жест показательный и даже опасный. Воплощение языка поэзии в гуле поэтической речи не свидетельствует ли о конце поэзии?

Что ждет поэзию в будущем? Слияние с электронным телом? Сближение с иными видами искусств (например, с перфомансом?) Прозаизация? Соединение с наукой? Предсказать невозможно. Пока остается уповать на то, что у поэзии есть читатель. (И, что немаловажно, издатель – такой, как Марина Волкова). Каков читатель будущий – возможно, засвидетельствуют исследования начинающих филологов, их результаты изложены работах,  следующих за этой.Ведь как раз с изучением второго субъекта поэтического диалога – читателя – дела в критике и литературоведении обстоят значительно сложней. Критики либо констатируют отсутствие читателя вовсе, либо отказывают читателю в способности понимания, адекватной современному тексту[8]. Изучение реальной читательской рецепции проводится крайне редко. Поэтому проект, предисловие к которому вы сейчас читаете, призван к заполнению подобных лакун самым простым и доступным способом: читательского анкетирования, проведенного читателями же антологии РПР.

Куриленко М.В.

Магистрант филологического факультета Пермского государственного

гуманитарно-педагогического университета,
кафедра новейшей русской литературы

Автор глазами читателя.
(Студенты читают антологию «Русская поэтическая речь - 2016»).

В статье приводятся результаты анкетирования среди студентов ПГГПУ на предмет интерпретации одного из стихотворений, содержащихся в РПР. Раскрывается специфика восприятия текста современным читателем.

Ключевые слова: автор, читатель, эксперимент, Русская поэтическая речь.

 

Чем по своей сути является «Антология анонимных текстов «Русская поэтическая речь»? Это игра. Об этом говорят не только редакторы проекта, но и те, кто просто знаком с антологией. Мы же можем сравнить это с необычным экспериментом: "ведущий" (условно назовем его так) приводит тебя в темную комнату, усаживает на стул, и к тебе по очереди подходят авторы и читают свои стихотворения. Однако, твоя проблема (как реципиента) заключается в том, что ты не можешь уловить, чем различаются их голоса, при этом ты понимаешь, что читают тебе разные люди. Ты пытаешься уловить единый «голос» РПР, но, увы ... вряд ли это возможно. Интересна роль «ведущего» в этой «игре». По сути, он стоит и наблюдает за вами со стороны. Как вы это воспринимаете? Нравится вам или нет?

Чтобы понять, как чувствует себя «сидящий на стуле» – читатель, мы провели анкетирование среди студентов ПГГПУ, в котором приняли участие 34 студента (включая все курсы бакалавриата и магистратуры).

Прочтя всю РПР практически на одном дыхании, невольно приходишь к выводу о том, что наиболее живыми, энергичными являются стихотворения из первой главы. Именно в 1 главе мы видим наиболее яркого лирического героя (в остальных главах герой, как правило, он довольно неопределенный и расплывчатый). Так, долго не думая, мы взяли самое первое стихотворение в РПР (цитируем ниже) и предложили ответить на некоторые вопросы. 

 

Пыль во рту летящей птицы.

Круглый лёд в зобу леща.

Прошуршали наши лица,

как тряпички трепеща.

То сама себя капризней

(слаще лытки мотылька),

то, в отличие от жизни,

смерть по-прежнему легка,

но не так великолепна,

как над нею облака...

Слеплен хлеб. Судьба ослепла.

И смола – из молока.

И покуда в рай капустный

наших деток прячем мы,

«Это вкусно, это вкусно», –

воют волки тёплой тьмы[9].

 

Объединить все результаты оказалось довольно сложно. Так как каждый студент абсолютно по-своему понял стихотворение.

Первый вопрос был совсем простым: «От чьего лица написано стихотворение? Кто с нами говорит?». Для многих рассказчиком стал просто автор, для некоторых «мы», «безличное существо», «бог», «сверхсущество», «дерево» и даже «старость или уже уходящая жизнь». Каждый их респондентов оказался прав. Если вчитаться в стихотворение, мы увидим всех вышеперечисленных рассказчиков.

Когда студентам предстояло назвать «лицо», 15 человек категорично решили, что это лирический герой, 11 человек – поэтический субъект, 6 – автор, остальные либо затруднились ответить, либо сказали: «все сразу».

Стоит уточнить каждую из категорий.

Большинство студентов решили, что в тексте присутствует именно лирический герой. Кто же он? Лирический герой наделен особенными и неповторимыми чертами личности, у него своя судьба и свое прошлое и настоящее. Лирический герой не всегда человек. Им может быть и часть природы, сама природа и т.д. Главное, лирический герой это лишь способ выражения сознания / подсознания автора, а не биографический автор. Опираясь на идеи Ю.Н. Тынянова, Л.Я. Гинзбург пишет: лирический герой – это «единство личности, не только стоящей за текстом, но и наделенной сюжетной характеристикой, которую все же не следует отождествлять с характером », это «не только субъект, но и объект произведения»[10].

Одиннадцать человек видят поэтического субъекта в данном тексте. Поэтический или лирический, субъект – это выражение авторского «Я», «призма авторского сознания» по Л. Гинзбург. Это нечто больше, нежели лирический герой. Это автор – герой. На наш взгляд, в таком случае мы можем увидеть более личные, более интимные отношения автора с текстом.

Нужно отметить, что в литературоведении есть четкая граница между автором биографическим и автором в художественном произведении. Интересно, что все шесть респондентов, назвавших «главным лицом» стихотворения автора, затруднились разделить биографического и внутритекстового автора. Большинство сказали, что он неразделим в данной ситуации. Н.Д. Тамарченко справедливо заметил: «при всех принципиальных различиях между двумя основными значениями термина (автор как реальное лицо и автор как субъект эстетической деятельности) они часто не различаются, поскольку необходимость объяснить произведение и его смысл  рассматривается как повод для поисков источников того и другого в психологии и биографии его создателя»[11].

Можно сделать вывод о том, что не все студенты могут найти все эти три категории в тексте. Скорее всего, это связано с психологией. Кто-то желает увидеть автора в произведении, возможно, соединяясь с ним, кто-то пытается войти в положение автора и выделяет субъекта, а кто-то, определяя лирического героя, четко разграничивает эти две личности.

Интересно сложилась ситуация с определением пола автора.
Восемнадцать человек решили, что это мужчина, прокомментировав это так: «мужчинам свойственно чувствовать себя богом»; «в этом тексте мужское мышление»; «учитывая некоторые обороты и общую жуть». Десять человек сказали, что это женщина: «Тема, касающаяся детей в младенчестве, - не мужская тема»; «потому что говорит, что мы прячем детей (мы как матери)». Остальные не смогли определиться.

Возраст автора для читателей варьировался от 15 до 90. Возможно, некоторые респонденты (бессознательно) «приближали» к себе стихотворение, сравнивая себя с автором. Многие через определение возраста автора анализировали текст: «Примерно 60, если у него есть дети и он думает, что смерть легче его тяжелой жизни, что его судьба уже "ослепла"»; «много символики конца жизни» отмечает еще один студент; другому кажется, что автор ориентируется на советскую поэзию. Те, кто считает автора молодым (20 – 30 лет), приводят следующие доказательства: «пессимистичный, но воодушевленный взгляд, мысли, также интересные и изящные образы»; «у стихотворения нет определенной логики, часто теряется и смысловая связь», несколько студентов отметили некоторую наивность текста. Четыре студента отметили, что автором стихотворения является женщина средних лет, «возможно с морщинами», которая очень хочет иметь детей. Кто-то даже решил, что у автора кризис среднего возраста.

Самой интересной стала та часть анкеты, где студентам было предложено описать портрет автора. Выделим общие черты: мудрый, одинокий, думающий, растерянный, очень эмоциональный. Что касается внешнего облика, то нашим студентам автор представился не только «красивой женщиной с красивым голосом», довольно умной, одинокой небогатой 40-летней женщиной, склонной к суициду, но и «широкоплечим лидером», «взъерошенным, взволнованным… Не модно одетый, одежда темная. Странные глаза», «фанатом Маяковского и футуристов», «голубоглазым, высоким мужчиной с выразительными чертами лица и густыми бровями». Стоит отдельно отметить следующий ответ: «представляется образ какого-то времени, который и представляют говорящие люди: они молоды, но умны, считают, что видят истину жизни и это, возможно, вдохновляет их, ведет на пути жизни». Только один реципиент описал не автора, не конкретный образ, а абстрактное понятие, нечто «нетелесное», воплощение этого понятия во множестве лиц. Этот читатель не останавливается на образе автора, он заглядывает дальше, будто за текст и видит «образ времени». Уточнив у этого студента, что же он имел в виду, неужели для него не стоит автор за этим текстом, мы получили ответ: «Да, это так. Я не вижу конкретного человека, который мог бы написать такое… Это нечто сильное и неопределимое…».

Подытожим. Автор и читатель оказались очень тесно связанными. Никого из опрошенных это стихотворение не оставило равнодушным. Вот еще некоторые суждения студентов о тексте: «читать немного грустно, но лирический герой не боится смерти, поэтому и тебе не страшно читать»; «очень вкусное и легкое стихотворение»; «приятные рифмы и строки»; «хочется читать еще»; «не хочется стареть»; «скомканный, спотыкающийся текст… какое-то не доработанное, недосказанное, не выпуклое, от этого не понятное»; «нет логики, стройности произведения»; «аллитерация позволяет явно и ясно увидеть происходящее; последние строки, почему же это?, наводят страх, ужас».

В ответах студентов выделяем семы жизни и смерти, радости и ужаса, удовольствия и страха. При интервьюировании отдельных реципиентов мы четко поняли: многие действительно приближают стихотворение к себе, к своему пережитому опыту, к своим «размышлениям о жизни и смерти». К слову, только двое из студентов обратили внимание на форму. Остальные же акцентировали на содержании. Задав студентам-филологам дополнительный вопрос: «Как вы читали этот текст? Как филолог или как читатель?», мы получили ответ: «Как читатели».

В шестнадцати поэтических строчках студенты увидели множество разнообразных смыслов, задумались, как говорят, о жизни и смерти, о бытии. Очень выделяется следующий ответ: «Автор препарирует, вскрывает этот мир как лягушку. Вытягивает самые необычайные жилки из этого мира».

Для читателей автор вовсе не умирает (как у Барта[12]), он перемещается в самого читателя и теперь живет там. Возможно, читатель «поселил автора в себе» уже с первых строк стихотворения. К слову, несколько человек признались, что «после прочтения текста он прорастает в тебя… это страшно и странно», еще один ответ: «я принял это стихотворение, впустил его в свою душу, не смотря на то, что оно меня несколько пугает».

Нам видится в этом состоявшийся акт коммуникации, очень живое общение автора и читателя.

Терминология категории «читатель» в литературоведении многообразна. Используются такие определения, как реальный читатель, адресат, гипотетический читатель (М. Науман), образ аудитории (Ю.М. Лотман), нададресат, слушатель, созерцатель, читатель (М.М. Бахтин). Особую популярность получил термин «воображаемый читатель», введенный в практику А.А. Белецким. В западном литературоведении фиксируются такие понятия, как абстрактный читатель (В. Шмид), образцовый читатель (У. Эко), архичитатель (М. Риффатер), имплицитный читатель (В. Изер), информированный читатель (С. Фиш), воображаемый читатель (Э. Вулф). Н.Д. Тамарченко в своем учебнике по теории литературы выделяет читателя исторически-реального, конкретного и «образ читателя, то есть определенный персонаж, созданный автором и существующий внутри произведения»[13]. Для поэтики очень важно третье значение: «Читатель также субъект сотворческой деятельности, “запрограммированный” автором»¹³. [14]

По результатам анкетирования и частичного интервьюирования нам видится читатель как соавтор произведения, носитель «формирующей активности» по М.М. Бахтину. В этом случае просто текст, написанный автором и напечатанный на бумаге, это, по сути, и не произведение вовсе[15]. Закончить  процесс призван читатель. Но не один и не десять, а сотни и тысячи читателей, постоянно интерпретирующих и воссоздающих произведение снова и снова. Смысл произведения, как писал Барт, «требует множественности сознаний», «актуализироваться он может, лишь соприкоснувшись с другим (чужим) смыслом, хотя бы с вопросом во внутренней речи понимающего»¹⁴. 

Многие современные литературоведы смотрят на читателя как на уникальный внутритекстовый феномен и как на инструмент филологического анализа. А это значит, что роль читателя очень возросла в последнее время. К тому же, читатель стал обязательной частью литературного процесса. Мы можем предположить, что и создатели РПР в новой антологии делают ставку не только на анонимность написанных текстов, но и на потенциального читателя.

 

 

В пятых классах)

В статье приводятся итоги анкетирования среди учащихся пятых классов, проведенного не столько с целью интерпретации одного из стихотворений, содержащихся в РПР,со стороны «наивного читателя», сколько с наменением выявить особенности прочтения детьми современных текстов.

Ключевые слова: эксперимент, средняя школа, пятиклассники, детское восприятие, автор и читатель, Русская поэтическая речь.

 

Поскольку идея проекта РПР – создание сборника анонимных текстов и их репрезентация без указания авторства – нет предварительного читательского восприятия автора  перед прочтением стихотворения. Поэтому эксперимент, проведенный в пермских школах с учениками 5-х классов, становится задачей, в которой необходимо найти неизвестные Х, то есть установить половозрастную характеристику автора, а также создать его словесный портрет.

5 класс (11 – 12 лет) является рубежом, своеобразным делением между младшим школьником и подростком[16]. Наш эксперимент можно считать своеобразным срезом понимания уже не ребенка, но еще не совсем подростка. Именно сейчас очень важно уловить понимание ребенком некоторых вещей, потому что сознание еще не «захламлено» теоретическими понятиями, привнесенными обучением.

Можно говорить о том, что большинство произведений, помещенных в РПР, будут интересны именно этим детям как современникам Антологии. Именно они могут через некоторое время стать основной читательской аудиторией представленных там авторов.

В анкетировании приняло участие 50 респондентов. Участникам эксперимента было предложено познакомиться со стихотворением «Теория отражения» и ответить на вопросы.

ТЕОРИЯ ОТРАЖЕНИЯ
Как отражение природы
иду по улице домой
и отражаюсь в тонких лужах,
такой прозрачный и больной.
Идёт навстречу мне прохожий,
своей тоскою утомлён,
и я в нём отражаюсь тоже,
поскольку часть природы он.[17]

Лирический герой или автор?

Мужчина или женщина?

Большинство участников анкетирования отождествили лирического героя с биографическим автором. В определении пола автора большинство учеников (35 человек – 70 %) руководствовались логико-грамматическим принципом: анализировали использованные в стихотворении прилагательные мужского рода «прозрачный» и «больной», по которым устанавливали, что автор – мужчина. Здесь важно отметить, что понимание гендерной принадлежности у детей происходит при отсутствии прямого называния лица через ближайшее характеризующее звено – прилагательное. При этом на вторую часть стихотворения, где присутствует конкретное грамматическое указание на мужской пол, отметила только малая часть респондентов (2 человека): «Идёт навстречу мне прохожий, своей тоскою утомлён». Кроме того, участники анкеты отметили особенности авторского стиля: «автор-мужчина, потому что в стихотворении весьма четкие и слаженные строки», «мужской характер», «харАкрерное стихотворение», «жесткий текст», «слова в тексте очень мужественные и серьезные», в одной анкете встретился ответ: «мужик». Один из респондентов решил, что автор относится к сильной половине человечества из-за использования в заголовке слова «теория», которое характерно для мужчин. Вероятно за мужское в этом слове говорит сочетание гласных е и о, которое делает звук [т] по-особому твердым, сильным, жестким. Также 6 % (3 человека) респондентов установили мужской пол автора, не аргументировав свое мнение. Таким образом, мы можем заключить, что ученики пятого класса в большинстве своем отождествляют лирическое «Я» и автора.

Но в трех анкетах были попытки отстраниться от лирического героя и почувствовать то, как сделано стихотворение, какими эмоциями пропитано. Текст может принадлежать женщине, потому что «проявляется нежность», «только женщина чувствует душой», а в этом стихотворении душа является предметом изображения, и потому что «все так спокойно, безразлично». Поэтому мы не можем исключать доли вероятности автора-женщины.

Интересно, что только у одного респондента определение пола автора вызвало затруднение: «Не могу определить. В таких стихах все грустят, и вообще непонятно, кто мужчина, а кто женщина».

Образ поэта

Возраст предполагаемого автора, по мнению анкетируемых, варьируется от 15 до 87 лет. 20 % респондентов (10 человек) сошлись во мнении, что автору стихотворения 30 – 45 лет («Он не слишком молодой и не слишком старый»; «прозрачный и больной»; «прозрачным может быть только взрослый мужчина», «задумывается о вечном, о природе. Строчки пропитаны неудавшейся любовью. Прозрачный = незначимый в жизни», «Он работает и устает. Он идет по улице и думает о своей жизни»; «именно в этом возрасте люди чаще всего проявляют интерес к культуре: “как отражение природы иду по улице домой”»). Семь участников эксперимента решили, что автору 40–50 лет, так как «он говорит, что отражается в природе, и “такой прозрачный и больной”», «старый», «стихотворение не смешное, а грустное». Один ученик даже попытался через этот возраст определить род деятельности автора: «человек, который написал этот стих – философ, а им становятся явно не в 25 лет». Анализируя ответы на вопрос о возрасте, любопытно не только восприятие стихотворения школьниками, но и то, как они понимают возраст человека в целом: старость и молодость[18]. Для части анкетируемых явилось затруднением обозначение возраста, т.к. у детей все люди 30 летпредставляются старыми или старшими, после этой цифры варианты колеблются от 35 до 80.

50–60 лет – 12 % респондентов, которые аргументировали свое мнение строками из текста: «своей тоскою утомлен» (обратим внимание, что эта характеристика принадлежит не лирическому герою стихотворения, а его некоему двойнику-прохожему), «такой прозрачный и больной». Любопытно, что один ученик увидел автора стихотворения «грустным, печальным дедушкой пожилого возраста –79–87 лет», также несколько респондентов ответили, что автор – «мужчина пожилого возраста – “прозрачный, больной”. И он более мудрый, ведь ребенок не поймет, что человек – часть природы». Кроме того, некоторые школьники, прочитав стихотворение, решили, что «оно некрасочное», «несложное», из этого факта установив возраст автора – 12–15 лет. 33 % респондентов считают, что автору 20 – 30 лет, «потому что мудрые пишут о любви, а в стихотворении идет речь о том, как герой возвращается с работы», «чувства, описанные в стихотворении бывают только у молодых», «грустные эмоции», «в 20, 25 лет ему не может быть так плохо».

Прочитав стихотворение, дети сами попытались создать образ поэта. В воображении многих участников анкетирования он представляется «больным, утомленным, усталым», «грустным, тоскующим, унылым и скучным» человеком. «Старым и грустным, задумчивым, тоскующим по чему-то», «я вижу автора, уставшего, измученного. Можно предположить, что он работает на тяжелой работе, рабочий день закончился, и он возвращается домой», «добрый, милый, грустный», «тоскующий, мрачный», «грустный и унылый, нет счастья». «Автор – утонченная натура и очень ранимая. Любая мелочь способна расстроить героя и превратить мир в черно-белый. Герой в хорошем настроении, он находится в эйфории» – здесь видна попытка разделения автора и героя.

Самая любопытная характеристика автора звучит следующим образом: «Мне он представляется медленно продвигающимся по улице. Ему некуда торопиться. Он заглядывает в лужи и разглядывает прохожих». Ученик попытался описать человека при помощи его движения, т.е. ребенок на уровне интуиции показал усталость героя заторможенным наречием и причастием (растянувшимся глаголом). Некоторым учащимся представлялся «подавленный, старый человек, он думает, что ему осталось немного в этом мире». На восприятие стихотворения в целом и образа автора в частности наложили отпечаток ранее известные, изученные лирические произведения А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, поэтому участники эксперимента представили автора «невысоким человеком, добрым и умным. Некий Пушкин, внешне и внутренне». «Немного напоминает образ Лермонтова: молодой, с маленькими усами, красивый, с печальными глазами (глаза и волосы темные)».

Некоторые (3 человека) почему-то увидели автора с бородой: «в тоске, выглядит немолодо. Может быть с бородой, возможно даже с седой», «старый, угрюмый, с бородой, многое пережил в жизни». Ученики ассоциируют бороду с мудростью и пытаются объяснить теоретичность (см. заглавие) этой отличительной чертой всезнания. Брюнетом автора представил только один респондент, но самой необычной зарисовкой оказалось следующее: «женщина с короткими, возможно, рыжими волосами, которую кто-то бросил или обидел».

Настроение

Далее ученикам было предложено определить настроение автора и текста и выразить впечатление о прочитанном стихотворении. «Депрессивное. Он видит все очень мрачным и серым. Он устал, заболел, или его чем-то обидели». «Грустное, печальное, спокойное. Я думаю, это какой-нибудь фрагмент из жизни автора, и о нем он вспоминает печально. На его настроение, возможно, повлияла погода или событие, недавно произошедшее с ним», «он тоскует, потому что его никто не замечает», «грустное и даже никакое», «загадочное», «автор где-то не со своим героем. Он печалится, неудачная любовь вносит коррективы в настроение. Он переключается на природу, чтобы позабыть о любви». Текст для ребят выступает полнейшим выражением авторского «Я». Но можно ли говорить о том, что это действительно так, исходя из одного произведения? Возможно, поэт воплотил какие-то непреднамеренные попытки нарисовать себя изнутри таким, какой он есть на самом деле. Но не всегда настроение текста и автора будут идентичны, об этом сказал только один респондент: «веселый, радостный автор, у него все отлично, просто погода для всех плохая, никому она не нравится, а он любит такую. Приходится подстраиваться». Еще одна авторская характеристика – «стихи для читателя, а не для себя», т.е. в первую очередь автор пишет для кого-то, хочет, чтобы он был услышан, и не важно, о чем будет написано.

Для некоторых произведение показалось утомительным и «мутным» - видимо, лужи стали своеобразной пеленой, которая затмила сознание читателя. 5 человек сказали, что здесь есть уравновешенность, так характерная природе. Один ученик признался, что, прочитав стихотворение, вспомнил детство.

Заглавие

Восприятие любого произведения, безусловно, начинается с заглавия, сильная позиция текста формирует первичное понимание. Возможно, именно поэтому большинство участников опроса отметили, что стихотворение об отражении больного человека, в природе, мире и в других людях. Также были высказаны мнения: «каждый человек ‒ часть природы, а точнее, ее отражение», «о грустном человеке, который идет по улице и смотрит на лужи, в них он видит свое отражение», «о человеке, который идет домой. Он показывает себя больным человеком, по дороге он встречает прохожего, в котором отражается. И он объясняет это тем, что они часть природы». Природа часто в ответах учащихся становится равна чувствам и встает с ними в синонимический ряд. Некоторые увидели, что на самом деле описано «отражение не в прохожем, а в тоске (в ней тоже можно отражаться, не только в зеркале)». Тоска становится тем самым эго героя, которое он пытается найти. Также стихотворение отождествили с целой жизнью скучной и обычной, с тем как похожи судьбы людей друг на друга. «Человек может увидеть себя во всем», потому что все одинаково.

Так начинающие читатели поэзии попытались вглядеться в автора «Теории отражения».

Чего ждет будущий читатель?

Опыт прочтения современного стихотворения был интересен как участникам, так и авторам статьи. Но результаты анкетирования вызвали некоторые вопросы: Чего ждет юный читатель от современной поэзии? Каким, по его мнению, должен быть поэт будущего?

Начиналось интервью с вопроса о том, нравится ли читать современные стихи?

- Не очень читаю, потому что не знаю поэтов, которые хорошо пишут. До сих пор меня не заинтересовало эт