Архитектура электронного правительства: Единая архитектура – это методологический подход при создании системы управления государства, который строится...
Состав сооружений: решетки и песколовки: Решетки – это первое устройство в схеме очистных сооружений. Они представляют...
Топ:
Оснащения врачебно-сестринской бригады.
Комплексной системы оценки состояния охраны труда на производственном объекте (КСОТ-П): Цели и задачи Комплексной системы оценки состояния охраны труда и определению факторов рисков по охране труда...
Интересное:
Берегоукрепление оползневых склонов: На прибрежных склонах основной причиной развития оползневых процессов является подмыв водами рек естественных склонов...
Наиболее распространенные виды рака: Раковая опухоль — это самостоятельное новообразование, которое может возникнуть и от повышенного давления...
Мероприятия для защиты от морозного пучения грунтов: Инженерная защита от морозного (криогенного) пучения грунтов необходима для легких малоэтажных зданий и других сооружений...
Дисциплины:
2023-01-16 | 61 |
5.00
из
|
Заказать работу |
|
|
Трехсторонняя конференция в Лондоне официально не касалась «испанских дел». В заключительном коммюнике даже не упоминалось о них. Но частные беседы на эту тему были чрезвычайно настойчивы, и, вспоминая о них, Леон Блюм признался впоследствии Андре Мальро, что, говоря с англичанами, он наталкивался на глухую стену.
По этому вопросу свидетельство Андре Блюмеля, начальника канцелярии в кабинете Леона Блюма и его близкого друга, вполне определенно. Вот что он рассказал:
«22 июля, как только Блюм прибыл в Лондон, он сразу же подвергся сильному давлению. Ему дали понять без всяких околичностей, что, если Франция пошлет оружие в Мадрид, она поставит под удар франко-британскую солидарность».
Десять лет спустя, почти в тот же день, в речи, произнесенной 23 июля 1946 года перед парламентской следственной комиссией, Леон Блюм долго распространялся об «испанских делах», но очень сдержанно говорил об оказанном на него «давлении».
Он только сказал, что министр иностранных дел Антони Иден, пришедший к нему в отель, «чтобы попрощаться», спросил его напрямик:
— Будете ли Вы посылать оружие испанским республиканцам?
— Да, — ответил Блюм, на что Иден заметил (по рассказу Блюма): — Это ваше дело, а я прошу вас только об одном: будьте осторожны!
24 июля, вернувшись самолетом в Париж, Леон Блюм нанес визит председателю сената Жанненэ и председателю палаты депутатов Эррио.
Первый сказал ему прямо:
— Как вы можете поступать таким образом? Мы все здесь убеждены, что, если в Европе начнутся осложнения, вызванные вмешательством в «испанские дела», Англия отступится от нас.
Что касается Эррио, бывшего на короткой ноге с лидером социалистов, то он встретил его словами:
|
— Ох, прошу тебя, дружок, очень прошу, не лезь ты в это дело!
Перед парламентской следственной комиссией Леон Блюм ни словом не обмолвился о заявлении, которое, по словам некоторых авторов, премьер-министр Стэнли Болдуин сделал президенту Французской республики Альберу Лебрену, что в случае, если в Европе возникнут затруднения, франко-английский союз распадется.
Самое важное в этом вопросе
Министр в правительстве Л. Блюма Пьер Кот — один из немногих радикал-социалистов, активно боровшихся против политики «невмешательства». Рядом с ним коммунист Жорж Марран, в будущем участник французского Сопротивления.
проследить за последовательной сменой позиций Леона Блюма после возвращения из Лондона.
Мы узнаем о них прежде всего из заседаний совета министров, проходивших в течение двух недель после возвращения французского председателя совета.
На первом заседании (25 июля) из-за шумихи, поднятой правой прессой против всякой продажи оружия испанскому правительству, совет решил изыскать окольные пути.
Он прибег к услугам Мексики, страны, относившейся доброжелательно к Испанской республике, и заключил с ней договор об уступке прав на продажу оружия, которое бы доставлялось в Испанию благодаря ее посредничеству (юридическому). Но продажу самолетов ограничили «невооруженными» машинами.
Это отступление было первым нарушением франко-испанского торгового соглашения, односторонне совершенным Францией вопреки своей подписи и международному праву.
Некоторые авторы утверждают, что к сильному нажиму Великобритании на правительство, возглавляемое Леоном Блюмом, добавилось еще давление со стороны радикал-центристов и правых.
Однако в тот момент это давление не могло еще спровоцировать министерского кризиса, судя по позднейшему свидетельству Поля Бастида.
Выступая перед парламентской следственной комиссией, бывший министр-радикал правительства Народного фронта заявил, что «25 июля 1936 года значительное большинство министров высказалось за вмешательство [то есть за продажу оружия испанскому правительству — Ж. С], некоторые воздержались, а трое выступили против: Дельбос, Шотан и я сам».
|
Хотя оппозиция радикал-центристов
148
и правых была, бесспорно, немедленной, однако надо еще доказать, что она могла вызвать министерский кризис в ту пору, когда энергия правительства Народного фронта и активность масс (миллионы людей были воодушевлены первыми социальными завоеваниями) являлась серьезной гарантией против всяких попыток расколоть Народный фронт.
Поведение Леона Блюма можно лишь частично объяснить позицией, занятой радикалами. Нельзя сказать, что она явилась своего рода дамокловым мечом, нависшим над Матиньонскими соглашениями *.
Второе заседание совета министров состоялось 1 августа, через два дня после вынужденной посадки самолета «Савойя-81» в Алжире, разоблачившей вмешательство фашистской Италии в испанские дела на стороне мятежников.
Перед этой очевидностью Блюм заявил, что теперь Франция получила свободу действий, и согласился дать разрешение на вывоз вооружения в республиканскую Испанию.
На третьем заседании совета министров, состоявшемся 8 августа, забили отбой. Было решено, как говорилось в официальном коммюнике, «задержать распоряжение о военных поставках в пользу законного правительства дружественной нации».
Что же за это время произошло?
Леон Блюм меняет мнение
Перед лицом яростной кампании правых, которой способствовали статьи, появившиеся в английской прессе и угрожавшие Франции разрывом франко-британского союза, Блюм, напуганный первой же реакцией профашистских газет, изменил свое мнение.
На заседании совета министров 1 августа он уже выдвинул идею, что «лучший способ помочь республиканской Испании — ввиду поставок итальянских самолетов генералу Франко, ставших известными из-за вынужденной посадки самолета «Савойя» в Алжире, — это проявить инициативу и заключить всеобщий пакт о невмешательстве во внутренние дела Испании».
Но в коммюнике о заседании совета министров об этом не было сказано ни слова.
Бывший председатель совета министров и министр-социалист Жюль Мок в своей книге «Народный фронт» подчеркивал, что «Леон Блюм в тот же день предложил Лондону и Риму, а затем, посовещавшись, Берлину, Москве и Лиссабону подписать соглашение, имеющее своей целью принять общие правила невмешательства».
|
Выдвинутый Блюмом проект соглашения о невмешательстве, к которому должны были присоединиться крупные европейские державы, был оформлен французским министерством иностранных дел, которое к 5 августа разработало его основные статьи, правила и механизм.
Тут нельзя не отметить сам
Активисты левых партий срывают плакаты правых, враждебные Народному фронту, со стен парижских домов.
___________
* Имеются в виду решения конференции представителей рабочего класса, предпринимателей и правительства, созванной правительством Леона Блюма в июле 1936 года. Созыв конференции явился следствием широкого размаха забастовочной борьбы французского пролетариата в мае-июне 1936 года. Конференция приняла решение о повышении заработной платы рабочих в среднем от 7 до 15 процентов. — Прим. ред.
149
выбор слова «невмешательство», поскольку оно было порождено путаницей смыслового порядка. Выбор этого термина привел к разброду во французском и европейском общественном мнении.
В самом деле, для многих высказаться против невмешательства значило попросту высказаться за вмешательство, тогда как речь шла совсем о другом: с одной стороны, о том, чтобы признать за испанским правительством его законные права на покупку оружия, а с другой — о том, чтобы выполнять обязательства, взятые на себя Францией в 1935 году, когда она подписала все еще действующее торговое соглашение.
Выбор этого двусмысленного термина дал опасную возможность «манипулировать» колеблющейся частью общественного мнения.
Параллельно с дипломатическими переговорами, которые Леон Блюм вел с европейскими державами, он отправил в Лондон адмирала Дарлана для встречи с лордом Четтфилдом, морским министром, и Морисом Хэнки, генеральным секретарем британского правительства.
Демонстрация, организованная ФКП в Париже, демонстранты скандируют: «Самолеты, пушки — для Испании».
|
Цель этой миссии Жюль Мок определяет в другой своей книге («Встречи с Леоном Блюмом»), и хотя его версия расходится с той, какая дана во «Французских дипломатических документах», мы приводим ее со ссылкой на Леона Блюма.
Блюм хотел «попытаться склонить своих коллег из морского министерства разделить его точку зрения, руководствуясь здравыми доводами морской стратегии... и попросить [британское] правительство [через Мориса Хэнки — Ж. С] пересмотреть свою позицию, то есть предложить свое посредничество [в переговорах между республиканцами и мятежниками — Ж. С.]».
Мог ли Леон Блюм, несомненно, хорошо осведомленный о позиции англичан, всерьез рассчитывать, что посылая Дарлана в Лондон, он смягчит британского премьер-министра? Или это было сделано только для проформы?
Как бы мы это ни объясняли, результат миссии был отрицательным.
Ультраконсерватор лорд Четтфилд сказал адмиралу Дарлану, что генерал Франко «испанский патриот», и даже отказался переговорить с Морисом Хэнки.
Дарлан вернулся ни с чем.
С этого дня события стали разворачиваться все стремительней.
5 августа, в то время как испанские летчики принимали во Франции истребители «Девуатин», французское правительство, не получив никакого ответа из Италии, возобновило свои усилия, разослав пяти вышеназванным странам проект соглашения, запрещавшего «прямой и косвенный экспорт, перепродажу или транзитные перевозки вооружения всех видов».
5 августа заседание совета кабинета, предшествовавшее назначенному на завтра заседанию совета министров, прошло в ожесточенных
150
спорах между сторонниками поставок оружия и теми, кто требовал их прекращения.
Десять министров и заместителей министров-социалистов, левых радикалов и социалистов-республиканцев высказались за продолжение поставок; восемь социалистов и радикалов — против.
В числе первых были Венсан Ориоль, Пьер Кот, Жан Зей, Маркс Дормуа; среди вторых — Даладье, Дельбос, Спинасс.
Демаркационная линия между сторонниками и противниками продолжения поставок не зависела, как мы убедились, от партийной принадлежности членов кабинета.
Оказавшись в затруднительном положении внутри своего правительства, Леон Блюм 7августа хотел подать в отставку, но многие коллеги его отговорили.
На другое утро, когда его посетил Хименес де Асуа, вице-председатель кортесов и видный деятель социалистической партии, Леон Блюм заявил ему:
— Мы будем подлецами, если не выполним своих обещаний. А так как мы, социалисты, не можем их выполнить, мы покинем правительство. Сегодня соберется совет министров вместе с президентом республики и наступит правительственный кризис.
|
Поступая таким образом, Леон Блюм прекрасно знал, что возлагает ответственность за свою отставку на испанское республиканское правительство.
Так и произошло.
Хименес де Асуа немедленно известил нового испанского посла во Франции, а также видного деятеля социалистической партии Фернандо де лос Риоса. Телефон между Мадридом и Парижем работал без устали.
В этот день председатель совета министров Хосе Хираль, боясь, что отставка Блюма повлечет за собой приход к власти правительства, не только враждебного продаже оружия Испанской республике, но и врага самой республики, попросил Леона Блюма не уходить, отказываясь таким образом от прав, вытекавших из соглашения 1935 года.
Эти неотъемлемые права никак не могли быть предметом подобного торга.
Получив такую неожиданную и самоубийственную для испанцев поддержку, свалив свою ответственность на республиканское правительство, Леон Блюм стал действовать дальше.
Он решил, что начиная с 8 августа Франция закроет свою южную границу в Пиренеях для транзита всяких военных грузов, предназначенных республиканской Испании.
Чем объяснить этот неожиданный поворот Леона Блюма, резко противоречивший его первой реакции, благоприятной для республиканского правительства? В чем его глубокие причины?
Прежде всего в том, что в своей внешней политике Франция ориентировалась на Великобританию, которая не рассматривала ее как равного партнера, Франция же всегда следовала в фарватере ее курса.
В ситуации, сложившейся в Европе в 1936 году, Франция, стремясь отвести от себя гитлеровскую угрозу, возлагала свои надежды на Великобританию, нуждалась в ее поддержке.
Но Великобритании, в свою очередь, тоже нужна была поддержка Франции.
Хотя Стэнли Болдуин уже несколько лет проводил политику «умиротворения» по отношению к Муссолини и Гитлеру, льстя первому и закрывая глаза на территориальные притязания второго, он продолжал придерживаться двух принципов.
Первый — «умиротворение».
Второй — военный союз с Францией. Он основывался на Локарнском договоре и был столь же ценен для Великобритании, как для ее соседки за Ла-Маншем.
Леон Блюм этого не понял. Вот в чем была его роковая ошибка.
В свете того, что в наши дни стало известно о поведении и психологии Гитлера и Муссолини, — секретные архивы подтвердили догадки, строившиеся в то время, — утверждение Леона Блюма, согласно которому невмешательство спасло Европу в августе 1936 года от войны, исторически несостоятельно. Оглядываясь назад, мы видим, что утверждение это не имело никаких оснований, если принимать во внимание реальное положение двух держав «оси».
Причины и следствия
Для всякого историка войны в Испании, изучавшего последствия «невмешательства», главный вопрос состоит не в том, чтобы обвинить или оправдать человека, раздираемого противоречиями, каким был в ту пору Леон Блюм, а в том, чтобы не обмануться самому и не обмануть своих читателей, оценивая эти последствия.
Многие социалисты, и даже самые известные, такие, как итальянец Пьетро Ненни или бельгиец Луи де Брукер, один из лидеров Социалистического интернационала, шведский сенатор Брантинг и почти все руководители испанских социалистов того времени, определенно заявляли, что политика «невмешательства» была причиной поражения Испанской республики и последовавших за ним несчастий, постигших испанский народ.
Некоторые испанские историки, нереспубликанцы, принадлежащие к послевоенному поколению, не ослепленные ненавистью, высказывают такое же мнение.
Так, испанский дипломат Фернандо Шварц Хирон по этому поводу пишет: «Невмешательство было возмутительным фарсом, потому что оно лишило Испанскую республику законного права покупать за границей оружие для борьбы с мятежниками внутри страны».
И добавляет:
«Превращение путча в гражданскую войну стало возможно в основном лишь благодаря интервенции и помощи извне; без прибывших из заграницы оружия и людей государственный переворот испанских генералов, каким бы ни был его результат, закончился бы через несколько недель после своего начала».
Конечно, за время существования политики «невмешательства» французское правительство никогда не следовало ей с такой строгостью, как сразу же после 8 августа 1936 года.
В самом деле, когда Леон Блюм понял, что Гитлер, Муссолини и Салазар надули его, а сами бесстыдно пренебрегают своими обязательствами, под которыми в августе
Французские жандармы около задержанного ими в Марселе грузовика, предназначавшегося для отправки испанским республиканцам.
поставили свои подписи, Блюм «смягчил» контроль на пиренейской границе.
Он сам отдал распоряжение пропускать военную технику, купленную республиканцами в разных странах, а также часть оружия, которое СССР не мог доставить в республиканскую Испанию морским путем через Средиземное море или Атлантику.
Но вред, нанесенный Испанской республике всеми этими опасными махинациями, был уже непоправим. Он сыграл роковую роль в полном изменении положения, которое в несколько месяцев привело
152
Леди Астор — вдохновительница «клайвденского клана», ярая сторонница политики «умиротворения».
республиканцев на край катастрофы.
Эта констатация фактов, от которых нельзя отмахнуться, и они не могут быть объяснены поведением и колебаниями одного человека. Создавшееся положение зависело от целого ряда обстоятельств,
Сэр Невилл Чемберлен, член «клайвденского клана», «герой» мюнхенской капитуляции.
одним из компонентов которых была и политика «невмешательства».
Основную причину невмешательства следует искать прежде всего в глубокой враждебности английской буржуазии к испанскому Народному фронту и до и после июльского военного мятежа, а также в ее стремлении добиться общего политического соглашения с фашистской Италией и гитлеровской Германией.
Это стремление ввиду захвата Эфиопии Италией и нарушения европейского статус-кво Германией могло привести лишь к подрыву доверия и даже к распаду всей системы коллективной безопасности в рамках печально беспомощной Лиги наций. Эта организация, разместившаяся в роскошном мраморном дворце, любующемся своим отражением в Женевском озере, превратилась в бесконечную говорильню.
Принципы, ставшие стержнем английской политики, не появились неведомо откуда. Они выражали тенденции и желания британской буржуазии в целом.
Ничто не передает ее позицию лучше, чем мысль, высказанная британским премьер-министром Стэнли Болдуином, многократно повторявшаяся в то время.
Выражая свою неприязнь, даже ненависть к коммунизму, глава английской консервативной партии, для которого Народный фронт и большевизм были однозначны, заявил в первые дни войны:
— Чем больше фашисты и большевики убивают друг друга в Испании, тем лучше для нас, англичан.
Наряду с классовыми интересами, побудившими английскую буржуазию поддержать мятежников, следует назвать еще один фактор, а именно «англиканство», английский вариант католицизма, самые высокопоставленные представители которого (за исключением настоятеля Кентерберийского собора Хьюлетта Джонсона, прозванного «красным» за сочувствие республиканцам) высказались, как и прелаты французской католической церкви, за «крестовый поход» против «красного варварства».
Большая пресса разделилась на два лагеря.
Из одиннадцати британских крупных ежедневных газет четыре заняли явно благожелательную для мятежников позицию; пять осуждали мятежников, а остальные две колебались в зависимости от обстоятельств.
Что касается лейбористской оппозиции, то в первые дни — 19, 20 и 21 июля, особенно после речи Эттли,
Лорд Галифакс, еще один поборник капитуляции перед Гитлером и Муссолини.
153
выступившего с разоблачениями мятежных генералов и их связей с «тоталитарными державами», — ее симпатии были целиком на стороне республиканцев, но очень скоро она разделилась в вопросе о невмешательстве.
Большинство высказалось против всякой продажи оружия республиканцам, считая по примеру Леона Блюма, что посылка военных материалов рискует вызвать войну.
Что до британской интеллигенции — и это весьма примечательно, — то в результате опроса, проведенного «Лефт ревью» среди видных ученых, писателей, артистов, 100 человек из 122 опрошенных высказались в пользу республиканцев
Герцог Альба — член «клайвденского клана», официозный представитель Франко в Лондоне.
(среди них Олдос Хаксли, Сэмюэл Беккет, будущий лауреат Нобелевской премии и др.), 17 объявили себя нейтральными, а пять — противниками республиканцев.
В этой борьбе сторонников и противников Испанской республики значительную роль играли некоторые «политические салоны».
Среди них на первое место следует поставить «клайвденский клан», вдохновительницей которого была леди Нэнси Астор. Члены этой группы собирались в роскошном поместье этой богатейшей великосветской дамы — в Клайвдене, неподалеку от Лондона.
Эта группа играла роль ментора консервативной партии. Гости леди Астор принадлежали к очень замкнутому кругу, где создавались политические мнения и намечались кандидаты в министры.
От игры в гольф и гастрономических радостей за изысканным столом они переходили к определению генерального политического курса страны, так что можно не без оснований утверждать, что до того, как какой-либо вопрос рассматривался официальным руководством консервативной партии, он был уже обсужден и предрешен «клайвденским кланом».
Наиболее известными «столпами» этого исключительного политического салона были сэр Невилл Чемберлен и лорд Галифакс, которые впоследствии связали британскую дипломатию пагубной политикой «умиротворения» и в конечном счете внушили Гитлеру и Муссолини чувство уверенности, что им все дозволено.
А в итоге они посеяли бурю, которая обрушилась на Европу и на их собственную страну.
«Санди тайм», воскресное приложение ежедневной газеты «Таймс», но с еще более резко выраженной политической окраской, стала опасной еженедельной трибуной «клайвденского клана».
С неизменным постоянством она ратовала за сближение Британской империи с фашистскими державами, чего бы это ни стоило самой империи. Леди Астор была ее всемогущей вдохновительницей.
Хотя «клайвденский клан» и не открывал свои двери кому придется, однако состав его гостей был довольно эклектичен с точки зрения их национальной принадлежности.
Клан был нетерпим только к европейским политическим деятелям, не разделявшим его взглядов. Границы его были «наднациональны», как принято выражаться в наши дни.
Так, одним из «фаворитов» клана в течение всей Испанской войны был богатейший землевладелец и испанский гранд, которого генерал Франко назначил своим неофициальным представителем в Лондоне, — герцог Альба, чьи интриги не раз оказывали влияние на английскую дипломатию.
Хотя этот «политический салон» играл немалую роль в испанской политике Великобритании, тем не менее — как мы увидим дальше — в некоторых случаях он терпел фиаско, например в 1937 году, когда франкистское наступление на Бильбао поставило под угрозу традиционные английские интересы в Атлантике, и правительство его величества спешно направило суда королевского флота в Бискайский залив. (Впрочем, это оказалось лишь минутной вспышкой недовольства вследствие быстрого падения Северного фронта.)
Если в то время мы не находим во Франции столь же карикатурного символа всемогущества буржуазии, как «клайвденский клан», то, разумеется, не потому, что французская буржуазия как класс не была привержена политике «умиротворения».
С приходом к власти «черных рубашек» в Италии, а затем «коричневых
154
рубашек» в Германии многочисленные кампании в прессе, всевозможные пропагандистские издания, начиная с самых пустых и вульгарных и кончая изысканными и утонченными, расточали похвалы черному и коричневому фашизму, ставили его в пример, превозносили его политическое и социальное предназначение в качестве преграды или противоядия против коммунизма и социализма.
Эти кампании в прессе, выражая политическую волю знаменитых «двухсот семейств», которые, — по определению, подхваченному в 1936 году самим радикалом Даладье, — «управляли Францией», ставили своей целью сближение с Муссолини и Гитлером любой ценой — будь то безопасность Франции или судьба мира в Европе. И хотя эти кампании и вызвали несколько вспышек негодования среди французских крайне правых ура-патриотов, они достигли своего апогея после майских выборов 1936 года, в момент прихода к власти Народного фронта.
Именно к этому времени относится появление пресловутого и столь гнусного с национальной точки зрения лозунга: «Лучше Гитлер, чем Народный фронт».
В нашу задачу не входит описывать образ действия «двухсот семейств», правивших в то время Францией, воспроизводить их дипломатические маневры и внутренние заговоры, которые они вдохновляли и финансировали.
Одно мы подчеркнем еще раз: как для «двухсот семейств», так и для лондонского Сити и «клайвденского клана» испанский Народный фронт был врагом, которого следовало уничтожить.
И они добились своего двумя способами.
Во-первых, создавая атмосферу паники в связи с «опасностью войны», которая вспыхнет, если посылать оружие республиканцам. Это способствовало окончательному удушению Испанской республики.
Во-вторых, подрывая с помощью политики «невмешательства» тот союз, который привел к власти французские левые силы, они постепенно вызвали раскол французского Народного фронта, что повлекло за собой (помимо других факторов) отказ от испанского собрата и поражение Испанской республики.
«Лорд с глушителем»
Двадцать семь государств, подписавших соглашение о невмешательстве, должны были послать своих представителей, а именно аккредитованных при правительстве Англии послов европейских стран или поверенных в делах в комитет, находящийся в Лондоне. Он назывался — Международный комитет по вопросам невмешательства в дела Испании.
Лондонский комитет по невмешательству, председательство в котором было доверено весьма консервативному лорду Плимуту, представлял собой — мы это подчеркиваем — лишь наблюдательный орган.
Ему надлежало следить за тем, чтобы все страны, подписавшие соглашение, соблюдали торжественно взятые на себя обязательства. Однако комитет был абсолютно независим от Лиги наций.
Такое его самостоятельное положение было отнюдь не случайным. Его отрыв от Лиги наций был делом рук британских консерваторов, они же сознательно внушили эту мысль Леону Блюму.
Дело в том, что Лига наций располагала целым арсеналом экономических и политических санкций, которые Великобритания не желала применять против фашистских держав даже в том случае, если они, что было весьма вероятно, будут продолжать посылать оружие мятежникам.
По мысли премьер-министра Стэнли Болдуина и Форин оффис, роль Комитета по невмешательству должна была сводиться к роли подслеповатого и тугого на ухо наблюдателя, который ограничил бы свою деятельность лишь умозрительным изучением поступающих к нему жалоб.
Комитет начал свою деятельность в Лондоне 9 сентября 1936 года в одном из парадных залов Форин оффис. Этот зал стал называться Локарнским, с тех пор как одиннадцать лет назад (в 1925 году) в нем были окончательно подписаны Локарнские соглашения между Великобританией, Францией, Германией, Италией, Бельгией, Чехословакией и Польшей с целью сохранить в неприкосновенности и гарантировать от всяких изменений западные границы с Германией; но они предвосхищали и определенную перегруппировку сил западных держав перед лицом русской революции, только что покончившей с гражданской войной, иностранной интервенцией, голодом, эпидемиями и экономической разрухой.
Центр этого зала занимал длинный стол, покрытый традиционным зеленым сукном. Напротив двустворчатой входной двери во главе стола восседал лорд Плимут с двумя секретарями (англичанами), а вокруг него размещались в алфавитном порядке представители 27 государств, подписавших соглашение о невмешательстве.
Только два европейских государства не прислали своих делегатов: Испанская республика, произвольно исключенная из числа участников, и Швейцария, которая, верная своему нейтралитету, отклонила приглашение.
Неевропейские страны во главе с США не присоединились к соглашению
155
и не вошли в Комитет по невмешательству.
Пятнадцатый барон по геральдической линии, восходящей к XVI веку, богатейший землевладелец, имевший «клочок» земли в двенадцать тысяч гектаров, видный член консервативной партии, бывший депутат палаты общин, лорд Плимут незадолго до избрания его председателем Комитета по невмешательству выполнял обязанности заместителя министра иностранных дел.
Этому высокому человеку, с крупной головой, покрытой пушком бледно-соломенных волос, важному и невозмутимому, было около пятидесяти лет. Его изысканная, всегда гладкая речь и полная невозмутимость казались почти пародией на ходячее представление о том, как должен вести себя английский аристократ. Учтивый и бесстрастный. Спокойный, но пристрастный. По мнению многих делегатов, работавших вместе с ним около двух лет, это был человек весьма посредственного ума, но мастер маневра.
Работу Комитета по невмешательству все это отнюдь не облегчало. Там происходили серьезные дипломатические бои.
Государства, которых раздражало нарушение подписанных обязательств, и державы «оси» (вместе с Португалией), решившие использовать эту организацию как ширму для прикрытия своих махинаций, вступали в жаркие схватки.
В этой обстановке лорд Плимут, ничем не выдавая своих собственных убеждений, хотя и было известно, что он склоняется в сторону мятежников, всячески старался напустить туману и добиться того, что с самого начала заседаний комитета было его главной целью: не допускать, чтобы прения за зеленым столом доходили до ушей журналистов, а с их подачи и до международного общественного мнения. В этом отношении лорд Плимут с блеском исполнял свою роль.
Францию в комитете представлял ее посол в Лондоне шестидесятилетний Шарль Корбен, истый католик, русоволосый, с пронзительным взглядом и непроницаемым как маска лицом; Бельгия была представлена тоже шестидесятилетним бароном Картье де Маршьеном, с моноклем в глазу, густой шапкой седых волос и пышными усами; он симпатизировал мятежникам, а вскоре прославился тем, что клевал носом во время заседаний; Швеция — бароном Эриком Пальмшерна, бывшим морским офицером, в юности членом социал-демократической партии, который сочувствовал республиканцам; Чехословакия Яном Масариком (сыном Томаса Масарика, первого президента Чехословацкой республики), высоким, крепко сбитым сангвиником, бегло говорившим по-английски с сильным американским акцентом, приобретенным после нескольких лет жизни и учебы в Соединенных Штатах.
Плимут, Корбен, Картье, Пальмшерна и Масарик по сходству своих политических взглядов составили более или менее устойчивую группу, названную «группой пяти», она имела решающий вес.
Этой группе, представлявшей так называемые «западные демократии», противостояла «группа трех», состоящая из послов фашистских держав, подписавших соглашение, а именно: Дино Гранди от муссолиниевской Италии, Иоахим Риббентроп от гитлеровского Третьего рейха и граф Монтейро от салазаровской Португалии.
Дино Гранди, темный шатен, с зачесанными назад волосами, остроконечной бородкой, черными глазами и зычным голосом, казался довольно вульгарной фигурой среди этого синклита дипломатов, поседевших на своем посту.
Авантюрист высокого полета, Дино Гранди участвовал вместе с Муссолини в «походе на Рим» в 1922 году, он выполнял самые высокие обязанности по внешнеполитическому ведомству. Многие видели в нем «наследника» дуче, хотя в 1932 году итальянский диктатор направил его послом в Лондон, опасаясь конкуренции этого тридцатисемилетнего горлопана, не утратившего еще своей популярности среди чернорубашечников.
Умный, хитрый и хороший оратор Гранди был на голову выше своего немецкого коллеги, изворотливого Иоахима Риббентропа, нацистского выкормыша, завершившего свою карьеру в 1946 году на виселице в Нюрнберге. Риббентроп, по мнению Ивана Майского, советского посла в Лондоне, сидевшего рядом с ним почти год, был «грубый, тупой маньяк с кругозором и повадками прусского фельдфебеля». Во время вручения верительных грамот в Букингемском дворце он вызвал скандал, когда, приветствуя его британское величество, выбросил руку вперед.
В своих выступлениях на заседаниях Комитета по невмешательству он только и делал, что поносил своих противников, притом в такой грубой форме, что сразу восстанавливал против себя всех присутствующих, за что и получил прозвище Brikkendrop (в переводе нечто вроде «камнеброс»).
Что до графа Монтейро, то это была совершенно бесцветная фигура. Полное ничтожество, он беспомощно повторял речи своих фашистских коллег.
Советский посол И. М. Майский, невысокий, грузный человек с небольшой бородкой, как оратор был опасным противником, колким, остроумным, насмешливым. Он часто оказывался в одиночестве среди этого собрания, где «пятерка» и «тройка» сидели, злобно уставившись друг на друга.
156
Несмотря на то, что лорд Плимут 9 сентября в день открытия работы Комитета по невмешательству просил «избегать политических споров», очень скоро пленарные заседания превратились в арену горячих схваток, в ходе которых обе стороны осыпали друг друга всевозможными эпитетами, порой кисло-сладкими, а порой язвительными.
Рекомендацию «избегать политических споров», высказанную лордом Плимутом, хотя пожелание это относилось скорее к области вымысла (когда желаемое принимается за действительное), представителю его британского величества пришлось повторять многократно и порой весьма настойчиво. Многочисленные увещевания лорда мы находим в «Стенографических протоколах собраний Международного комитета по вопросам невмешательства в дела Испании», составивших внушительную серию томов.
Лорд Плимут не отказался от своей позиции, напоминающей некий вызов, и после каждого пленарного или более узкого заседания
Иван Майский - посол СССР в Лондоне и советский представитель в Комитете по невмешательству.
составлял оптимистические отчеты, которые вскоре перестали интересовать прессу.
Взятая им на себя роль была тем более невыполнима, что с середины сентября комитет получил много новых сообщений и жалоб, где подробно рассказывалось о новых поставках германского и итальянского вооружения, а также о переброске специалистов в порты и аэродромы, контролируемые мятежниками.
Вместо того чтобы немедленно заняться изучением этих жалоб и сообщений, лорд Плимут совершенно серьезно предлагал для обсуждения вопросы вроде:
Следует ли считать противогазы вооружением?
Можно ли рассматривать экспорт железной руды как контрабанду?
Относится ли сбор средств в фонд солидарности с испанским народом к категории форм «косвенного вмешательства в испанские дела»?
Может быть, эти темы для академической дискуссии, звучавшие словно отдаленное эхо его университетских занятий в Кембридже, лорд Плимут предлагал именно для того, чтобы избежать обсуждения новых нарушений фашистскими державами соглашения о невмешательстве.
Как бы то ни было, но на этот раз его попытки не удались. Тогда он призвал на помощь Моррисона, представителя Великобритании в комитете, и тот 14 сентября предложил создать постоянный подкомитет для предварительного обсуждения вопросов, прежде чем выносить их на пленарные заседания.
Предложение Моррисона, на первый взгляд, вполне разумное, на самом деле таило двойной умысел: во-первых, сокращало до девяти число представителей государств-членов, имеющих право присутствовать на заседаниях постоянного подкомитета, а во-вторых, позволяло подменять стенограммы с сообщениями о нарушениях договора государствами-членами комитета кратким изложением событий в сильно смягченном виде.
Комитет и постоянный подкомитет стали, таким обр
|
|
Индивидуальные очистные сооружения: К классу индивидуальных очистных сооружений относят сооружения, пропускная способность которых...
Семя – орган полового размножения и расселения растений: наружи у семян имеется плотный покров – кожура...
Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого...
Двойное оплодотворение у цветковых растений: Оплодотворение - это процесс слияния мужской и женской половых клеток с образованием зиготы...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!