Как Насиб нанял кухарку, или о сложных путях любви

 

Насиб оставил позади базар, где уже разбирали палатки и увозили товары, и прошел между железнодорожными постройками. У подножия холма Конкиста находился невольничий рынок. Так в свое время кто-то прозвал это место, где беженцы останавливались лагерем в ожидании, пока их наймут на какую-нибудь работу. Название пристало, и теперь никто не называл это место иначе. Здесь собирались бежавшие от засухи сертанежо, самые бедные из тех, что покинули свои дома и земли, откликнувшись на зов какао.

Фазендейро осматривали новое пополнение, похлопывая плеткой по сапогам. Сертанежо пользовались славой хороших работников.

Истощенные и изголодавшиеся мужчины и женщины ожидали. Вдалеке они видели базар, где продавали все что угодно, и надежда наполняла их сердца. Они сумели одолеть дороги, каатингу, справиться с голодом, со змеями, с эпидемиями и усталостью. Они достигли земли обетованной, им казалось, что нищете пришел конец. Прежде они слышали страшные истории об убийствах и насилиях, но знали и о том, что цены на Какао растут, что люди, прибывшие, как и они, из сертана истощенными до последней степени, теперь расхаживают в блестящих сапогах, держа в руках плетки с серебряными ручками, – хозяева какаовых плантаций.

Вдруг на базаре вспыхнула ссора, сбежался народ, в последних лучах солнца сверкнул нож, крики донеслись и до невольничьего рынка. Всякий раз базар кончался пьяной дракой. Оттуда, где стояли сертанежо, послышались мелодичные звуки гармоники, женский голос запел.

Полковник Мелк Таварес сделал знак игравшему на гармонике, тот перестал играть.

– Женат?

– Нет, сеньор.

– Хочешь с ними работать у меня? – Он указал на уже отобранных людей. Хороший музыкант никогда не помешает на фазенде. С ним праздники веселей… – Полковник самоуверенно засмеялся; про него говорили, что он, как никто, умеет выбирать работников. Его фазенды находились в Кашоэйре-до-Сул, и сейчас большие лодки уже дожидались его на реке у железнодорожного моста.

– А кто вам нужен? Агрегадо^[51] или эмпрейтейро^[52]?

– Все равно. У меня есть леса, которые нужно корчевать, так что нужны и эмпрейтейро.

Сертанежо предпочитали работать в качестве эмпрейтейро на разбивке новых какаовых плантаций, что давало им возможность зарабатывать деньги, которыми они могли свободно распоряжаться.

– Хорошо, сеньор.

Заметив Насиба, Мелк пошутил:

– Обзавелись плантацией, Насиб, пришли нанимать батраков?

– Куда мне, полковник… Я ищу кухарку, моя сегодня уехала…

– А что вы скажете о случившемся? – Все это так неожиданно…

– Я уже заходил к Амансио обнять Жезуино… Я ведь сегодня с этими людьми уезжаю на фазенду. – Он показал на отобранных людей, стоявших неподалеку от него. – Теперь, раз наступила солнечная погода, урожай будет богатейший. Сертанежо хорошие работники, не то что здешние. Грапиуна не любит браться за тяжелый труд, ему больше по душе слоняться по городу…

Еще какой-то фазендейро обходил группы беженцев. Мелк продолжал:

– Сертанежо не боится труда, он хочет заработать. В пять утра он уже на плантации, а бросает мотыгу лишь поздно вечером. Если у них есть фасоль и сушеное мясо, кофе и кашаса, они довольны. По мне, нет работника, который мог бы сравниться с сертанежо, – заключил он авторитетно, Насиб осмотрел людей, нанятых полковником, и одобрил его выбор. Фазендейро в сапогах, тоже нанимавший работников на плантацию, позавидовал Мелку.

Что касается Насиба, то он искал лишь женщину, не очень молодую, серьезную, которая могла бы убирать его маленький дом на Ладейре-де-Сан-Себастьян, стирать белье, готовить для него, а также закуски и сладости для бара. На уборку и готовку у нее, конечно, будет уходить целый день.

– Кухарку здесь найти нелегко… – сказал Мелк.

Инстинктивно Насиб искал среди сертанежо женщину, которая походила бы на Филомену, была бы приблизительно того же возраста и такая же ворчливая.

Полковник Мелк пожал Насибу руку, нагруженные лодки ожидали его.

– Жезуино поступил правильно. Он человек чести…

Насиб тоже сообщил новость:

– Оказывается, приезжает инженер для обследования бухты.

– Я уже слышал об этом. Но он только время потеряет, с этой мелью ничего нельзя сделать…

Насиб бродил среди сертанежо. Старые и молодые с надеждой бросали на него взгляды. Женщин было мало, и почти все с детьми, уцепившимися за их юбки.

В конце концов он заметил женщину лет пятидесяти, рослую и крепкую.

– Муж остался на дороге, сеньор…

– Готовить умеешь?

– Только простые кушанья.

Боже мой, где найти кухарку? Не может же он и дальше платить сестрам Рейс такие безумные деньги.

И ведь надо же, как нарочно, в баре много посетителей: сегодня убийство, завтра похороны… Мало того, ему теперь придется завтракать и обедать в гостинице Крэльо, есть его безвкусную стряпню. Надо будет, очевидно, выписать кухарку из Аракажу, оплатив ей проезд. Насиб остановился перед старухой, настолько древней, что вряд ли она смогла бы дойти до его дома – умерла бы по дороге. Она опиралась на посох; и как только ей удалось прошагать путь до Ильеуса?

Она дошла, хотя ничего, кроме беспокойства, она уже не может доставить людям, такая старая и высохшая, совсем развалина. Сколько горя в мире!..

В этот момент появилась другая женщина, одетая в жалкие лохмотья, покрытая грязью настолько, что невозможно было разглядеть черты ее лица и определить возраст; пропыленные волосы ее были растрепаны, ноги босы. Она принесла кружку с водой и отдала ее в дрожащие руки старухи, которая с жадностью стала пить.

– Да вознаградит тебя бог…

– Не за что, бабушка… – У нее был голос молодой девушки, возможно, тот самый голос, что распевал песню, когда пришел Насиб.

Полковник Мелк и его люди исчезли за вагонами железной дороги, только гармонист остановился на миг и помахал рукой на прощанье. Женщина подняла руку и тоже помахала в ответ. Затем снова повернулась к старухе и взяла у нее пустую кружку. Она хотела уйти, но Насиб, которого так поразила эта сгорбленная старуха, спросил: – Это твоя бабушка?

– Нет, сеньор. – Она остановилась и улыбнулась, и только тут Насиб убедился, что она действительно молода, – глаза ее заблестели, когда она рассмеялась. – Мы ее встретили по дороге, дня четыре назад.

– Кто это мы?

– А вон… – Она указала пальцем на группу беженцев и снова рассмеялась чистым, хрустальным смехом – Мы шли вместе, мы все из одних краев. Засуха убила там все живое, высушила всю влагу, деревья превратились в хворост. Потом мы встретили других людей. Они тоже спасались.

– У тебя есть родственники?

– Нет, сеньор. Я совсем одна на свете. Со мной шел дядя, да отдал богу душу, не дойдя до Жеремоабо. Чахотка… – И она опять засмеялась, будто в этом было что-то смешное.

– Это не ты недавно пела?

– Я, сеньор. Тут был парень с гармоникой, его наняли на плантацию, он говорит, что разбогатеет в этих краях… Когда поешь, забываешь о плохом…

Она держала кружку в руке, а руку уперла в бедро Насиб силился разглядеть ее сквозь слой пыли. Она казалась сильной и крепкой.

– Что ты умеешь делать?

– Все понемногу, сеньор.

– Стирать?

– Ну, кто этого не умеет? – удивилась она. – Была бы вода и мыло. – А готовить?

– Я служила кухаркой в богатом доме… – И снова засмеялась, словно вспомнив что-то веселое.

Возможно потому, что она смеялась, Насиб решил, что она ему не подходит. Изголодавшиеся люди из сертана способны наврать все что угодно, лишь бы получить работу. Что она могла приготовить? Зажарить солонину и сварить фасоль – вот и все. Ему была нужна женщина пожилая, серьезная, чистоплотная и работящая, такая, как старая Филомена. И прежде всего она должна быть хорошей кухаркой, знать толк в приправах, уметь готовить сладости. Девушка продолжала стоять, ожидая чего-то и глядя ему в лицо. Насиб махнул рукой, не найдясь, что сказать.

– Ну ладно… До свидания. Счастливо.

Он повернулся и уже было пошел, но в этот момент услышал позади себя неторопливый грудной голос:

– Какой красавчик!

Он остановился. Что-то он не помнил, чтобы кто-нибудь находил его красивым, за исключением старой Зорайи, его матери, да и то когда он был маленьким.

Насиб прямо опешил.

– Подожди.

Он снова принялся разглядывать ее. А почему бы не попробовать?

– Так ты действительно умеешь готовить?

– А вы возьмите меня с собой, сеньор, тогда увидите…

Если даже она не умеет готовить, будет по крайней мере убирать дом, стирать белье.

– Сколько ты хочешь?

– Ну, уж это, сеньор, ваше дело, сколько захотите, столько и заплатите…

– Сначала посмотрим, что ты умеешь делать. Потом договоримся о жалованье. Хорошо?

– Для меня, сеньор, как вы скажете, так и хорошо.

– Тогда забирай свой узел.

Она снова засмеялась, показав блестящие белые зубы. Насиб устал, ему начинало казаться, что он сделал глупость. Пожалел эту девушку из сертана и вот тащит себе в дом обузу. Но теперь уже поздно раскаиваться. Хоть бы стирать умела…

Она вернулась с небольшим узелком – в нем было то немногое, что она принесла с собой. Насиб медленно двинулся, она следовала в нескольких шагах за ним… Когда они миновали железную дорогу, он обернулся и спросил:

– Как же тебя зовут?

– Габриэла, к вашим услугам, сеньор.

Они продолжали идти, он впереди, снова размышляя о Синьязинье, о суматошном дне, о застрявшем на мели пароходе, об убийстве. А тут еще тайны капитана, доктора, Мундиньо Фалкана. Они что-то задумали, его, Насиба, не обманешь. Но скоро их секрет раскроется. По правде сказать, известие об убийстве заставило его забыть даже о таинственном виде этой троицы и раздражении полковника Рамиро Бастоса. Убийство всех захватило, все остальное отошло на задний план.

Симпатичный парень был этот бедняга дантист, и он дорого заплатил за желание обладать замужней женщиной. Слишком большой риск путаться с чужой женой, дело кончается смертельным выстрелом в грудь.

Тонико Бастосу нужно быть поосторожнее, а то в один прекрасный день с ним случится нечто подобное. Действительно ли он спал с Синьязиньей или просто хвастал, чтобы произвести на него, Насиба, впечатление?

Так или иначе, Тонико здорово рискует, когда-нибудь и его постигнет неудача. Впрочем, может быть, взгляд, вздох, поцелуй женщины стоят этого риска?

Габриэла со своим узелком шла позади Насиба, уже позабыв о Клементе, довольная, что выбралась из толпы беженцев, из этого грязного лагеря. Она шагала с улыбкой в глазах и на губах, босые ноги ее легко касались земли, ей хотелось петь песни сертанов, но она не пела потому, что красивому и грустному молодому сеньору это могло не понравиться.

 

О лодке в селве

 

– Говорят, полковник Жезуино убил свою жену и доктора, который с ней спал. Это правда, полковник? – спросил один из гребцов у Мелка Тавареса.

– Я тоже слышал об этом… – сказал другой.

– Да, это правда. Он застал жену в постели с дантистом и прикончил обоих.

– Женщина – грязное животное, нам от них одно горе.

Лодка плыла вверх по течению, селва вырастала на высоком берегу. Сертанежо глядели на необычный для них пейзаж, и в сердца их закрадывалось смутное чувство страха. Жуткий ночной мрак опускался на воду с деревьев. Лодка была очень большой – почти баржа; она спустилась вниз по реке, нагруженная мешками с какао, и возвращалась теперь полная продовольствия. Гребцы напрягали все силы, но лодка двигалась медленно. Один из них зажег фонарик на корме, и красный свет бросал на воду фантастические блики.

– В Сеаре тоже произошел подобный случай… – начал какой-то сертанежо.

– Женщины все обманщицы, никогда не догадаешься, что у них на уме… Я знал одну, она казалась святой, никто бы и не подумал, – пустился в воспоминания негр Фагундес.

Клементе хранил молчание. Мелк Таварес завел разговор с агрегадо, он хотел выяснить достоинства и недостатки новых работников, узнать их прошлое. Сертанежо рассказывали о себе – их истории были похожи одна на другую: та же бесплодная земля, выжженная засухой, погибшие посевы кукурузы, маниока и бесконечный поход. Агрегадо были немногословны.

Они кое-что слышали об Ильеусе – там плодородная земля и легкие заработки. Край будущего, вооруженных столкновений и убийств. Когда наступила засуха, они бросили все и подались на юг. Негр Фагундес был разговорчивее других, поэтому рассказал несколько историй о бандитах.

Сертанежо поинтересовались:

– Говорят, тут осталось много невырубленных лесов?

– Для вырубки по подряду есть. Но во владение больше не продается. Все земли уже имеют хозяев, – усмехнулся гребец.

– Но заработать можно, и немало, если работать как следует, – сказал Мелк Таварес.

– Да, те времена, когда человек приходил с пустыми руками, но с решимостью и отвагой и шел в лес, чтобы силой добыть себе плантацию, теперь кончились. Тогда было хорошо… Если у тебя была крепкая грудь, ты рубил лес и, пристрелив нескольких человек, которые вставали у тебя на пути, становился богачом…

– Мне рассказывали об этих временах… – сказал негр Фагундес. Поэтому я и пришел сюда…

– А мотыга тебе не по душе, чернявый? – спросил Мелк.

– Нет, я не против, сеньор. Но лучше я управляюсь с этой палкой… засмеялся он, поглаживая ружье.

– Тут еще остались большие леса. У гор Бафорэ, например. Нет лучше земли для какао…

– Только теперь приходится покупать каждую пядь леса. Все обмерено и зарегистрировано. У нашего хозяина есть там земли.

– Совсем немного, – признался Мелк. – Клочок. В будущем году, бог даст, начнем рубить.

– Нынче город уже не тот, что был раньше, и народ никудышный. Ильеус растет… – сказал с сожалением гребец.

– Потому и народ нехорош?

– Прежде тут человека ценили за мужество. Сегодня же богатеет только турок-торговец да испанец, владелец магазина. Не то что раньше…

– Те времена кончились, – сказал Мелк. – Теперь к нам пришел прогресс, и все стало иначе. Но кто работы не боится, всегда устроится, дело для него найдется.

– Теперь и стрелять на улице нельзя… Могут тут же забрать.

Лодка медленно плыла вверх по течению, ее окутал ночной мрак, из селвы доносились крики животных, на деревьях кричали попугаи. Только Клементе продолжал хранить молчание, все остальные принимали участие в разговоре, рассказывали различные истории, спорили об Ильеусе.

– Этот край будет еще богаче, когда какао начнут вывозить прямо из Ильеуса.

– Конечно.

Сертанежо не поняли. Мелк Таварес им объяснил: все какао для заграницы – для Англии, Германии, Франции, Соединенных Штатов, Скандинавии, Аргентины – вывозится через порт Баия. Огромные суммы налогов и таможенных пошлин остаются в столице штата, Ильеусу же не перепадает даже объедков. Проход в бухту Ильеуса узок и неглубок. Только с громадным трудом (а некоторые утверждают, что это вообще невозможно) удастся его приспособить для прохождения больших судов. И когда крупные грузовые суда придут за какао в порт Ильеус, тогда можно будет говорить о подлинном прогрессе…

– Сейчас, полковник, все только и толкуют о каком-то Мундиньо Фалкане. Ходят слухи, что он может добиться разрешения… что он очень способный человек.

– А ты все думаешь о девушке? – спросил Фагундес у Клементе.

– Она не попрощалась со мной… Даже не взглянула…

– Вскружила она тебе голову. Сам на себя стал не похож.

– Как будто мы и знакомы не были… Даже «до свидания» не сказала.

– Женщины все таковы. Не стоит из-за них переживать.

– Он, конечно, человек предприимчивый. Но разве по силам ему разрешить этот вопрос, если даже сам кум Рамиро ничего не добился? – Мелк говорил о Мундиньо Фалкане.

Клементе поглаживал гармонику, лежавшую на дне лодки, ему чудился голос поющей Габриэлы. Он огляделся, как бы отыскивая ее: селва, окаймлявшая реку, деревья и переплетенные лианы, устрашающий рык зверей и зловещий крик сов; обильная зелень, казавшаяся черной, – тут все было не так, как в серой и голой каатинге. Один из гребцов указал пальцем на чащу:

– Здесь была перестрелка между Онофре и жагунсо сеньора Амансио Леала… Погибло тогда человек десять.

В этом краю, чтобы заработать денег, надо не бояться работы. Да, он заработает денег и вернется в город на розыски Габриэлы. Он должен найти ее во что бы то ни стало.

– Да не думай ты о ней, выкинь ее из головы, – посоветовал Фагундес. Взгляд негра старался проникнуть в темную селву, голос его стал мягче, когда он заговорил о Габриэле. – Выкинь ее из головы. Она не для нас с тобой. Она не такая, как эти шлюхи…

– Нет, не могу я о ней не думать, даже если б и захотел. Не могу я ее забыть.

– Ты с ума сошел! Такая женщина не станет жить с тобой долго.

– Что ты болтаешь?

– Не знаю… Но, по-моему, это так. Ты можешь с ней спать и делать что угодно. Но владеть ею, стать ее хозяином, как ты стал бы хозяином другой женщины, тебе никогда не удастся, да и никому другому тоже.

– Почему?

– Черт его знает почему. Этого я не могу тебе объяснить.

Да, негр Фагундес прав. Ночью они спали вместе, а на другой день она будто и не помнила об этом, смотрела на него так же, как на других, и говорила с ним так же, как с другими. Будто это ничего не значило…

Мрак покрывает и окружает лодку, селва будто надвигается и смыкается над ними. Крик совы прорезает ночь. Ночь без Габриэлы… без ее смуглого тела, без ее беспричинного смеха, без ее алых, как плод питанги, губ… Даже не попрощалась. Странная девушка.

Страдание нарастает в душе Клементе. Внезапно его охватывает уверенность, что он никогда больше не увидит ее, не будет держать в своих объятиях, прижимать к груди, никогда не услышит больше ее любовных стонов.

В ночной тишине раздался громкий голос полковника Мелка Тавареса. Он обратился к Клементе:

– Сыграй-ка нам что-нибудь повеселей, парень, Чтоб время скоротать.

Клементе взялся за гармонику. Из-за деревьев над рекою поднималась луна. Он видел перед собою лицо Габриэлы. Поблескивали вдали огоньки фонарей. В музыке послышался плач отчаявшегося, навеки оставшегося одиноким Клементе. В селве, в лунном свете, смеялась Габриэла.

 

Заснувшая Габриэла

 

Насиб привел ее в свой дом на Ладейре-де-Сан-Себастьян. Не успел он вставить ключ в замочную скважину, как дрожащая дона Арминда показалась в окне.

– Подумать только, сеньор Насиб! Казалась такой приличной, порядочной особой, каждый день ходила в церковь. Вот почему я всегда говорю… – Тут она заметила Габриэлу и не закончила фразы.

– Вот нанял прислугу. Будет стирать и готовить.

Дона Арминда оглядела беженку с головы до ног, как бы снимая с нее мерку и оценивая. Потом предложила свою помощь:

– Если тебе, девочка, что-нибудь понадобится, кликни меня. Соседи ведь для того и существуют, чтобы помогать друг другу, не так ли? Только сегодня вечером меня не будет. Спиритический сеанс у кума Деодоро, покойный муж будет беседовать со мной… И, возможно, даже появится Синьязинья… – Ее глаза перебегали с Габриэлы на Насиба. – Девушка, а? Больше не хотите старух, вроде Филомены… – Она засмеялась с понимающим видом.

– Никого другого не удалось найти…

– Так вот, я начала говорить, что для меня это не было неожиданностью, я как-то встретила дантиста на улице. В этот день, по совпадению, был сеанс, как раз неделю тому назад. Я взглянула на доктора Осмундо и тут же услышала голос покойного мужа, он говорил: «Вот он, но не верь, он мертв». Я подумала, что покойник шутит. Только сегодня, когда я узнала об убийстве, я поняла, что муж меня предупреждал.

Дона Арминда повернулась к Габриэле. Насиб уже вошел в дом.

– Если что понадобится, зови меня обязательно. Завтра поговорим. Я всегда тебе помогу, ведь сеньор Насиб мне как родной. Он хозяин моего Шико…

Насиб показал Габриэле комнату во дворе, которую раньше занимала Филомена, и сказал, что она должна делать: убирать дом, стирать белье, стряпать для него.

Но он ничего не сказал о сладостях и закусках для бара, надо сначала посмотреть, как она вообще умеет готовить. Показал ей кладовку, где Разиня Шико оставлял провизию, купленную на базаре.

Он торопился – наступал вечер, бар скоро снова заполнится посетителями, а ему еще надо пообедать.

В гостиной Габриэла широко открытыми глазами смотрела из окна на вечернее море, она его видела впервые.

Насиб сказал ей на прощанье:

– И вымойся, тебе надо привести себя в порядок.

В гостинице Коэльо он встретил Мундиньо Фалкана, капитана и доктора, обедавших вместе. Насиб, конечно, подсел к их столу и тут же рассказал про кухарку. Те слушали его молча. Насиб понял, что прервал какую-то серьезную беседу. Они немного поговорили о сегодняшнем убийстве, и, едва Насиб приступил к еде, друзья, которые к тому времени, уже закончили обед, удалились. Он остался в раздумье. Безусловно, эти трое что-то затевают. Но что, черт возьми?

В баре в тот вечер Насибу пришлось побегать. Он метался как белка в колесе, все столики были заняты, все хотели поговорить о событиях дня. Часам к десяти появились капитан и доктор в сопровождении Кловиса Косты, директора «Диарио де Ильеус». Они пришли от Мундиньо Фалкапа и объявили, что экспортер придет в «Батаклан» на дебют Анабелы около полуночи.

Кловис и доктор говорили вполголоса. Насиб напряг слух.

За другим столиком Тонико Бастос рассказывал о роскошном, изысканном обеде у Амансио Леала, на который были приглашены друзья Жезуино Мендонсы, в том числе и Маурисио Каирес, взявший на себя защиту полковника. Это был настоящий банкете португальским вином и обильной, вкусной едой. Ньо Гало нашел, что это гнусно. Тело жены еще не остыло, и муж не имеет права… Ари Сантос рассказывал, как отпевали Синьязинью в доме ее родственников: это была грустная и бедная заупокойная служба, на которой присутствовало человек пять-шесть. С Осмундо поступили еще хуже. В течение нескольких часов у тела дантиста дежурила только служанка. Ари побывал там, ведь он, в конце концов, был знаком с покойным, они вместе посещали собрания общества Руя Барбозы.

– Попозже и я схожу к нему… – сказал капитан. – Он был хорошим парнем и, безусловно, талантливым. Писал превосходные стихи…

– Я тоже пойду, – поддержал его Ньо Гало.

Насиб из любопытства отправился вместе, с ними в дом Осмундо, пошел и еще кое-кто. Было около одиннадцати, и посетителей в баре становилось меньше.

Бедный Осмундо улыбался на смертном ложе, скрестив посиневшие руки. Насиб был взволнован.

– Ему попали прямо в грудь. В самое сердце.

Потом Насиб все же пошел в кабаре, чтобы посмотреть танцовщицу и чтобы забыть про мертвеца. Он уселся за один столик с Тонико Бастосом. Вокруг танцевали. В другом зале, через коридор, напротив, шла игра. Уже было довольно поздно, когда к ним подсел Эзекиел Прадо. Он ткнул указательным пальцем в грудь Насиба.

– Мне сказали, что у вас романчик с этой косенькой? – показал он на Ризолету, танцевавшую с коммивояжером.

– Романчик? Просто я вчера провел с нею ночь, вот и все.

– Ну и хорошо, а то я не люблю мешать интрижкам друзей. Но если… Она ведь классная девчонка, не так ли?

– А как же Марта, сеньор Эзекиел?

– Она совсем спятила, я даже ее побил. Сегодня не пойду к ней.

Он взял у Тонико стакан и опорожнил его залпом.

Ссоры адвоката и его любовницы, блондинки, которую он содержал уже несколько лет, были в городе дежурным блюдом, они повторялись каждые три дня. Чем больше он ее бил, когда напивался, тем сильнее она привязывалась к нему. Она была страстно влюблена в Эзекиела и разыскивала его по кабаре, по публичным домам и вытаскивала иногда из постели другой женщины. Семья адвоката жила в Баие, с женой он разошелся.

Эзекиел Прадо поднялся, покачиваясь пробрался среди танцующих и оттащил Ризолету от ее партнера.

Тонико Бастос объявил:

– Сейчас будет драка.

Но коммивояжеру была известна скандальная слава Эзекиела, он оставил Ризолету и поискал глазами другую женщину. Ризолета рванулась было к коммивояжеру, но Эзекиел сжал ей кисти рук и обнял ее.

– Ну, на сегодня лакомый кусочек для вас потерян… – засмеялся Тонико Бастос, обращаясь к Насибу.

– Он мне оказал большую услугу. Сегодня она мне не нужна, умираю от усталости. Как только танцовщица исполнит свой номер, ухожу. У меня был ужасный день.

– Ну, а как дела с кухаркой?

– Нашел наконец какую-то девушку из сертана.

– Молодую?

– А черт ее знает… Как будто. На ней столько грязи, что и не разглядишь. У этих сертанежо нет возраста, сеньор Тонико, даже девочки выглядят старухами,

– Хорошенькая?

– Откуда я знаю, если она в лохмотьях, вся в грязи, волосы от пыли стали как пакля?! Должно быть, ведьма, впрочем, мой дом не ваш, это у вас служанки – как девушки из общества.

– Что вы! Разве Олга наймет такую! Если у бедняжки смазливая мордочка, жена немедленно выгоняет ее на улицу да еще изругает на чем свет стоит.

– Дона Олга шутить не любит. И правильно делает. Вас действительно надо держать на короткой узде.

Тонико Бастос напустил на себя скромный вид.

– Ну, вы преувеличиваете, приятель. Откуда вы это взяли?

Пришел Мундиньо Фалкан с полковником Рибейриньо, они подсели к капитану.

– А доктор?

– Он же не ходит в кабаре. Его силой сюда не затащишь.

Ньо Гало подошел к Насибу.

– Уступили девушку Эзекиелу?

– Хочу сегодня отоспаться.

– А я пойду к Зилде. Говорят, там появилась девчонка из Пернамбуко, лакомый кусочек. – Он щелкнул языком. – Может быть, она придет сюда…

– Это такая с косами?

– Вот-вот. Толстозадая.

– Она в «Трианоне». Она там каждый вечер… – сказал Тонико.

– Ей покровительствует полковник Мелк, он привез ее из Баии. Втюрился по уши…

– Сегодня полковник отправился на фазенду. Я видел, как он уезжал, сообщил Насиб. – Нанимал работников на невольничьем рынке.

– Я пойду в «Трианон»…

– До выступления танцовщицы?

– Нет, как только она выступит.

«Батаклан» и «Трианон» были знаменитыми кабаре Ильеуса, которые посещали экспортеры, фазендейро, торговцы и приезжавшие в город по делам представители крупных фирм. Но на окраинных улицах были другие кабаре, куда ходили портовые рабочие, работники с плантаций, самые дешевые женщины. Там игра велась открыто, иначе кабаре не посещалось бы.

Маленький оркестр исполнял танцевальную музыку.

Тонико пошел приглашать даму. Ньо Гало посматривал на часы, наступило время выхода танцовщицы, и он проявлял нетерпение. Ему хотелось скорее отправиться в «Трианон» посмотреть эту девчонку с косами, содержанку полковника Мелка.

Был уже почти час ночи, когда оркестр умолк, свет погасили. Остались зажженными лишь маленькие синие лампочки, из игорного зала пришло много народу, большинство расселось за столиками, некоторые остались стоять у дверей. Анабела появилась из-за кулис с огромными веерами из перьев в обеих руках. Этими веерами она закрывалась, оставляя открытой то одну, то другую часть тела.

Принц в смокинге забарабанил на рояле. Анабела танцевала посреди зала, улыбаясь сидящим за столиками. Она имела успех. Полковник Рибейриньо кричал бис и аплодировал стоя. Огни зажглись, Анабела поблагодарила за аплодисменты; она была затянута в трико телесного цвета.

– Вот безобразие… Мы-то думали, что видим тело, а оказывается, это трико… – возмутился Ньо Гало.

Она удалилась под аплодисменты и вернулась через несколько минут для выступления во втором, еще более сенсационном номере. Анабела была закутана в разноцветные вуали, которые спадут одна за другой, как предсказывал Мундиньо. И когда очень скоро упало последнее покрывало и огни снова зажглись, все увидели ее почти обнаженное худощавое и стройное тело, на котором остался лишь крошечный треугольник да красная повязка, прикрывавшая ее небольшую грудь. Публика кричала хором, вызывая артистку на бис. Анабела удалилась, пробежав между столиками.

Полковник Рибейриньо заказал шампанское.

– Вот это настоящий номер… – воодушевился даже Ньо Гало.

Анабела и принц подсели к столику Мундиньо Фалкана. «Плачу я», – сказал Рибейриньо. Оркестр снова заиграл, Эзекиел Прадо потащил Ризолету танцевать, но, споткнувшись, повалился на стулья. Насиб решил уйти. Тонико Бастос, не спуская глаз с Анабелы, пересел за столик Мундиньо. Ньо Гало исчез. Танцовщица улыбнулась и подняла бокал с шампанским:

– За здоровье всех присутствующих. За процветание Ильеуса!

Ей зааплодировали. Сидевшие за соседними столиками поглядывали на них с завистью. Многие уже ушли в игорный зал. Насиб спустился по лестнице и вышел.

Он шел по затихшим улицам. В доме Маурисио Каиреса еще горел свет. Должно быть, изучает дело Жезуино, готовит материал для защиты, подумал Насиб, вспомнив возмущенные разглагольствования адвоката в баре. Но из-за закрытого окна послышался игривый женский смех и замер в тишине улицы. Ходили слухи, что вдовец по ночам приводит к себе негритяночек с холма. И все же Насиб не мог предположить, что в этот момент юрист, возможно из чисто профессионального интереса, требовал, чтобы девчонка с Уньана, шепелявая испуганная мулаточка, легла в постель в черных бумажных чулках.

– Чего только не бывает на свете… – хихикала девушка, обнажая при этом гнилые редкие зубы.

Насиб был утомлен после трудного дня. Ему наконец удалось узнать, почему Мундиньо так часто приходит и так быстро уходит, почему он шепчется с капитаном и доктором, тайно беседует с Кловисом. Их маневры связаны с бухтой. Насиб уловил это из обрывков разговора. Судя по тому, что они говорили, вскоре должны прибыть инженеры, а затем и землечерпалки и буксиры. Пусть это не всем придется по вкусу, но большие иностранные пароходы будут заходить в порт и забирать какао, экспорт будет производиться непосредственно из Ильеуса. А кому это могло не понравиться? И не означает ли это, что начинается открытая борьба против Бастосов, против полковника Рамиро?

Капитан всегда стремился заправлять местной политикой. Но он не был фазендейро, и у него не было денег на необходимые для этого затраты. Теперь его дружба с Мундиньо Фалканом становится понятной, назревают серьезные события. Полковник Рамиро, несмотря на свой возраст, не таков, чтобы сидеть сложа руки, он не сдастся без борьбы. Насиб не хотел впутываться в эту историю. Он дружил со всеми: и с Мундиньо, и с полковником, и с капитаном, и с Тонико Бастосом. Хозяину бара незачем вмешиваться в политику. Это сулит только убытки, это еще опаснее, чем связь с замужней женщиной.

Синьязинья и Осмундо уже не увидят буксиров и землечерпалок, углубляющих вход в бухту. Не увидят они и бурного прогресса, о котором говорил Мундиньо.

Таков этот мир, он соткан из радостей и горестей.

Насиб обогнул церковь и начал медленно подниматься по склону. Неужели Тонико Бастос спал с Синьязиньей? Или он просто сболтнул, чтобы похвастаться перед Насибом? Ньо Гало утверждает, что Тонико нагло врет. Обычно он не связывается с замужними женщинами. С содержанками – другое дело: тут он с хозяином не считается. Удачливый тип. Всегда элегантно одет, едва тронутые сединой волосы, вкрадчивый голос. Насибу хотелось быть таким, как Тонико, чтобы женщины глядели на пего с вожделением и бурно ревновали. Ему хотелось, чтобы его любили безумно, так как любит Тонико Лидия, любовница полковника Никодемоса. Она посылала Тонико записки, бегала по улицам, чтобы посмотреть на него, вздыхала по нему, а он не обращал на нее внимания, устав от женского поклонения. Ради него Лидия постоянно рисковала своим положением, ради одного его взгляда, одного его слова. Тонико пойдет на связь с любой содержанкой, кроме Глории, и все знают почему. Но с замужними женщинами, насколько Насибу было известно, он не путался.

Запыхавшись после подъема, Насиб вставил ключ в замочную скважину. В гостиной горел свет. Уж не воры ли? Или новая служанка забыла погасить свет?

Он вошел потихоньку и увидел, что она спит на стуле. Длинные волосы девушки были распущены по плечам. Вымытые и расчесанные, они оказались черными, пышными и вьющимися. Она была одета в более чистое, хотя и старое платье, очевидно, из ее узелка. Через прорванную юбку виднелось бедро цвета корицы, во сне ее грудь вздымалась и опускалась, губы улыбались.

– Боже мой! – Насиб остановился, не веря своим глазам.

Он разглядывал ее в безмерном изумлении – неужели эта красота скрывалась под дорожной пылью?

Заснувшая на стуле Габриэла, ее упавшая округлая рука, ее смуглое лицо, улыбавшееся во сне, просились на картину. Интересно, сколько ей лет? Тело – как у молодой женщины, лицо – как у девочки.

– Вот это да! – прошептал араб почти благоговейно.

При звуке его голоса она испуганно открыла глаза, но тут же улыбнулась, и комната будто тоже улыбнулась вместе с нею. Она встала и привела в порядок одежду, смиренная и ясная, как луч лунного света.

– Почему ты не легла? – Больше Насиб ничего не мог выговорить.

– Сеньор ничего мне не сказал…

– Какой сеньор?

– Вы… Я постирала белье, прибрала дом. Потом стала вас ждать и задремала, – проговорила она певуче, как все жители северо-востока.

От нее исходил запах гвоздики – может, от волос, а может, от затылка.

– Так ты действительно умеешь готовить?

Блики света лежали на ее волосах, глаза были опущены, правая нога Габриэлы скользила по полу, будто она собиралась танцевать.

– Умею, сеньор. Я работала в доме у богатых людей, они меня научили. Я люблю готовить… – Она улыбнулась, и все заулыбалось вместе с нею, даже араб, опустившийся на стул.

– Если ты и впрямь умеешь готовить, я положу тебе хорошее жалованье. Пятьдесят мильрейсов в месяц. У нас обычно платят двадцать, самое большее тридцать. Если тебе будет тяжело, возьмешь себе в помощь девочку. Старая Филомена упрямилась, никого не хотела. Говорила, что еще не помирает и никакие помощницы ей не нужны.

– Мне тоже.

– А жалованье? Тебе хватит?

– Сколько вы будете платить, столько мне и хватит…

– Завтра посмотрим, как ты готовишь. В час завтрака я пришлю к тебе мальчишку… Я ем в баре. А теперь…

Габриэла стояла, ожидая еще чего-то, с улыбкой на губах. Луч лунного света ласкал ее волосы, от нее исходил запах гвоздики.

–…теперь иди спать, уже поздно.

Слегка покачивая бедрами, она пошла к двери, он посмотрел на ее ноги, на видневшееся сквозь порванную юбку бедро цвета корицы. Она обернулась:

– Тогда спокойной ночи, сеньор…

Она исчезла в темноте коридора, Насибу показалось, что он услышал, как она тихо добавила: «Красавчик…» Он чуть не встал, чтобы позвать ее. Нет, она сказала это вечером на рынке. Если бы он ее позвал, она бы, наверно, испугалась, у нее такой простодушный вид, возможно, она еще невинная девушка… Ничего, впереди много времени. Насиб снял пиджак, развесил его на стуле, сорвал рубашку. В гостиной остался запах гвоздики. Завтра он купит ей в подарок ситцевое платье и домашние туфли.

Он уселся на кровать и стал расшнуровывать ботинки. Трудный выдался день. Сколько происшествий!

Насиб надел длинную ночную рубашку. Хороша смуглянка! А глаза какие… И кожа у нее загорелая, ему это нравится. Насиб улегся и погасил свет. Он погрузился в неспокойный, тревожный сон: увидел Синьязинью, ее обнаженное тело, ноги в черных чулках. Синьязинья была распростерта на палубе иностранного парохода, входящего в бухту. Оказывается, Осмундо бежал на автобусе и Жезуино стрелял в Тонико, а Мундиньо появился с доной Синьязиньей, она была живая, улыбалась Насибу и протягивала ему руки, но у нее было смуглое лицо его бывшей служанки. Только Насиб не мог догнать ее, танцуя, она скрылась в кабаре.