Женщина лет 35 с острова Айдума

Рис. Н. Н. Миклухо‑Маклая

 

Мои слуги Давид и Иосиф сделали сегодня очень серьезное и далеко не приятное открытие. Оказывается, действительно, что мои же люди воспользовались грабежом моих вещей в Айве и вместе с людьми Наматоте и Мавары расхитили их, а также вещи моих слуг (Давида и Иосифа), после того как люди из Телок‑Бичару ушли к себе. Некоторые из этих вещей были замечены сегодня в татумбу (род корзины) одного из серамцев, именно Стенберга, много других (моих же вещей) были променены им на масой. Это наглядно доказало, что мне нельзя доверяться не только папуасам, но даже и своим людям. Последние дни дул свежий W и WNW и волнение было значительное.

21 апреля. Под утро был разбужен криками, которые произвели общую тревогу. Оказалось, однако же, что причиною тому была небольшая прау, пришедшая из Горама. Матален Сенгриа с о. Горама, анакода пришедшей прау, и несколько человек горамцев пришли ко мне с визитом и сказали, что прибыли сюда, надеясь встретить на этом берегу анакоду Чечонэ, чтобы торговать его товаром и, узнав, что падуакан Чечонэ уже покинул этот берег, они думают вернуться назад в Горам.

Маус, 17 лет, с острова Айдума

Рис. Н. Н. Миклухо‑Маклая

 

Мои люди снова сильно перепугались. Множество пирог показались у мыска. Сейчас же было предположено, что люди Наматоте собираются напасть на нас, и когда все пироги снова, вместо того чтобы идти вперед, вернулись и скрылись за мысом, в этом обстоятельстве было найдено подтверждение, что это случилось вследствие неожиданного прихода прау из Горама. Все это может быть и правда, а может быть – и даже вероятнее – чистая выдумка. Серамцы так возбуждены, что во всем готовы видеть неминуемую опасность.

Смерил очень аккуратно головы нескольких мальчиков.

22 апреля. Охота бедна, беднее, чем на материке, в Айве. Присутствовал при бракосочетании Тагара с дочерью старого радьи Айдума. Это был совершенно простой торг. Тагар купил ее за ружье, ценность которого на о‑вах Серам считается десять флоринов; в придачу был дан кусок белой бумажной материи в 2 ½ флорина, итого 12 ½ флорина, что составит […].[115] Тагар должен, однако же, ждать до следующего муссона, чтобы взять жену в Серам. Она, впрочем, девица не слишком юная, на вид ей за 20, что здесь далеко не первая молодость. До Тагара она, разумеется, имела уже не одну связь, и сегодня утром я был немало удивлен, получив приглашение на их свадьбу, так как я считал их уже давно мужем и женою, что и было de facto, а сегодня сделалось de jure.

Ямба с острова Айдума

Рис. Н. Н. Миклухо‑Маклая

 

Грай с пробуравленной носовой перегородкой. Папуа‑Нотан

Рис. Н. Н. Миклухо‑Маклая

 

23 апреля. Встал рано, думая отправиться на охоту с Давидом. Пока я пил кофе, любуясь видом гор при утреннем освещении, Иосиф рассказал мне, что ночью была снова большая тревога. Пришла какая‑то пирога из Мавара; когда ее окликнули, она хотела удалиться; он, Иосиф, звал меня с урумбая, но я, видно, спал, так как ничего не ответил. Я действительно спал очень крепко прошлую ночь, и все, что Иосиф рассказывал, было для меня новостью. Иосиф прибавил, что капитан Мавара – одна из главных личностей, которая грабила мои вещи в Айве, и вообще причина происшедшего там находится именно в той пироге, которая прибыла ночью. «А радьи Наматоте там нет?» – спросил я. «Не видал», – отвечал Иосиф. – «Очень жаль, хорошо было бы захватить их обоих». Иосиф посмотрел на меня очень вопросительно. Я сам не знал, что предприму, однако ж, решил не выпустить живым этого человека. Не следовало терять времени: я послал Иосифа за Давидом, а сам допивал кофе, обдумывая, как удобнее все устроить.

Давид явился, и я объяснил ему в двух словах, что решил взять капитана Мавара живым или мертвым, что нам не придется после этого долго оставаться здесь и чтобы он зарядил все ружья, пока я соберу мои бумаги и книги. Наша работа шла быстро; и когда двое из серамцев пришли с Иосифом, мои бумаги, книги и белье были уже уложены мною. Иосиф объявил, что не ошибся и что капитан Мавара находится в пироге. Я приказал Давиду оставаться при ружьях, Иосифу идти со мною и, обращаясь к Мойбириту – чистокровному папуасу, который почему‑то всегда весело и беспрекословно исполнял мои приказания, спросил: «А ты боишься идти со мной или нет?» – «Нет, – отвечал он, – если ты пойдешь первый». Я указал ему на крепкую веревку, надеясь, что не револьвера, а веревки будет достаточно для капитана Мавары.

С веранды я мог видеть положение всех и каждого и невольно заметил весьма значительное число папуасов сравнительно с моими людьми; хотя я их не считал, но полагаю, что их было раза в три больше нас. Промелькнула мысль: «А ну если все они кинутся защищать капитана Мавары?» Хотя я не сомневался в исходе дела даже и в таком случае, но мне жаль было допустить возможность резни, в которой все‑таки я буду виновен. Но это была только минута; я припомнил вид моей разграбленной хижины в Айве, лужи крови, несчастного ребенка на моем столе и кровавые следы ее матери, убитой также в моей комнате. Жаль, что другого нет, подумал я, и вернулся в комнату. «Так пойдем, – сказал я ожидавшему, – никому ничего не говорить, не кричать, а слушать и делать, что прикажу». Вышли как ни в чем не бывало.

Разумеется, ни у кого на песчаном берегу, кроме меня и моих людей, не было даже ни малейшего понятия о том, что произойдет; только Давид и Иосиф знали, что я возьму или убью капитана Мавары, но как – этого даже и я не знал и считал – безразлично, так как взять его было решено. Большинство людей занимались приготовлением завтрака; мои серамцы завтракали в урумбае, только немногие были на берегу, любезничая с молодыми папуасками и выбирая себе невест.

Медленно переходя от одной группы к другой, я, наконец, подошел к пироге, где притаился капитан Мавара и боялся показаться. «Где здесь капитан Мавара?» – спросил я не особенно громким голосом. Ответа не было, но все голоса затихли и много физиономий обернулись, как бы ожидая чего‑то. «Капитан Мавара, выходи», – повторил я громче. Общее молчание. Я совсем подошел к пироге. «Выходи же», – были мои последние слова. Тут я сорвал циновку, служившую крышей пироге. В ней действительно сидел капитан. «Сламат, туан», – произнес он дрожащим голосом. «Так это ты, который грабил мои вещи вместе с людьми Телок‑Камрау! Где теперь радья Наматоте?» – «Не знаю», – еще более слабым голосом произнес этот человек, который был вдвое или втрое сильнее меня и дрожал всем телом. Все папуасы и мои люди окружили нас. «Смотри за людьми», – шепнул я Иосифу, а сам схватил капитана за горло и, приставив револьвер ко рту, приказал Мойбириту связать ему руки. После этого я обратился к папуасам и сказал: «Я беру этого человека, который грабил мои вещи в Айве, помогал людям Камрау, которого я оставил в Айве стеречь мою хижину и который расхитил, что было в ней, допустил, чтобы в моих комнатах убили женщин и детей. Возьмите его сейчас же на урумбай. Мойбирит и ты, Сангиль, как начальник моих людей из Серама, будешь отвечать за него».

Мне казалось, что следует покончить дело как можно скорее, а главное, не позволить, не дать времени людям опомниться и не допустить какого‑нибудь совещания. Видя, что мои серамцы убедились в необходимости живо слушаться и уже потащили моего пленника в урумбай, я, спокойно кладя револьвер обратно в футляр у пояса, обратился к туземцам и сказал: «Я не сержусь на вас, а только на начальников, капитана Мавары и радью Наматоте, которые были заодно и делали то же, что люди Телок‑Камрау». Заметив, что некоторые были вооружены, я предложил им оставить оружие в стороне, так как никто их не тронет, и помочь моим людям перенести вещи мои из хижины на урумбай.

Мои слова произвели хорошее впечатление на туземцев; серьезные лица приняли веселое выражение. Все снова заговорили и принялись перетаскивать мои вещи из хижины в урумбай. Давид и Иосиф распоряжались очень расторопно. Мои люди, не полагаясь на мирный исход, оставались вооруженными, и все ружья на урумбае были заряжены. Я принял предосторожность положительно запретить, чтобы какая‑либо пирога покинула Умбурмету, и приставил Иосифа, Ахмата и радью Айдумы исключительно следить за исполнением этого приказания.

В один час все было перенесено на урумбай, и мы могли бы отправиться в путь каждую минуту. Я не забыл, однако, об интересном черепе, который находился на могиле недалеко от дома старого радьи и который я до сих пор не хотел трогать из нежелания показать туземцам, что я не уважаю гробницы их родственников. Теперь же, уходя, я не хотел оставить интересный антропологический препарат в лесу в добычу сырости и времени. Надо было ухитриться удалить всех с того места на несколько минут, так как даже и теперь я не желал сделать похищение этого черепа открыто. Я послал серамцев поэтому на урумбай готовиться к уходу, других за водою, шепнув несколько слов Давиду, сказал туземцам, что иду успокоить женщин и проститься с ними. Я рассчитывал, что все мужчины пойдут со мною, в чем и не ошибся.

Женщины, как только произошел арест капитана Мавары, вероятно, боясь насилия, сочли более благоразумным немедленно убраться со сцены и спрятались в старом доме радьи Айдумы. Может быть, они сделали это по приказанию мужчин.

Капитан Мавара

Фотография, сделанная Н. Н. Миклухо‑Маклаем

 

Я отправился к дому и вызвал женщин, которым сказал с помощью переводчика, чтобы они ничего не боялись, что я им ничего не сделаю, не убью и не увезу никого насильно с собою и чтобы они передали бы мои слова другим. Я велел им также передать жене капитана Мавары, что я его взял потому, что он вместе с другими грабил мои вещи, вместо того чтобы защищать их, но что я, однако ж, ничего с ее мужем не сделаю, а только отвезу его в Амбоину на суд резидента. Увидя жену Тагара, я позвал ее и подарил ей кусок красной бумажной материи и много табаку. Я думал, что застану ее в большом горе по случаю отъезда ее молодого мужа, но замечательно, как мало грусти или даже неудовольствия выражала довольно миловидная физиономия ее при расставании со своим супругом, с которым она жила только один месяц и который вряд ли в такое короткое время мог уже надоесть ей. Я подумал: или европейские женщины притворяются в таких случаях, или папуасские дамы очень отличны от первых. Мне сказали, что одна из жен капитана Мавары находится между женщинами. Я сейчас предложил ей сопровождать мужа, думая, что ее обязанность сделать это. Она не захотела и вовсе не казалась опечаленною участью мужа.

Мне пришли сказать, что вода была забрана. Простившись окончательно с туземцами, которым предоставил значительное количество табаку, я переехал на урумбай в одной из туземных пирог и, убедившись, что все в исправности, приказал поднять паруса и при легком S ветре направился к о. Ади. Отошедши несколько миль от берега, я приказал развязать руки моему пленнику и дал ему есть. Он сделался очень послушным и стал стараться подружиться с моими людьми. Он предлагал им, как я это узнал от моих амбоинских слуг, значительное количество продуктов Новой Гвинеи, если они помогут ему бежать при первой возможности.

Чтобы помешать исполнению этого плана, я в продолжение восьми дней пути до о. Кильвару нигде не останавливался, несмотря на просьбы людей зайти куда‑нибудь за свежею провизиею и на то, что вода, взятая в Умбурмете, начала портиться. Раз мне даже пришлось пригрозить огнестрельным оружием, чтобы сохранить дисциплину.

Придя в Кильвару 29 апреля, я передал моего пленника радье Кильвару, сказав последнему, что он будет отвечать перед резидентом Амбоины в случае побега капитана Мавары, и предупредил его, что он должен остерегаться, что люди Гесира ради выгоды (обещанных капитаном Мавары произведений Новой Гвинеи), пожалуй, будут склонны помочь ему.

Я послал Иосифа на небольшой прау с 5 человеками экипажа на о. Банду с письмом к резиденту Амбоины, который, однако ж, прибыл в Кильвару не ранее 21 мая; это время я прожил на островке Кильвару и сделал несколько интересных наблюдений над малайо‑папуасской помесью и вообще немало интересных наблюдений по этиологии. Капитан Мавара был взят на пароходе «Бали» резидентом в Амбоину, а затем переслан, кажется, в Тидор. Наказание его было поселение или, вернее, переселение из Новой Гвинеи, а не собственно тюремное заключение.

 

Возвращение из Папуа‑Ковиай

Апреля – 30 мая 1874 г.

 

26 апреля. Открывшиеся на S острова все серамцы и я считали за группу Матабелло^{75}, но к 4 часам оказалось, что это о‑ва Горам и Мановолка. Прошлого ночью был свежий ветер, говорят (я спал), и притом течение на NW, вероятно, подвинуло нас сильно к N.

27<апреля>. Очень неприятный сюрприз: острова, которые считали вчера, оказались утром о‑вами Каймер и Кур. Ошибка очень неприятная. Опять доказательство: не верь другим.

Зыбь большая. Ветер SO.

Воды было немного, но я не зашел на о. Теур, как просили матросы, а прошел прямо до о. Матабелло. Бросили якорь около двух горамских прау. От этих людей я узнал, что пароход с контролером^{76} заходил в Гесир, но вернулся дней 20 тому назад в Амбон.

28 апреля. Попутным SO направился к Гораму. Погода стоит очень хорошая.

Вечером зашел в Амар – деревня на берегу Горама, резиденция радьи Амара – узнать об нем и об радье Лоодс, а также чтобы купить курицу, так как денденг^{77} и рис очень надоели. Жена радьи Амар, который, к сожалению моему, находился теперь на о. Кой, узнав о моем приходе, снабдила меня курами, кокосами в таком количестве, что я не хотел даже принять такое множество, за которое не хотела принять платы. Я узнал, что пароход приходил в Гесир дней 20 тому назад с резидентом Амбона. Я приказал сняться, как только люди мои вернулись с берега, и объявил моим людям, что во всяком случае хочу быть завтра утром в Гесире. Мои серамцы привыкли немного слушаться, хотя для этого необходима была угроза тюрьмой в Амбоне или подчас револьвер и выстрел в крайнем случае, принялись за весла и прогребли от захода солнца до полночи. Пройдя о. Пулу‑Паньянг, легкий SO позволил оставить весла. Отсюда до Серам‑Лаут большая мель, коралловые банки и несколько небольших островов. Если бы не луна и не знакомство фарватера этой местности, пришлось бы отложить надежду быть завтра в Гесире, но ветер был почти попутный, и боязнь гресть утром при безветрии воодушевила или поддержала дух людей, и я утром благополучно увидел Марлаут и горы Серама.

<9 апреля. > Утро было ясное, как все эти дни, и урумбай, украшенный 4 флагами, под всеми парусами, которым помогали еще 12 весел, при звуках 2 тиф, гонга и частых ружейных выстрелов торжественно подвигался к острову. Мои люди были немало удивлены, когда вместо Гесира я приказал направиться к о. Кильвару, где меня радушно встретили старый и молодой радья Кильвару. Узнав главные новости, что пароход был здесь, но ушел дней 20 тому назад, что радья Лоодс должен ждать на о. Банда парохода, чтобы отправиться за мною, я передал моих пленников радье и сказал ему, что намерен жить у него.

Перебравшись в его дом, «рума битчара»^{78}, я отпустил урумбай в Гесир. Решил вечером отправить Иосифа с письмами резиденту и ассистенту резидента в Банду и Амбон, рассчитывая, что почтовый пароход придет в Банду 1 мая и захватит письма. Писал до 12 часов.

30 апреля. Иосиф отправился в 8 часов в небольшой йонке^{79} на о. Банду с 5 человеками экипажа.

Вечером отправился в Кильфура. Радья Кильвару (сказал), что люди Серама были в заговоре с папуасами в моей истории.

1 мая. Рисовал два интересных типа женщин, а также смесь серамцев с папуасами. Отправился в 4 часа в Серам‑Лаут. Достал череп серамца.

1) Волоса смеси 6 серамцев <и> 9 папуасок курчавы; некоторые – более папуасский тип, другие – более малайский. Между ними головы встре[чаются] очень брахиоцефальные.

2) Нос очень изменяет форму вследствие пробуравливания носовой перегородки (костью рыбы или иглою), представ[ляется] очень плоским, с висячим куском мяса.

2 мая. Ночью я был 2 раза разбужен, сперва звуками тифы около мечети и около хижины радьи; было лунное затмение.

Около 2 часов – много громких и оживленно говорящих голосов, из которых я мог расслышать слово «убежал», заставили меня встать поспешно с постели и выйти.

От женщины, которая живет в доме, где нах[одились] мои пленники, я узнал, что капитан Мавара убежал, но что немедля много людей побежало за ним ловить его. Я оделся и, схватив первое ружье, попавшееся под руку, также поспешил на поиски. На другом берегу острова я встретил людей, ведущих сильно сопротивлявшегося папуаса. При виде меня с ружьем и при моих словах: «Этот человек убежал, теперь я его убью, как предупредил!» – он так сильно отскочил, что вырвался на минуту из рук ведущих его. Так как я его передал радье, то я оставил его на произвол последнего. Несмотря на сопротивление, крики, обе его ноги замкнули в блок. Как я узнал потом, его догнали у самого берега. Он уже был в воде и хотел защищаться от погони камнями, но когда ему сказали, что если он не вернется, в него будут стрелять, он сдался.

Валас ошибочно говорит, что вода в Кильвару хорошая и что деревьев нет^{80}. Несколько громадных Ficus indica стоят у мечетей, и зелени довольно. Остров понижается: многие гробницы в воде, а также корни больших старых деревьев обнажены приливом.

Остров был, как мне сообщил радья, соединен с Серам‑Лаут, но вследствие войн жители Кильвару вздумали прорыть очень небольшой канал через перешеек. Вода докончила работу. Теперь канал широкий, но при отливе можно удобно пройти в Серам‑Лаут, вода доходит до колена. Но он помнит, что <были> видны корни деревьев, росших прежде на перешейке. <…>

3 мая. Traubenförmige Brüste der Papua‑Mädchen. – Kleiner Wuchs und Neigung zum fett werden. – Kinder von ♂ und ♁Papua haben lockiges Haar und einen bald mehr Papua‑andere Malayen‑typus. Ein Exemplar v. Ceram‑Laut besonders bemerkenswert dadurch dass der Papua‑typus fast nicht bemerklich ist, die Mutter aber von sehr pregnanter Papua‑typus.[116]

4 мая. <…> Иосиф вернулся с хорошими известиями из Банды. Пароход находится в Амбоине. Он употребил 24 часа до Банды и 3 дня назад.

5 мая. Лихорадка.

Вечером разговаривал с радья муда об жителях Серама. Он говорит, что алифуру (жители гор) совершенно подобны жителям берегов, что в Сераме нет курчавоволосых людей. Он уверял, что между алифуру есть жители с хвостами (оранг апа пакай акор), состоящими из волос. Он сравнив [ал] этот хвост с косою китайцев. Их называют здесь «оран‑суанги», и они находятся на многих горах около Амахай, около Кваус ets. Радья муда был убежден, что «суанги» могут быть невидимы. Так, например, здесь говорят, что между обоими муссонами в мес[яце] апреле‑мае суанги сходят с гор и крадут детей. Радья муда видел такой пример и отыскал ребенка со многими людьми, ударяя в тифу и с песней, обещая подарки, если оставят ребенка, которого нашли с заткнутыми ртом, ушами, носом листьями у берега моря!

Он убежден, что ночью невидимые суанги могут причинить зло людям, которых замечают. Несколько дней спустя лихорадка, которая кончается смертью.

6 <мая>. Отправил Давида в Серам‑Лаут за оленем. Вечером <1 нрзб> без женщин.

7 <мая>. Давид вернулся, видел вчера, но не застрелил оленя. Вечером опять пляска. Люди Серам‑Лаут (прента^{81}Кильвару) приехали приготовить «рума битчара» к приезду резидента. Их пляска была тем отлична от обычных чикалеле, что пляшущие представляли какое‑нибудь действие, например ловлю рыбы. Люди гребли, потом явился один, который представлял рыбу. Один из гребущих несколько раз неудачно бросал копье и при каждой неудаче бил рулевого; наконец, поймал, но рыба оборвалась, другой заступил его место. Начали тащить, потом несколько раз представили, что рыба так сильно ударила хвостом рыбака, что его должны были на руках нести. Наконец, кончилось представление – рыбу словили. <…>

8 мая. Ждал парохода! Рисовал Бунгараю. В 4 часа отправился в Айялену. Красивый вид: гробницы семейства радьи Кильвару. Промок. Один из людей Макассара пришел с подарками (райск[ие] птиц[ы]), которому я отказал. <…>

Бунгарая. Остров Кильвару

Рис. Н. Н. Миклухо‑Маклая. Май 1874 г.

 

9 мая. Выкупался утром при рассвете – последствием была лихорадка. Вечером, незваная, пришла Бунгарая – я не мог воздержаться и отослать ее! Хотя было не более 7 часов. Я предполагаю, что папуасские ласки мужчин иного рода, чем европейские, по крайней мере Бунгарая с удивлением следила за каждым моим движением и хотя часто улыбалась, но я не думаю, что это было только следствием удовольствия. <…>

10 мая. Ждал парохода. Вечером отправился в Кильфуру.

Вечером опять пришла Бунгарая. Утром при уходе я подарил ей кусок катуна, которым она, кажется, не осталась довольна; так как у меня остается всего‑навсего ½ gulden'a, то денег не пришлось дать. Она говорила что‑то, но я не мог понять, кажется, просила денег, желала серег, браслет. Слыша, что я хохочу (было темно), она что‑то стала сердито бормотать, я еще более хохотал, она несколько раз толкала меня в бок не слишком нежно, потом даже намеревалась с досады укусить (!) меня раза два. Я ее успокоил. <…>

11 мая. Парохода нет. Папуасов ♂ и ♁ обрезают, когда они остаются здесь жить, больших и малых. Браки между серамцами и папуасами относительно редки, папуасы женятся между собою. Браки серамцев благослов[лены] <1 нрзб> десятком детей.

<12 мая> <…> Написал письмо Русскому географическому обществу об 2‑й моей экспедиции в Новую Гвинею.

Каждый день приходят ко мне разные начальники окрестных местностей с сообщени[ями] об убийствах, кражах, насилии, большинство с Тана‑Бесар (Серам). Я их утешаю, что Туан‑Бесар^{82} <1 нрзб> и разберет их дела.

Узнал следующее о хонги Тидоре. 2 февраля. Начальник: Себиар, радья Румасол; в кора‑кор[а]^{83} 40 оран. Хати‑Хати, Румбати, Патипи. <1 нрзб., зачеркн. >

Требовавшие 15 человек от Румбати на основании письма султана Тидорского. Приходят каждый год, спрашив[ают] даже дань с купеческ[их] прау.

Залив MacGluer серамцы называют Телок‑Берау.

13 мая. Между людьми, прибывшими с орау‑Лагуа‑Денама, встретился молодой серамец, лет 19, с 4 Mammae.[117] Два верхних были нормальной величины, два нижних – <в> ½ меньше. Совершенно симметричны. Ни у отца, ни у матери нет подобной аномалии, ни у сестры.

Люди уверяют, что <у> некоторых людей (в одном семействе) между горными жителями встречаются люди с хвостами, уверяют, что и теперь есть один с небольшим. Но все слышали и говорят, но ни один не видал.