И все же некто пробрался в наш лагерь, украл, что хотел, и смылся. Конечно, не девушка. Ну а подросток? Крепкий, предприимчивый парень? Весьма похоже.

Мы развили большую скорость, стараясь догнать остальных, но вопросы не переставали донимать меня. Хорошо, пацан отправился на грабеж, застреленный ушел в другом направлении, а куда делась женщина? Или девица, или кем там она была? И что они все тут в диких степях делают, и почему за ними охотятся?

Мы спустились в долину реки Норт‑Форк. Много песку и почти никакого леса, только полузасыпанный песком плавник. Правда, на отдаленных обрывах торчит сколько‑то низких деревьев — туя, решил я. Наша группа расположилась в ложбинке, в которой прохладный источник отправлял небольшой ручей виться по лугу. Рядом рассыпались туи и сосны, полно кустов смородины и крыжовника. Колючие растительные стены с двух сторон защищали нас от непрошеных гостей.

Древесина, чистая вода, трава для животных.

Все головы повернулись к нам. За расседлыванием лошади я рассказывал, что мы видели и что предполагали. Соломон Толли сидел на корточках и жевал длинную травинку.

— Странно, — сказал он, — очень даже странно,

— Не больно приятно думать, что женщина где‑то там одна, — заметил Эбитт, — но не наше это с вами дело.

— А я решил, что оно мое, — ответил я. — Вы двигайте дальше и устраивайтесь на зиму. Я разберусь, что тут происходит, тогда последую за вами.

— Убьют тебя, — предостерег Кембл. — Один в поле не воин.

— Мужчина малость получше воин, чем женщина. И если уж кому из нас изображать круглого идиота, так это мне. Из меня скорее выйдет Дон‑Кихот, нежели из вас всех.

— Дон кто? — вопросил Сэнди.

— Дон‑Кихот. — Хит пояснил: — Тот, кто принял ветряную мельницу за великана, испанский рыцарь.

Боб Сэнди вылупил глаза.

— Белиберда какая! Как он… — оборвав, подозрительно поглядел на нас по очереди, уверенный, что мы его разыгрываем. — Великанов и вообще на свете не бывает, — пренебрежительно заявил он. — Детские сказочки.

— Ну, не знаю, — высказался Кембл, — кто ни того, ни другого ни разу не видел, в мельницу не поверит так же, как в великана. — Повернулся ко мне. — Хочешь ехать в компании, я с тобой.

— Спасибо, но я уж сам этим займусь. Прошу, поезжай к зимовке. Женщине потребуется крыша над головой, да и мальчишке тоже.

— Ты точно знаешь, что они держатся вместе?

— Я думаю, вряд ли сразу несколько человек болтаются здесь поодиночке. Мертвый, эта женщина и парень за какой‑то надобностью поперлись в степь. Надобность должна быть хуже некуда, погнать их сюда одних, и эти пятеро намерены захватить мальчика и женщину в неволю либо убить, как убили мужчину. Вот как мне все дело представляется.

— Как считаешь, не за ними явился испанский капитан? — обратился ко мне Шанаган. — Глазами тогда так и шарил, ничего не упустил, будто ожидал еще кого‑то.

Честно сознаться, мне хотелось никого с собой не брать, и, как мне кажется, мой товарищи меня понимали. Чье‑нибудь общество часто желательно, и отправляться в горы либо пустыни одному обычно не слишком умное решение. Иногда совсем небольшая посторонняя помощь вызволяет из серьезного затруднения. Но в данном случае я предпочитал остаться один. Хотя бы потому, что в одиночку ни на кого не надеешься. Разделил ответственность — и она стала меньше. Двое редко сравняются внимательностью с одним человеком, который помнит: кроме как на себя самого рассчитывать не на кого; очень уж просто сказать себе, что, если я не увижу, увидит он, и настороженность ослабевает.

— Дэйви, — сказал я. — Подозреваю, за нами все время подсматривают. Когда вы выйдете в поход, последи, чтобы постоянно менялись местами. Лучше бы они не сумели всех пересчитать и понять, что меня недостает.

— Так и сделаю. — Во взгляде Шанагана читалось сомнение. — Крепко рискуешь, Профессор.

Бесспорно, он был прав, и тем не менее чем дольше я размышлял над ситуацией, тем сильнее убеждался, что придумал хорошо. Сверни с дороги все мы, и преследователи женщины с мальчиком немедленно насторожатся: исчезновение двоих слишком заметно; недосчитываясь же одного, они засомневаются, верно ли видели. Сверх того, мне нравилось быть одному, и казалось самоочевидным, что я их отыщу. Или, с той же степенью вероятности, они меня отыщут, одного.

Невдалеке от лагеря вздымался сложенный песчаником гребень, словно тяжелая неровная стена, пошатнувшаяся, растрескавшаяся, выпавшие обломки валяются среди скальных выходов внизу. Среди этих руин рассыпалось несколько хвойных деревьев, и там, под покровом ночи, я нашел вместе с моей лошадью укрытие.

Я прихватил порядочный запас вяленого мяса и не производил шума. Когда взошло солнце и наша группа готовилась в путь, я неподвижно лежал в тени камней, смотрел и ждал. Наконец они тронулись. Жуя ломтик сухой бизонятины, я следил, как они исчезают вдалеке, и все еще не шевелился.

Чужие появились внезапно и ничем не заявив о себе. Возникли на невысоком пригорке и шагом направились к нашему лагерю, осматривая все кругом и не пропуская следов. Почти полчаса потратили на это дело.

Ночью я поработал головой прилично. За прошедший день мы одолели всего‑навсего двенадцать миль, очень мало для верховых, потому что долго провозились, распутывая следы убитого и за прочими хлопотами. Сейчас, сидя в тени песчаникового обрыва, я мысленно начертил на песке круг диаметром в двенадцать миль. У одного края этого круга мы нашли покинутую стоянку, у другого — восточного — остановились сегодня вечером. На предыдущем ночлеге мальчишка спер у нас еду, и той же ночью застрелили взрослого — несколько миль внутрь круга. Где‑то внутри представленной мною окружности должны находиться этот мальчик и женщина или очень близко к ней. Возможно, они вместе, может быть, выжидают, может быть, чего‑то ищут. Где‑то поблизости и пятеро не останавливающихся ни перед чем негодяев — ищут их.