Главные принципы пропаганды: простота, повторение, живая речь

В то время, когда Гитлер и Геббельс были еще малоизвестными агитаторами незначительной партии, в Европе уже прочно укрепились два тоталитарных режима, так что нацистская пропаганда имела достаточно возможностей заимствовать у них методы и приемы работы. Но насколько далеко зашло это заимствование и подражание? Этот вопрос — не из простых, но можно сказать точно, что основную концепцию нацистской пропаганды составил сам Гитлер, а вот настоятельные указания его и Геббельса насчет того, что устное обращение более эффективно, чем письменное, и что оно несет в себе усиленный демагогический заряд, — это уже явное подражание марксистскому и фашистскому образцам.

Успех пропаганды союзных держав (Антанты) в первой мировой войне заставил Гитлера понять, что пропаганда должна быть очень простой, даже примитивной, и что она должна быть рассчитана на невысокий уровень понимания. Она должна опираться на несколько основных положений и осуществляться с настойчивостью и постоянством. Гитлер был уверен в том, что союзники, ведя пропаганду, относились к массам с тем же презрением, какое испытывал и он сам. В книге «Майн кампф» Гитлер не раз подчеркивает, что люди, по его словам, в общем-то «женственны по натуре и по убеждениям, и поэтому их мысли и поступки мотивируются не столько трезвым расчетом, сколько переживаниями и сантиментами», причем их чувства просты, в них легко разобраться. Они малодифференцированны и делятся на положительные и отрицательные, основанные на любви и на ненависти; люди различают в основном «правильное» и «неправильное», правду и ложь и не хотят копаться в оттенках, не умея (или не желая) рассматривать каждую проблему с двух сторон. Лучше всего разобралась со всеми этими вопросами английская пропаганда. Сделав выводы из своих наблюдений, Гитлер сформулировал основной закон пропаганды: «Она должна бить всего в несколько точек, но ударять настойчиво и постоянно».

Согласно Гитлеру, массы «ленивы и медлительны, их воспоминания неточны, и они реагируют только на тысячекратное повторение простых истин». Он также подчеркивал, что эффективное руководство не зависит от широты теоретических познаний и что великие теоретики редко бывали хорошими организаторами, которые, помимо всего прочего, должны быть хорошими психологами. Талант «вождя» состоит в его способности руководить массами и совершенно отличается от таланта «идеолога» — человека, выдвигающего, развивающего и систематизирующего идеи.

Рассматривая задачи и методы пропаганды, Гитлер указывал на необходимость учитывать фундаментальное различие между участниками нацистского движения и его последователями. «Участниками» считались те, кто активно способствовал распространению национал-социалистских идей и отстаивал их в борьбе, тогда как «последователи» играли пассивную роль, ограничиваясь одобрением и сочувствием целям партии. По определению Гитлера, последователем движения являлся тот, кто публично заявил о своем согласии с целями и задачами национал-социализма; участником же назывался человек, сражавшийся за достижение этих целей. Считалось, что количество участников и последователей необходимо поддерживать в отношении 1:10, причем наиболее достойные из «последователей» могли переходить в категорию «участников». Сказанное дает основания полагать, что Гитлер учел идеи Ленина о комплектовании партийных кадров, но применил их в других условиях: ведь ленинская концепция кадров была рассчитана на нелегальный способ существования партийных организаций при царизме, тогда как движение Гитлера развертывалось открыто, без помех со стороны властей Веймарской республики, и ему не было нужды ограничивать количество членов партии по соображениям безопасности. Разница между «участниками» и «последователями» определялась поэтому не требованиями безопасности, а имела психологический характер. По мысли Гитлера, действие нацистской доктрины должно было охватить весь народ, и в этом была главная задача пропаганды; но членами партийных организаций могли быть только те, кто, в силу своей психологии, был всегда готов смело бороться за дальнейшее распространение идей национал-социализма.

Таким образом, задачи пропаганды и организации были разными: пропаганда обеспечивала приток помогающих и сочувствующих движению, а организация отбирала членов партии. На этот счет существовала довольно неуклюжая, но принципиально важная формулировка Гитлера: «Первая задача пропаганды состоит в вербовке людей для дальнейшей организации; а первая задача организации — найти людей, способных вести пропаганду! Вторая задача пропаганды — в том, чтобы подорвать существующий порядок и внедрить в него новую идеологию, тогда как вторая задача организации — это борьба за власть, имеющая целью обеспечение полной победы новой идеологии!»

Геббельс, будучи гауляйтером Берлина в период с 1926 по 1930 год, претворял в жизнь идеи своего вождя, придавая, однако, большое значение соблюдению еще двух важных условий ведения пропаганды, являвшихся, по его мнению, наиболее существенными. Первое условие требовало, чтобы успех или неуспех пропаганды оценивался чисто прагматически (это определялось складом ума как самого Геббельса, так и Гитлера); второе говорило о предпочтении в пользу метода устной пропаганды по сравнению с письменной. Выступая с доверительным обращением к партийным чиновникам в январе 1928 года в Берлине, Геббельс объяснил им, что существенным мерилом качества пропаганды является степень ее успеха, для достижения которого хороши все средства, «пусть даже вас сочтут оппортунистом, а ваши взгляды — аморальными. Главное — убедить людей; если пропаганда определенного сорта подходит в этом смысле для данного круга слушателей — значит, ее можно считать хорошей; если же нет — я считаю ее плохой!»

Это самый настоящий макиавеллизм, беспринципность, принятая на вооружение в век массовых политических движений и означающая, что при оценке содержания и методов пропаганды можно забыть обо всех нравственных критериях. Геббельс презирал социал-демократов и партии среднего класса, с насмешкой отзываясь об их стараниях соблюсти внешние приличия и традиционную этику; «Пусть сколько угодно говорят о том, что наша пропаганда — крикливая, грязная, скотская, что она нарушает все приличия — плевать! В данном случае все это не так уж важно. Важно, чтобы она вела к успеху — вот и все!»

Конечно, в ходе пропаганды можно прибегать к аргументам морали и этики, но это вовсе не значит, что ее саму следует судить по этим критериям. Можно сказать, что Геббельс относился к пропаганде не как педантичный школьный учитель, а как посредник, стремящийся установить связь между идеей, которую нужно распространить, и слушателями, которых нужно убедить и подчинить этой идее. Ясно, что пропаганда, как и всякая промежуточная связь, должна быть гибкой. Сама идея — это нечто жесткое, непоколебимое и неизменяемое, но метод, с помощью которого она «продается», должен быть удобным для приспособления к запросам и вкусам публики. «Выступая в провинции, я говорю совсем не так, как в Берлине, а для людей в Байрейте (городе Рихарда Вагнера) я нахожу совсем другие слова, чем для берлинцев! — объяснял Геббельс в 1928 году. — Все это — дело жизненной практики, а не теорий». Он любил также повторять, что пропаганда — это искусство, и обучение ей возможно только до определенного уровня, как игре на скрипке, а дальше все зависит от таланта.

В течение всей своей карьеры Геббельс не уставал подчеркивать, что пропагандист должен уметь объясняться на разных языках, чтобы находить подход и к образованным слушателям, и к простонародью, но в целях практической пользы нужно ориентироваться на среднего слушателя, «человека с улицы». Еще со времен своей «битвы за Берлин» против ненавистной республиканской системы он видел величие нацистского движения в том, что оно умеет распространять свои идеи в доступном виде, так что его легко могут понять народные массы. Чтобы пропаганда была успешной, она не должна «замыкаться в башне из слоновой кости», ориентируясь только на образованную публику. Слушатели в своей массе обычно достаточно примитивны, поэтому суть успешной пропаганды — в ее простоте и повторении одних и тех же истин. Нужно уметь объяснить сложную проблему в простых выражениях и повторять их бесконечное число раз, не обращая внимания на усмешки интеллектуалов; тогда успех будет обеспечен, и вы сможете повлиять на общественное мнение. Если же ставить себе целью завоевание доверия образованных людей (мнение которых вообще отличается неустойчивостью), то вы не сможете серьезно повлиять на широкие слои общества.

Выступая неофициально, Геббельс не утверждал, что национал-социалисты были самыми эффективными пропагандистами во всей мировой истории. Напротив, в 1928 году он призвал воздать должное ряду исторических предшественников, включив в эту пеструю плеяду многих светских и духовных лиц, таких как Христос, Будда, Заратустра, Робеспьер, Дантон, Муссолини и Ленин. Интересно, что, говоря о важной роли ораторов и организаторов в современных массовых революционных движениях, Геббельс упомянул вместе и фашизм и большевизм, подчеркивая, что эффективное ораторское искусство гораздо важнее, чем знания и начитанность. Никакая статья, пусть она написана по законам самой строгой логики, не идет в сравнение с яркой и страстной речью. «Разве Муссолини был писака, а не великий оратор? — вопрошал Геббельс. — И что сделал Ленин, прибыв в Петроград из Цюриха: отправился в кабинет писать книгу или обратился прямо на вокзале к тысячам собравшихся людей?»

Просто удивительно, как Геббельс, обвиняя на массовых митингах марксистские партии и их лидеров в «деструктивных действиях», хвалил перед своими приближенными умение коммунистических и социалистических агитаторов установить связь со слушателями, объясняясь с ними на простом и понятном языке. «Передовые статьи в марксистских газетах не столько пропагандируют идеи, сколько агитируют массы. В них говорится о простых, грубых вещах, понятных людям с улицы, — замечал он, комментируя события 1918 года. — Вот почему народ с таким интересом читает «красные» газеты. И в этом же причина подражания национал-социалистов великому примеру, который у них перед глазами». Геббельс утверждал, что марксизм — это род сумасшествия и что он не имел своих «великих пророков», но зато создал талантливых агитаторов, таких как Бебель и Ленин, поставив их на службу своему безумию. Геббельс даже приводил в пример марксистские образцы, когда оправдывал методы работы своей газеты «Дер ангрифф», которую иногда критиковали более умеренные и респектабельные националисты за увлечение «негативным подходом» в освещении событий. Он указывал, что марксисты в течение шестидесяти лет полностью посвящали себя «негативной критике» — ив результате совершили революцию и завоевали государство. Впрочем, это было сказано скорее ради красного словца, а не для утверждения исторической правды.

Газета «дер Ангрифф»

Решение Геббельса открыть свою газету было связано с постановлением полицейских властей Берлина запретить столичную организацию нацистской партии «до особых указаний». Это произошло 5 мая 1927 года, и нацисты пришли к необходимости создать собственный печатный орган, газету, которая выходила хотя бы раз в неделю и служила как «пунктом сбора» для членов партии, так и орудием борьбы с ненавистным республиканским строем. К тому же надо было развивать свое движение и защищать его от нападок, потому что даже умеренно правые газеты, такие как «Дойче альгемайне цайтунг», выступали с резкой критикой безответственных действий штурмовиков, называя их «преступниками, которым нет места в легальной политике»; но честолюбивый гауляйтер вовсе и не думал сдаваться.

Начало было скромным и прошло незаметно. С трудом удалось подобрать персонал, а только что назначенный редактор, доктор Юлиус Липперт, еще до выхода первого номера газеты угодил в тюрьму за политическое оскорбление оппонента. Остальные сотрудники, хотя и были преданными членами партии, имели мало опыта в журналистике и почти не знали технической стороны дела. Работа в газете досталась им в качестве дополнительной нагрузки к исполнению основных партийных обязанностей. (Некоторые партийные функционеры были просто переведены в штат сотрудников газеты со своих административных постов, официально объявленных несуществующими из-за запрета властей).

Но главная беда заключалась в нехватке денег, так что Геббельсу пришлось внести в новое предприятие 2000 марок из своих личных средств. Часть денег дал в кредит печатник Шульце, член нацистской партии, и таким путем удалось оплатить расходы на бумагу и на печать. Было выпущено 2000 экземпляров, большинство из которых купили сами члены партии, а остальные закупила по оптовой цене дистрибьюторская фирма, которая пока что нашлась только одна.

Новая газета была задумана как «издание на все вкусы» и имела на первой странице девиз: «Да здравствуют угнетенные, долой эксплуататоров!» Главным желанием Геббельса было привлечение массового читателя, и ради этого он старался писать в популярной манере, отказавшись от всякой объективности. Он, как и Гитлер, был убежден в непритязательности массового сознания и в пристрастии масс к простым односторонним решениям.

Сколь ни крошечным был новый листок, Геббельс использовал весьма современные способы рекламы, чтобы оповестить мир о его появлении. Первое правило, которое он усвоил, гласило: «Публику надо заинтриговать еще до появления «товара»!», и с этой целью были выпущены, один за другим, три рекламных плаката, расклеенных на улицах Берлина. Первый вопрошал: «В атаку с нами?»; второй объявлял: «Мы атакуем 4 июля!», а третий разъяснял: «Атака» («Дер ангрифф») — это новая германская еженедельная газета, выходящая под девизом «За угнетенных! Долой эксплуататоров!», а редактор ее — доктор Йозеф Геббельс. Газета имеет свою политическую программу. Каждый немец, каждая немка должны читать нашу газету и подписываться на нее!»

Новая газета была решительной в выражениях, безмерно агрессивной и использовала в статьях и рисунках простонародные мотивы, намеренно опускаясь до вульгарности, что вполне соответствовало представлениям Геббельса о вкусах народа. «Мы выражаемся просто, — писал он позже, — потому что имеем дело с простым народом, и мыслим так же примитивно, как простые люди». Он добавлял также: «Мы агрессивны, потому что массы настроены радикально!», оправдывая таким путем свой антибуржуазный настрой.

Как и вся нацистская пропаганда, газета «Дер ангрифф» настойчиво адресовала свои нападки по двум главным направлениям. Во-первых, она подстрекала читателей к выступлениям против демократии, парламентаризма, самой Веймарской республики, вообще против существовавшей «системы», как выражались нацисты. Во-вторых, она подогревала и эксплуатировала антисемитские настроения, объявляя евреев ответственными за все грехи «системы». Надо сказать, что антипарламентаризм и антисемитизм имели глубокие корни в истории Германии, но никогда они не переплетались так тесно и не звучали с такой открытой злобой, как в листке Геббельса. Отметим также, что антидемократическая и антисемитская агитация имела хождение не только в Германии. Во Франции тоже существовало движение «Аксьон франсез», выступавшее в течение многих лет против республиканского строя и его институтов и против евреев и прочих меньшинств, заклейменных определением «чуждые элементы». Но это движение никогда не было массовым и не получало существенной поддержки рабочего класса.

Только Гитлер и Геббельс сумели ловко использовать антисемитизм, чтобы обеспечить себе достаточное число активных последователей и положить конец существованию Веймарской республики. Их главный лозунг, повторявшийся тысячекратно, гласил: «Германия, пробудись! Будь прокляты евреи!» Некоторые из немцев полагали, что Гитлер, придя к власти и «пробудив Германию», этим и ограничится, но никто не утверждал этого с полной уверенностью, и исторический факт состоит в том, что Гитлер преуспел именно благодаря обеим частям призыва. И Гитлер, и Геббельс всегда считали тему антисемитизма особенно эффективным и сильным средством пропаганды, и можно уверенно утверждать, что их успех подтвердил обоснованность их надежд.

Непременной и важной принадлежностью новой газеты стали передовые статьи, которые сочинял сам Геббельс, подписывая их «Доктор Г.». Он придавал им большое значение, заявляя, что это — своего рода плакат, или краткая речь, обращенная непосредственно к читателям и помещенная на самом видном месте. Действительно, это было обращение не к «читающей публике», а к «людям с улицы» — примитивное чтиво для любителей маршировать и утверждать себя на улицах. Передовицы были написаны кратко, конкретно и выразительно, представляя собой готовый материал для пропагандиста. Согласно канонам бульварной журналистики, первая же фраза статьи должна была захватить читателя, чтобы он уже не мог оторваться от чтения до самого конца, но только для этого автор использовал не детективные «ужасы», а рассказы о кулачных драках, призывы к беспощадным расправам, клятвы в верности свастике и проклятия в адрес врагов.

— Почему «Атака»? — вопрошал Геббельс в первом номере и рисовал в ответ мрачную картину обнищавшей Германии, ставшей колонией еврейских финансовых воротил, в которой не могут найти себе дела три миллиона безработных. Дальше следовало энергичное обличение республиканского режима и всех политических партий («Они зарабатывают деньги на похоронах нации и радуются несчастьям народа!») и, разумеется, картина светлого будущего, грядущего с приходом тоталитаризма: «Истинные германцы должны знать, что политические партии — это не Германия и что «жуки» из парламента — не ее вожди. Мы говорим — «Долой!» этим жалким шайкам и их главарям, которые привели Германию к руинам и отчаянию. Будущее Германии — в руки германского народа!». Эти провокационные лозунги были направлены против всех политиков, не являвшихся нацистами, объявляя их «плохими немцами». Так использовались радикальные настроения недовольных, чтобы сломать существовавший порядок. «Мы видим все! — грозил Геббельс. — Нам уже нечего терять!» Эти призывы имели целью загипнотизировать читателя, заставить его маршировать к указанной цели — так называемому «Германскому государству рабочих»: «Во все времена нападавший был сильнее обороняющегося; вот почему мы атакуем!»

Остальные статьи газеты были, как правило, скучными и вульгарными. Только Геббельсу удавалось придать интерес разрушительным нацистским доктринам и объяснить их понятным языком. Секрет воздействия его статей заключался в разнообразии антиаргументов и их повторении, в высмеивании существовавших порядков и нападках на евреев. Недостаток логики он умел маскировать самоуверенным, агрессивным тоном своих высказываний, которые часто строил так: «Все существа с человеческим лицом равны между собой. Да, так говорят, но эта формула удобна для тупиц! Мы же, со своей стороны, не желаем равенства с тупицами и лицемерами!» Начиная статью с выражений презрения и насмешки, он любил заканчивать ее романтическим призывом «уповать на величие вождей нации»: «Разве Бисмарк не сделал Пруссию великой? Когда каждый немец будет получать свою долю национального богатства — для Германии настанет эпоха славы и исполнения надежд!» Так делался намек на приход нового великого вождя, которым, конечно, должен был стать Гитлер, хотя в первые два года своего существования газета посвящала его личности не особенно много места. Пока что образ фюрера прорабатывался на ее страницах не слишком энергично; гораздо больше места отводилось личности самого Геббельса, тем более что это была его собственная газета. (Зато хвалебную статью о Гитлере написал X. С. Чемберлен, приемный сын Рихарда Вагнера, увидевший в фюрере «философа, знатока расовых вопросов». Геббельс впоследствии тоже много восхвалял Гитлера в своей газете).

Геббельс умел изобразить себя умным и смелым гауляйтером, которому строит козни тупая прусская полиция. Перед выборами в рейхстаг, состоявшимися в мае 1928 года, он поместил в газете статью, называвшуюся «Вы все-таки хотите избрать меня?», в которой описал себя как жертву полицейских преследований.

Впрочем, несмотря на все старания, влияние газеты поначалу было незначительным. Впоследствии Геббельс признавался, что первые выпуски вызывали у него чувства стыда и отчаяния. Так же реагировали и читатели из числа его сторонников: они видели, что их ожидания явно не оправдались.

Зато привлекли внимание помещавшиеся в газете политические карикатуры. Художник, не брезгуя ничем, разоблачал и высмеивал представителей «системы», используя приемы, недоступные респектабельным газетам правых. Так карикатуры стали для нацистов излюбленным оружием, более популярным, чем статьи, и более безопасным, потому что их можно было толковать и так и эдак, ускользая от наказаний, предусмотренных законом для редактора газеты. Слишком наглая статья могла вызвать преследования со стороны полиции, но политическая карикатура была достаточно двусмысленной вещью, чтобы к ней можно было легко придраться. К тому же многие читатели, ленясь просматривать статьи, обращали внимание только на карикатуры. Геббельс никогда не считал, что массы способны думать, но тут оказалось, что они могут смеяться, а известно, что «если смеющийся читатель на вашей стороне — значит вы правы!»

Как бы то ни было, но все эти рассуждения могли остаться пустым звуком, если бы не талант автора карикатур, ставшего для газеты настоящей находкой. Он подписывал свои работы «тевтонским» псевдонимом «Мьелнир» («Молоток») и умел эффектно и просто подчеркнуть контраст между «героическими борцами за новую Германию» и «жалкими лицемерами» из числа деятелей республики. (Настоящее имя художника было Ганс Швейтцер; в Третьем рейхе он получил звание профессора). Представители партии выглядели крепкими и привлекательными мужчинами и юношами с открытым взглядом и бескорыстным выражением лица, тогда как их противники были похожи на отвратительных насекомых или скользких пронырливых рептилий, которые, конечно, не могли противостоять «спасителям нации». Излюбленной фигурой Мьелнира был молодой гигант, возносивший знамя со свастикой и непоколебимо выдерживавший жестокий натиск полиции и наскоки «еврейских банкиров». Подчеркивалось, что хотя партия и запрещена, она сохраняет свою силу и жизнеспособность. На эту тему была сделана серия карикатур, состоявшая из трех рисунков, первый из которых изображал озабоченного маленького еврея, доктора Вайсса, вице-президента берлинской полиции, сидящего на ящике с надписью: «Берлинская организация НСДАП». Второй рисунок показывал, что ящик внезапно открывается и из него выходит могучий штурмовик в униформе, а маленький еврей взлетает в нелепой позе высоко в воздух, теряя очки в роговой оправе. Третья карикатура изображала санитаров «скорой помощи», несущих в полицию тяжелораненого человека, встречаемого на пороге тремя дюжими полицейскими зверского вида, скрестившими руки на груди. Подпись поясняла: «Что это с ним: попал под машину? — Нет, он попал в руки берлинской полиции!»

Геббельс пытался пропагандировать антисемитизм, показывая, как «абсурдны» (по его мнению) высказывания в защиту евреев, хотя выходило это у него довольно неуклюже. Первые выпуски его газеты имели даже приложение под названием «Филосемит», в котором евреи высмеивались за их якобы показную лояльность Германии. Там помещались, например, такие «лозунги»: «Подписывайтесь на газету «Красный флаг» — орган проеврейских террористов!» или: «Немцы, делайте покупки только в еврейских магазинах! Не беспокойтесь о германских торговцах — они продадут свои товары в Палестине!» Подобный же прием использовался в самой газете, в постоянной колонке под рубрикой «Жизнь, полная радости», в которой высмеивались германский министр иностранных дел доктор Штреземанн и еврейская пресса за их уверения в том, что дела в Германии идут все лучше — только вот немцы, мол, не ценят своего счастья и часто совершают самоубийства из-за безработицы.

Газета была напичкана бессовестными и лживыми заголовками. Например, утверждалось, что Фриц Эберт, сын первого рейхспрезидента, замешан в крупном деле о коррупции в Бранденбурге. Расследование показало, что Эберт не имел к этому никакого отношения, и Геббельс не смог привести ни малейших доказательств в подтверждение своих намеков.

Будучи знатоком методов и коммунистической, и фашистской пропаганды, Геббельс хорошо понимал значение массовой политической символики как положительного, так и отрицательного характера. Тоталитарные движения были всегда склонны рассматривать общество с точки зрения непременного наличия в нем непримиримых начал: «светлого» и «темного», «божественного» и «дьявольского» и т. п. В 1927–1928 годах Геббельс отдал много сил тому, чтобы с помощью подобных противопоставлений ослабить противников национал-социализма, подорвав и разрушив их систему политико-социальных взглядов и убеждений с тем, чтобы их место заняла нацистская идеология. Можно насчитать сотни примеров намеренного представления общественно-политической реальности в виде процесса неутихающей борьбы между «божественными» и «дьявольскими» силами, между германцами и «чужаками», между силами созидания и разрушения. Вот как звучал, например, заголовок приглашения на массовый нацистский митинг, напечатанного в «Ангрифф» в марте 1928 года: «Отравителей народа — на виселицу!» Этот же принцип противопоставления лежал в основе всех передовых статей, сводивших любой вопрос к простейшему объяснению в духе борьбы дружеских и вражеских сил, с раздуванием противоречий и нагнетанием преувеличений: «Кто сделал Германию самой достойной и счастливой страной мира? Кто принес в жертву два миллиона своих лучших сынов, павших на полях сражений? Кто сражался, голодал и страдал в годы войны? Все это совершили мы, германцы!» Такова была светлая героическая сила, которой противопоставлялись дьявольские силы тьмы: «Кто опозорил нашу честь и выставил ее на посмешище врагов? Кто забрал наши земли и наши богатства? Кто захватил наши шахты и железные дороги? Кто наживается на наших несчастьях, когда мы страдаем и голодаем? Все это они, наши враги — евреи и их приспешники!» Дальше говорилось, что эти «разрушительные силы» раскололи германскую нацию на две враждебные части: буржуазию и пролетариат, и что «тайная рука зла продолжает плести свои зловещие интриги». Так звучало приглашение на предстоявший массовый митинг «пробуждающихся берлинцев», на котором Геббельс хотел обсудить злободневную тему, тоже построенную на противопоставлении: «За хлеб и свободу!» (позитивная часть); «На виселицы — врагов народа!» (негативная часть). Вход, кстати говоря, был платный: для безработных — 10 пфеннигов, для всех остальных — 30 пфеннигов.