Частичный успех и конечное поражение

11 июля 1936 года семиместный двухмоторный самолет «Стреми­тельный дракон» — точная копия самолета принца Уэльского — выле­тел из аэропорта Кройдон, в пред­местье Лондона, и взял курс на Ка­нарские острова.

На борту этого гражданского самолета находился Луис Болин, постоянный корреспондент в Ан­глии монархистской газеты «АБС», издававшейся маркизом Лука де Тена. Болин нанял у английской компании самолет, заручился на­дежным пилотом и пригласил трех гостей, среди них двух очарова­тельных англичанок, совершить вместе с ним увеселительную про­гулку на «Счастливые» острова. Очаровательные англичанки дол­жны были обмануть бдительность французских властей в Марокко, если бы тем при посадке самолета показалось странным, что какой-то журналист, отправляясь на Канар­ские острова в поисках материала для репортажа, зафрахтовал столь дорогостоящую машину, хотя ему достаточно было купить обычный билет на рейсовый самолет.

На деле этот двухмоторный самолет должен был обеспечить ге­нералу Франко полную свободу передвижения. Получив от испан­ского дипломата Сангрониса, тоже «посвященного», фальшивый пас­порт, Франко благодаря «Стремительному дракону» покинул в нужный ему час Лас-Пальмас, от­правился в штатском в Касаблан­ку, провел там ночь и 19-го утром отбыл в Тетуан, чтобы принять верховное командование над вой­сками Марокко, восставшими 17 июля против законного правитель­ства Испанской республики.

Июльский военный мятеж не случайно начался в давнем испан­ском протекторате. Франко, как было сказано, договорился с Молой об окружении Мадрида колон­нами, двигающимися с севера, вос­тока и запада, однако главную роль в развитии операций он отво­дил наемникам Иностранного ле­гиона и марокканских частей. В них он был уверен, тогда как боеспо­собность войск на полуострове и их массовое участие в мятеже вызыва­ли в нем сомнение. Он намерен был форсированным маршем бросить на испанскую столицѵ эту страш­ную ударную силу, переправив ее через Гибралтарский пролив.

Теперь известно благодаря фран­кистским архивам — тем, что до сих пор были открыты, — что 1 июля Мола и его главный помощник, подполковник Галарса — начальник штаба заговора, действовавший под кодовым именем Техник, — ре­шили в согласии с Франко сосредо­точить проведение операций во­круг нескольких округов и городов, рассматриваемых как ключевые. Таких было шесть. Во главе каждо­го ключевого объекта был постав­лен генерал, пользующийся опре­деленной известностью: протекто­рат Марокко — Франко, Андалу­сия — Кейпо де Льяно. Каталония — Карраско, Сарагоса — Кабанельяс, Валенсия (и Балеарские острова) — Годед, Мадрид — Фанхуль. Эти шесть генералов образовали как бы главный штаб, руководство ко­торым должен был обеспечить Санхурхо, прибыв из Португалии.

«Безрассудная выходка, не влекущая за собой никаких последствий...»

После полудня 17 июля предсе­датель совета министров и во­енный министр Сантьяго Касарес Кирога узнал во дворце Буэнависта, расположенном в центре Мад­рида, напротив статуи Кибелы и почтамта, о том, что заговорщики перешли Рубикон.

Несмотря на сухой зной Ка­стильского плато, глава правитель­ства был в синем, наглухо застегну­том пиджаке, глаза его, от устало­сти обведенные синими кругами, лихорадочно блестели. Он немед­ленно связался по телефону с генералом Гомесом Морато, главноко­мандующим испанскими войсками в Африке. Найдя его в городе Лараче, Кирога спросил саркастиче­ским тоном:

 — Что происходит, генерал, в штаб-квартире Мелильи? Вам это известно?

 — В Мелилье? Ничего, господин председатель.

 — Берите первый же самолет и отправляйтесь проверить все лич­но. Нам сообщили, что в частях гарнизона начался мятеж.

Генерал сел в самолет, призем­лился в Мелилье и прямо с аэро­дрома был переправлен в тюрьму мятежниками, которые уже к по­лудню арестовали коменданта кре­пости генерала Ромералеса и дру­гих верных республике офицеров, попавших, как кролики, в западню.

А затем во всех городах протек­тората один за другим вспыхнули мятежи, развиваясь повсюду в том

77

же неумолимом порядке: арест строптивых офицеров и политиче­ских лидеров Народного фронта; захват общественных зданий; объявление военного положения и смертные приговоры, вынесенные спешно созданными на месте во­енными судами.

Первыми были казнены гене­ральный секретарь Верховного ко­миссариата Марокко Альварес Буилья и политические и проф­союзные активисты. Доверчивый генерал Ромералес тоже был рас­стрелян. 18 июля наемники Иностранного легиона и марокканские части потопили в крови все очаги сопротивления в Марокко.

К концу дня 17 июля, когда поч­ти весь протекторат был захвачен мятежниками — в своих проклама­циях они уже называли Франко «Верховным главой африканской армии», — председатель совета ми­нистров по-прежнему отказывался выдать оружие организациям На­родного фронта; они требовали от него оружие, чтобы в больших го­родах полуострова держать в пови­новении командующих военных округов, способных присоединить­ся к мятежу.

Касарес Кирога заявил им: «Со­бытия в Марокко — это безрассуд­ная выходка, не влекущая за собой никаких последствий».

Утром 18 июля, когда дурные из­вестия о событиях минувшего дня продолжали поступать одно за другим, по всем каналам радио бы­ло передано официальное коммю­нике:

«Новое преступное выступление против Республики потерпело не­удачу... Часть армии восстала в Марокко против Республики... Движение ограничилось несколь­кими городами протектората. На полуострове никто, решительно никто к нему не присоединился. Правительство контролирует по­ложение и уверено, что в скором времени сможет известить общественное мнение о восстановлении нормальной жизни».

Во второй половине того же дня, вместо того чтобы бить тревогу по поводу опасности, грозящей уже непосредственно полуострову, пра­вительство утверждало в новом коммюнике:

«Можно считать, что враждеб­ное движение против Республики подавлено».

К вечеру этот бравурный тон уступил место суровой реальности. По радио объявили, что генерал Кейпо де Льяно поднял мятеж в Севилье.

Теперь начал действовать На­циональный комитет по связи меж­ду ИСРП и КПИ. «Народный фронт, который объединяет все силы испанского пролетариата, — заявил он в общем коммюнике — полон решимости со всем пылом, твердостью и хладнокровием при­нять участие в только что на­чавшейся борьбе, как только его вмешательство сочтут необхо­димым... Правительство приказы­вает — Народный фронт подчиняет­ся». Заявление было ясным и чет­ким.

В тот же вечер по мадридскому радио низкий, слегка охрипший женский голос призвал «трудящих­ся, антифашистов, народ» встать «на защиту Республики, демокра­тических свобод и завоеваний». Долорес Ибаррури, знаменитая Пасионария, выступала от имени Коммунистической партии Испа­нии. Ее речь закончилась словами, которые вскоре облетели весь мир: " No pasaran !" («Они не пройдут!»)

Видя бездействие правительства, ИСРП и КПИ обратились в 21 час с общим призывом к своим активи­стам: им предлагалось немедленно собраться в своих низовых органи­зациях и ждать дальнейших ин­струкций.

В эту ночь делегация Народного фронта снова попросила приема у Касареса Кироги. Бледный, с горя­щими от лихорадки глазами, он принял делегацию в состоянии нервного изнеможения, близком к обмороку. Повторив свое решение не допустить, чтобы рабочие массы остались без оружия перед лицом неминуемой угрозы мятежа в самом Мадриде, делегаты На­родного фронта потребовали от премьер-министра пересмотра его позиции. В ответ глава правитель­ства, поднявшись с места, заявил: «Господа, я не стану возражать, чтобы вам передали то немногое оружие, каким мы располагаем. Но я сию же минуту подам президенту Республики прошение о моей от­ставке».

Президент республики ничуть не был удивлен отставкой своего премьер-министра. Он ожидал ее, и не исключено, что сам его к этому побудил. Ибо у Асаньи была, по­просту говоря, затаенная мысль.