Зеркало, или новогодние гадания в новой имперской канцелярии

 

Над Берлином стояла страшная, непроглядная новогодняя ночь. С Восточного фронта дул ледяной ветер. Старый, 1941 год, положив в свой мешок шесть миллионов убитых, раненых и пленных немцев, собирался в путь.

Стрелка часов показывала без четверти двенадцать. Гитлер бегал по своему кабинету в новой имперской канцелярии и нервно размахивал руками.

- Под Ленинградом бьют, - бормотал он, - под Москвой бьют, под Волоколамском бьют, под Калинином бьют, под Ростовом бьют, под Можайском бьют... Доннер-веттер!.. Адъютант!

Вошел адъютант.

Гитлер остановился перед ним в позе Наполеона и отрывисто бросил:

- Где не бьют?

- Не могу знать.

- Болван!

- Слушаюсь.

- Ступай!

- Так точно.

Гитлер поерошил волосы, вытер со лба холодный пот и снова забегал по кабинету.

- Под Тулой двадцать тысяч, - нервно забормотал он, - под Калинином восемьдесят тысяч!.. Доннер-веттер!.. Адъютант!

Вошел адъютант.

- Гадать!

- Чего-с!

- Я говорю: желаю гадать. Я верю в свою звезду. Я должен написать своим непобедимым войскам новогодний приказ. Я должен приоткрыть своему народу завесу будущего. Понятно?

- Так точно!

- Приготовить все для новогоднего гадания. Желаю гадать, как древний грек: по внутренностям животных. Принести молодого теленка и вспороть ему живот. Ну?

- Никак нет.

- Чего никак нет?

- Теленка никак нет.

- Что? В Берлине нет теленка?

- Так точно. Помилуйте! Где же его взять, теленка?

- Болван! Тогда волоки сюда быка, корову, свинью, барана... Ну? Чего ж ты стоишь с глупой улыбкой? Нету, что ли?

- Так точно. Нету.

- Гм... Может быть, козы есть?

- И коз нету.

- Так. Неприятно. Ну, в таком случае я буду гадать на чем-нибудь другом. Буду гадать не как древний грек, а как древний славянин. Черт с ним! Не важно. Тащи сюда курицу и зерно. Будем кормить курицу счетным зерном.

- Помилуйте! Вашсиясь... - плаксиво сказал адъютант. - Откуда же у нас куры? Откуда же у нас зерно? Ни одной курицы, ни одного зернышка!

- А Украина?

- Все потребили.

- Кто потребил?

- Доблестная германская армия.

- Негодяи! Только и знают, что жрать да жрать! Не напасешься... Скверно. Ну, ничего не поделаешь, в таком случае не буду гадать, как древний славянин, а лучше буду гадать, как древний француз: на кофейной гуще. Давай сюда кофейную гущу. Ну? Чего ж ты стоишь? Гущи нет, что ли?

- Так точно. То есть никак нет. Гуща есть, только кофею нет.

- Дурак!

- Слушаюсь.

- Совершенно нет кофею?

- Ни зернышка.

- Так-с! Печально. Ну, да ничего не поделаешь. В таком случае не буду гадать, как древний француз, а буду лучше гадать, как древний... как древний... Уж и не знаю, что и придумать... Не знаешь, как еще можно гадать?

- Можно еще гадать на картах, - робко сказал адъютант.

Лицо Гитлера побагровело.

- На картах?! - закричал он. - На каких картах? Может быть, на топографических? На военных? Мерси. Я уже гадал. Пошел вон, мерзавец!

- Слушаюсь.

- Постой! А на чем еще можно гадать?

- Не могу знать.

- А ты подумай.

Адъютант наморщил лоб и стал думать. Думал долго-Наконец нерешительно переступил с ноги на ногу.

- Можно еще гадать... Только не знаю, стоит ли...

- Говори!

- Можно еще гадать на зеркале.

- На зеркале? Очень хорошо. Зеркало. Мне это даже нравится. В этом есть что-то древнеарийское.

- Только... не советую... Потому что зеркало, оно... Как бы это сказать...

- Молчать! Неси сюда зеркало. Приказываю!

Через минуту на столе Гитлера стояло зеркало. По бокам его горели две свечи. Стрелки часов показывали без одной минуты двенадцать. Гитлер сел к столу и осторожно заглянул в зеркало. И в следующую секунду раздался его отчаянный, душераздирающий вопль.

Адъютант бросился к Гитлеру. Фюрер лежал в глубоком обмороке. Адъютант осторожно потер ему уши. Гитлер открыл глаза и простонал:

- Доннер-веттер! Мерзавец! Я тебя просил принести зеркало, а ты мне подсунул какую-то отвратительную, сумасшедшую рожу. Убери сейчас же!..

Над Берлином стояла страшная, непроглядная новогодняя ночь. С Восточного фронта дул ледяной ветер. Часы пробили двенадцать. Дверь новой имперской канцелярии отворилась. На пороге гитлеровского кабинета стоял малютка - новый, 1942 год. Он держал под мышкой большой гроб.

Мороз, как говорится в таких случаях, крепчал.

1942

 

НЕКРОЛОГ

 

Преступный мир понес невознаградимую утрату. Мировую шпану постигло тяжкое горе. Ушел величайший жулик двадцатого века, негодяй, душегуб и предатель, основоположник итальянского фашизма, верный ученик и последователь Иуды Искариотского, друг и соратник Адольфа Гитлера, мастер провокаций и прогрессивный паралитик Бенито Муссолини.

За двадцать один год своего владычества в Италии Беня покрыл себя неувядаемой славой. Вся многовековая история мировых неудачников бледнеет перед камуфлетами и крахами, постигшими Беню на сравнительно небольшом отрезке времени. Задумав возродить великую Римскую империю, Беня стал энергично прививать себе манеры древнего римлянина: подымал для приветствия руку, брился мечом, время от времени произносил речи с балкона венецианского дворца в Риме.

Однако, не обладая особым политическим тактом и твердыми познаниями в географии и истории, пылкий Бенито впал в роковую ошибку. Черты древнего римлянина привить-то он себе привил, но впопыхах эти черты оказались чертами римлянина времени упадка. С этой роковой минуты все и покатилось.

Пользуясь общим замешательством, Беня нахватал себе колоний: Абиссинию, Триполитанию, Ливию, Албанию. Он уже подумывал о Египте, Тунисе и Алжире. Но тут вступили в свои права черты упадка. В Абиссинии Беня жестоко засыпался, и его крепко поколотили. Поколотили Беню также и в Египте, Ливии, Триполитании, Тунисе, Алжире. И очень крепко попало ему в России, куда его берсальеры, по милости Адольфа Гитлера, попали и пропали...

Покойник обладал нежным, лирическим характером: во время своего пребывания у власти он нахапал у итальянского народа не один десяток миллионов лир, что и дало повод благодарным итальянцам сложить в честь дучо прелестную канцонетту, которая начиналась так:

Мы стараньями Бенитки

Все ограблены до нитки.

Для поправления пошатнувшихся делишек Беня поступил в услужение к Адольфу Гитлеру. Но служба у Адьки не дала Бене никакого удовлетворения. Работать приходилось на своих харчах, и зачастую бедный Бенчик принужден был подставлять свою морду под удары, предназначенные его хозяину. Так, например, на Волге Беня потерял все легионы своих древнеримских макаронщиков, после чего, обращаясь к Адьке и не будучи слишком силен в истории, воскликнул:

- Вар, Вар, отдай мне мои легионы!

На что нервный Адя отвечал:

- Плевал я на твои легионы. У меня и своих лупят и в хвост и в гриву...

Кончилось все это тем, что Беня вынужден был уйти в мир иной. Как говорится, собаке собачья смерть!

1943

 

РАЗГРОММЕЛЬ

 

Когда генерал Паулюс сидел в волжском мешке, фюрер прислал ему на самолете фельдмаршальский жезл и дубовые веточки к ордену.

Новопредставленный, то есть, простите, новоиспеченный, фельдмаршал только этого и ждал. Он тотчас привязал к маршальскому жезлу носовой платочек и заметил:

- Ну, братцы, все в порядке. Только что фюрер дал мне, так сказать, дуба. Теперь, я думаю, и мы все со спокойной совестью дадим дуба.

После чего бодро сдался сам и сдал своих вшивых фрицев доблестной Красной Армии.

За сей подвиг история наградила фельдмаршала новой фамилией:

Пропаулюс.

Примерно такая же штучка произошла с другим немецким генералом Роммелем.

Когда генерал Роммель сидел в африканском мешке, фюрер прислал ему на самолете фельдмаршальский жезл и дубовые веточки.

"Эге, - подумал сообразительный вояка, - жезл! Дубовые веточки!.. Знаем мы эти штучки! Ученые!.."

Новопредставленный фельдмаршал подозвал генерала Арнима и сказал ему развязно:

- Вот что, коллега. Такая картинка... Хайль Гитлер! Только что мне из Берлина прислали, как бы это выразиться, в некотором роде фельдмаршальский жезл и, знаете ли, дали немножко дуба. Так уж вы, будьте столь любезны, возьмите этого дуба и подержите на минуточку жезл, а я сию секунду приду. Мне надо смотаться на одну минуточку...

С этими словами хитрый фельдмаршал сунул в руки оторопевшего коллеги Арнима жезл из дуба, сел на транспортный самолет и рванул из мешка на Балканы, подальше от греха.

После чего генерал Арним рассудительно привязал к жезлу носовой платок и, не теряя драгоценного времечка, сдался в плен вместе со всеми своими вшивыми фрицами и макаронщиками.

За сей подвиг история наградила фельдмаршала Роммеля фамилией Разгроммель.

Так теперь и будут именоваться: Пропаулюс-Волжский и Разгроммель-Африканский.

Одним словом, как сказано у Чехова: "А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища - страшное дело!"

Мало сказать - жарища. Не жарища, а пожар в сумасшедшем доме. Положительно африканское солнце в тесном взаимодействии с воздушными, наземными и морскими силами наших доблестных союзников окончательно размягчило мозги Гитлера и Муссолини, и до сих пор, впрочем, не отличавшиеся особенной твердостью.

В самом деле.

Гитлера бьют по морде с двух сторон - с востока и юга. Гитлер трещит по всем швам, и все же накануне своей капитуляции в Африке - он, как сообщают зарубежные газеты, приказывает высечь статую победы для установки ее на Триумфальной арке при въезде в... Каир.

Муссолини потерял все свои колонии и почти все свои войска, он довел Италию до положения крошечной, третьестепенной странишки и при этом устраивает "День империи" и велит выбить медаль "В честь завоевания Египта".

И что же получилось?

Высекли не статую, а высекли Гитлера.

Выбили не медаль, выбили Муссолини из Африки.

Причем высекли крепко и выбили тоже крепко - навсегда.

Вот тебе и непобедимая ось!

Как говорят в таких случаях украинцы: ось тоби дуля!

Впрочем, это еще цветочки, ягодки впереди. После африканской лихорадки, надо надеяться, фашистская банда испробует все прелести сицилийской холеры.

1943

 

НЕВРАСТЕНИК-БОДРЯК

 

Только теперь стало совершенно ясно, что Гитлер не просто неврастеник. Он - неврастеник-оптимист. Или, выражаясь научно, псих-бодряк.

- Мой фюрер!

- В чем дело? Почему у вас такой смущенный вид?

- Я даже не знаю, как сказать...

- Ну-ну!.. Смелее! Что у вас там стряслось? Докладывайте!

- Как бы это выразиться... Наши войска, так сказать, немножко отступили.

- Вот как? Это любопытно. И сильно отступили?

- Н-не особенно сильно... Хотя, собственно говоря, порядочно.

- А именно?

- От Волги к Днепру.

- Ну и что же?

- Ну и, так сказать, ничего ж. Неприятно.

- Что неприятно?

- Неприятно, что отступили.

- Как!! Это вы называете неприятностью?

- Приятного мало.

- Наоборот. Совершенно наоборот. Вы говорите - от Волги к Днепру? И прекрасно. Пре-крас-но! Я очень рад. Это именно то, о чем я мечтал всю жизнь. Помилуйте, да ведь это же колоссальный военный успех! Почти триумф!

- Да, но...

- Никаких "но", дорогой мой! Прикиньте. От Волги до Днепра сколько километров?

- Да что ж... По самым скромным подсчетам, километров шестьсот.

- А не больше?

- Не думаю.

- Жалко.

- Виноват, мой фюрер... Я не совсем расслышал. Вы, кажется, что-то изволили сказать?

- Я изволил сказать: жалко. Жалко, что шестьсот, а не семьсот или даже не восемьсот. Ведь это что значит? Это значит, что наши коммуникации сократились на шестьсот километров. Вы подумайте только. Раньше нам приходилось возить снаряды, продовольствие, войска, танки, пушки бог знает куда. К черту на кулички. Куда-то на Волгу. Вы знаете, сколько мне стоили одни железнодорожные билеты? Ужас! А теперь - будьте любезны. Доехали до Днепра - тут тебе и фронт. И ни на какую Волгу таскаться не надо. Нет, вы меня положительно обрадовали. Счастливейший день в моей жизни! Ха-ха-ха! Ха-ха, ха-ха, ха-ха! Имею честь! Хо-хо-хо! Прямо именины! Хе-хе!

- Мой фюрер! Беда!

- Где беда? Что беда? Почему беда? Хе-хе-хе! Ой, только не пугайте меня! А то я сильно нервный. Хо-хо-хо! Ну-с, рассказывайте, какая такая приключилась беда?

- Кавказ...

- Что Кавказ?

- Нас выгнали с Кавказа.

- Ой, боже мой, какие страсти-мордасти! Вбежал как сумасшедший. Лицо бледное. Губы трясутся. Я даже в первую минуту испугался. Думал, бог знает что случилось. Может быть, думаю, водопровод... хе-хе... испортился. А вы Кавказ потеряли! Ну и слава богу, что потеряли. Очень он мне нужен. Да ну его к черту! Куда ни ткнешься - горы.

- Да, но нефть...

- Что "нефть"?

- Мы потеряли нефть.

- И прекрасно сделали, что потеряли. Во-первых, ее на Кавказе много. Куда ее девать?

- Как куда? Вывозить!

- За шесть тысяч километров? Нет уж, мерси. Пускай русские сами вывозят. Тут, батенька, на одних железнодорожных билетах можно в трубу вылететь. А во-вторых, коммуникации. Шутка ли сказать - каждый день переться воевать куда-то на Кавказ! Нет, положительно я очень, очень доволен, что мы наконец развязались с этим Кавказом. А что касается курортов, то уверяю вас, что в Крыму курорты гораздо лучше, а главное - ближе.

- Да, но дело в том, что, так сказать, и Крым... Гм...

- Потеряли?

- Вот именно.

- Слава тебе господи! Слава тебе господи! Вы меня окрыляете. Прямо-таки гора с плеч. Ух! Нет, в этой войне нам положительно везет. Без ложной скромности могу сказать, что я таки здорово поработал в деле сокращения коммуникаций. Так, значит, вы говорите, что и Крым ухнул? Ну, спасибо вам за приятные известия. Просто праздник на душе. Хочется петь и смеяться. Ха-ха-ха!

- Мой фюрер! О! О!!

- Что, Прибалтика?

- Между прочим, и Прибалтика. Но главным образом катастрофа на юге.

- А что такое? Вы меня пугаете. Мы наступаем на юге?

- Наоборот. Отступаем.

- Да? Вот как? Вы меня радуете. Хе-хе! И много уже надрапали?

- Всю Румынию продрапали.

- Насквозь?

- Насквозь!

- Гениально!

- Мой фюрер... О!.. Простите. Но я не понимаю, что вас так радует?

- Как что радует? Коммуникации радуют. Сокращаются. Я ж всегда говорил немцам, что, пока я с ними, они обеспечены. О, спасибо вам! Вы меня так обрадовали... Так обрадовали... Прямо-таки хочется рвать и мета... То есть что я такое говорю? Хочется петь и плясать. И хохотать. Хи-хи!

- Мой фюрер!

- Знаю, знаю! Красная Армия вторглась в Восточную Пруссию. Меня уже поздравляли. Данке шон. Это счастливейший день в моей жизни. Ну, немцы, что вы теперь скажете, черти, про вашего фюрера? Кто бы вам мог так удачно сократить коммуникации? Ага! То-то. Черт побери, до чего мне сегодня весело! Задыхаюсь от веселья. Хи!

Примерно в таком духе ведет себя в настоящее время этот псих-бодряк. Надо полагать, что в самом недалеком будущем разыграются примерно такие сцены.

- Мой фюрер! Катастрофа! Красная Армия у ворот Берлина. Что делать?

- Только радоваться.

- Почему?

- Потому, что наконец-то я вместе со своим доблестным генералитетом в корне ликвидировал все эти паршивые коммуникации, которые причиняли нам все время столько хлопот. Величайший день в истории Германии. Триумф немецкого оружия! Хайль - я!..

- О мой фюрер...

- Слушайте, куда они нас тащат? Что это там, вдали, за штука? Такая деревянная. Вроде большой буквы "Г".

- Это виселица.

- Да что вы говорите?! Прекрасно! Я очень люблю, когда кого-нибудь вешают. А вы случайно не знаете, кого собираются вешать?

- Случайно знаю. Нас, мой фюрер.

- И меня? Позвольте! Это уже свинство. Я не хочу. Я этого просто терпеть не могу. Пустите меня! Пу-сти-те-е-е!

- Чего же вы хныкаете, я не понимаю? Радоваться надо, а не хныкать.

- Почему радоваться?

- Потому, что сейчас будет ликвидирована последняя коммуникация.

- Между чем и чем?

- Между вами и виселицей. Веселитесь. Пойте. Хохочите!

Фюрер хохотал недолго.

1944

 

ИОНЫЧ ИЗ ВАШИНГТОНА

 

Многострадальную Европу постигло новое бедствие.

В Европе появилась группа бодрых американских джентльменов. Они путешествуют.

Мы знаем, что американцы любят путешествовать. И мы всячески приветствуем эту их неукротимую любовь к туризму. В самом деле, почему бы богатому, хорошо обеспеченному и не слишком обремененному работой человеку немножко не поколесить по земному шару?

Так сказать, людей повидать и себя показать!

Но, к сожалению, в данном случае к туризму - в его чистом виде примешиваются некие элементы чисто американского бизнеса.

Упомянутые американские джентльмены являются не просто туристами, а в некотором роде туристами политическими, так как они одновременно члены конгресса.

Как известно, им было поручено совершить поездку по Европе в целях детального изучения вопроса о потребностях Европы в соответствии с "планом Маршалла".

У почтенных туристов широкие задачи, к туризму имеющие крайне отдаленное отношение.

В странах, которые они посещают, их интересует внутренняя политика и программа, продовольствие и сельское хозяйство, уголь, рабочая сила, денежное обращение и доходы и даже такой довольно страшный для путешественника вопрос, как, например: в какой степени синтетические жиры и масла заменяют натуральные продукты?

Их самым жгучим образом интересуют вопросы:

Какое экономическое значение имеют для Голландии политические "беспорядки" в Индонезии?

Какое значение имеет для Швеции импорт из СССР?

Явилось ли предоставление кредита СССР бременем для экономики Швеции?

Каковы шансы для создания таможенного союза в Западной Европе?

Носили ли забастовки и другие волнения в промышленности главным образом экономический или политический характер?

И многое, многое другое хочется знать дотошным путешественникам-конгрессменам.

Они мыкаются по Европе из страны в страну и всюду суют свой нос.

Кое-где они ведут себя с развязностью нувориша, попавшего в универсальный магазин.

Они думают, что в Европе все продается - правительства, парламенты, президенты, политические партии, банки, акционерные общества.

Они не стесняются распекать целые нации и делать строгие выговоры народам.

Они сварливо придираются ко всему.

Увидели, что парижане сидят в кафе, и тут же по-хозяйски распекли парижан:

- Не по кафе нужно сидеть, господа, а дело делать! Так-то!

Не понравились им англичане - и они тут же понизили их в ранге:

- Вот что, дорогие союзнички, вы уже больше у нас не великая держава. Хватит. Попили нашей кровушки. Теперь походите у нас в лимитрофах.

Они строги, но справедливы. Одних они казнят, других милуют.

Увидели Голландию - понравилась Голландия. Говорят голландцам:

- Ничего! Вы нам нравитесь - здорово угнетаете свои колонии, не стесняйтесь, лупите индонезийцев! Очень хорошо. Гуд бай! Вы у нас, у американцев, заслужили. Будет вам помощь. Не сомневайтесь!

Словом, хлопот полон рот. Где уж тут думать о туризме!

Есть у Чехова прелестный рассказ "Ионыч". В нем рассказывается жизнь некоего провинциального врача Старцева.

И заканчивается этот рассказ так:

"Прошло еще несколько лет. Старцев еще больше пополнел, ожирел, тяжело дышит и уже ходит, откинув назад голову. Когда он, пухлый, красный, едет на тройке с бубенчиками и Пантелеймон, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком, сидит на козлах, протянув вперед прямые, точно деревянные, руки, и кричит встречным "Прррава держи!", то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а языческий бог. У него в городе громадная практика, некогда вздохнуть, и уже есть имение и два дома в городе, и он облюбовывает себе еще третий, повыгоднее, и когда ему в Обществе взаимного кредита говорят про какой-нибудь дом, назначенный к торгам, то он без церемонии идет в этот дом и, проходя через все комнаты, не обращая внимания на неодетых женщин и детей, которые глядят на него с изумлением и страхом, тычет во все двери палкой и говорит:

- Это кабинет? Это спальня? А тут что?

И при этом тяжело дышит и вытирает со лба пот.

У него много хлопот, но все же он не бросает земского места: жадность одолела, хочется поспеть и здесь и там..."

Мы, конечно, не склонны слишком обижать дореволюционного доктора Ионыча неприятными аналогиями, но все же надо сказать, что "дядя Сэм" чем-то напоминает чеховского Ионыча.

Это Ионыч - усиленный в сто тысяч раз, дошедший до грандиозных размеров, Ионыч в мировом масштабе.

Ионыч, сидящий за океаном на своих мешках с золотом, мечтающий купить весь земной шар и всюду посылающий своих заевшихся, наглых приказчиков.

И не могу я, чтобы немножко не поправить Антона Павловича, несколько его осовременить:

"Прошло еще несколько лет после Потсдамского соглашения. "Дядя Сэм" еще больше пополнел, ожирел, тяжело дышит от высокомерия и уже ходит, откинув голову назад. Когда он, пухлый, красный, едет на "кадиллаке" с раздирающе громким клаксоном и Маршалл, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком, сидит на козлах, положив на баранку руля прямые, точно деревянные, руки, и кричит встречным народам: "Права держи!", то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а мешок, набитый деньгами. У него в Западном полушарии громадная практика, некогда вздохнуть, и уже есть имение в Тихом океане и страны в Европе, Азии, и он облюбовывает себе еще новые, повыгоднее, и когда ему на Уолл-стрите говорят про какую-нибудь страну, назначенную к торгам, то он без церемонии посылает туда своих конгрессменов, которые совершают путешествие по Европе, не обращая внимания на голодных, оборванных женщин, детей и стариков, смотрящих на него с ужасом, и, тыча во все страны палкой, говорит:

- Это Греция? Это Турция? Прекрасно. Мы это берем. А тут что? Аэродром? О'кей! А это что? Франция? Заверните! А это что, нефть? Беру.

И при этом тяжело дышит и вытирает со лба пот.

У него много хлопот дома, но он не бросает ни одной страны, которая "плохо лежит": жадность одолела, хочется поспеть и в Западном полушарии и в Восточном".

Не правда ли, получается мило?

Говорят, что туристы "дяди Сэма" собираются посетить Советский Союз.

Почтенным туристам, вероятно, очень хотелось бы бодрым шагом пройтись по нашей необъятной стране с палкой, тыкая ее в разные места:

- А здесь что? Баку? Заверните. А это Урал? Заверните! Золото? Заверните. Нефть? Заверните.

Но увы!

Завернуть наши богатства - кутеж не по карману даже для такого Ионыча в мировом масштабе, как "дядя Сэм".

И его туристам не придется говорить нам: "Заверните!"

- Заверните! - скажет им советский народ. - Заверните оглобли!

1947

 

ТЕНИ ФОНТЕНЕБЛО

 

Американский генерал Брэдли энергично потер руки, подошел к большой карте и сказал:

- Итак, господа, я полностью разрешил все ваши разногласия. Все более или менее ясно. Я делаю краткое резюме. Итак, молодцы англичане разбивают русских на левом фланге, молодцы французы разбивают русских в центре, молодцы турки и греки разбивают русских на правом фланге, после чего войну против мирового большевизма можно считать законченной. Возражений нет?

В штабе западного союза в Фонтенебло воцарилось глубокомысленное молчание. Французский генерал де Латтр де Тассиньи посмотрел на английского генерала Монтгомери, английский генерал Монтгомери в свою очередь посмотрел на французского генерала де Латтр де Тассиньи, затем они оба посмотрели на американского генерала Брэдли и погрузились в глубокую задумчивость.

- Хелло, джентльмены! - бодро воскликнул генерал Брэдли. - Больше жизни! Больше огня! Я не вижу энтузиазма. Может быть, у кого-нибудь есть возражения? Так милости просим. Не стесняйтесь. Высказывайтесь.

- Разрешите задать маленький вопрос, - мягко сказал де Латтр де Тассиньи, с преувеличенным интересом рассматривая ногти.

- Прошу вас.

- Вот вы говорите, мосье, - на левом фланге молодцы англичане, в центре молодцы французы, на правом фланге, гм... так сказать, молодцы греки и турки, а, простите за нескромный вопрос, где же молодцы американцы?

- Да, действительно, - оживился Монтгомери, - где же молодцы американцы?

- Как где? - удивился Брэдли. - Понятно, где! В Америке.

- Странно.

- Что странно?

- Странно, что молодцы американцы в Америке.

- Что же тут странного? А где же им быть?

- Вот это самое мы и хотим выяснить, - заметил Монтгомери.

- Да, мосье. Хотим выяснить, - сказал де Латтр де Тассиньи.

Генерал Брэдли поморщился.

- Господа! - воскликнул он. - Как вы удивительно рассуждаете! Надо же кому-нибудь быть в тылу.

В штабе западного союза в Фонтенебло снова воцарилось тягостное молчание.

- Н-да-с... - сказал Монтгомери.

- Действительно, - неопределенно поддержал де Латтр де Тассиньи.

- Что вы этим хотите сказать? - строго посмотрел на француза и англичанина генерал Брэдли.

- Чем хотим сказать?

- Этим. Этим вашим "н-да-с" и "действительно". Вы, кажется, намекаете, что мои молодцы американцы уклоняются от, так сказать, тягот походной жизни?

- Нет, мы не намекаем, - сказал Монтгомери, - мы просто интересуемся.

- Чем же вы интересуетесь?

- Мы интересуемся: почему молодцы американцы будут сидеть в Америке, а, например, молодцы англичане и молодцы французы будут проливать кровь? Это неправильно.

- Гм, - сказал Брэдли, - что же вы предлагаете?

- Я, например, предлагаю, - быстро сказал экспансивный француз, - такой план: молодцы англичане разбивают русских на левом фланге. Молодцы американцы разбивают русских в центре. Молодцы греки и турки...

- Э, нет, позвольте! - прервал его Монтгомери. - А где же будут в это время молодцы французы?

- Как где? - удивился де Латтр де Тассиньи. - Натурально где - во Франции. Раз они французы, совершенно естественно, что они должны находиться во Франции.

- Не подходит! - коротко буркнул Монтгомери.

- А вы что предлагаете?

- Я, господа, предлагаю следующее: молодцы американцы разбивают русских на левом фланге, молодцы французы разбивают русских в центре, молодцы греки и тур...

- Виноват. А где же в это время будут англичане?

- Англичане в это время будут на Британских островах. Это их место.

- Мерси.

- Что "мерси"?

- Мерси за такой стратегический план.

- Не согласны?

- Не согласен.

- Господа! Мосье! Джентльмены! - с некоторым раздражением воскликнул Брэдли. - Молодцам американцам незачем ехать в Европу, раз в Европе уже есть молодцы французы и молодцы англичане. Одни проездные билеты сколько стоят! Чистое разорение. Молодцам американцам найдется работа в свое время, а молодцы французы и англичане, раз уж они, так сказать, приехали...

- Вот именно - приехали!

- Э, нет! Не выйдет.

- Ну ладно, - сказал Брэдли. - Тогда я предлагаю такую комбинацию. Молодцы французы и молодцы англичане разбивают русских где-нибудь на правом или на левом фланге, молодцы греки и молодцы турки разбива...

- Знаем, знаем!

- Господа, прошу не перебивать! Молодцы греки и молодцы ту...

- Слышали уже.

- Нет, вы не слышали.

- Вы лучше скажите, что в это время будут делать молодцы американцы.

- Молодцы американцы в это время высадятся на берегу Персидского залива и с громкими криками "ура" бросятся...

- Виноват, - холодно перебил его Монтгомери, - я не расслышал: с какими криками бросятся американские молодцы? С криками "уран"?

- Не "уран", а "ура".

- Ах, простите, мне послышалось "уран", тем более что ваши молодцы действительно-таки привыкли с громкими криками бросаться на уран. Как только заметят, что где-нибудь появился уран, так сейчас же...

- Это к делу не относится.

- Ну нет. Даже очень относится.

- Ну, знаете, если уж на то пошло, то и ваши молодцы англичане, как только заметят где-нибудь чужую нефть...

- Это что? Намек?

- Не намек, а факт.

- Господа! Мосье! Не будем ссориться, - сказал француз. - По-моему, мы отклонились от вопроса.

- Верно! - оживился Брэдли. - Отклонились. Давайте лучше говорить на языке цифр. Выясним, какими силами мы располагаем. Мосье де Латтр де Тассиньи, сколько вы можете выставить дивизий?

- Сколько угодно! - бесшабашно воскликнул француз.

- О! Это порядочно. Но все-таки тридцать дивизий можете выставить?

- Хоть сорок.

- Великолепно! Так и запишем. Сколько у вас солдат в дивизии?

- Солдат?

- Ну да.

- Каких солдат?

- Обыкновенных.

- О мосье! - печально поднял глаза к небу француз. - Все, что угодно, но только не солдат. Откровенно вам скажу, насчет солдат у нас туговато. Все какие-то ненадежные солдаты. Того и гляди, повернут ружья и пушки не в ту сторону. Так что своих солдат не рекомендую. Просто-таки, по-дружески, не советую.

- Позвольте! Для какого же черта мы вам дали доллары? Мы хотим за свои доллары иметь ваши дивизии.

- Да господи ж! Разве мы против? Дивизий - сколько угодно, а уж насчет солдат - не ручаюсь.

- Тьфу! А у вас, Монтгомери?

- Что у нас?

- Дивизий у вас сколько?

- А я давно уже сказал, что две.

- А солдат?

- Каких солдат? - удивился Монтгомери. - Какие могут быть солдаты! Что вы, ребенок, что ли? Разве вы не знаете, что мои молодцы англичане сами принципиально не воюют? Это у нас, так сказать, традиционно. А там, где традиция, там, сами понимаете...

- К черту традиции! Мы вам даем доллары и хотим иметь за свои денежки солдат.

- Я с радостью! Да где их взять? И, откровенно говоря, на что наши солдаты? Свяжетесь с ними - неприятностей не оберетесь.

- Господа! Умоляю вас! Давайте не будем ссориться. Сделаем лучше так. Американцы будут сидеть в Америке, французы - во Франции, англичане - в Англии.

- А кто же будет воевать?

- Гм...

- Да, господа, действительно, кто же будет воевать?

Помолчали.

- Может быть, молодцы греки и молодцы турки? - осторожно сказал француз и тут же сам сконфузился.

- Вы еще скажете - Бенилюкс! - буркнул Брэдли.

- Попросил бы не выражаться, - холодно сказал Монтгомери.

Воцарилось еще более тягостное молчание.

- Итак, - бодро потирая руки, сказал Брэдли, - резюмирую: с левого фланга ударяют молодцы англичане, в центре молодцы бенилюксы, с правого фланга молодцы гре...

И снова повисло тягостное молчание.

1949

 

СЛУЧАЙ С МАЛЮТКОЙ

 

...И когда на больших вашингтонских часах стрелки приблизились к двенадцати, в дверь деликатно постучали.

- Ну, кого еще черт несет? - недовольно прорычал ночной дежурный Федерального бюро расследований.

- Можно? - раздался нежный голосок, и на пороге появилась прелестная детская фигурка с пальмовой веткой в руке. - Это я.

- Кто я?

- Новый год. Можно?

- Документы!

- Какие документы?

- Такие самые. Обыкновенные. Справка о политической благонадежности и виза на въезд.

- Вы, наверное, не так поняли, - с мягкой улыбкой сказал малютка. - Я Новый год. Сейчас буду наступать.

- Новый? - подозрительно прищурился дежурный. - Раз Новый, то тем более. Документы!

- Какой вы... странный... Пустите!

- Стой!

- Мне надо наступать, а вы меня... задерживаете...

- Ну, братец, значит, ты еще не знаешь, как у нас в Америке "задерживают". Ни с места!

- Честное слово... Даже удивительно... Я - Новый год. Мне срочно надо наступать. Меня ждут...

- Кто ждет?

- Все ждут.

- Имена, фамилии, адреса, политические убеждения!

- Кого?

- А этих самых. Которые ждут. Может быть, они неблагонадежные? Может быть, они еще не прошли через комиссию по расследованию антиамериканской деятельности? Может быть, они нелояльные? Ага! Побледнел? Подозрительно... А что это у тебя за веточка?

- Это пальмовая ветвь. Так сказать, символ мира.

- Чего символ?

- Мира...

- Тэк-с... Интересно... Может быть, у тебя еще и голубь есть?

- Н-нет. Голубя нет... не положено.

- А пальмовая ветвь, символ мира, положено? У нас это, братец, строго запрещается.

- А как же ангелы?

- Какие ангелы?

- Рождественские, которые поют: "Слава в вышних богу, и на земле мир..."

- Уже, слава богу, не поют.

- Почему?

- Потому, что сидят в каталажке за антиамериканскую пропаганду. Понятно тебе?

- Понятно... Можно уже идти наступать?

- Ишь ты, какой быстрый! Подождешь. Сначала надо тебя допросить. Как звать?

- Тысяча девятьсот пятьдесят третий.

- Зачем приехал в Штаты?

- Наступать.

- Это я знаю. А с какой целью?

- Чтобы принести людям, так сказать, новое счастье.

- Каким именно людям?

- Всем.

- Всем? Ишь куда хватил! Вредная антиамериканская пропаганда. Которые у нас капиталисты - тем и старого счастья хватает. А которые прочие - и так обойдутся. Счастья на весь народ не напасешься. Так что ты это самое новое счастье вместе с веткой мира оставишь здесь, в комендатуре, а то не пущу. Понятно?

- Понятно.

- Родственников за границей имеешь?

- Имею.

- Благонадежные?

- Благонадежные.

- Тэк-с. Сейчас посмотрим, что они собой представляют.

Дежурный вытащил пухлое досье и углубился в чтение.

Лицо его побагровело.

- "Семьдесят первый" во Франции твой родственник?

- Мой, - пролепетал малютка.

- А "семнадцатый" в России?

- Мой.

- Все понятно. Я так и думал. Эй, Джим, тащи его к следователю!

- Пустите, я ж опоздаю наступить...

- Ничего. Авось. У нас это в Штатах делается быстро.

И через некоторое время малютка Новый год наконец наступил, - под глазом у него горел большой синяк, а пальцы, с которых снимали отпечатки, были покрыты липкой черной краской.

"С новым счастьем, американцы!" - хотел воскликнуть малютка, но вовремя удержался, тяжело вздохнул и только молчаливо покачал головой.

1953

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

В настоящий том Собрания сочинений В.Катаева вошли его юмористические рассказы и фельетоны разных лет, печатавшиеся в журналах "Красный перец", "Крокодил", "Бузотер", "Смехач", "Заноза с перцем", "Чудак", "Гаврило" и в газетах "Гудок", "Рабочая газета", "Литературная газета", "Правда", а также сатирический роман-пародия "Остров Эрендорф".

В первом разделе тома представлены юмористические рассказы Катаева, во втором - фельетоны на внутренние темы, осмеивающие бюрократов, головотяпов, приспособленцев, мещан, в третьем - фельетоны на темы международные, сатирически обличающие события и персонажи более чем за сорокалетний период современной истории: от "Смерти Антанты" до крушения гитлеровской империи.

ГОРОХ В СТЕНКУ

(Юмористические рассказы, фельетоны)

 

 

Часть I

 

Страшный перелет. - Впервые под названием "Страшный перелет г-на Матапаля" опубликован в еженедельнике "Красная нива", 1923, 7 октября, № 40. Рассказ представляет собой пародию на приключенческие, трюковые фильмы Голливуда, в 20-х годах наводнявшие советские экраны. Осмеивает попытки нашей молодой кинематографии подражать "западным образцам".

Красивые штаны. - Напечатан в еженедельном иллюстрированном журнале "Огонек", 1923, 27 мая, № 9. Рассказ относится к "югростовскому" циклу В.Катаева и дает зарисовку быта журналистской молодежи в голодном 1921 году на юге страны.

Иван Степанч. - Впервые под названием "Iwan Step" опубликован в журнале "Огонек", № 6 за 1923 год.

Козел в огороде. - Под названием "Лекция (Провинциальное происшествие)" был напечатан в "Рабочей газете", 1923, 5 августа. Валентин Катаев вспоминает: "В начале 20-х годов выходила "Рабочая газета". Забросил туда фельетон, напечатали. Затем - второй. Взяли. Когда я принес третий, мне секретарша сказала: "А о вас спрашивал главный редактор. Сказал, если придет Оливер Твист, ведите ко мне".

Главным редактором был старый большевик - Смирнов Николай Иванович. Американист, деловая хватка. Он предложил мне сразу давать шесть фел<