III. Особенность христианства

 

Христос

 

«Христианство»: сегодня это слово звучит не столько как призывный лозунг, сколько как общее место. Христианского так много, слишком много: церкви, школы, политические партии, культурные объединения и, конечно, Европа, Запад, Средневековье, не говоря уж о «всехристианнейшем императоре» — титуле, дававшемся Римом там, где обычно предпочитают другие атрибуты («римский», «католический», «римско–католический», «церковный», «священный»), чтобы без проблем просто приравнять их к понятию «христианский». Как и любая инфляция, инфляция понятия «христианство» ведет к девальвации.

 

Опасное воспоминание

 

Помнят ли еще сегодня, что это слово, впервые появившееся согласно книге Деяний Апостолов в Антиохии, сначала использовалось в историческом контексте скорее как оскорбительное прозвище, чем как почетный титул?

Около 112 г. римский правитель в малоазийской провинции Вифиния, Гай Плиний II, обратился к императору Траяну с вопросом об обвиняемых во многих преступлениях «христианах», которые, согласно данным его проверки, отказывались принимать участие в культе императора, но в своем богослужении, по–видимому, они лишь воспевали гимны «Христу как Богу» (читали Символ веры?) и обязывались исполнять некоторые заповеди (не красть, не грабить, не прелюбодействовать, не обманывать).

Немного позже друг Плиния, Корнелий Тацит, трудившийся над историей императорского Рима, довольно точно повествует о великом пожаре Рима 64 г., возникновение которого приписывали самому императору Нерону, однако он переложил всю вину на «христиан»: слово «христиане» произведено от имени казненного при Тиберии прокуратором Понтием Пилатом «Христа», после смерти которого «пагубное суеверие», как в конце концов все гнусное и низкое, проникло в Рим и привлекло к себе большое количество последователей.

Еще позже и менее конкретно императорский биограф Светоний повествует о том, что император Клавдий выдворил из Рима иудеев, которые, будучи побуждаемыми «неким Хрестом», постоянно вызывали беспорядки.

Самое раннее иудейское свидетельство, также возникшее в Риме и принадлежащее иудейскому историку той эпохи Иосифу Флавию, уже около 90 г. упоминает с очевидной сдержанностью произошедшее в 62 г. побиение камнями Иакова, «брата Иисуса, так называемого Христа».

Таковы самые древние языческие и иудейские свидетельства: было бы замечательно, если бы и сегодня вспоминали, что «христианство» означает не какое?то мировоззрение или некие вечные идеи, но связано со Христом. Однако воспоминания могут быть болезненными, как ощутили уже некоторые политики, которые хотели пересмотреть свою партийную программу Более того, воспоминания могут быть даже опасными. На это вновь обращает наше внимание сегодняшняя критика общества: не только потому, что поколения умерших регламентируют нас, соопределяют каждую нашу ситуацию, и человек тем самым предопределен историей, но и потому, что воспоминание о прошлом являет все до сих пор неопределенное и неисполненное, а любое закостеневшее в своих структурах общество по праву опасается «подрывного» содержания памяти.

Христианство — это активизация воспоминания. Активизация — как справедливо настаивает Ж. Б. Метц, следуя Блоху и Маркузе, — «опасного и освобождающего воспоминания». Именно это изначально подразумевало чтение новозаветных текстов, совершение евхаристии, жизнь следования за Христом, самую разнообразную деятельность церкви в мире. Воспоминание о чем? Об этом очевидно тревожном воспоминании свидетельствуют приведенные выше первые языческие и иудейские свидетельства о христианстве, свидетельства эпохи самых поздних новозаветных текстов. Об этих изменяющих мир воспоминаниях повествуют прежде всего сами христианские свидетельства. Воспоминание о чем? Этот основополагающий вопрос возникает для нас сегодня как на основании Нового Завета, так и вообще всей христианской истории.

Во–первых: часто и справедливо подчеркивают разнообразие, неожиданность, частично противоречивость содержащихся в собрании Нового Завета текстов: есть подробные систематические вероучительные послания, однако есть и незапланированный ответ на вопросы адресатов. Небольшое письмо, вызванное конкретным случаем, длиной едва ли в две страницы, господину сбежавшего раба и очень пространное описание деяний первого поколения христианства и его основных фигур. Евангелисты, которые прежде всего повествуют о прошлом, и пророческие послания, относящиеся к будущему. Одни — искусные по стилю, другие скорее неаккуратные; одни по своему языку и форме мысли возникли в среде иудеев, другие — среди эллинистов; одни написаны очень рано, другие — почти на сто лет позже!

Поэтому действительно оправдан вопрос: что собственно объединяет такие различные 27 «книг» Нового Завета? Ответ, согласно самим свидетельствам, поразительно прост: это воспоминание об Иисусе, который на новозаветном греческом языке называется «Христос» (по–еврейски «Машиах», по–арамейски «Мешиха»: Мессия = Помазанник).

Во–вторых: также часто и справедливо подчеркивают разрывы и трещины, контрасты и противоречия в традиции и вообще в истории христианства: столетия небольшого сообщества и века великой организации, столетия меньшинства и века большинства; преследуемые становятся господствующими и в свою очередь нередко также преследующими. Столетия подпольной церкви сменяются веками церкви государственной, столетия нероновских мучеников — веками Константиновых придворных епископов. Эпохи монахов и ученых и — часто переплетенные друг с другом — эпохи церковных политиков; столетия обращенных варваров во время восхождения Европы и века вновь основанной и снова уничтоженной христианскими императорами и папами Imperium Romanum [8]; столетия папских синодов и века направленных против пап реформирующих соборов. Золотая эра христианских гуманистов и секуляризованных людей эпохи Возрождения, а также церковная революция реформаторов; столетия католической или протестантской ортодоксии, а также века евангельского пробуждения. Эпохи приспособления и эпохи сопротивления, saecula obscura [9] и siecle des lumieres [10], столетия инновации и века реставрации, столетия отчаяния и века надежды!..

Вновь неудивителен вопрос: что, собственно, объединяет такие поразительно контрастирующие двадцать столетий христианской истории и традиции? Здесь также нет никакого другого ответа: это воспоминание об Иисусе, которого в течение столетий называют «Христом», последним и решающим посланником Божьим.

 

Определение понятий

 

Контуры будут заполнены позже. Однако в эпоху смешения и затуманивания терминов, в том числе и богословских, необходим ясный язык. Богослов не оказывает услугу ни христианам, ни нехристианам, если он не называет вещи своим именем, если он не определяет термины.

Христианство сегодня сталкивается с мировыми религиями, которые также претендуют на то, что открывают истину, являются путем ко спасению, представляют собой «легитимные» религии и также знают об удаленности, порабощенности и неискупленности человека и о близости, благодати и милости Божества. Напрашивается вопрос: если все обстоит таким образом, то что же тогда особенного в христианстве?

Пока еще контурный, однако, все же очень точный ответ должен звучать следующим образом: согласно свидетельствам истока и всей традиции, согласно свидетельству христиан и нехристиан, особенность христианства — и мы еще увидим, насколько этот ответ не является банальностью и тавтологией, — сам Иисус, которого и сегодня еще называют древним именем — Xpucmoс ! Не так ли? Ни одна из великих или малых религий, пусть она даже при определенных обстоятельствах может почитать Иисуса в храме или в своей священной книге, не рассматривает его как решающее, определяющее, основополагающее для связи человека с Богом, с ближним, с обществом. Особое, самое коренное в христианстве — рассматривать Иисуса как предельно решающее, определяющее, основополагающее для человека во всех его измерениях. И именно это с самого начала подразумевал титул «Христос». Неслучайно уже тогда этот титул сросся с именем «Иисус» практически в единое собственное имя.

В то же время христианство сталкивается и с постхристианскими формами гуманизма эволюционного или революционного вида, которые также выступают за все истинное, доброе и прекрасное, которые высоко ценят человеческие ценности и братство вместе со свободой и равенством и которые зачастую эффективнее содействуют развитию всего человека и всех людей. С другой стороны, христианские церкви и богословие желают опять по–новому быть человечными и со–человечными: современными, актуальными, просвещенными, эмансипированными, диалогичными, плюралистичными, солидарными, совершеннолетними, секулярными — короче говоря, гуманистичными. Соответственно неизбежен вопрос: если дело обстоит таким образом, что же тогда особенного в христианстве?

Вновь лишь контурный, но все же совершенно точный ответ и здесь должен звучать следующим образом: согласно свидетельству истока и всей традиции, особенным вновь является сам Иисус, который снова и снова по–новому познается и признается как Христос. Проверку следует провести и здесь: никакая из эволюционных или революционных форм гуманизма, пусть при тех или иных обстоятельствах они уважают или даже пропагандируют Иисуса как человека, не рассматривает его как решающее, определяющее, основополагающее для человека во всех его измерениях. Самое особенное, коренное в христианстве — считать Иисуса, в конечном счете, решающим, определяющим, основополагающим для связи человека с Богом, ближним, обществом: в сокращенной библейской формуле — «Иисусом Христом».

Из обеих перспектив вытекает: если христианство желает стать значимым для людей, принадлежащих к мировым религиям, для современных гуманистов, то в любом случае не просто путем повторения того, что сказали другие, не просто путем подражания тому, что делают другие. Такое «попугайское» христианство не станет значимым для других религий или гуманизма. Таким образом, оно станет незначительным, излишним. Сами по себе актуализация, модернизация, солидаризация не придадут значимости. Христиане, христианские церкви должны знать, чего они хотят, что они должны сказать себе самим и другим. При всей безграничной открытости для других они должны — здесь следует вновь подчеркнуть это — выразить, показать, реализовать свою особую сущность. Итак, христианство может быть и стать значимым лишь путем того, что оно, как всегда в теории и на практике, активизирует воспоминание об Иисусе как предельно основополагающем: об Иисусе Христе, а не просто об одном из «значительных людей».

Предварительно следует вновь лишь очень контурно указать, что, только основываясь на этом Христе, можно дать ответы на настойчивые, повсюду задаваемые вопросы христиан и нехристиан о различении собственно христианского. В качестве теста приведем некоторые примеры.

Первый: является ли совершенная в глубокой вере в Бога трапеза христиан и мусульман в Кабуле, во время которой используются молитвы из христианской и суфийской традиции, христианской евхаристией? Ответ: такая трапеза может быть самым настоящим, даже достойным похвалы богослужением. Но христианской евхаристией она была бы лишь в том случае, если бы в ней особо поминался Иисус Христос (memoria Domini [11]).

Второй: приравнивается ли искренне и молитвенно совершенное в Бенаре на Ганге религиозное омовение индуиста к христианскому крещению? Ответ: такое омовение, конечно, является, с религиозной точки зрения, очень значимым и благотворным обрядом очищения. Однако христианским крещением оно стало бы лишь в том случае, если бы совершалось во имя Иисуса Христа.

Третий: является ли бейрутский мусульманин, который высоко ценит все сказанное в Коране об Иисусе — а этого много, — тем самым уже христианином? Ответ: он хороший мусульманин, пока для него остается обязательным Коран, и он может по–своему обрести спасение. Однако христианином он станет лишь тогда, когда уже не Мухаммед будет истинным пророком, а Иисус — его предтечей, но Иисус Христос станет для него основополагающим.

Четвертый: является ли выступление за гуманистические идеалы, права человека и демократию в Чикаго, Рио, Окланде или Мадриде христианским благовестием? Ответ: это настоятельно заповеданная как для каждого отдельного христианина, так и христианских церквей социальная активность. Однако христианским благовестием она станет лишь тогда, когда в сегодняшнем обществе практически и конкретно будет явлено то, что следует сказать об Иисусе Христе.

С учетом уже данных в предшествующих отрывках разъяснений и проводимой в последующих частях конкретизации, во избежание путаницы и ненужных недоразумений можно и нужно, без какой бы то ни было дискриминации других взглядов, сделать следующие краткие замечания.

 

Христианское — это не все истинное, благое, прекрасное и человечное. Никто не сможет отрицать: истина, благость, красота и человечность существуют и вне христианства. Однако христианским может быть названо все то, что в теории и на практике имеет ясное позитивное отношение к Иисусу Христу.

Христианин — это не любой человек истинных убеждений, искренней веры и доброй воли. Нельзя не увидеть: истинное убеждение, искренняя вера и добрая воля существуют и вне христианства. Однако христианами могут быть названы все те, для кого жизнь и смерть Иисуса Христа являются определяющими.

Христианская церковь — это не любая медитативная или активистская группа, не любое сообщество деятельных людей, которые для своего спасения стремятся к порядочной жизни. Нельзя отрицать, активность, деятельность, молитва, порядочная жизнь и спасение могут существовать и в других группах вне церкви. Однако христианской церковью можно назвать любую большую или малую общину людей, для которых Иисус Христос является, в конечном счете, решающим.

Христианство не существует повсюду, где борются с бесчеловечностью и реализуют гуманность. Безусловно, истинно: с бесчеловечностью борются и гуманность реализуют также вне христианства — среди иудеев, мусульман, индусов и буддистов, среди постхристианских гуманистов и явных атеистов. Христианство же существует лишь там, где воспоминание об Иисусе Христе активизируется в теории и на практике.

 

Итак, все это представляет собой необходимые для соответствующего разграничения формулы. Однако это не просто теоретические — и тем более не пустые — формулы. Почему? Они связаны с совершенно конкретной Личностью. За ними находятся христианский исток и великая христианская традиция.

Они одновременно предлагают ясную ориентацию для настоящего и будущего. Тем самым они помогают христианам и могут обрести одобрение со стороны нехристиан, чьи убеждения, таким образом, уважаются, чьи ценности ясно утверждаются, хотя они догматически и не включаются в христианство и церковь.

Именно поскольку понятия, относящиеся к христианству, не размываются или не расширяются произвольно, но рассматриваются точно, именно поскольку понятия принимаются соответствующим образом, возможно сохранять открытость по отношению ко всему нехристианскому и одновременно избегать всякого смешения с ним. Поэтому эти формулы различения, которые пока могут показаться слишком контурными, имеют большое значение. Во всей своей предварительности они служат выявлению сути христианства!

Вопреки всякому, часто благосклонному, расширению, запутыванию, умножению и смешению понятия «христианство», вещи необходимо честно называть своими именами: христианство христиан должно оставаться христианским! Однако оно остается христианским лишь в том случае, если оно остается ясно связанным со Христом, который не есть некий принцип, интенция или эволюционная цель, но — как мы еще абсолютно точно увидим — совершенно определенная, неповторимая и незаменимая личность с совершенно определенным именем! Христианство уже на основании его имени нельзя опустить или «поднять» до уровня безымянного, анонимного христианства. Анонимное христианство для того, кто хоть немного поразмыслит об этих словах, представляет собой противоречие в терминах, подобно деревянному железу. Быть хорошим человеком — почтенно, в том числе без церковного благословения и богословского одобрения. Однако христианство означает исповедание этого единого имени. Поэтому и христианские богословы должны задаться вопросом: что, кто собственно скрывается за этим именем?

 

 

Реальный Христос

 

Следует серьезно поразмышлять, почему после падения столь многих божеств в нашем столетии этот Иисус, потерпевший неудачу перед лицом своих противников и постоянно предававшийся своими последователями в разные эпохи, все еще является для бесчисленного множества людей самой волнующей фигурой долгой истории человечества — необычным и непостижимым во многих отношениях. Он — надежда для революционеров и эволюционеров, он увлекает интеллектуалов и антиинтеллектуалов. Он поощряет прилежных и беспомощных. Он — постоянно новый импульс для мысли богословов, а также атеистов. Для церквей — повод к постоянно критическому самовопрошанию о том, являются ли они Его надгробным памятником или Его живыми свидетелями, сияют ли они экуменически над всеми церквами вплоть до иудаизма и других религий. Ганди сказал: «Я говорю индусам, что их жизнь будет несовершенной, если они также не будут благочестиво изучать учение Иисуса».

Но тем самым теперь еще сильнее напрашивается вопрос об истине: какой Христос есть истинный Христос? Простой ответ «радуйся, Иисус любит тебя» не может удовлетворить в длительной перспективе. Это легко может быть некритическим фундаментализмом или пиетизмом в одеянии хиппи. И там, где основываются только на чувствах, имя можно произвольно поменять: вместо Че Гевара в образе Иисуса представить Иисуса в образе Че Гевара и наоборот. Поставленный между Иисусом догматизма и Иисусом пиетизма, между Иисусом протеста, деятельности, революции и Иисусом чувств, чувствительности, фантазии вопрос об истине необходимо будет уточнить следующим образом: Христос мечтаний или Христос реальности? Воображаемый или реальный Христос?

 

Не миф

 

Что может помешать человеку следовать лишь за воображаемым, подвергнутым догматической или пиетистской, революционной или мечтательной манипуляции или инсценировке Христом? Любая манипуляция, идеологизация и даже мифологизация Христа имеет свою границу в ucтopuu ! Христос христианства — как следует неустанно подчеркивать вопреки всем древним или новым формам синкретизма — это не просто вневременная идея, вечно действенный принцип, глубокомысленный миф. Образу Христа в пантеоне божеств индуистского храма могли бы порадоваться только наивные христиане. Уже ранние христиане всеми силами противостояли милостивому принятию их Христа в римский пантеон и довольно часто расплачивались за это своей жизнью. Они скорее терпели бранные обвинения в атеизме. Христос христиан, напротив, — это совершенно конкретная, человеческая, историческая личность: Христос христиан — это не кто иной, как Иисус из Назарета. И поскольку христианство существенно укоренено в истории, то христианская вера — это принципиально историческая вера. Достаточно сравнить синоптические Евангелия с широко распространенным индуистским поэтическим эпосом Рамаяна, который в 24000 санскритских строфах описывает, как благородный принц Рама (воплощенный Вишну), супруга которого Сита была похищена и уведена великаном Раваном на Цейлон с помощью армии обезьян, построившей мост через океан, освободил оставшуюся ему верной супругу, — становится ясной вся разница. Лишь как историческая вера христианство в самом начале смогло противостоять всем мифологиям, философиям и мистериальным культам.

Хотя бесчисленное множество людей ощутили в Иисусе сверхчеловеческую, божественную реальность и хотя изначально к Нему прилагались высокие титулы, то все же несомненно, что Иисус всегда был как для Его современников, так и для позднейшей церкви реальным человеком. Согласно всем новозаветным текстам, а они за исключением немногочисленных и незначительных языческих и иудейских свидетельств являются нашими единственными достоверными источниками (Талмуд и Мидраш в этом отношении также не принимаются в расчет), Иисус — реальный человек, который жил в совершенно определенное время и в совершенно определенном окружении. Но действительно ли он жил?

Историческое существование Иисуса из Назарета уже оспаривалось, как и существование Будды и другие вроде бы неоспоримые факты. Возникло большое, хотя и ненужное волнение, когда в XIX веке Бруно Бауэр (Bauer) предложил рассматривать христианство как изобретение евангелистов, а Иисуса — как «идею». И вновь, когда Артур Древс (Drews) в 1909 г. начал интерпретировать Иисуса как простой «миф о Христе» (подобным образом как англичанин Дж. М. Робертсон (Robertson) и американский математик У. Б. Смит (Smith). Однако крайние позиции имеют и свою положительную сторону Они разъясняют ситуацию и чаще всего взаимно уничтожаются: историческое существование Христа с тех пор не оспаривает ни один серьезный исследователь. Тем не менее это, само собой разумеется, не мешало несерьезным писателям и дальше писать об Иисусе несерьезные вещи (Иисус как психопат, астральный миф, сын Ирода, тайно женившийся и т. д.). Однако довольно прискорбно, когда филолог подрывает свою репутацию, истолковывая Иисуса как таинственное обозначение галлюциногенного мухомора (Amanita muscaria), который якобы использовался в обрядах первых христиан. Можно ли придумать что?то еще более оригинальное?

Мы знаем об Иисусе из Назарета несравненно больше исторически надежного, чем о великих азиатских основателях религии:

больше, чем о Будде (умер ок. 480 до P. X.), чей образ в учительных текстах (сутрах) остается необычно стереотипным и чья чрезвычайно систематизированная легенда менее передает историческую, чем идеально типическую биографию;

несомненно, больше, чем о китайском современнике Будды Конфуции (умер, вероятно, в 479 до P. X.), безусловно, реальную личность которого, несмотря на все усилия, ввиду недостоверности источников нельзя точно описать и которую только впоследствии связали с китайской государственной идеологией «конфуцианства» (в китайском языке это слово неизвестно; более правильно: «учение или школа ученых»);

наконец, больше, чем о Лао Цзы, чей образ, рассматривающийся китайским преданием как реальный, из?за недостоверных источников с биографической точки зрения вообще нельзя восстановить и чьи даты жизни в зависимости от источников помещают в XIV, XIII, VIII, VII или VI век до P. X.

Критическое сравнение показывает действительно удивительные различия: учение Будды передано в источниках, которые были записаны, по крайней мере, через полтысячелетия после его смерти, когда изначальная религия уже пережила значительное развитие.

Лишь с I в. до P. X. Лао Цзы называют автором «Таоте–Кинг», классической «Книги о пути и добродетели», фактически представляющей собой многовековую компиляцию, которая, однако, впоследствии стала решающей для формулировки даосистского учения.

Важнейшие тексты традиции Конфуция — «Биографии» Сыма Цяня и «Беседы и суждения» Лунь Юя (приписываемое ученикам собрание высказываний Конфуция, включенное в повествования о тех или иных ситуациях) — отстоят от времени жизни учителя на 400 и 700 лет соответственно и едва ли являются достоверными; абсолютно аутентичных текстов или аутентичной биографии Конфуция не существует (хроника царства Лу также едва ли принадлежит ему).

Обратим взгляд и на Европу: древнейшая дошедшая до нас рукопись эпосов Гомера была написана в XIII в. Текст трагедий Софокла основывается на одной–единственной рукописи VIII или IX в. В случае Нового Завета промежуток от изначального текста намного короче, дошедшие рукописи намного многочисленнее, их согласие больше, чем у любой другой книги Античности: тщательно переписанные рукописи Евангелий дошли до нас уже из III и IV вв. Недавно, например, в египетской пустыне было открыто еще очень много древних папирусов: оригинал древнейшего фрагмента Евангелия от Иоанна — последнего из четырех Евангелий — находится сегодня в библиотеке Джона Райлэнда (Манчестер), он возник в начале II в. и ни единым словом не отличается от нашего печатного греческого текста. Четыре Евангелия, таким образом, существовали уже около 100 г.; мифическое развитие и новые истолкования (в апокрифических Евангелиях и т. д.) появляются начиная со II в. Очевидно, путь вел от истории к мифу, а не от мифа к истории!

 

В пространстве и времени

 

Иисус из Назарета — это не миф: его историю можно локализировать. Это не легенда, как история о швейцарском национальном герое Вильгельме Телле — что может разочаровать некоторых швейцарцев. История Иисуса разыгрывалась в политически незначительной стране, на краю Римской империи. Палестина представляла собой древнейшую культурную область в центре «плодородного полумесяца»: прежде чем политически–культурный вес переместился на оба острия полумесяца — в Египет и Месопотамию, около седьмого дохристианского тысячелетия там произошла великая революция, в ходе которой охотники и собиратели плодов начали вести оседлый образ жизни в качестве земледельцев и животноводов и тем самым впервые в истории человечества сделались независимыми от природы и начали плодотворно покорять ее, прежде чем через почти четыре тысячелетия на обоих остриях полумесяца — в Египте и Месопотамии — произошел следующий революционный шаг, создание первых высоких культур и изобретение письма (а спустя еще пять тысяч лет произошел последний на настоящее время великий революционный шаг — к звездам).

Упоминаемый в притче о милосердном самарянине и недавно вновь раскопанный Иерихон можно назвать древнейшим имеющим черты города поселением мира (между 7000 и 5000 г. до P. X.). Будучи узкой связующей полоской земли между царствами на Ниле и Евфрате с Тигром, всегда легко становившейся полем битвы великих сил, Палестина во времена Иисуса находилась под властью ненавидимых иудеями римлян и поставленного ими полуиудея правителя–вассала. Иисус, которого кое?кто в эпоху национал–социализма охотно сделал бы арийцем, безусловно, происходил из Палестины: точнее, из северной области Галилеи, население которой было не чисто иудейским, а смешанным, хотя, в отличие от находящейся между Иудеей и Галилеей Самарии, признавало Иерусалим и его храм в качестве главного культового центра. В любом случае площадка для действия была невелика: между Капернаумом, расположенным на севере на прекрасном Генисаретском озере, и столицей Иерусалимом на гористом юге всего лишь 130 км, которые караван преодолевал за неделю.

Иисус из Назарета — это не миф: его историю можно датировать. Она — не вневременной миф, подобный тем, которые оказали влияние на первые высокие культуры человечества: это не египетский миф о вечной жизни, не месопотамский миф о космическом миропорядке, не индийский миф о мире как изменении, не греческий миф о совершенном человеке. Речь идет об истории конкретного человека, который родился в Палестине в начале нашего времяисчисления при римском императоре Августе, начал свою общественную деятельность при его преемнике Тиберии и, наконец, был казнен его прокуратором Понтием Пилатом.

 

Неопределенность

 

Некоторые обстоятельства места и времени остаются спорными, однако они не имеют большого значения:

а. Происхождение? Место рождения Иисуса нельзя однозначно определить. О нем не упоминают евангелисты Марк и Иоаннн, а Матфей и Лука, разнящиеся в деталях, возможно, по богословским причинам (происхождение от Давида и пророчество пророка Михея), указывают на Вифлеем. Некоторые исследователи предполагают Назарет. В любом случае, как засвидетельствовано во всем Новом Завете, настоящая родина «Назарянина» или «Назорея» — незначительный город Назарет в Галилее. Хотя генеалогии у Матфея и Луки сходятся на Давиде, но в остальном расходятся так далеко, что их нельзя гармонизировать. По общепринятому мнению сегодняшних экзегетов, детали легендарно украшенных историй детства, как и переданная только у Луки назидательная история о двенадцатилетнем Иисусе в храме, имеют особый литературный характер и играют служебную роль в богословской интерпретации евангелистов. В Евангелиях также отчасти совершенно беспристрастно говорится о матери Иисуса Марии, его отце Иосифе, а также о его братьях и сестрах. Согласно источникам, его семья, как и его родной город, держались дистанцированно от его общественной деятельности.

б. Год рождения? Если Иисус родился при императоре Августе (27 г. до P. X — 14 г. P. X.) и царе Ироде (27 — 4 гг. до P. X.), тогда год его рождения не мог быть после 4 г. до P. X. Из описания чудесной звезды, которую нельзя свести к определенной констелляции светил, можно вывести немногое, как и из переписи Квириния (6 или 7 г. P. X.), которая, возможно, была важна для Луки в качестве исполнения пророчества.

в. Год смерти? Если Иисус, согласно Луке, был крещен в 15–й год правления императора Тиберия, то есть в 27/28 г. (или 28/29 г.) P. X. Иоанном Крестителем, что всеми принимается в качестве исторического факта, и если он во время этого первого общественного появления, согласно Луке, был в возрасте около 30 лет и, согласно всему преданию (в том числе свидетельству Тацита), был осужден при Понтии Пилате (26–36 гг. P. X.), тогда он должен был умереть около 30 г. В отношении точного дня смерти, о котором по–разному сообщают три евангелиста и Иоанн (15 или 14 нисана), даже обращаясь к найденному праздничному календарю кумранской общины на Мертвом море, нельзя достичь однозначной ясности.

Если даты жизни Иисуса, как и многие моменты древней истории, нельзя вычислить с окончательной точностью, то действительно знаменательно, что в этом достаточно небольшом периоде времени человек, о котором не существует «официальных» документов, надписей, хроник, процессуальных актов, который открыто действовал в лучшем случае три года (согласно описанным у Иоанна трем пасхальным праздникам), однако, возможно, и всего лишь один–единственный год (синоптики говорят только об одном празднике Пасхи) или даже только несколько драматических месяцев в основном в Галилее, а затем и в Иерусалиме, и именно этот один человек изменил течение мира таким образом, что не без основания всемирное течение времени начали датировать от него — это вызывало впоследствии досаду у руководителей Французской и Октябрьской революций, а также в эпоху Гитлера. Никто из великих основателей религии не действовал на таком узком пространстве. Никто не прожил такое ужасно краткое время. Никто не умер таким молодым. И все же какой результат: каждый четвертый человек, почти миллиард людей называют себя христианами. Численно христианство далеко опережает все мировые религии.

 

Больше, чем биография

 

Одна точка зрения — несмотря на бесчисленные романические книги об Иисусе — добилась признания: хотя историю Иисуса можно локализировать и датировать, биографию Иисуса из Назарета нельзя написать! Почему? Для этого просто нет предпосылок.

Существуют древние римские и иудейские источники, которые, как мы видели, едва ли сообщают нечто полезное об Иисусе помимо факта исторического существования. Также наряду с издревле официально признанными в церкви Евангелиями существуют еще значительно более поздние, украшенные различными странными легендами и сомнительными подражаниями словам Иисуса, не употреблявшиеся публично «апокрифические» (= скрытые) Евангелия, которые помимо очень немногих слов Иисуса также не сообщают ничего исторически определенного о нем.

Тем самым остаются четыре Евангелия, которые согласно «канону» (= путеводная нить, стандарт, список) древней церкви были приняты для общественного употребления в собрание текстов Нового Завета (по аналогии с текстами Ветхого Завета) в качестве изначального свидетельства христианской веры: выбор, который — как и весь Новый Завет — на протяжении истории двух тысяч лет, говоря в общем, полностью выдержал испытание временем. Однако эти четыре «канонических» Евангелия не сообщают о разных стадиях и событиях жизни Иисуса. О детстве мы знаем мало достоверного, о времени до тридцатого года жизни — вообще ничего. И самое важное: в эти, возможно, лишь несколько месяцев или в лучшем случае три года общественной деятельности нельзя констатировать именно то, что является предпосылкой любой биографии — его развитие.

Мы знаем, в общем, что путь Иисуса привел его из галилейской родины в иудейскую столицу Иерусалим, от возвещения близости Бога — к конфликту с официальным иудаизмом и его казни римлянами. Однако, очевидно, первые свидетели не интересовались хронологией и топологией этого пути, как и внутренним развитием: генезисом его религиозного, особенно мессианского, сознания и его мотивами или вообще «портретом», «личностью» и «внутренней жизнью» Иисуса. Поэтому (и только поэтому) потерпело неудачу либеральное исследование жизни Иисуса в XIX в. с попыткой периодизации и мотивации жизни Иисуса, как констатирует это Альберт Швейцер (Schweitzer) в своей классической истории «поиск исторического Иисуса»: внешнее и особенно внутреннее психологическое развитие Иисуса нельзя вычитать из Евангелий, но мы можем только сами привнести его в текст. Отчего же?

Для не–богословов также важно и небезынтересно знать, как Евангелия возникли в процессе продолжительностью около 50–60 лет. Лука повествует об этом в первых словах — своего Евангелия. Весьма удивительно: сам Иисус не оставил ни одного письменного слова и также ничего не сделал для правильной передачи своих слов. Апостолы сначала передавали свидетельство о его словах и делах устно. При этом они сами, как и любой рассказчик, в зависимости от характера и круга слушателей, расставляли различные акценты, выбирали, интерпретировали, разъясняли, расширяли. Вероятно, изначально существовало простое повествование о делах, учении и жизни Иисуса. Евангелисты — не все они были непосредственно учениками Иисуса, но свидетели изначального апостольского предания — собирали все несколько позже: переданные устно и уже частично записанные истории об Иисусе и его слова, не так, как они хранились бы в архивах Иерусалима или Галилеи, но так, как их использовали в жизни общин верующих, в проповеди, катехизации, богослужении. Все эти тексты возникли из определенной «жизненной ситуации» (Sitz шь Leben), за ними уже находилась сформировавшая их история, они уже передавались дальше в качестве вести Иисуса. Евангелисты — безусловно, не только собиравшие и передававшие предание, как довольно долго полагали, но совершенно самобытные богословы со своей собственной концепцией — систематизировали повествования об Иисусе и слова Иисуса согласно собственному плану и усмотрению: они устанавливали определенные рамки, чтобы получился целостный текст. Повествование о Страстях Христовых, переданное в необычайном согласии всеми четырьмя евангелистами, вероятно, уже относительно рано образовало самостоятельную часть предания. Одновременно евангелисты, очевидно, сами осуществлявшие миссионерскую и катехизическую деятельность, ориентировали традиционные тексты на нужды своих общин: они истолковывали их с точки зрения Пасхи, расширяли и приспосабливали их, где это казалось нужным. Поэтому различные Евангелия об одном и том же Иисусе при всей своей общности обретали разный богословский профиль.

Марк, живший в эпоху перелома между первым и вторым христиански<