Мифологическое пространство-время

 

Это особый хронотоп. Время мифа лишено протяженности (это либо вечное настоящее, либо эпоха первотворения, то есть период, когда времени не было); возраст мифических героев не меняется – одни вечно юны, другие вечно стары. B героическом эпосе категория времени несколько отличается от времени собственно мифического: эпические события народ относит к глубокой старине, они отделены «абсолютной эпической дистанцией» и полностью завершены. B классическом эпосе время первотворения сменяется зарей национальной истории, представая в своеобразной исторической, а точнее – квазиисторической форме[58] (то есть как некая «правильная история», в противоположность реальной). Последнее утверждение как нельзя более применимо к миру Толкина, поскольку сам писатель считал, что события, описанные им, реально происходили в отдаленнейшем прошлом.

Время протекает для народов Средиземья целиком в соответствии с мифологическими представлениями: «… время нигде не стоит на месте. Ho в разных местах ход его неодинаков». Для эльфов мир меняется и медленно, и быстро – хоббиты никак не могут понять, как долго Отряд Хранителей гостил в Лориэне: несколько дней или несколько недель, время для них пролетело незаметно; о Ривенделе Бильбо говорит так: «Время здесь не замечаешь, оно просто есть, и все тут»; в Стране Мрака Сэм обнаруживает, что потерял счет дням – здесь «время течет иначе». Старейшие обитатели Средиземья энты неторопливы в мыслях, речах и действиях, их восприятие времени сильно отличается от, например, хоббитского: Фангорн постоянно уговаривает Мерри и Пиппина не спешить, называя их «торопливым народом»; он настолько стар, что имеет право звать «молодым» Сарумана, настолько древен, что помнит те времена, когда эльфы только-только пробудились. Возраст героев «Властелина Колец», подобно возрасту мифических героев, практически не меняется (то есть он меняется по сути, но это остается незаметным): Гэндальф и Саруман предстают в образе старцев; эльфы вечно юны, несмотря на многовековую мудрость; возраст Арагорна невозможно угадать; Бильбо и Фродо, хранившие Кольцо, получают более долгую жизнь, чем им была отмерена изначально (то есть через Кольцо приобщаются к иному миру, а значит определенным образом оказываются вовлечены в поток времени, отличающийся от их собственного).

Эпос как квазиистория безусловно является предтечей такого популярного ныне жанра, как «альтернативная история». Ho если современная альтернативная история – некая игра ума, допускающее исключение любого из поворотных событий, чтобы посмотреть, а как развивался бы мир, если бы того-то не произошло, то эпос – это «исправление ошибок» реальной истории. И здесь мы видим неожиданное сближение «Властелина Колец» с русскими былинами, причем это сближение никак не может быть литературным влиянием, это чистая типология.

Событие, подвергнутое и в былине, и во «Властелине Колец» сюжетному «редактированию», – это взятие Византии войсками турецкого султана Мехмеда II. B русской былине Царьград (Константинополь) захватывает Идолище Поганое, и царь Константин бессилен против него. Ho об этом узнает Илья Муромец, переодевается каликой перехожим (странником-богомольцем), является в Царьград и стремительно расправляется с Идолищем. Относительно сопоставления Гондора с Византией мы уже приводили цитату из письма Толкина, а также указывали, что абрис гор Мордора очень напоминает береговую линию малоазийского полуострова. «Византию» Средиземья спасает от гибели под ятаганами орков только своевременное уничтожение Кольца. Обратим внимание на высочайшее сходство сюжетов (при полном отсутствии заимствования, повторим!): Византия не способна защитить сама себя, необходим герой из «нашей» страны («нашей» – разумеется, с точки зрения автора сюжета), который чудесным образом явится и мгновенно, без ведения войны уничтожит врага.

 

Центр и периферия

 

Эмоциональное восприятие пространства дает такую картину: «свой» мир – центр мироздания, окруженный со всех сторон иным миром (или мирами). Необходимость мифологической защиты от «чужого» мира порождает образ «мировой ограды» как воплощения сил Порядка в противоположность иномирному Хаосу. «Мировая ограда» может представляться горами, но чаще всего – рекой, отделяющей мир живых от мира мертвых.

B восприятии пространства жителями Средиземья воспроизводится мифологическое представление о том, что «свой» мир является центром мироздания (само название Middle-Earth – «срединная земля» – в этом смысле уже показательно), где только и течет настоящая жизнь, а все земли вокруг – иномирная территория, населенная существами, представляющими большую или меньшую опасность. B качестве наиболее удачного примера здесь можно привести хоббитов (раз уж «в книге речь идет в основном о хоббитах»), с недоумением относящихся к тем соплеменникам, которые по неизвестным причинам подвержены страсти к путешествиям: никакого смысла покидать Шир – прекраснейшее место на свете – хоббиты не видят. To же самое можно сказать и о других народах: большинство обитателей Средиземья предпочитает оставаться под защитой родных границ. Границы же земель, описанных в книге, воспроизводят образ «мировой ограды» – это либо река (Брендидуин, защищающий Шир с северо-востока; Седонна и Бруинен – двойная водная преграда на пути в Ривендел; Нимродель и Андуин, охраняющие покой Лориэна; тот же Андуин, служащий последним рубежом между Мордором и Гондором), либо горы (самый яркий пример – Мордор, практически полностью окруженный кольцом горных цепей).

B организации пространства Средиземья немаловажное значение имеют перепутья и перекрестки как места контакта с иным миром, точнее – с миром мертвых (ночной культ Гекаты и гермы – изображения, типологически сходные с изображениями умерших предков-покровителей – в Древней Греции; культ ларов перекрестков в Древнем Риме). B трактире в Брыле – поселении, расположенном на перепутье дорог – Фродо впервые встречает Арагорна, здесь же Кольцо первый раз с тех пор, как Фродо стал его Хранителем, проявляет свою волю, «случайно» надевшись на палец хоббита и тем самым обнаружив себя для назгулов. Гора Заверть, на вершине которой расположена разрушенная древняя дозорная башня Амон-Сул (здесь «проходил рубеж обороны против Зла из Ангмара»), оказывается тем местом, где Фродо был ранен моргульским клинком во время ночного нападения назгулов (при этом он еще и надевает Кольцо, тем самым приобщаясь к миру Врага, причастного к созданию Кольца, – этому же миру принадлежат и назгулы). Ha последнем этапе пути в Мордор Фродо и Сэм в компании Горлума оказываются на перекрестке дорог, где в кругу деревьев видят величественную некогда статую, ныне оскверненную орками, – своеобразную герму; примечательно, что достигают они перекрестка на закате, в преддверии ночи, и выбрать им предстоит дорогу в страну тьмы, то есть в мир смерти. У черного Камня Эреха, ночью, собирает Арагорн призрачное войско мертвых, дабы исполнили однажды нарушенную клятву – так встречаются два мира: мир живых, к которому принадлежит Арагорн, и потусторонний мир неуспокоенных мертвецов.

Тесно связанным с образом «мировой ограды» является мифологический образ «мировой оси», поддерживающей небо. Наиболее часто «мировая ось» имеет вид мирового древа, крона которого образует верхний мир, ствол находится в срединном, а корни – в подземном мире (поскольку мировое древо проходит через все миры, то оно является своеобразной лестницей, по которой мифологический герой странствует в иной мир). Другие формы «мировой оси» – мировая гора, на вершине которой обитают боги, или же великан. «Мировая ограда» и «мировая ось» могут отождествляться в соответствии с мифологическим принципом тождества противоположностей.

Образ «мировой оси», соотносящийся с образом «мировой ограды», представляется как отголосок мотива мирового древа (исполинский мэллорн, растущий на холме Керин Амрот: «здесь сердце эльфийского народа, живущего в этом мире» [BK. С. 362]; Белое Древо Гондора – потомок Древнейшего из Древ; мэллорн, выросший на Праздничной Поляне в Шире из семечка, подаренного Сэму Владычицей Лориэна).

Ho эти примеры – лишь буквальное, внешнее отражение универсальной мифологемы. Символика мировой оси в мире Толкина настолько серьезна и масштабна, что ей стоит посвятить отдельную главу.

 

 

Глава 5. Ось и антиось

 

Ось

 

Bo «Властелине Колец» есть один крошечный эпизод, сюжетно не значащий ровным счетом ничего. Тем не менее, этот «лишний» эпизод вдохновил множество художников, тщательно воссоздающих его на своих картинах.

Речь идет о проплывании Хранителей через Аргонат.

Bce действие этого эпизода сводится к тому, что Арагорн впервые внешне проявляет себя как Король, но видят это только Фродо и Сэм. «Фродо обернулся и увидел… Колоброда? нет, пожалуй, не его. Усталого, вечно озабоченного Следопыта из Пустоземья больше не было. Ha корме лодки, гордо выпрямившись, стоял Арагорн, сын Арахорна… Темные волосы развевались по ветру, в глазах сиял свет: король, возвращающийся на родинуиз долгого изгнания». Ни к каким последствиям эта сцена не приводит. Однако образ Аргоната – один из ярчайших в книге, а это значит, что при нулевой роли в сюжете Аргонат играет очень важную роль в символическом пространстве романа.

Аргонат – это колоссальные статуи Исилдура и Анариона, сыновей Элендила. «Мастерство и мощь древности сквозь зной и холод лет пронесли обломки былого. Из быстрых вод вздымались каменные короли. Время, словно глубокими морщинами, избороздило трещинами их лица, обращенные на север. Левая рука каждого изваяния в предостерегающем жесте протянулась вперед, правая сжимала боевой топор». Возникает вопрос: за что Анарион был удостоен такого монумента? Исилдур – тот, кто поразил Врага, лишив его Кольца; отец Исилдура и Анариона Элендил – спаситель Верных из гибнущего Нуменора, инициатор создания Последнего Союза, и однако же Элендилу никто не ставит такого колоссального памятника! A Анарион не прославлен ничем, хроники сообщают лишь о его гибели в ходе войны. Род гондорских Королей, восходящий к Анариону, утратил духовную мощь и пресекся.

Загадка: за что Толкин «ставит памятник» Анариону?

Ответ кроется в том единственном эпизоде, где упомянут Аргонат: между этих колоссов проплывает Арагорн, о котором на протяжении всего романа говорится как о наследнике Элендила. Фактически, Арагорн предстает как возрожденный Элендил. Это напрямую подчеркивается преемственностью меча (меч – символ королевской власти): сломанный Нарсил возрождается как Андрил.

Если рассматривать Арагорна как «инкарнацию» Элендила, то становится ясна композиция сцены с Аргонатом. Дело не в личных заслугах Исилдура и Анариона, дело в том, что они – сыновья Элендила, родоначальники двух ветвей королевского дома; они встречают того, кто на символическом плане является их возрожденным отцом. Это именно композиция (недаром художники так любят иллюстрировать эту сцену!), и ее структура является регулярно воспроизводимой в мировом искусстве на протяжении не менее чем шести тысяч лет[59]. Любопытно, что в буддийском искусстве существует специальный иконографический сюжет, называемый «отец с сыновьями»: главный персонаж в центре и два меньших равновеликих у его ног.

B описании прохода через Аргонат еще один момент весьма важен. Конечно, подразумевается, что эти колоссы стоят на Андуине три тысячи лет, и весь отряд Хранителей видит их. Однако, если воспринимать текст Толкина буквально, то получается следующее: нигде более в романе (включая приложения!) об Аргонате нет ни слова! Более того, описание колоссов дается глазами даже не всех Хранителей: Арагорна, Фродо с Сэмом, сидящих с ним в одной лодке, и Боромира. Получается, что Аргонат – это знак, доступный гондорцам и Хранителю.

Теперь зададимся дерзким вопросом: зачем вообще в историю хоббитов и волшебного кольца введен Арагорн? Какую роль он играет в деле уничтожения Кольца Всевластья? При внимательном взгляде оказывается, что не такую уж большую: всецело его заслугой является только спасение от назгулов в Брыле[60], на пути из Брыля в Дольн хоббитам помогает Глорфиндэль и – косвенно – Гэндальф. После Дольна участие Арагорна в миссии Фродо – много меньше, чем участие Гэндальфа. Подчеркнем, что мы имеем в виду не Войну Кольца в целом, а именно путь Фродо к Роковой Горе. Скорее уж Арагорн в долгу перед Фродо, чем наоборот!

Так зачем Толкину понадобилось вводить в роман линию Арагорна?

C одной стороны, образ Арагорна задает пространственный и временной масштаб повествования. История Последнего Союза, рассказанная на совете у Элронда, постоянно актуализируется через сравнение Арагорна с Элендилом. Через Арагорна в действие вводится Гондор и Рохан. Арагорну принадлежит решающая роль в победе на Пеленорских полях, причем здесь будущий Король буквально соединяет две Эпохи, поскольку победу обеспечивает воинство мертвых, проклятое Исилдуром и вернувшее долг Арагорну.

Bce это превращает Арагорна в медиатора (посредника) – как в пространственном, так и во временном аспекте. Пространственный аспект медиации подчеркнут его именем – Странник (Бродяжник, Колоброд, Скиталец – в зависимости от перевода).

Однако нам известно, что в мифологии основным пространственно-временным медиатором является мировая ось. Может ли человек оказаться в функции мировой оси?

При определенных условиях – да.

K сожалению, антропоморфный образ мировой оси совершенно не изучен наукой. Ученые не видят воплощения этой мифологемы нигде, кроме образов греческого Атланта и хеттского Убеллури. Между тем, этот образ распространен более чем широко, однако не в нарративной (повествовательной) мифологии, а в изобразительном искусстве. Поскольку этот вопрос не рассмотрен в науке, нам придется остановиться на нем несколько более детально.

От древнейшего искусства до современности главного героя изображают ростом в несколько раз превышающим рост обычного человека. B архаическом искусстве это делалось буквально, в реалистическом это достигается применением законов перспективы, умелым сочетанием переднего и заднего планов. От рельефов древнеегипетских храмов до современных батальных картин сохраняется соотношение роста – «массовка» приходится герою примерно по колено, составляя одну четверть (реже – одну треть) его роста. Это проявление мифологического мышления присуще именно картинам на военную тему, в других случаях соотношение роста будет иным. Можно уверенно сказать, что герой-защитник «своего» мира воспринимается аналогом мировой оси. Ta же мифологема проявляется в традиции возводить памятники великим людям[61], и, как правило, общая высота памятника (с пьедесталом) равняется трем-четырем человеческим ростам.

Аргонат в романе Толкина предстает одной из редких визуализаций мифологемы антропоморфной мировой оси. Однако каменных фигур здесь – две. Что это – нарушение мифологемы? Нет.

Мифологическое мышление базируется на тождестве противоположностей. Самый яркий пример раздвоения мировой оси связан именно с ее антропоморфным выражением. Это одиннадцатый подвиг Геракла (по Аполлодору) – «Яблоки Гесперид». Мы рассмотрим это сказание, поскольку оно содержит ряд типологических параллелей с образами Толкина.

Гераклу приказано добыть из сада Гесперид три яблока, дающих бессмертие. Имя таинственных владелиц сада происходит от греческого слова со значением «вечер». Это значит, что путь Геракла лежит в страну бессмертия, лежащую на западе за океаном и недоступную людям (Геракл добирается туда, переправившись через океан в челне бога солнца Гелиоса). Едва ли Толкин сознательно использовал античные мифы, создавая образ Валинора, – скорее, в этом случае, как и во многих других, он обращался к мифологемам интуитивно. Ho, как мы увидим, сходство сада Гесперид с Валинором – не только в местоположении. Геракл не знает дороги в заповедный сад и должен выяснить ее у Прометея, прикованного на Кавказе. Герой освобождает титана, и тот указывает ему путь к своему брату Атланту, стоящему на крайнем западе мира и держащему на плечах небо.

Итак, два брата-титана. Один (Атлант) – человек-гора, другой (Прометей) – прикован к горе. Один стоит у западного края греческого мира, другой – у восточного края (до Александра Македонского греки не странствовали на восток дальше Кавказа). Перед нами раздвоенный образ антропоморфной мировой оси.

Как Аргонат, так и братья-титаны – это образы, так или иначе связанные с камнем. B мифологии камень, гора – символ силы, физической мощи, особенно силы воинской. Так что образ каменных Королей на Андуине мог сформироваться у Толкина безо всякого влияния античного мифа – та и другая пара братьев представляет собой воплощение одних и тех же мифологических структур.

Однако вернемся к Арагорну. Он не каменный исполин, он живой человек. Тем не менее в сцене с Аргонатом он символически оказывается уравнен с двуединой антропоморфной осью. Мы уже отмечали, что Арагорн несет на себе одну из важнейших функций мировой оси – функцию медиатора. To есть он, живой человек, должен сам стать антропоморфной осью мира. Иными словами, он должен стать – Королем.

От глубокой архаики до начала двадцатого века (если не до современности!) вожди, цари, короли воспринимались как существа двойной природы – человеческой и божественной, они были посредниками между миром людей и запредельным. Часто это выражалось в том, что сакральный правитель считался сыном (потомком) божества. У Толкина эта мысль выражена с предельной четкостью: королевский род – это потомки Лучиэни, которая, в свою очередь, дочь майэ Мелиан[62].

Вождя, царя от обычного человека отличает наличие особой духовной силы, которую чаще всего обозначают иранским термином «хварно», или «фарр». Посредством этой силы владыка обеспечивает могущество и благополучие своей стране, причем не только подданным, но и самой земле. «В этом краю ему повинуется все», – говорит Гэндальф об Элронде, повелевающем рекой. Когда воцаряется Арагорн, то во всем Соединенном Королевстве начинается процветание в буквальном смысле этого слова.

B наиболее архаических представлениях сила, которой обладает вождь, может принадлежать как живому человеку, так и умершему, причем живой может заимствовать такую силу у своего предка. Обратим внимание, что в данном случае речь идет не о реинкарнации (переселении душ), а именно о посмертной передаче духовного могущества. Bo «Властелине Колец» это и подразумевается в обозначении Арагорна как наследника Элендила.

Наглядным проявлением такой силы часто считалась возможность вождя исцелять руками. Именно так Арагорн доказывает своему народу что он действительно – Король. Попутно заметим, что в европейской мифологии одной из параллелей является история исцеления Ланселотом сэра Уррия (лучшему из рыцарей достаточно просто коснуться ран, чтобы больной исцелился).

Став Королем, Арагорн объединяет все три формы мифологемы мировой оси: мировая гора (Миндолуин, на которой возведен Минас Тирит), мировое древо (росток Белого Древа, найденный Арагорном) и антропоморфная ось, которой является он сам.

Завершая анализ той глубокой символики, которая заключена в сцене прохождения Аргоната, обратим внимание еще на одну деталь: «Длинный и темный каньон, наполненный шумом ветра и гулом несущейся воды, постепенно изгибался к западу. Вскоре впереди показался и начал стремительно расти свет. Внезапно лодки вынесло на простор, и Фродо зажмурился». Здесь непосредственно выражена одна из важнейших мифологем мира Толкина – свет, идущий с запада. Хотя физический свет дает солнце (и оно упомянуто далее в тексте Толкина), но Свет как оценочная категория у Толкина однозначно связан с Валинором. И здесь мы еще раз вернемся к сопоставлению античного сада Гесперид и толкинского Благого Края, поскольку в обоих мифах воплощаются все три формы мировой оси: древо с чудесными плодами в греческом мифе – и два Древа у Толкина; греческому человеку-горе Атланту соответствует образ Манвэ, правящего миром с вершины Таниквэтиль, высочайшей из гор. При рассмотрении таких реализаций триединой мифологемы гора – древо – король мы видим, что воцарение Арагорна получает в толкинской системе мира поистине космическое звучание.

 

Антиось

 

Ho нерешенным остался главный вопрос: зачем история воцарения Арагорна включена в роман об уничтожении Кольца Всевластья?

«Оно призвано сковать всех черной волей», – говорит о Кольце Гэндальф. Уже по своему виду кольцо (как предмет) противоположно оси: дыра, а не вертикаль. Кольцо для Толкина – это антиосъ, и Кольцо Саурона – не самое ужасное из описанных им. Как Саурон – только слуга Древнего Врага, так и его Кольцо несравнимо менее опасно, чем Кольцо Моргота. Поскольку широким кругам русских читателей понятие Кольца Моргота не знакомо, я приведу достаточно большую цитату.

«Мелькор раз за разом воплощал себя (как Моргот). Он делал это для того, чтобы властвовать над hroa, «плотью», то есть физической материей Арды. Он пытался отождествить себя с ней. Нечто подобное, но более рискованное предполагал сделать Саурон посредством Колец. Поэтому везде, за исключением Благого Края, во всей материи так или иначе присутствовало «мелькоровское начало», и все, что имело тело, порожденное плотью Арды, содержало в себе устремление к Мелькору, большее или меньшее: никто, воплотившись, не мог быть полностью свободен от этого, и его тело довлело над духом.

Ho так Моргот утратил (или разменял, или преобразовал) наибольшую часть своей изначальной айнурской[63] силы, своего разума и своего духа, мертвой хваткой держа физический мир. Поэтому он должен был быть повержен, и именно физической силой, а наиболее вероятным следствием любых столкновений с ним, победных или нет, должны были стать гигантские разрушения материального мира. B этом – главное объяснение постоянного нежелания Валар вступать в открытую борьбу с Морготом. Для Манвэ было гораздо труднее разрешить свои задачи, чем для Гэндальфа. Могущество Саурона, неизмеримо меньшее, было сконцентрировано; огромное могущество Моргота было рассеяно. Bce Средиземье было Кольцом Моргота, хотя в свое время его внимание было в основном сосредоточено на северо-западе. Война против него, пусть даже стремительная и успешная, могла окончательно завершиться только обращением всего Средиземья в хаос – и, возможно, даже всей Арды. Как легко сказать: «Верховному Королю надлежит править Ардой и сделать так, чтобы Дети Эру жили в ней беспечально»! Однако перед Валарами стояла дилемма: Арда может быть освобождена только через физическую битву, но наиболее вероятным результатом такой битвы будет необратимое разрушение Арды. Более того, конечное развоплощение Саурона (как силы, властвующей над злом) было возможно через уничтожение Кольца. Подобное уничтожение Моргота было неосуществимо, поскольку для этого пришлось бы полностью дематериализовать Арду. Могущество Саурона (например) присутствовало не в золоте как таковом, а в конкретной вещи, сделанной из некоей части «золота вообще». Могущество Моргота было рассеяно по всему Золоту, оно нигде не было полным (поскольку Золото создано не им), но везде была часть его. («Мелькоровское начало» в материи и давало возможность использовать эту силу магам и злодеям, подобным Саурону).

Конечно, очень может быть, что определенные «элементы» или состояния материи привлекали особое внимание Моргота (особенно, за исключением отдаленного прошлого, для осуществления его собственных планов). Например, все золото Средиземья, кажется, имело особую «злую» природу – но не серебро. Вода предстает как стихия, почти полностью свободная от Моргота. (Это, конечно, не означает, что не было отдельных морей, рек, ручьев, колодцев или других водоемов, которые оказались отравлены или загрязнены, – все могло случиться)[64].

Итак, основная категория, характеризующая Врага, – рассредоточение силы. B этом смысле показательно, что и Саурон не просто перелил свою силу в Кольцо, но сделал еще семь гномьих и девять человеческих колец, а эльфы сделали три, руководствуясь советами Саурона. Bo всех двадцати кольцах заложена сила, замедляющая ход времени, то есть нарушающая естественные законы мира. Воплощение законов мира – это мировая ось; неудивительно, что нарушение законов мира предстает рассеянным, разделенным между минимум двадцатью кольцами[65].

Саурон пытается утвердить ось собственного мира – он создает Кольцо Всевластья, чтобы собрать все остальные (как говорится в заклинании). Ho известно, что собрать их ему не удалось – эльфы скрыли Три Кольца. Антиось так и не стала осью.

Ha символическом плане роман «Властелин Колец» оказывается безупречно выверенным по структуре: он повествует об одновременном уничтожении антиоси и воздвижении подлинной оси. Главная оппозиция романа – Кольцо – Арагорн. Характерно, что справиться с антиосью может только тот, в ком нет «великих», то есть «осевых» качеств. Конечно, Толкином двигали гуманистические идеи, а не желание воплощать мифологические архетипы, но, как мы неоднократно подчеркивали, архетипы воплощаются непроизвольно, и в данном случае они проработаны с ювелирной точностью. Особенно показателен отказ Фродо уничтожить Кольцо (в Саммат Hayp). Это поступок слабого. Подобное невозможно даже в тех сказках, где за героя все делают его волшебные помощники. Фродо, сдавшись в последний момент, ведет себя как антигерой, и Кольцо оказывается уничтоженным еще более антигероем – Горлумом. Это опять-таки проявление одной из универсальных мифологем – гибель врага от того, кто ему подобен.

B романе есть еще два частных проявления оппозиции ось – антиось. Это образ Сарумана и бой Гэндальфа с балрогом.

 

Падение Сарумана

 

B предыстории Саруман представляет собой классическое воплощение «осевых» качеств: мудрейший из магов, глава Совета, он – Белый (белый цвет здесь является символом блага, света), его жилище – огромная башня, сама форма которой соответствует структуре мировой оси: «Это было творение древних зодчих: черный, глубокого блеска пик, составленный четырьмя, сведенными наверху в один, многогранными каменными столбами. У вершины они расходились четырьмя клювами с неправдоподобно острыми концами и заточенными гранями», – мировая ось задает четырехчастную горизонтальную структуру мироздания, это иногда маркируется четырьмя существами, стоящими у мировой оси (иногда – составляющими ее)[66]. Однако Саруман, устремившись к власти, изменяет той естественной, природной мудрости, которая в мире Толкина воспринимается как благо, и обращается к познанию механистическому, техногенному. Это меняет и его облик, и облик его жилища. «Тут только я заметил, что одежда Сарумана, по привычке показавшаяся мне белой, переливается всеми цветами и оттенками. Когда он двигался, у меня просто в глазах рябило», – говорит Гэндальф. Точно так же и Изенгард теряет свою устремленность вверх, вертикаль сменяется горизонталью (равнина, покрытая сооружениями Сарумана), а затем – провалом в преисподнюю: «Многочисленные жилища были вырублены в скалах, там жили мастера, слуги… Равнина была изрыта шахтами и штольнями. Глубоко под землей таились сокровищница и секретные мастерские Сарумана. Всюду вращались большие колеса, стучали молоты. Ночами султаны пара, подсвеченные багровым или ядовито-зеленым огнем, вырывались на поверхность из отдушин». Ось сменяется антиосью. Толкин сознательно актуализирует это, разнося по разным томам описание Ортханка до и после духовного падения Сарумана[67]; непосредственно в сюжет Саруман входит уже отрицательным, и его жилище ассоциируется скорее с преисподней: «…кое-где оставались большие мутные лужи, а между ними тянулись обширные пространства, вымощенные осклизлыми каменными плитами и усеянными валявшимися в беспорядке обломками» (в мифологии вода – маркирующий признак нижнего мира), «некоторые плиты здесь качаются», можно свалиться в подземелье», – говорит Мерри.

Уменьшенной копией этого являются бесчинства Сарумана в Шире: срублено Праздничное Дерево (ось Шира), над разоренной усадьбой поднимается огромная труба, из которой валит черный дым, всюду грязные бараки, кирпичные дома и так далее. Эта дымящая труба показалась очень важной Толкину, поскольку он упомянул ее дважды – в видениях Зеркала Галадриэли и в описании возвращения хоббитов домой. Возникает и еще одна ассоциация этой трубы – с Ородруином; все три «отрицательные» оси – это негативная ось нижнего мира, образ сравнительно редкий, но в мифологии встречающийся – например, такова железная лиственница мира мертвых, растущая корнями вверх (якутские мифы).

Утрата Саруманом «осевых» качеств маркируется его атрибутикой: сначала он делает кольцо (как выяснено, устойчивый знак антиоси), одновременно становясь Радужным, утрачивая естественную цельность белого цвета, затем Гэндальф ломает его посох (посох как «осевой» знак) и Саруман становится лишенным цвета.

B этом смысле показательно, что Саруман побежден именно Фангорном, старейшим из Пастырей Древ, фактически – одушевленным мировым древом. Так же и в Шире полное восстановление страны после хозяйничанья там Сарумана маркируется появлением нового мирового древа – меллорна.

 

Черная Бездна

 

Пространственным выражением антиоси предстает гномье царство Мория, само название которого означает «Черная Бездна». B пути Хранителей через Морию сфера низа актуализируется минимум трижды: чудовище, живущее в озере у ворот, пытается утащить Фродо в воду; Пиппин бросает камень в колодец сверхъестественной глубины и, наконец, Гэндальф в бою с балрогом падает в бездну.

При описании всех трех случаев используется понятие «потревожить, разбудить» – Боромир кидает камень в озеро у ворот, будя чудище; камень Пиппина будит орков и/или балрога (Толкин сознательно не проясняет этот момент), наконец, о балроге, называемом «Погибелью Дарина», говорится, что он был разбужен гномами, которые слишком углубились в недра гор. Сон, понимаемый здесь скорее в переносном смысле, в мифологии тождествен смерти, и существа мира смерти (а именно такой и является Мория в мифологической структуре романа) находятся в вечном сне, покуда их не тревожит герой.

Балрог, с которым бьется Гэндальф, предстает как сущность бесформенная: он «внезапно вырос, заполнив собой, казалось, весь объем подгорного зала… Маленькая сияющая фигура Гэндальфа одиноко стояла на фоне клубящейся грозовой тучи». Аморфность, бесформенность, лишенность структуры – это характеристики, противоположные «осевым».

Однако Гэндальфу Серому этот противник оказывается не по силам, и магу, чтобы обрушить под балрогом мост, приходится сломать свой посох. Антиось торжествует над осью, и падение Гэндальфа в бездну более чем закономерно.

И здесь нас поджидает мнимое противоречие[68]. Перед боем с балрогом Гэндальф жалуется на усталость, он не может удержаться на обломке моста, потому что у него не хватает сил, – а потом, рассказывая Арагорну, Леголасу и Гимли о бое, подробно описывает, как он гнался за балрогом и яростно сражался с ним. Откуда же взялись у измученного Гэндальфа силы? Ответ кроется в его словах: «огонь охватил меня, я горел». Иными словами, Гэндальф лишается физического, человеческого тела, и остается чистый дух, Айну, майа Олорин, по сравнению с которым мощь балрога – неизмеримо меньше.

При описании глубочайших глубин Мории фигурируют категории, связанные с первозданным хаосом, небытием: холод («Сердце почти замерзло»), мрак, воды, а также отсутствие времени («там, где время нашего мира еще не родилось»), отсутствие имен («существа, которым нет имени»). Глубина этого места не поддается описанию. Возникает невольная ассоциация с Тартаром в поэме Гесиода «Теогония», который удален от поверхности земли на расстояние, которое медная наковальня, брошенная в преисподнюю, пролетит за девять дней и ночей; в Тартаре обитают гекатонхейреры (Сторукие) – самые древние и ужасные из порождений изначальных стихий. Неназываемые существа, которые обитают на дне Мории, – «старше Саурона», он даже не знает о них.

Так Мория предстает бездной из бездн, и даже балрог оказывается существом, более воплощающим в себе структуру, чем этот первозданный хаос: «единственной моей надеждой был мой враг, и я следовал за ним по пятам».

Выйдя по Бесконечной Лестнице (медиатор, еще один вариант мировой оси) наверх, Гэндальф и балрог оказываются на вершине Келебдила, выступающего здесь в функции мировой оси. Победа Гэндальфа над его врагом предопределена самим местом схватки.

Подводя итог, следует обратить внимание на еще одну деталь. Гэндальф – хранитель Кольца Огня. Ho в отличие от Колец Воды и Воздуха, Кольцо Огня никак не проявляет себя на страницах книги. И это неудивительно, поскольку, как показал наш абрис мифологической структуры романа, кольцо – это устойчивое выражение понятия «антиось». Элронд и Галадриэль пользуются своими Кольцами, оберегая при их помощи Имладрис и Лориэн, – и, по сути, терпят поражение, будучи вынуждены уйти (показательно, что Келеборн, не связанный силой Колец, за Mope не уходит). Гэндальф же уходит потому, что его миссия выполнена, для него нет трагедии расставания. Он, подобно Фродо, скорее хранитель, чем обладатель Кольца.

 

 

Глава 6. От сказки к эпосу

 

Следующим мотивом, проявлению черт которого в трилогии необходимо уделить внимание, является мотив инициации. O ритуале инициации (посвящения мальчиков во взрослые члены племени) заинтересованный читатель знает из классической книги В.Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки». Важность этого архаического ритуала для понимания мировой литературы огромна, поскольку он лег в основу древнейших форм повествования, из которых в свою очередь выросли эпос и сказка, а из них – роман как жанр.

 

Инициатические мотивы

 

Инициатические мотивы во «Властелине Колец» определяют не только развитие действия: строго говоря, вся структура романа представляется в той или иной мере соответствующей схеме посвящения – в результате пройденных испытаний изменяются не только герои, но и суть того мира, в котором они живут (Зло оказывается поверженным, Эпоха подходит к концу, но из Средиземья также уходят эльфы и маги, и с ними – нечто прекрасное). Можно говорить о своеобразной комплексной инициации, делящейся на несколько этапов и протекающей по-разному для разных героев.

В.Я. Пропп пишет, что обряд посвящения производился всегда именно в лесу. Лесов в Средиземье много, и каждый из них может быть назван местом проведения инициации для того или иного героя: Древлепуща для четверки хоббитов, Фангорн для Мерри и Пиппина, Лориэн для всего Отряда, рощи Итилиена для Фродо и Сэма. Такое же значение имеют и горные пещеры, спуск в которые ассоциируется с нисхождением в царство смерти (обряд посвящения тесно связан с представлением о пребывании в мире мертвых): имеются в виду копи Мории для девяти Хранителей (особенно для Гэндальфа) и логово Шелоб для Фродо и Сэма.

Обряд инициации предполагает наличие патрона, олицетворяющего собой властителя смерти (ибо инициация мыслится как временная смерть). B Древлепуще им оказывается Том Бомбадил – Хозяин Леса (патрон инициации регулярно предстает именно лесным владыкой): хоббитам он кажется настоящим великаном, примечательная черта его внешности – длинная борода (повышенная волосатость характерна для леших и иных существ того же рода); ему подвластны деревья в лесу – Старый Вяз отпускает хоббитов, которых до этого буквально «проглатывает» (при инициации предполагалось ритуальное проглатывание посвящаемых); его супруга носит черты богини жизненных сил природы – она дочь реки, песней и танцем способн<