ИЗ ВЕСТНИКА ПРИКАЗОВ № 1 ВОЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ ВОСТОЧНОЙ КАРЕЛИЕЙ

1 сентября 1941 г.

«Женщинам на сплавных и лесных работах уплачивается 60 процентов от зарплаты мужчин.

Команд. Военным Управлением Восточной Карелией подполковник В. А. Котилайнен Нач. штаба подполковник Г. Олслдман».

«Русским и прочим инородным рабочим уплачивается 50-60 процентов расценок. Находящимся в концентрационных лагерях заработная плата не уплачивается.

Начальник округа подполковник Эмели Копонен. Начальник штаба капитан Олли Палохеймо». (Перевод с финского)

«ПО СЛЕДАМ ВОЙНЫ»

Датский писатель о поездке в оккупированные районы Карело-Финской ССР

Стокгольмское издательство «Тиденс» издало в 1943 г. книгу датского писателя и военного корреспондента Херсхольт Гансена «По следам войны», содержащую впечатления автора от поездки во временно оккупированные финнами районы Советской Карелии. Автор книги, несмотря на свою дружбу с белофиннами, не смог скрыть своего удивления по поводу замечательных достижений народа Карелии в экономическом и культурном развитии при советской власти, В то же время автор вынужден признать факты варварского разрушения культурных ценностей и бесцеремонного ограбления населения оккупированных районов Карелии финскими захватчиками. Ниже мы приводим отдельные отрывки из книги Гансена «По следам войны».

«Рассматриваемую с точки зрения войны Карелию, - пишет Гансен, - можно описать, как совокупность опустошённых и невозделанных полей, сожжённых сёл и разбомблённых городов. Финский артиллерийский огонь превратил целые кварталы в развалины, а оставшийся после отступления русских инвентарь уничтожался отчасти из страха перед минами, отчасти в отчаянии и страсти разрушения и отчасти увозился и используется теперь финской армией».

«...3а последние месяцы финская армия захватила лишь очень ограниченное количество пленных. С ранеными пленными большей частью расправа весьма короткая. Это подтверждают сами финские солдаты.

Прибыв в Гамла-Карлебю, я увидел закрытый товарный вагон, где находилось около 20 более или менее серьёзно раненных русских пленных. Вагон пришёл за день до этого, но никто не подумал и не нашёл времени заняться ранеными. В течение недели они были в пути и лежали на полу в грязном вагоне, обезумевшие от боли и дрожащие в лихорадке. Первая помощь им не была оказана до погрузки их в вагон и отправки. Разумеется, в таких условиях большинство тяжело и средне раненных русских умирает до оказания им помощи».

Описывая состояние лагеря для военнопленных, автор указывает: «Самое ужасное впечатление производят инвалиды, которые за недостатком госпиталей были переправлены сюда, где их поместили в отдельном бараке. Их разместили на деревянных нарах, по 4 ряда друг над другом с расстоянием от каждого меньше метра. Каждый инвалид занимал площадь самое большее в 2 квадратных метра. Из-за недостатка места пленные не могли сидеть выпрямившись, а упирались головами в верхние нары... Какой смысл держать инвалидов в подобном состоянии? Эти условия несравнимы с теми, какие существуют для преступников в цивилизованной стране.

...В Парлампи, в лагере, были сотни живых, потерявших способность двигаться, сидевших в согнутой позе, как крысы, одетые в старые тряпки, в крошечной зловонной комнате, недостаточно отапливаемой при 25 градусах мороза.

...Офицер заметил на марше (в лагере С.), что один из пленных надвинул шапку на ухо, чтобы защититься от холода. Офицер строго крикнул ему: «Поднять шапку! ». Где разумное объяснение того, почему человек должен обязательно мёрзнуть, если у него есть собственная шапка?

Число пленных, заболевших, особенно туберкулёзом, катастрофически велико. Фактически все болезни вызваны недостатком питания. Смертность в лагере очень высока. Кроме туберкулёза, очень распространена чесотка. Одежда заключённых военнопленных чрезвычайно жалка. Дело в том, что военную форму и сапоги, сохранившиеся в хорошем состоянии, у пленных отбирают и передают в финскую армию. Вместо превосходной военной одежды, пленные получают старую потрёпанную русскую форму, которую уже нельзя носить на фронте. Особенно трудно с обувью, можно видеть многих пленных на прогулке, обутых в тряпки или бумагу.

Пропаганда использует это, чтобы подчеркнуть, как плохо была экипирована Красная Армия. Публикуются снимки военнопленных. Я видел много русских пленных сразу после их пленения - их платье и вооружение были безупречны.

...Поведение населения оккупированных областей и его настроение, несомненно, сильно разочаровали официальную Финляндию, ибо она ждала, что финскую армию встретят как освободительницу... Не население Дальней Карелии хочет «присоединиться», а, напротив, известные чисто финские круги в самой Финляндии хотят этого тут населения Дальней Карелии.

Мы имели случай видеть колхозы Карелии, где оставшееся на местах население было вынуждено жить на картошке и соли. От завоевателей не было возможности получить даже хлеба, хотя они и настаивали на том, что пришли в качестве освободителей. Я посетил семью, которой с момента оккупации нечего было есть, кроме того, что можно было выпросить, как милостыню, у солдат. Крестьяне отчаянно ругались, и, я думаю, едва ли нашёлся бы кто-либо, кто мог бы убедить их в том, что их освободили. Их запасы были конфискованы финской армией, у которой они были вынуждены просить милостыню».

Далее автор излагает свои наблюдения о городе Медвежьегорске: «Большая часть города, - пишет он, состоит или вернее состояла из старых плохоньких домов, которые всё же, как я узнал позднее, были сожжены финнами отчасти из страха перед минами, частью же потому, что в них легко могли скрыться саботажннки. Если исключить сравнительно большое количество деревянных домов, построенных ещё в старое время, Кархумяки (Медвежьегорск) производил впечатление расцветающего города. Жилые дома представляли собой большой комплекс каменных зданий, а общественные здания, как, например, санаторий и комбинат медицинских учреждений и городского Совета, были почти роскошны. За последние 10 лет население города почти удвоилось. Советское правительство находило время и возможность построить в отдалённых районах Дальней Карелии много больших зданий и поднять общественный уровень. В окрестностях Кархумяки (Медвежьегорск) расположены теплицы, оборудованные так хорошо, что им нет равных в Дании и Швеции, и большой отель в том же городе отнюдь не хуже отелей Гельсингфорса. В каком из городов Западной Европы на 15 000 жителей имеется здание собственного театра? Здесь, в Медвежьегорске, он есть, и вблизи него находится техническая школа, школа для детей, библиотека, маленький искусствоведческий музей, спортбаза».

«Я был удивлён, - продолжает автор, - колоссальной заботой Советского Союза по отношению к детям и молодёжи... На берегу Онеги я посетил лагерь для детей. Теперь он пуст, а раньше служил для зимнего и летнего пребывания комсомольцев и юных пионеров. Управление и устройство этого лагеря были таковы, что любой западно-европейский скаут позеленел бы от зависти.

В противоположность русским, допустившим уже с 1917 г. финский язык, финны оказались нетерпимыми и старались в малейших деталях как можно скорее добиться иллюзии «финизации».

Говоря о земледелии в Карелии, автор пишет: «Превосходство земледелия в Советской Карелии по сравнению с земледелием Восточной Финляндии очевидно. На общих началах владения землёй колхозники не только могли существовать, но существовали отлично».

Херсхольт Гансен приводит сравнительную таблицу урожайности по годам в Олонецком районе.

Книга заканчивается словами: «Систематически анализировать все отрасли промышленности Советской Карелии не представилось возможным. Но приведённые цифры убеждают в том, что последние 25 лет люди работали изо всех сил, и развитие гигантски шло вперёд.

Несомненно, было бы трудно найти другой пример столь быстрой индустриализации, как в Карелии, значение которой для Советского Союза и в некотором отношении и для мировой экономики всесторонне возросло. Отдалённые первобытные районы за Полярным кругом приобщились к цивилизации и вошли в контакт со всем остальным миром. Но здесь, как и во всех остальных областях, война принесла разрушения, регресс и вандализм».