Депутаты парламента республики обратились к Президенту России с конкретным предложением по противодействию коррупции

Как уже сообщалось, на сегодняшнем, завершающем заседании весенней сессии депутаты Государственного Собрания – Курултая Республики приняли обращение к Президенту России Дмитрию Медведеву, посвященное «планомерной, широкомасштабной борьбе с коррупцией, построению общества, свободного от этого негативного явления» как одним из важнейших задач современного этапа развития России. Депутаты всецело поддерживают усилия и инициативы Президента РФ, «направленные на искоренение этого зла, подрывающего доверие граждан к государству».

Парламент республики считает, что борьба с коррупцией должна принять системный характер, стать одним из приоритетных направлений государственной политики, в основе которой лежит повышение требований к каждому должностному лицу. В качестве примера реальных мер по противодействию коррупции, которые предпринимаются в республике, в обращении сообщается: «В результате проводимых антикоррупционных мероприятий вскрыты вопиющие факты грубых должностных нарушений бывшим руководителем Администрации Президента Республики Радием Х., явившиеся основанием освобождения его от занимаемой должности. Речь идет о предоставлении им неполных сведений об объектах недвижимого имущества, находящихся в пользовании, незаконном предоставлении жилья и субсидий на его приобретение, махинациях с нежилыми помещениями».

В своем послании депутаты парламента отдали должное принципиальности Президента Республики, «с которой он всегда решительно пресекает любые проявления попыток использования отдельными чиновниками своего служебного положения в корыстных целях», и сообщили о решении Регионального политического совета регионального отделения Всероссийской политической партии «Единая Россия» исключить Радия Х. из ее рядов за действия, наносящие ущерб политическим интересам партии.

Напомнив Президенту РФ о выдвинутой им на Совете законодателей при Совете Федерации инициативе о запрете на прием на правоохранительную службу граждан, уволенных с государственной службы по дискредитирующим обстоятельствам, депутаты Государственного Собрания – Курултая Республики выступили за скорейшее законодательное закрепление на федеральном уровне этого требования и предложили распространить его на всех лиц, претендующих на должности в органах государственной власти и местного самоуправления.

«Мы считаем, что сегодня основным приоритетом в работе государственных и муниципальных органов является всестороннее укрепление доверия народа к власти и лицам, представляющим эту власть», – говорится в обращении.

 

В конце концов и сам Бабай, увидев, какие безобразия описывают СМИ и представители общественности, понял, какую змеюку он грел все эти годы на груди. Не стесняясь исправлять свои ошибки, глава региона решительно организовал целую комиссию по расследованию порочной деятельности Радия, в которую не погнушались войти все силовики республики. Созвали специальное заседание Госсобрания республики, которое несколько часов обсуждало преступную деятельность понятно чью.

Контрольно‑счетная палата республики бросила все дела, занимаясь с утра до вечера только расследованием троцкистско‑бухаринско‑радиевского заговора.

Радий, вернувшись из отпуска и увидев все это, находился без преувеличения в шоковом состоянии. В его системе координат никак не просчитывалось – зачем Бабаю нужно было так поступать?

Ответ же был очень прост. Семейный совет решил, что Радий на своей новой должности может быть опасен для семьи. Потому что слишком много знает и умеет. Потому что вдруг начнут губернаторов выбирать по деловым качествам и без оглядки на региональных политических динозавров, а тут как раз под рукой Радий? Будущее семьи нельзя ставить под угрозу, даже незначительную, решили на совете и запустили разоблачительную истерию.

В ходе этой истерии одним из наиболее неприятных для Радия моментов был выданный ему Бабаем «волчий билет» – указ о его увольнении «за систематические нарушения закона». Разумеется, перейти на работу в администрацию президента России с таким шлейфом в трудовой книжке было чем‑то из области фантастики.

Радий, понимая это, находился в ступоре, он не знал, что делают обычно люди в таких ситуациях, потому что слишком уж ситуация была необычной.

Он сидел в республике и ждал, когда ему отдадут трудовую книжку, чтобы уехать в Москву. Я сорвал голос в криках, что дождется он только тюрьмы и довольно скоро, что нужно немедленно уезжать и объяснять новым работодателям, что случилось.

Объяснять, что случилось, в итоге пришлось мне в Москве и через своих многочисленных друзей в СМИ. За это и счел меня Бабай предателем и одним из инициаторов его неудачи в операции «преемник».

Вместе с несколькими коллегами мы провели небольшую пиар‑кампанию в защиту Радия. Мы показали журналистам все причинно‑следственные связи, инициировали максимально правдивые комментарии информированных людей, и пресса охотно подхватила тему войны Бабая и Радия.

Раиль С. часто рассказывал всем, кто желал его слушать, о баснословных деньгах, которые мы потратили на ту кампанию, поэтому спешу его разочаровать и расстроить, потому как сам он действительно потратил на антирадиевскую «заказуху» немало‒ наша кампания стоила 0 рублей 00 копеек.

Манипуляции правдой и никакого мошенничества.

Итак, в Москве узнали о том, что происходит в республике. Я не был, разумеется, свидетелем того, как в Кремле читали первую статью в «Коммерсанте» о том, как Бабай решил указать, кого брать на работу, а кого нет, но думаю, что в восторге от такого поведения младшего по званию кремлевские обитатели не были. Мне известно, что Бабая попросили сначала по‑хорошему прекратить заниматься ерундой, на что тот отвечал – да я‑то что, но ведь народ же недоволен, вон какой Радий плохой оказался!

На такую чушь развести Суркова, понятно, не получилось. В итоге Радий, пусть и через паузу в пару месяцев, но приступил к работе в администрации Медведева, а инициаторы этого идиотизма явно подпортили карму и Бабаю, и его семье, и преемнику, и другим верным соратникам семьи, в особенности занимающих федеральные должности, головы которых, начиная с главы МВД РБ Рафаила Д. полетели сразу вслед за назначением Радия. А новых силовиков с дедом уже никто не согласовывал, чтобы в республике опять не попробовали устроить 37‑ой год.

Впрочем, мира в республиканской политике так и не наступило. Пока собирали компромат на Радия и «радиевских» – в кабинете у С. побывали, пожалуй, все более или менее влиятельные фигуранты республиканской политики и экономики. Всем задавался один и тот же вопрос – ты с нами или против нас? Если с нами, вот листок, вот бумага, пиши заявление о том, как Радий что‑нибудь украл или кого‑нибудь обидел. К чести местной элиты нужно сказать, что согласились что‑то насочинять лишь единицы. Даже те, кто зависел в своей работе от республиканских властей, как правило, отказывались пачкать себя доносами. Того же, что все‑таки понаписали, хватило, прямо скажем, ненамного. В финальном заключении антирадиевской комиссии содержались смехотворные данные о том, что всем силовикам республики удалось уличить Радия в наличии не указанных в налоговой декларации гаража и участка в 6 соток и недоплаченном налоге в размере около трех тысяч рублей.

Но республика снова оказалась разделенной на «премьеровских» и «радиевских». Премьер, который ставил вопрос ребром, видимо, не понимал, что тем самым он дает всей республиканской элите понять, что в республике будет жесткая политическая война до окончательного разгрома одного из лагерей. И все, кто не хотел попасть в жернова этой войны, целых два года предпочитали «не высовываться» и не помогать ни одной из сторон до тех пор, пока война не закончится, понимая, что можно сделать и ошибочную ставку. То есть, таким образом С. сам лишал себя поддержки наиболее продвинутых земляков и сам приостановил весьма потенциально для него полезную деятельность самых активных людей.

Нужно признать, что другая сторона, оправившись от первого шока, после все же свершившегося трудоустройства Радия и антибабаевской зачистки республиканских силовиков тоже и не помышляла о завершении бессмысленной и беспощадной политической разборки.

Стороны выливали друг на друга все новые ушаты дерьма, не понимая, что чище от этого не становятся ни те, ни другие. В какой‑то момент я начал активно общаться и с теми, и с другими, настойчиво объясняя им нехитрый тезис о том, что вы сейчас будете продолжать валяться в грязи, то потом по вам пройдет кто‑то весь в белом. Но миссия эта была неблагодарной, потому что оба «полководца» не желали соглашаться с тем, что любая война должна кончаться миром, а меня, судя по всему, оба считали трусом и предателем. В один прекрасный день это мнение мне надоело, и всякое общение с обеими сторонами конфликта я свел к минимуму.

Все то время, что меня считали главным идеологом кампании в защиту Радия, мне было неловко перед Бабаем, которому я дал слово не мешать его делам после переезда в Москву. Действительно, обещания своего, получается, я не сдержал. Отчасти и пишу я сейчас эту книгу, чтобы объяснить ему и всем интересующимся, что я никогда и никого не предавал, а помощь Радию была единственно возможным мужским поступком.

В оправдание напомню, что договоренности были обоюдными и Бабай тоже брал на себя обязательства отпустить нас с миром. Это обещание он не сдержал первым, благословив старт безумной кампании, затрагивавшей не только Радия, но и его товарищей.

Да и трудно было поступить по‑другому, когда я встретил в Москве Радия, который на чужой машине второстепенными трассами выбрался с трудом из республики, где уже созрело решение упрятать его в КПЗ и вынуть из него по сфабрикованному делу все, что он делал и чего не делал.

Молчал как рыба его телефон, который еще месяц назад разрывался от сотен звонков, и каждый звонящий был преисполнен гордостью, если с ним поговорил сам Радий. После начала травли Радий несколько дней провел в абсолютном вакууме, потому что все в республике были уверены, что против такой атаки выстоять даже этому молодому, неглупому и амбициозному самцу не удастся, как не удавалось никому до сих пор. Сопереживали ему многие, украдкой передавали приветы даже те, чьими руками было организовано преследование, но открыто выступить в его поддержку, как считалось, было равноценно увольнению со всех постов без шансов когда‑либо их снова занять. А без постов жизнь чиновника теряет всякий смысл.

Разговаривать с ним не хотел никто.

Мы встретились с ним в летнем кафе рядом с моим офисом. Он не был сломлен, достоинства не терял и ничего не просил. Но было видно, что даже он сам считает маловероятным выстоять перед безумной машиной, которая должна была его раздавить только за то, что он, безоружный и одинокий, в самой теоретической вероятности, мог ей, бронированной, тяжеленной и оснащенной ядерными боеголовками, чем‑то навредить.

Это было несправедливо.

Мы поговорили о том, что вешать нос ему нечего, потому что в Кремле сейчас сидят не те люди, которые позволят какому‑то взбалмошному деду указывать, как им вести кадровую политику во вверенных подразделениях. И что все, что нам нужно сделать – это довести до Суркова информацию о том, что и почему происходит вокруг Радия.

Дальше вы знаете.

После того, как «радиевские» возродились (то есть их стало двое, собственно, Радий и я), люди стали выходить из состояния «грогги» и телефон бывшего главного нукера Бабая начал оживать. Сначала самые принципиальные стали понимать, что вовсе не обязательно погибнут сразу же, после того, как поднимут голову. Позвонил депутат Госдумы, наш ветеран Афгана и Чечни полковник Иршат Ф., по‑военному доложивший, что из окопа в окоп бегать не собирается и попросивший дать указания, в кого и из каких орудий стрелять. Позвонил другой депутат Думы, который тоже был не в восторге от возможности получить «билет на войну», но сказал, что если позволить так раздавить Радия, то за ним раздавят любого, кто не примет заведомо шулерские правила игры.

Мы были уверены и оказались правы, что не станет перебежчиком ни один из наших товарищей‑«младореформаторов». Урал Х. и Саша С. после отъезда лидера оставались еще какое‑то время в республике и говорили, что никуда оттуда не поедут. Пришлось вытаскивать их в Москву почти силой, потому что там в их адрес уже полетели первые «ласточки»… Самым гнусным поступком того лета было, например, чье‑то выдающееся политическое решение отчислить сына‑первоклассника одного из нас из школы за пару дней до начала учебного года. Я не атеист и искренне желаю гореть в аду тому, кто это придумал. Как и, например, тому крупному государственнику‑маккиавеллисту, который поймал на мелком правонарушении одного из бывших студентов Радия и заставил его написать в милицию заявление о том, что якобы он сдавал экзамены за деньги.

По большому счету разочарование было только одно – когда увидели новость о том, что некогда уважаемый нами председатель избиркома Барый К. понаписал небылиц в заявлении в милицию, мол, такой нехороший Радий, заставлял меня отдать голоса от «Единой России» в пользу коммунистов. Читатели этой книжки уже в курсе, кто, как и зачем регулировал уровень популярности партий в республике. Нравились нам такие подходы или нет – никто не спрашивал.

Так или иначе – все эти доносы благополучно осели в архивах. Однако при всей абсурдности их содержимого у меня нет однозначного ответа на вопрос, каковы были бы перспективы сфабрикованных уголовных дел, если бы Кремль не проявил принципиальность и дал в обиду своего даже еще не назначенного сотрудника. Возможно, Радий и некоторые из его друзей проживали бы сейчас в колонии‑поселении.

Интересно, а нынешние обитатели Кремля тоже «зададут Бабая», если просидят у власти с его срок? – думал я тогда…

 

Трудно не «задать Бабая», когда вокруг созданный лично дорогим тобой дивный мир

 

А что не так?

 

А что не так? Этот вопрос Бабай часто задавал, когда его упрекали в чем‑либо. Ну, то есть в лицо, конечно, его упрекали в чем‑то крайне редко, только через оппозиционные выступления или СМИ, а так – даже при увольнении президент России под камеры вот говорил только о выдающихся заслугах главы республики.

Действительно, а что в действиях деда было неправильно?

Я знаю точно, что к руководству регионом он относился совсем не как многие менеджеры современной формации, стремящиеся выжать из госслужбы возможность освоить максимальное количество госсредств, максимально быстро их вывести за пределы Российской Федерации и там осваивать их уже в личных нуждах, обставляя свой быт настолько роскошно, насколько это возможно.

Бабая роскошь не интересовала вообще. Он жил в центре столицы в весьма скромном государственном двухэтажном доме, который по уровню отделки и оборудования не дотягивал даже до жилищ республиканских бизнесменов средней руки. Его кабинет своей аскетичностью сражал любых посетителей наповал. Более облезлого кабинета лично я не видел ни у одного губернатора из приблизительно двадцати, в которых довелось побывать. Полагаю, что ни у кого из них мебель в кабинетах точно не стоит с 70‑ых годов. Это знакомый многим моим сверстникам по родительским гостиным лакированный гарнитур, в котором лак местами облупился, но Бабай лакировать его заново не разрешал, не мотивируя это никак:

– Зачем? Не надо.

Для передвижения по городу Бабай использовал положенный ему по статусу «мерседес» с‑класса, но совершенно «пустую», а не топ‑версию, естественную для всех его коллег по губернаторству или большому бизнесу. Когда ехать нужно было по столице республики большим десантом чиновников, чтобы не пугать народ длинными кортежами, Бабай велел всем садиться в обычный большой автобус, или микроавтобус «Фольксваген», или «Форд» – тоже, в общем, не элитарные членовозы. Также в президентском гараже имелась вазовская «десятка» – это если нужно куда‑то приехать, чтобы никто не понял, что это приехал хозяин республики.

Однажды мы с двумя друзьями беседовали о том – о сем недалеко от крылечка Белого дома. Вдруг друзей постиг культурный шок:

– О, смотри, какой‑то му..ак подъехал на «десятке» прямо ко входу!

Обычно машины останавливались у «кирпича» метрах в пятидесяти от центрального подъезда, но на «десятке» был тот, кому можно было и прямо к двери:

– Ребят, этого му..ака все тут зовут Бабаем вообще‑то, он просто ездил на «десятке», проверял, что происходит где‑нибудь, когда там его нет.

Например, рассказывает какой‑нибудь министр о героической стройке века, которая не останавливается ни на минуту, и Бабай, в ходе плановой поездки, действительно видит, что объект кишит как муравейник. А потом приезжает он на «десятке» и видит только Ровшана и Джамшута, которые мирно курят на лавочке, где только что был героический оперативный штаб. Потом министру взбивают холку, а еще раз шутить с Бабаем охота у него пропадает. Жаль только, что не все время ездил дед на «жигулях».

В районы, как я уже писал, он ездил на «лексусе», который тоже не был каким‑то космическом агрегатом. Сам Бабай в районах объяснял свои транспортные предпочтения так:

– Я вот к вам сегодня проехал 450 километров, и у меня в программе 20 объектов, и все потому, что у меня не наша машина – дерьмо, а нормальная, на которой и быстро, и комфортабельно.

То есть в машинах он ценил исключительно практические свойства, а не качество обивки, отделку деревом или тюнинг от «Гимбалла».

Отдыхал Бабай в выходные на государственной даче, где тоже сусальное золото не струилось с потолков. Ну дача себе и дача. Баня есть. Бильярд тоже – как же без единственного хобби. Опять‑таки бывали мы на дачках раз в десять покруче у глав регионов раз в десять победнее. Отпуск, как правило, проводил в простеньком государственном санатории в республике, а не на Бора‑Бора. Был я в его тамошнем номере, который на время отпуска просто становился его офисом, номер как номер, ничего выдающегося.

Летал президент, как известно, рейсовыми самолетами. На обычном кресле бизнес‑класса. Правда, как‑то раз кто‑то из окружения деда «перебдел» – отправил купившего себе на горе билет в бизнесе на один рейс с Бабаем коммерсанта от греха подальше в эконом‑класс к народу, а когда он попытался возразить, объяснил, что может и вообще с рейса снять, но это уже, так сказать, «перегибы на местах». Свита в желании угодить патрону обычно заходит куда более далеко, чем он сам, да и не слышал я, чтобы это было обычной практикой. Когда мне приходилось летать рядом с Бабаем – он ни разу никого от себя не отселял.

Питался Муртаза Губайдуллович (да и сейчас явно на мишленовскую кухню не перешел) всегда обычной деревенской едой с легким национальным колоритом – отварное мясо, беляши, кумыс. На приеме у президента Казахстана Нурсултана Назарбаева, где соседей встречали с межгосударственным размахом и подавали скрипачей, арфистов и фуа‑гра, Бабай, сидя рядом с Нурсултаном Абишевичем, все хихикал и спрашивал:

– Нурсултан Абишевич, мы же с тобой оба кочевники, с каких это пор у нас в казане вот эта фуа‑гра завелась?

Нурсултан Абишевич охотно развивал тему, он действительно считал, что народы их – почти один народ, и к Бабаю относился как к родному брату.

Не раз и не два дед обедал совсем не фуа‑грой прямо на полевом стане с трактористами. Выглядел он при этом абсолютно счастливым человеком.

Ну, видимо, я уже уговорил читателя, что мой бывший шеф – крайне аскетичен и неприхотлив. Теперь предстоит задачка посложнее – попробовать убедить вас в том, что он действительно искренне считал своим предназначением в жизни работу на благо, так сказать, простых людей, населения респеблики.

Это действительно было так, об этом прямо говорила вся логика управленческих решений.

Всякий раз, подготавливая что‑либо на рассмотрение начальника, его подчиненные пытались заранее просчитать его реакцию. Мне нередко приходилось слышать в диалогах министров и вице‑премьеров что‑то вроде:

– Блин, ну приди в себя! Эту реструктуризацию Бабай никогда не разрешит – тут же триста человек без работы останется.

Или:

– Нет, непроходной вариант. Бабай, как всегда, начнет говорить, что население не должно страдать.

Бабай увлеченно занимался тем, что он считал реальным решением проблем людей, ему приносило удовольствие строительство всех этих дорог, газопроводов, школ и больниц.

Есть только одно «но». Он расценивал все эти объекты как подарки от себя лично населению республики и требовал соответствующего к ним отношения, что это добрый дедушка о нас заботится, от себя оторвал и им отдал.

В силу своего восточного менталитета для Бабая никогда не было разделения на «моё» и «государственное». Раз он тут президент – значит тут все его, он может распоряжаться всеми без исключения процессами. Он считал себя эдаким главой семьи, где родни – четыре миллиона человек. Среди которых есть близкие родственники, в первую очередь жена, с которой надо совет держать, потому как «с давних времен бабы многое лучше мужиков понимали»; есть братья, которым он доверяет как себе; есть шустрые племянники, которых можно по разным поручениям назначать; много кто еще есть, включая «седьмую воду на киселе», огромную аморфную и временами неблагодарную массу, о которой, тем не менее, тоже положено заботиться главе семьи.

В семье есть разделение и по географическому принципу. Есть зауральцы, соседи по району. Они «голубая кровь», самые надежные и честные, с точки зрения деда, люди. Таких можно уверенно назначать на какие угодно должности, они не подведут. Недостаток образования они компенсируют крестьянским усердием и смекалкой. Есть хитроватые члены семьи с северо‑запада, упорно считающие себя татарами, а не соплеменниками Бабая. За ними нужен глаз да глаз. Есть жители нашего миллионника, одного из десятка крупнейших в России, особенно нелюбимые Бабаем «фраера», столичные штучки, которым сколько ни дай – все мало. Есть представители малых городов, которые непонятно зачем бросили родные деревни и теперь мучаются там без коровы, без хозяйства, отрываются от корней и пьют горькую с утра до вечера.

Алкоголизм Бабая тревожил чрезвычайно. Особенно обострилась ситуация, когда, одновременно с ростом акцизов, водка сильно подорожала и шустрые дельцы начали продавать по всей России восхитительные напитки с романтическими названиями «Трояр», «Лана», «Максимка» и тому подобное. Эти жидкости назывались «стеклоочистительными» или «антисептическими», акцизов на них не требовалось никаких вообще, поэтому стоили они дешевле любого самогона – по паре десятков рублей за пятилитровую бутыль. В бутыли при этом, естественно, разливали спирт. Если повезет – этиловый, пусть и самого дрянного качества. А если нет – метиловый, со всеми ужасающими последствиями, мучительной смертью или полной слепоты, что, возможно, и похуже смерти для деревенского безработного, который и зрячим‑то жил не слишком хорошо.

Бабай каждое утро начинал со сводки статистических данных – родилось, женилось, умерло и так далее. Однажды он ознакомился со статистикой смертей от стеклоочистительных жидкостей и потребовал любыми средствами остановить этот ползучий геноцид населения.

Продажа «Трояра» и ему подобных, приносившая те самые прибыли, в погоне за которыми капитал не остановится ни перед каким преступлением, процветала в то время по всей стране. И нигде победить ее не удавалось то ли потому, что на то не было законных оснований, то ли потому, что вводить соответствующие законные основания не хотелось кому‑то, с кем кто‑то делился этими самыми сверхприбылями. Возможно, делились и в нашем регионе, потому что логистика продаж бормотухи по всей республике была выстроена молниеносно и практически идеально. «Трояр» можно было купить в любом сельпо.

Бабай действительно переживал за людей, травившихся этой дрянью, провел сто совещаний по этой теме, созвал комиссию по борьбе с «Трояром» во главе с Радием, которому поручал все безнадежные проекты, открыто требовал остановить это безобразие любыми, законными или незаконными способами. В республике, как водится, прошла шумная кампания по борьбе с пойлом, шефу доложили, что все стало в порядке, и он переключился на что‑то еще. А пьет ли народ и по сей день стеклоочистители – не знаю. Скорее всего, да.

Он постоянно увлекался чем‑то, что, как он считал, может улучшить жизнь народа. После войны с «Трояром» он стал культивировать патронатное воспитание детей, суть которого сводилась к тому, чтобы детей из детских домой отдавать в семьи на патронатное воспитание вместе с небольшим финансированием и без усыновления, что сложно с правовой точки зрения, да и на что нелегко решиться с моральной. Мы написали и реализовали целый медиаплан по этой теме, и патронатное воспитание начало постепенно прививаться. Бабай смотрел статистику и искренне, по‑мальчишески радовался:

– Вот же, смотри! Сколько детей в семьях будут расти, а не в детдоме!

…Глядя на этого искреннего и порядочного человека, хотелось служить ему беззаветно и преданно всю оставшуюся жизнь.

Можно до бесконечности приводить примеры человеческого отношения деда к людям и доказывать его бескорыстное служение государству.

Но у выданного деду на прощание Ордена «За заслуги перед Отечеством I степени» есть и другая сторона.

Каждому, кто хоть иногда читает газеты или не пропустил соответствующую главу этой книжки, известна история башкирского ТЭКа. Сам Бабай говорит, что он просто прятал нефтянку от недружественного поглощения, чтобы она и дальше служила «на благо жителей республики». Когда заводы были проданы, он продолжал рассказывать окружающим, что деньги от продажи, сложенные в упоминавшихся здесь четырех благотворительных фондах, будут работать на благо людей. После отставки он позиционировал себя эдаким «добрым волшебником», который, как и раньше, по собственному разумению будет делать добрые дела на нефтяные деньги республики. Почему два миллиарда долларов за продажу достояния республики при этом заплатили именно ему – история умалчивает.

Также на оборотной стороне заслуг перед Отечеством отношения Бабая с людьми, которые позволили себе ему перечить в тех вопросах, в которых он считал себя крупнейшим специалистом.

Несколько таких историй взаимоотношений вы видели в этой книжке. Некоторые из них неизвестны или уже забыты.

Среди таковых – предание анафеме и вышвыривание на обочину жизни десятков достойных людей, которые, как считал Бабай, в чем‑то перед ним провинились. Злые языки говорят, причем, весьма небезосновательно, что чаще всего виной политика была его слишком прогрессирующая популярность в народе и в элите. В других случаях нередки были проявления простого самодурства.

Известнейший и уважаемый академик Марат А. был с позором изгнан с должности директора Института глазных болезней всего лишь потому, что Бабай решил, что он назначил себе слишком высокую зарплату, тысяч 100, если правильно помню. Но если А. от этого менее уважаемым и успешным человеком не стал, то были случаи, когда жизнь отверженного дедом человека заканчивалась в физическом смысле.

Популярный среди татарского населения республики певец Венер М. имел неосторожность участвовать в предвыборной кампании Ралифа Савина. После подведения итогов выборов и опубликования инициированного нами громкого заявления Бабая о недопустимости сведения счетов с политическими оппонентами увольнять М. с работы в государственной филармонии его не стали. Но концертная деятельность артиста вдруг перестала ладиться, а когда ему удавалось где‑то выступить – неизвестные молодчики в первых рядах свистели и улюлюкали. В итоге все закончилось трагично – певец повесился на рояле.

Допускаю, что Бабай не был в курсе травли М., но если бы он действительно хотел, чтобы таких случаев не было – он бы за считанные часы довел до своей системы, что так делать не надо, а не просто ограничился пиаром, к которому система не прислушивалась никогда, повинуясь только привычным разнарядкам сверху. Что‑то мне подсказывает, что тогдашний министр культуры лихой зауралец И. был в курсе мельчайших подробностей операции возмездия политически неграмотному артисту.

Однажды Бабай неожиданно изгнал с работы главу одного из районов. Хороший был парень, совестливый. Уж не знаю, что ему на прощание сказал президент, но после этого, в присутствии в доме жены и детей, экс‑глава закрылся в одной из комнат своего дома и повесился.

И если бы перечень неблаговидных дел республиканской власти эпохи Бабая на этом заканчивался – не было бы никогда ни недовольных жителей республики, ни досрочного увольнения.

 

Эпилог

 

Слишком толстой эту книжку я делать не хотел, а потому рано или поздно нужно все‑таки заканчивать повествование о черном и белом в личности уже успевшего за время моего стучания по клавиатуре стать бывшим президентом республики человека.

Пора приступать к выводам – чего же в нем все‑таки больше, плохого или хорошего? И хорошо ли, что именно он руководил республикой? А хорошо ли, что так долго?

Подмывает, конечно, уйти в демагогию и попробовать понравиться всем: «С одной стороны… С другой стороны…» Но это вряд ли кому‑то интересно, и вряд ли это была бы честная позиция. Я знаю о Бабае слишком много, чтобы не иметь четкого мнения – положительный он герой или отрицательный. И мой ответ – положительный, каким бы парадоксальным это мнение кому‑то ни казалось, особенно после всего вышеописанного.

Давайте пофантазируем на тему, что было бы по‑другому для жителей республики, если бы в начале 90‑ых к власти в республике пришел не наш опытный хозяйственник и грамотный специалист со странноватым миксом из советских и западных ценностей в голове, а либерального толка руководитель, какими были большинство губернаторов тех времен?

Итак, добро пожаловать в альтернативное прошлое республики.

В первый год правления молодого симпатичного губернатора были разрозненно приватизированы предприятия ТЭКа. В ходе приватизации было много стрельбы и разборок, владельцы сменялись несколько раз, перед тем как уже в двухтысячные вся республиканская нефтянка, в весьма потрепанном состоянии, перешла одной из существующих ныне солидных олигархических структур. Структура, кстати, имеет головной офис в одной из двух российских столиц и платит налоги там.

Свежезахватившие в 90‑е каждый из заводов временные владельцы, понимая, что завтра их могут погнать бойцы пошустрее, выжимали из заводов последние соки, и близко не помышляя ни о модернизации, ни об экологических проблемах. В результате в середине 90‑ых на одном из заводов произошел взрыв, экологические последствия которого не ликвидированы до сих пор. В столице до сих пор трудно дышать, порог связанных с плохим экологическим фоном заболеваний – один из самых высоких по стране.

Зато с демократией в республике все двадцать лет был полный порядок! Губернаторы менялись уже 6 раз, каждый из которых привозил всегда с собой новую команду управленцев, каждый из которых уезжал потом из республики на ПМЖ куда‑то в район Женевского озера. Жестокими были схватки за кресло мэра столицы, двух кандидатов убили, один из бывших мэров сейчас находится в международном розыске по подозрению в заказе одного из этих убийств. Примерно то же самое, только в миниатюре, происходило во власти других городов и районов.

Власть в республике принадлежала народу! В том смысле, что руководителей ни республики, ни городов, ни предприятий никто даже и не думал слушать. Все приказы и распоряжения благополучно отправлялись в игнор, каждый был сам себе начальник, и каждый вертелся как мог. Программы всякого государственного строительства, в конце концов, просто перестали принимать, ввиду полного отсутствия смысла марать бумагу.

Аэропорт столицы региона развалился почти полностью, потому что в республиканском бюджете гулял ветер, а появлявшиеся на горизонте пара инвесторов так и не смогли договориться о размерах откатов ни с одним уровнем власти, так как каждый уровень говорил, что его решение – основное и ему надо отдать больше всех. Остальные государственные и полугосударственные здания тоже развалились почти полностью. Пышным убранством сверкают только кабинеты президента, министров и других руководителей. Также ярко, стильно и современно выглядят многочисленные увеселительные заведения, где, как в любом продвинутом городе страны, всегда почти открыто продавался кокаин.

Активна была жизнь криминального мира республики. Бандитские группировки с большим успехом выиграли соревнование у милиции за право контролировать жизнь республиканских сел и городов. Единственная проблема – они все 90‑е не могли договориться между собой о четком взаимном делегировании полномочий, а потому были вынуждены собирать на площадях по 20–30 «девяток» и «бумеров» цвета «мокрый асфальт» для снятия острых вопросов, что являлось заметной графой в разделе молодежной смертности статистических сводок. Были надежды на перемирие в связи с избранием в 1993 году на пост мэра столицы Коли Ржавого, но они не оправдались, ввиду чрезмерных амбиций г‑на Ржавого и его скорого отъезда на постоянное место жительства в неизвестном направлении….

Здесь я заканчиваю свое гротескное повествование, потому что, вероятно, все уже поняли, что я этим хотел сказать. О том, что хорошего было бы при демократии вместо порядков Бабая – тоже необходимо упомянуть. Были бы гражданские свободы. Была бы рыночная экономика, которая, безусловно, давала бы больше возможностей для активной части населения и в долгосрочной перспективе дала бы более хороший результат, чем административно‑командная экономика. Были бы независимые СМИ, вместо наших ужасающе совковых газет и телевидения. У моих молодых и наглых друзей, которые голосовали за Сергея Веременко, потому что устали от стабильности, безусловно, жизнь была бы веселее и наверняка с более значительными шансами заработать миллион.

А при Бабае проще жилось моей маме‑учительнице. Она и остальное большинство жителей республики осознанно в девяностые выбрали пусть старомодную и аморфную, но предсказуемую, не криминальную, хоть как‑то о них заботящуюся власть.

Да, Бабай, случалось, поступал с людьми, как с Радием. Но, к сожалению, при долгом нахождении у власти у большинства нормальных ранее людей развивается одна на всех болезнь – смещение системы нравственных координат. Больной перестает мыслить категориями «честно» или «подло», он принимает все решения только исходя из политической целесообразности.

На начальных стадиях заболевания больной, как правило, беспокоится о прогрессирующей потере человеческого облика и пытается противостоять недугу. Он переживает, не спит ночами, спрашивает старых друзей, не стал ли он похож на козла, общается с так называемыми «простыми людьми» (нравятся мне люди, придумавшие этот термин, признающий существующее в нашей стране разделение людей на «простых» и «непростых»).

Честно признаю, что даже у меня, за пару лет на не бог весть какой должностишке кое‑какие симптомы начали проявляться вовсю. К счастью, близкие пресекли болезнь жестко и эффективно. Но побеждают этот недуг не все.

Бабай под закат карьеры все‑таки сдался на милость победившей болезни Великого Вождя, окончательно поверив в свою непогрешимость и верховенство политической целесообразности над моралью и над семейными ценностями.

 

 

Вокруг были только те, кто убеждал его каждую секунду