Проделки белых магов в пересказе Гуго Красивого и Умного

Спохватившись, что книжка подзеркаливает ее мысли, девочка быстро заблокировала сознание. Да, этот Гуго точно был не промах.

– Где ты взял эту книжку? В библиотеке? – спросила она.

– Не-а, – замотал головой Баб-Ягун. – Абдулла бы мне ее не дал. Она в закрытом доступе. К счастью, этот Гуго когда-то лечился у моей бабуси и подарил ей экземпляр с автографом. Там на первой странице здоровенный такой росчерк.

– А что было у этого Гуго? От чего он лечился? Не от хитрости? – насмешливо поинтересовался Ванька.

– А-а, бабуся уже не помнит, – рассеянно протянул Баб-Ягун. – Ерунда какая-то. То ли перхоть, то ли зуб мудрости резался… А может, просто засунул себе карандаш в ноздрю, а обратно никак. У них, у писателей, еще и не такое бывает, особенно когда вдохновение вдарит.

Книжка сердито заворчала. Гуго Хитрый явно был недоволен таким отзывом о своей персоне.

Следуя за медленно плывущей по воздуху мантией, которая таинственным образом повторяла все движения Поклепа и даже точно так же подергивала плечом, ребята поднимались по мраморной лестнице. Изредка из рыцарских доспехов и из стен выплывали призраки, но все больше какие-то малознакомые и дикие. У одного в груди торчало длиннющее копье, на которое другие призраки вешали сушиться свои старомодные чулки и кафтаны. Среди этих призраков не было ни Поручика, ни Недолеченной Дамы, ни даже Безглазого Ужаса. Призраки хмуро смотрели на друзей и, не отвечая на вопросы, втягивались в свои убежища.

Трижды вокруг мантии появлялись зеленоватые вспышки, а один раз даже красная. Похоже, Поклеп не скупился на охранные заклинания. Причем некоторые из них были так хорошо замаскированы, что не было заметно даже привычной уже полупрозрачной завесы. Длинные языки пламени то и дело касались старой мантии Поклепа и сразу же виновато втягивались, словно сообразив, что обознались.

Ребят, которые шли следом, заклинания пропускали уже совершенно свободно. Вероятно, считали, что те следуют вместе с Поклепом и задерживать их нельзя.

Книжка Гуго Хитрого хихикала не переставая. Ее покойный автор был крайне доволен очередным приключением. Сзади на обложке даже проступил его портрет: круглая, как блин, физиономия, короткий вздернутый нос и пышный напудренный парик. Время от времени портрет Гуго начинал оживленно жестикулировать и даже показывал Тане язык.

Так они поднимались довольно долго. Когда Таня уже потеряла ступенькам счет, Ванька Валялкин внезапно остановился, вцепившись в перила. Таня от неожиданности налетела на него и ткнулась носом в его плечо. Она хотела возмутиться, но внезапно увидела то, что уже увидели Ванька и Ягун, и осеклась.

Главная Лестница обрывалась. Прямо перед ними, отделенный лишь небольшой площадкой, тянулся серебристо-белый подвесной мост. Он проходил сквозь каменную стену, которой для него словно не существовало, и завершался огромным залом с узкими колоннами, которые то исчезали, то вновь прорисовывались четкими белыми линиями. Разглядеть что-либо еще было сложно, во всяком случае не поднимаясь на мост.

Гуго Хитрый в панике вскинул вверх обе руки и, изобразив на лице ужас, провалился за рамку. Несколько секунд спустя он вновь высунулся, но уже без парика. Вид у него был на редкость удрученный. Он то и дело хватался руками за лысину, делая вид, будто рвет на себе волосы.

– Исчезающий Этаж! – прошептал Баб-Ягун.

Ванька Валялкин озорно прищурился.

– Добежим до зала и обратно! Слабо? – предложил он.

Он хотел было шагнуть на мостик, но Баб-Ягун силой оттащил его от края.

– Перегрелся?! – зашипел он. – Жить надоело? Вот смотри!

Ягун показал на Гуго Хитрого. Тому уже надоело ощипывать пух со своей лысины. Он по пояс высунулся из рамки и, подперев ладонями голову, созерцал Исчезающий Этаж. Когда взгляд его добрался до колонн, Гуго Хитрый задрожал и с ловкостью, которой никак нельзя было ожидать от такого жирдяйчика, скакнул назад в рамку. На миг мелькнули его упитанные ляжки в чулках и старомодные туфли с бантами.

Оранжевая мантия Поклепа неподвижно висела над площадкой. Ее пустой капюшон то вздрагивал, надуваясь пузырем, то вновь опадал. Неожиданно она пришла в движение, несколько раз слепо ткнулась в стены и, покачиваясь, поплыла на подвесной мост. Ребята напряженно следили за ней. Примерно до половины моста мантия добралась без помех. Казалось, еще немного, и она поплывет между колоннами, но тут серебристый мост стал вдруг ярко-алым. Он вздулся, заходил ходуном, словно под ним прокатилась невидимая волна, и коснулся мантии.

Мантия вспыхнула, суетливо мотнула пустыми полами – и исчезла. А еще через мгновение подвесной мостик потух и, поскрипывая, закачался как ни в чем не бывало.

Ребята переглянулись.

– Ой, мамочка моя бабуся! Пошли назад… Здесь на Исчезающий Этаж точно не пробраться, – сипло сказал Баб-Ягун.

Таня вспомнила, что Поручик Ржевский рассказывал ей про Сумасшедшего Дедушку. Этот безумный призрак много столетий искал в Тибидохсе клад. Нашел ли он его – неизвестно, но потайной ход на Исчезающий Этаж обнаружить ему удалось. Ход, по которому можно не только попасть туда, но и вернуться обратно.

– Напрасно Поклеп охраняет Главную Лестницу. Настоящий ход на Исчезающий Этаж все равно не здесь, – сказала она.

– А где? – быстро спросил Ванька.

– Не знаю. Но где-то есть. Кто-то же сумел принести с Исчезающего Этажа шип и скатерть-самооборонку, – сказала Таня.

Почему-то воспоминание об этой довольно безобидной скатерти, которая только и умела, что хватать замешкавшихся бедолаг за нос, не давало ей покоя. Почему похититель шипа спрятал ее за статуей рядом с мастерской? Зачем ему вообще понадобилась скатерть? Но ведь понадобилась же!

И что делала возле мастерской Зубодериха, если Гробыня не наврала?

И тут Таня даже вздрогнула, пораженная, что не подумала об этом раньше: что сама Гробыня забыла у мастерской?

Они уже собрались спускаться, как вдруг из прогрызенной дырки в желтой майке Ваньки Валялкина выпала толстая морская свинка и, повизгивая, бросилась на подвесной мост.

– Ты куда?! – крикнул Ванька. – Туда нельзя!

Но морская свинка уже была на мосту и целеустремленно топала вперед, к тому месту, где недавно исчезла мантия.

– Назад! – еще раз крикнул Ванька и бросился за ней.

Прежде чем Таня и Баб-Ягун успели его остановить, Валялкин в два прыжка достиг середины моста и, схватив свинку, метнулся обратно.

Таня подбежала к краю площадки. Она увидела, как мост за спиной у Ваньки становится алым и стремительно гонится за ним, перекатываясь как волна. А тот, кажется, ни о чем и не подозревает. Еще мгновение – и его ждет то же, что и оранжевую мантию Поклепа.

– Прыгай! – закричала Таня. – Прыгай скорее!

Ванька оглянулся, потеряв на это драгоценную секунду, и, увидев вздувшийся бугор моста, прыгнул. Это был не самый лучший его прыжок, ведь Ваньке приходилось прыгать, прижимая к груди морскую свинку, а опора уже уходила у него из-под ног. Если бы Таня и Баб-Ягун не подхватили его под мышки и не втащили бы на площадку, он бы точно сорвался. Ванька лежал на животе и переводил дыхание, а за спиной у него в безудержном, но напрасном уже гневе раскачивался подвесной мост.

« Чуф - чуф - чуф !» – послышалось чье-то гневное посапывание.

Спасенная морская свинка как ни в чем не бывало встряхнулась и недовольно стала обнюхивать свой темный, в рыжих пятнах бок.

– Эх ты, хоть и морская, а свинья! – укоризненно сказала ей Таня.

Она не удержалась и, протянув руку, ласково взъерошила Ваньке волосы.

Гуго Хитрый осторожно высунул из рамки нос, осмотрелся и с восхищением показал Валялкину большой палец. Потом извлек из-за уха длинное гусиное перо, озабоченно проверил, хорошо ли оно очинено, и куда-то улетучился.

– Вот графоман несчастный! Помчался описывать твой подвиг! – не без зависти сказал Баб-Ягун.

Таня давно заметила, что у Ягуна с Ванькой нечто вроде дружбы-соперничества. С одной стороны, не разлей вода, а с другой – не проходило месяца, чтобы они не подрались. Особенно когда Баб-Ягун начинал шутить по поводу зверушек, а Ванька в отместку толкал ногой его новенький пылесос, интересуясь, не забыл ли он заправить эту рухлядь тухлыми помидорами.

– Да ну, чего там… Не бросать же ее! – недовольно буркнул Ванька, пряча морскую свинку под майку.

Оказавшись в темноте, свинка с удовлетворением обнаружила, что наступила ночь, и отрубилась.

Освещая факелом дорогу, ребята спустились по мраморной лестнице. Хотя мантии Поклепа с ними уже не было, заклинания с легкостью пропускали их. Наверное, помнили, что наверх они поднимались с хозяином. Лишь одно черномагическое заклинание полыхнуло и окутало их едким дымом. К счастью, из книжки быстро высунулся Гуго Хитрый и что-то буркнул. Дым сразу рассеялся.

Добравшись до оставленного пылесоса, Баб-Ягун старательно принялся заводить его, но пылесос только чихал. И на Баб-Ягуна, и на заклинание « Пилотус камикадзис », и на зеленые искры.

– Да что же это такое! – топнул ногой огорченный Баб-Ягун.

Тотчас из-под пылесоса выскочила укрывавшаяся там крыса с лягушачьими лапками (еще одна жертва поклеповского произвола!) и упрыгала в щель. В зубах у нее была изгрызенная веревочка от магического талисмана, отвечавшего за вертикальный взлет воздушной машины.

Снизу все еще слышались громкие шлепки карт и недовольное сопение проигравших.

Баб-Ягун удрученно почесал лоб:

– Вот свинство! И что нам теперь делать? Через бойницу нельзя, а внизу циклопы! Просто хоть сиди и жди, пока Поклеп пойдет с обходом и нас накроет! Слышь, Тань, может, вызовем купидончика и пошлем его за твоим контрабасом? В бойницу он не пролезет, но мы оставим его снаружи.

Таню такая перспектива не привлекала. Она слишком хорошо знала купидонов, чтобы быть уверенной: они раскокают контрабас в пять минут.

– Один купидончик его не дотащит, – сказала она. – А двоих или троих вызвать – они такой шум поднимут, что всю школу перебудят. Да еще начнут Гробыню щекотать и Черными Шторами ее обматывать… Придумай что-нибудь другое!

Она осторожно свесилась через перила и заглянула вниз. Выигрывал все тот же жуликоватый циклоп. Два других послушно подставляли лбы, на которых уже успели вздуться шишки. Таня напряглась, вспоминая нужное заклинание, которому не так давно обучала их на уроке Медузия.

– Бумазейкус выползанус ! – прошептала она.

Жуликоватый циклоп озадаченно зашевелил лопатками, ощутив между ними легкое щекотание. Вначале из-под воротника выползла дама треф, за дамой десятка, а потом и бубновый туз. Карты скользнули по бритому затылку циклопа и, точно злоупотребившие нектаром мотыльки, легкомысленно запорхали у него перед носом. Приятели циклопа тупо уставились на них, не сразу сообразив, откуда взялось это пополнение к колоде. Все испортил сам жулик, который, шмыгая носом, стал стыдливо отмахиваться от карт и даже попытался порвать даму треф на мелкие кусочки.

– Караул! Убивают! – завизжала дама треф, колотя циклопа веером по пальцам. – Бей его, ребята! Он шулер!

Два других циклопа переглянулись. На их плоских лицах разом отразилась одна и та же глубокая мысль. Они медленно поднялись.

– А-а! Не подходи – зашибу! – провинившийся циклоп суетливо схватился за дубину.

В следующий миг клубок из трех сцепившихся циклопов покатился вниз, сшибая на своем пути все заклинания Поклепа, а следом за ним торопливо бежали Таня, Ванька и Баб-Ягун, пыхтящий под тяжестью пылесоса, стукавшего его по коленкам.

– И зачем я купил пылесос без колесиков! Вот осел! – ругал себя Баб-Ягун.

Перешагнув через трех жалобно квакавших лягушек, одна из которых держала во рту даму треф, друзья знакомыми коридорами вернулись на жилой этаж.

Там все было тихо. Их ночное путешествие прошло незамеченным.

Глава 11
« Гряллиум пуллиум » и « Малютка Клоппик »

Утром Таня проснулась от дикого вопля Гробыни. Забившись в угол кровати, ее соседка дрожащей рукой показывала на Черные Шторы.

– В чем дело, Склеп? Опять Гломов в подтяжках приснился? – зевнула Таня.

После ночного путешествия голова была тяжелой. Веки словно налились свинцом.

– Это не Гломов! Мне этого не снилось! – крикнула Гробыня.

Таня бросила взгляд на окно и оцепенела. На Черных Шторах неподвижно замерла желтая старуха с высохшим лицом и пустыми глазницами. Ее отрубленные руки тянулись к Тане. Черные Шторы хихикали, довольные, что смогли поймать такой редкостный сон.

– Дрыгус - брыгус ! – крикнула Таня, выбрасывая зеленую искру.

Черные Шторы дрогнули. Старуха с них исчезла. Однако Таня еще долго не могла прийти в себя. Ей все мерещились отрубленные руки и пустые глазницы Чумы-дель-Торт…

ПОЧЕМУ ОНА ВИДЕЛА ТАКОЙ СОН? Этого Таня никак не могла понять.

 

Очередной урок по снятию сглаза, первый в тот день, в пятницу, 13 февраля, начался как-то необычно. В руках у Зубодерихи не было привычной книжки стихов, да и сама она выглядела совсем по-другому – отрешенной и сосредоточенной. Стекла на ее выпуклых очках казались толще, чем обычно.

Не для того ли , чтобы спрятать глаза ?

Таня сразу прогнала эту мысль, хотя неприятный осадок все равно остался.

Под мышкой Зубодериха держала черный классный журнал. Журнал негромко бормотал что-то – он вообще был слегка с придурью. Так, во всяком случае, утверждал Баб-Ягун.

– Начнем, как всегда, с проверки домашнего задания! – сказала Зубодериха.

Она небрежно подбросила журнал, и он принялся стремительно летать по кабинету, зависая на несколько секунд над макушкой каждого ученика. Его страницы шелестели. Длинное гусиное перо что-то быстро записывало, то и дело ныряя в чернильницу. Ребята невольно втягивали головы в плечи.

– Сейчас Гломова по макушке огреет! – хихикнула Дуся Пупсикова.

Все уже так привыкли к тому, что журнал всегда расправляется с Гуней, что сам Гломов больше всех озадачился, когда, миновав его макушку, журнал с чувством хлопнул по лбу Гробыню.

– А меня за что? Я все сделала! – возмутилась Склепова.

– Чукару курачукару ? – негромко пропищал журнал и вернулся к Зубодерихе.

Та мельком просмотрела выставленные отметки и кивнула.

– Как вы помните, я обещала, что мы будем проходить роковую порчу, – утвердительно произнесла она. – Так вот, сегодня тот самый день. А чтобы вы относились к теме серьезнее, я одолжила у Поклеп Поклепыча кое-что из реквизита…

Зубодериха щелкнула пальцами. Дверь распахнулась, и в класс вкатился большой дубовый гроб. Крышка откинулась, и стало видно, что гроб пуст.

– Ух ты какой… Вот бы полежать! – восторженно выдохнула Склепова, переставая тереть лоб.

Она знала толк в хороших гробах, недаром ее родители-лопухоиды работали в конторе «Ритуальные услуги». Возможно, от них Гробыня и унаследовала свой черный юмор и коллекцию идиотских шуточек.

Кое-кто захихикал. Зубодериха нахмурилась:

– На вашем месте я бы воздержалась от смеха. Вполне возможно, что к концу урока в этом гробу окажется кто-то из вас. Скорее всего тот, кто не будет соблюдать мои рекомендации или не дослушает объяснения до конца. Поверьте, что роковая порча – не просто заурядный сглаз, с которым может справиться всякий, кроме Гломова… Гломов, ты что, не понял? Перестань поджигать боевыми искрами парту!!! Останешься после урока и будешь ее красить!.. Если, конечно, доживешь!

Гуня пискнул и выронил кольцо.

– Роковая порча – это самое страшное, что существует в современной черной магии, – спокойно продолжала Зубодериха. – Она входит в список ста запрещенных заклинаний Древнира. Обучать этим заклинаниям запрещено, однако, к сожалению, многим магам еще известно, как ее накладывать. Именно поэтому мы и проходим роковую порчу на снятии сглаза.

– Прямо на первом курсе? – осторожно спросила Рита Шито-Крыто.

Зубодериха, прищурившись, посмотрела на нее и поправила очки. Похоже было, что она сомневается, стоит ли ей отвечать. Но остролицая Рита была одной из любимых ее учениц, и Зубодериха смягчилась:

– Хорошее замечание, Шито-Крыто! Обычно роковую порчу проходили на пятом курсе, когда студенты уже овладели большинством навыков. Однако сейчас, в связи с некоторыми обстоятельствами, Сарданапал посоветовал мне провести уроки по роковой порче на всех курсах.

Таня и Ванька Валялкин переглянулись. «В связи с некоторыми обстоятельствами» звучало грозно и неопределенно. И потому страшно.

– А зачем такая спешка? Что, кто-то может ее наложить, эту порчу? – поинтересовался Ванька.

Зубодериха скрестила руки на груди. Похоже было, что вопрос застал ее врасплох.

– Что за глупости, Валялкин? С чего ты это взял? – нервно ответила она. – И больше чтоб никаких вопросов! Всем ясно? А теперь запоминайте. Действует роковая порча следующим образом: вначале сильная резь в животе, потом тот, на кого она наложена, съеживается и становится похожим на мумию. Снять порчу можно только в течение первых пяти минут. Если эти пять минут упущены, помочь вам не сможет даже Сарданапал. Можно сразу заворачиваться в белую простыню и отправляться на кладбище! Все понятно, Склепова?

– Чего уж тут непонятного, – неохотно буркнула Гробыня.

– Вот и прекрасно! Запоминайте дальше! Для снятия роковой порчи существует одно-единственное заклинание: «Дуллис нуллис ». Первый слог долгий, в последнем слове тоже ударение на «у». Заклинание необходимо сопровождать двойной зеленой или красной искрой. Кроме того, необходимо крайнее напряжение воли. Если вы замешкались или испугались – это все, конец…

Зубодериха сделала внушительную паузу и несколько раз повторила заклинание отвода.

– А теперь перейдем к практическим занятиям. Есть желающие испытать на себе действие рокового проклятия?

Желающих не оказалось. Все, на ком случайно останавливался взгляд Зубодерихи, пытались незаметно сползти под парту. Рита Шито-Крыто даже как-то ухитрилась стать невидимой. Правда, только частично, потому что одежда все равно была видна.

– Очень жаль, что все такие трусы! – удрученно сказала Зубодериха. – Тогда придется кого-нибудь выбрать самой.

Она прошлась по кабинету, пристально вглядываясь в каждого из ребят. Гробыня дрожала. Громадный Гуня Гломов безуспешно пытался спрятаться за пеналом. У Баб-Ягуна громко стучала нижняя челюсть. Внезапно Зубодериха остановилась, показала пальцем на Верку Попугаеву и негромко произнесла:

– Пробкис вырубонис !

– А-а-а! – Верка завизжала и рухнула со своего стула.

Гроб на колесиках нетерпеливо захлопал крышкой.

– Она умерла! Умерла! Ее убили! – закричала Дуся Пупсикова, с ужасом уставившись на свою подругу, неподвижно растянувшуюся на полу.

Первый курс замер. По лицу у Попугаевой разливалась смертельная бледность, руки были раскинуты. Пунцовел лишь красный, некогда прищемленный дверью носик.

Зубодериха неторопливо подошла к Верке и присела рядом на корточки.

– Она умерла, умерла! – продолжала причитать Пупсикова.

– Умерла, говоришь? Не думаю! Да и не с чего! – насмешливо произнесла Зубодериха. – Я только хотела попросить Веру помочь мне. Да будет вам известно, что « Пробкис вырубонис » – простейшее заклинание, гасящее свет. Мы проходили это на одном из первых уроков. Мне обидно, что Попугаева так невнимательно слушает объяснения и имеет такую дырявую память!

Немного погодя Верка осторожно открыла глаза и присела, явно пребывая в сомнении, на каком она свете – на том или еще на этом. Все убедились, что она действительно жива и здорова, а если и хлопнулась в обморок, то лишь от страха. Она смогла даже выпустить зеленую искру и погасить в классе все светильники. Кабинет погрузился в полутьму, лишь сквозь неплотно задернутые шторы пробивалось несколько слабых лучей.

– Чудненько, просто чудненько, – сказала Зубодериха. – Роковую порчу обычно накладывают ночью, так что и снимать ее вам придется в темноте.

В голосе у преподавательницы прозвучало хорошо скрытое злорадство. Тане, которая в этот миг смотрела на нее, почудилось, что сквозь толстые стекла очков Зубодерихи ударил яркий голубоватый свет. Но это длилось всего лишь миг…

– Гроттер! – вдруг услышала Таня. – Попрошу вас выйти на середину класса и встать возле моего стола!

Таня вздрогнула и встала. Колени у нее ослабли и подламывались. До сих пор Зубодериха ни разу не посмотрела на нее, так что этот вызов оказался совсем неожиданным.

Цепляясь за парты, Таня вышла к учительскому столу. Мысли у нее путались. В полутьме она видела, как Зубодериха нацелила на нее свой длинный палец и начертила в сгустившемся сиреневом воздухе страшный знак из нескольких пересекающихся линий.

– Фурыллис эббус труфус бонирайис аппедицитус болотомус ! – негромко произнесла она.

Страшный иероглиф пришел в движение и стал наползать на Таню, неторопливо вращаясь и рассекая тьму острыми краями. Девочка вскрикнула и попыталась отбить знак ладонью, но он уже сам растаял.

А потом Таня вдруг ощутила, как желудок у нее сжался чудовищным комом. Не устояв на ногах, она упала. Виски ломило, голова пульсировала болью. Гроб на колесиках заскрипел и кистями стал отстукивать похоронный марш.

Внутри Таня ощутила сосущую пустоту. Из нее словно глоток за глотком, капля за каплей выпивали жизнь. Она пыталась, но никак не могла вспомнить контрзаклинание… Вообще ни одного заклинания, даже простейшего, полетного, которое произносила по десять раз на дню.

«Я умираю? Или уже умерла? А, какая разница!» – мелькнула равнодушная, какая-то чужая мысль.

Безразличие охватило ее, все остальное она помнила уже точно в полусне.

– Сражайся! – крикнула ей Зубодериха. – Сражайся! Вспоминай! У тебя осталось только две минуты!

Таня попыталась встать, но пол притягивал ее. Сделав усилие, она сумела лишь присесть. Голова кружилась. Внутри был все тот же мрак и пустота, пустота, пустота. Она равнодушно, почти не различая слов, следила, как округляются в крике губы Зубодерихи, как Ванька Валялкин и Баб-Ягун срываются с места и бегут к ней.

– Дуллис нуллис ! – кричал Баб-Ягун.

– Дуллис нуллис ! Скажи «дуллис нуллис»! – тряс ее за плечо Ванька.

Таня и слышала их, и не слышала. Голова у нее раскалывалась от тупой боли. Теперь она уже знала, что нужно прознести, чтобы снять сглаз, но почему-то медлила.

Медлила потому, что ей мерещилось, как из темноты выплывают яркие рубиновые буквы. Выплывают и складываются в краткую и страшную фразу.

– Гряллиум пуллиум ! – выпалила Таня не задумываясь.

Кольцо Феофила Гроттера, раскалившись, выбросило тройную красную искру. В темном классе полыхнула ослепительная вспышка. Баб-Ягун и Ванька как картонные фигуры разлетелись, опрокинув парты. Даже Зубодериха едва устояла на ногах. С гроба на колесиках сорвало крышку. Старинные рамы, сохранившиеся со времен Древнира, разом лишились всех стекол.

Таня, покачиваясь, встала. Виски у нее еще ныли, но боль уже прошла. Почему-то она была уверена, что роковой сглаз уже не висит над ней дамокловым мечом. Она сумела исцелиться – но как? Этого она и сама не понимала. Более того, заклинание, которое она только что выкрикнула, помнилось ей уже как-то смутно.

– Тройная красная искра! Ну Гроттерша дает! И это на белом отделении! Да сам Клопп никогда не выпускал больше двух красных искр сразу! – услышала она пораженный возглас Гробыни.

Черные маги смотрели на нее с уважением, белые – со страхом. Ванька и Баб-Ягун, морщась, поднимались на ноги. На их лицах были обида и непонимание. К Тане они уже не подходили.

Она сама бросилась было к ним, чтобы попросить прощения, но Ягун с Ванькой отстранились, и она замерла. Всем было ясно, что произошло что-то ужасное, неожиданное, что-то, что не должно было случиться…

Зубодериха слепо нашаривала на полу треснувшие очки. Наконец кто-то подал их ей и она сумела их надеть.

– Всем выйти из класса! Гроттер, останься! Кто-нибудь, позовите Сарданапала, – крикнула Зубодериха севшим голосом.

Таня не запомнила, когда из класса выскользнул последний ученик и вошел академик Черноморов. Она опомнилась, лишь когда вспыхнули светильники. Оказалось, что она стоит посреди класса рядом с опрокинутой партой, а Сарданапал с Зубодерихой неотрывно смотрят на нее, словно пытаются увидеть что-то глубоко сокрытое.

– Я не знаю, как такое могло произойти… – оправдываясь, торопливо говорила Зубодериха. – Я вызвала Гроттер, потому что была уверена, что она справится. Ей не грозило ничего серьезного. Отводящее заклинание совсем несложное, и потом, я была рядом… Но Гроттер… Вы сами видите, академик, она сняла роковую порчу сама, причем очень странным образом. Даже не знаю, сможет ли она теперь оставаться в Тибидохсе. Она произнесла… – Тут Зубодериха, пугливо прикрыв глаза и крепко обхватив ладонью свой перстень, что-то шепнула на ухо Сарданапалу.

Шепнула совсем тихо, но Таня все равно разобрала часть фразы. Зубодериха сказала: «Три красные искры».

Академик удрученно покачал головой, а потом повернулся и, поманив Таню за собой, вышел из класса. До самой лестницы, ведущей к его кабинету, он молчал. Оба его уса задумчиво подрагивали, а борода, обвившись вокруг шеи, старомодным шарфом стекала по плечу.

Белый маг выглядел порядком озадаченным и даже растерянным. У лестницы он повернулся к Тане и, не глядя ей в глаза, произнес:

– Я, конечно, все понимаю: ты была напугана, тебе было больно. Эта роковая порча крайне неприятная вещь… Но заклинаю тебя волосом Древнира, скажи, откуда тебе известно запрещенное заклинание высшей магии, которое не осмеливаемся использовать даже мы с Медузией? Заклинание, которое так любила применять Чума-дель-Торт?

* * *

Для Тани начались тяжелые дни. Ребята из белых магов избегали ее или пугливо косились, а черные, напротив, наперебой заискивали, что было не менее неприятно. Гробыня присмирела, а Гуня Гломов – тот вообще, открыв рот, ходил за ней хвостом, как некогда у лопухоидов Генка Бульонов. Это было потешное зрелище – невысокая девочка и громадный длиннорукий оболтус, который, зазевавшись, все время наступал ей на пятки.

– Ты что, Глом, тоже мечтаешь банк ограбить? А шапочка с прорезями у тебя есть? – иногда с досадой спрашивала Таня.

– Ты чё? – недоуменно говорил Гломов.

Банков в Тибидохсе не было, а шуток Гуня не понимал. А потом кто-то сказал Тане, что Гломов действительно изготовил себе шапочку с прорезями и бродил в ней вечером по Залу Двух Стихий, изо всех сил стараясь допрыгнуть до люстры и свинтить с нее золотые шишечки. Так Гломов и прыгал, пока его не поймал за ухо один из атлантов.

Профессор Клопп, который Таню раньше терпеть не мог, тоже резко переменился. Он слащаво улыбался, а во время урока подходил и гладил ее по головке своей потной ручкой. Более того, он поставил ей в журнал целых две пятерки подряд, хотя Таня так и не смогла сварить из перебродивших мухоморов, ушной серы циклопов и крылышек дохлых мух эликсир болтливости. А в другой раз, когда все уже разошлись, профессор Клопп попросил Таню остаться и показать ему свой перстень. Тане неудобно было сказать «нет», и она вынуждена была протянуть Клоппу свое кольцо. Глава черного отделения долго рассматривал его красненькими глазками. Его припухшие, с вылезшими ресницами веки озадаченно моргали.

– Я сошель с ума! – пробормотал Клопп. – Этот колец для белой магия! Почему он не расплафилься после три красный искр?

Перстень прадедушки Феофила неожиданно ожил.

– Кто это там еще болтает? – брюзгливо спросил он.

Услышав этот голос, суровый профессор Клопп вздрогнул и втянул голову в плечи.

– Я спрашиваю: кто там болтает? – с раздражением повторил перстень.

– Это есть фы, магистр Феофил? – испуганно спросил Клопп.

– Кто это назвал меня по имени?.. – подозрительно поинтересовалось кольцо. – Ах да, малютка Клоппик? А ну марш в угол, дрянной мальчишка, и не смей выходить до конца урока!

– Я… Как фы сметь? – возмутился было Клопп, но кольцо не обратило на его писк ни малейшего внимания.

– Если еще раз увижу, что ты грызешь пальцы на ногах, пьешь противомозольный декокт и прячешь под одеялом скунса, это станет известно всему Тибидохсу! – отрезало оно.

Профессор Клопп отшатнулся, выронил перстень и, беспрестанно оглядываясь, засеменил к своему гамаку. Он выглядел раздавленным. Таня подняла перстень и надела его на палец.

«Ну и дела! Так вот какие штуки вытворял когда-то Клопп! Грыз пальцы на ногах и пил противомозольный декокт!» – пораженно подумала она. Ей сложно было поверить, что профессор был когда-то трудным подростком, да еще и учился магии у ее прадедушки Феофила Гроттера.

– Малютка Клоппик! – повторила Таня и засмеялась, решив, что обязательно расскажет об этом прозвище Ваньке и Баб-Ягуну.

Жаль только, что Ванька и Баб-Ягун не то чтобы поссорились с ней – после того случая они довольно скоро помирились, но Таня нередко ощущала на себе их настороженные взгляды. Оба ее приятеля хотели, но не могли относиться к ней так же, как и прежде…

В тот день, когда все произошло и она выкрикнула любимое заклинание Чумы-дель-Торт, Таня долго размышляла, с кем ей посоветоваться. Подойти к Медузии она не решалась, а Сарданапал стал с ней сухим и строгим. Таня даже опасалась, что он переведет ее к Клоппу на черное отделение, как это произошло когда-то с провинившимся Шурасиком.

Наконец Таня решилась и пошла к Ягге. Та всегда неплохо к ней относилась. Сухонькая старушка, закутанная в пеструю цыганскую шаль, только что сняла с огня котелок. В отличие от кошмарно пахнущих зелий профессора Клоппа, скользких полов его кабинета и древних котлов, покрытых толстым слоем плесени, в магпункте у Ягге всегда было чисто. Пахло мятой, душицей, под деревянными лавками лежали растрепанные березовые веники. Да и сами настойки, которыми Ягге лечила своих пациентов, чаще всего были ароматными и приятными на вкус.

Недаром сам бессменный глава Тибидохса Сарданапал Черноморов любил лечиться ее настоечками. Нередко случалось, что после такого лечения он настолько оздоравливался, что маршировал по коридорам с магической булавой Древнира и, дирижируя себе усами, распевал санскритские заклинания с затемненным смыслом.

– Помоги-ка мне! Выплесни это вон туда! – велела Ягге, передавая Тане котелок с варом.

На столе девочка увидела стеклянную бутыль с широким горлышком, в которой плавали крошечные личинки, смахивающие на головастиков. Едва она вылила вар в воду, как личинки стали жадно отщипывать от него кусочки, раздуваясь на глазах.

– Не советую опускать туда палец. Если, конечно, ты с ним не в ссоре, – предостерегла Ягге.

– А что это за головастики? – поинтересовалась Таня.

– Это не головастики, а костеростки, – ворчливо пояснила Ягге. – Надо развести их побольше. Скоро чемпионат по драконболу. А это значит, пробитых голов, сломанных рук и ног будет более чем достаточно.

Таня поежилась, подумав, что тоже может оказаться среди переломщиков. Она вспомнила, что когда-то уже видела взрослую костеростку у Баб-Ягуна. Это было большое плоское насекомое, похожее на пятирублевую монету с лапками. Насекомое могло бы показаться неприятным, если бы не его удивительная способность сращивать сломанные кости. Правда, для этого их надо было поместить в гипс. Да и щекотно, если верить Баб-Ягуну, было просто жутко.

Закончив с кормлением костеросток, Ягге присела отдохнуть. В руке у нее сама собой возникла трубочка с коротким вишневым чубуком. Ароматные клубы дыма складывались в оживающих диковинных зверей.

Таня растерянно стояла рядом, не решаясь начать. Ягге ласково щурилась на нее, потом дружелюбно спросила:

– Ну что ты там натворила? Произнесла запрещенное заклинание?

– Заклинание Чумы-дель-Торт. Так сказал Сарданапал, – грустно повторила Таня.

– Да, знаю. Древнир называл его заклинанием хаоса. Просто удивительно, что все остались живы. Ты знала его раньше?

– Нет, – покачала головой Таня, – откуда? Я испугалась, что не сумею снять роковую порчу, а потом… потом все и произошло.

– Действительно странно, – кивнула Ягге. – Но кажется, Сарданапала больше насторожило не то, что тебе известно заклинание – ты ведь могла где-нибудь его случайно услышать или прочитать, – а три красные искры. Столько искр по силам выбросить только очень сильному черному магу. Магу уровня Той-Кого-Нет.

Таня почувствовала, что у нее дрожат руки.

– А разве искры выбрасывает не кольцо? – с сомнением спросила она.

– Кольцо, – заверила Ягге. – Но само по себе кольцо ни на что не способно. Оно лишь собирает энергию мага. Отдай его лопухоиду – и не будет ни одной, даже самой хилой, искры.

Они помолчали. Таня смотрела на морщинистые руки Ягге, на узоры ее пестрого платка, слушала, как потрескивают в печи березовые поленья. «Не хочу… Не хочу больше слышать этого имени. Чума-дель-Торт не я. И я не она», – думала она.

– Тебе не снятся непонятные сны? Сны, которые тебя пугают? – вдруг спросила Ягге.

– Нет, – ответила Таня и тотчас поняла, что солгала.

Откуда тогда Черные Шторы взяли желтую мертвую старуху с пустыми глазницами, полыхающими рубиновым огнем? Старуху, чьи отрубленные руки тянулись к ней?

– Мне пора на тренировку. Через две недели матч с бабаями, а Соловей говорит, мы еще не готовы, – буркнула Таня, вставая.

Ягге проницательно взглянула на нее. В уголках ее глаз собрались грустные морщинки.

– Удачи! Надеюсь, костеростки тебе не пригодятся. Последи там за моим Ягуном, чтобы слишком не горячился. В прошлом сезоне большую часть костеросток я извела именно на него, – сказала она.

– Ладно, я постараюсь, – кивнула Таня.

Она уже была у дверей магпункта, когда старушка вновь окликнула ее:

– Постой! Я хочу, чтобы ты кое-что запомнила и… ничего не боялась. Магическая сила – именно сила, а не умение – не может исчезнуть, когда исчезает сам маг. Она ищет себе нового хозяина и находит его. А как использовать эту силу, решать ее новому владельцу. Никто не может заставить его творить зло, если он сам того не захочет…

Глава 12
О буках , бяках и … бабаях

Это была ее первая весна на острове. Таня была изумлена, как стремительно она наступила. Кажется, еще несколько дней назад всюду были слякоть и лужи, а потом по холмам, оврагам, по выветренным склонам гор пробежала зеленая волна.

Странно было смотреть на корявые деревья в лесу, подернувшиеся вдруг нежно-зеленой, трепетной и словно расплывчатой еще листвой.

Купидончики совсем забросили свои почтальонские обязанности и целыми днями носились над клумбами, весело попискивая, хохоча и пуская в кого попало золотистые стрелы.

Русалка целыми днями лежала на отмели и грелась на солнце. Когда к ней подходили, она брызгалась и швырялась рыбьими скелетами. Больше всех, разумеется, доставалось Поклепу, потому что остальные обходили пруд стороной.

Завуч из бывших черных магов бегал вечно мокрый, дерганый и злой. Даже Сарданапал не отваживался с ним заговаривать. Дел у Поклепа было невпроворот: нужно было подготовить Тибидохс к встрече болельщиков и участников кубка мира по драконболу, который должен был начаться уже через несколько дней.

Но уже сейчас Поклеп наклеил на драконий ангар огромную афишу с оживающими буквами:

27 марта главный драконбольный стадион Буяна

СБОРНАЯ ТИБИДОХСА – БАБАИ

ОСОБЫЕ ПРАВИЛА Всемирного чемпионата по драконболу

Запрещается :

1. Проходить на трибуны без билетов .

2. Занимать чужие места .

3. Дразнить драконов , проникать на поле во время матча .

4. Накладывать на судей и арбитров , а также на игроков команд проклятия .

5. Драться , используя боевые искры , заговоры , сглазы , запуки , а также зонтики , дубинки и кирпичи .

– Класс! – насмешливо воскликнул Баб-Ягун. – Обожаю Поклепа! Хочешь драться – дерись! Т<