Разнообразие человеческих миров

Павел Валерьевич Волков

Разнообразие человеческих миров

 

    

Негативные расстройства

    

Распределим их по трем группам.

1. Аффективное уплощение, монотонизация, нивелировка, уменьшение палитры эмоциональных проявлений. Уменьшается живость, яркость переживаний. Нарастает апатичность, сужается круг интересов и острота желаний. Краски мира гаснут, душа «деревенеет и остывает». При этом у шизофренического человека (по причине схизиса) наряду с нарастанием холодности, отчужденности могут оставаться в душе «кусочки» милой чудесной теплоты. Безразличие к миру нередко сопровождается чувством раздражения, своеобразной хрупкой чувствительностью. Ясперс отмечал, что некоторые больные «…ощущают происшедшее в них «глубокое изменение». Они чувствуют, что уже «не так эластичны», как прежде, что их возбудимость упала. Поэт Гельдерлин выразил это знание о шизофреническом изменении собственной личности в следующих простых и трогательных словах:

    

        Где ты? Я мало жил, но дышит хладом

  Мой вечер. И в тиши, как тень,

  Я здесь; и вот уже без песен

  Спит сердце, трепеща, в моей груди» /7, с. 543/.

     

     Подробнее об аффективной негативной симптоматике читайте в главе «Разбор шизофренических проявлений по Е. Блейлеру», подраздел «Аффективная сфера».

2. Астенизация личности, «редукция энергетического потенциала». Редукция энергетического потенциала описана К. Конрадом (1958 г.) как ранний симптом начинающейся шизофрении /137/. Усталость и истощаемость, в отличие от астенического синдрома, возникают не как реакция на нагрузку, а все больше носят самостоятельный хронический характер, становясь частью личности больного. Больным трудно дается активность, особенно сложно найти энергию для общения. Многие становятся замкнутыми, аутичными не потому, что им не нужно тепло человеческой дружбы (нередко как раз наоборот), а потому что просто нет сил. Они чувствуют, что им все больше нужен «внешний толчок» для совершения какого-то действия. Некоторые образно сравнивают себя с «проколотым шариком, из которого вышел воздух». Когда редукция энергетического потенциала становится очень глубокой и стойкой, то больному может стать по-своему даже легче — у души уже нет энергии на острое страдание, позитивные психопатологические синдромы. Подобную «защитную» функцию глубокой редукции энергетического потенциала отмечал А. В. Снежневский /126, с. 16/.

3. Изменение личности по шизофреническому типу. Со временем личность больного все больше пронизывается расщепленностью. Расщепленность может рассматриваться и как некое выпадение, негативное расстройство — ведь она означает потерю интегративных возможностей психики. В личности больного становится все больше «несостыковок». С этим связана утрата способности критически оценивать ситуацию, свое место в ней, отношение людей к себе. Нарастает немотивированность и странность поступков. Отмечается «аутизм наизнанку» или регрессивная синтонность. Человек обнаженно рассказывает о самых интимных сторонах своей жизни и жизни своих близких, теряя чувство такта, не понимая, что разговаривает с посторонним человеком. Мышление больного все более становится разлаженным, расплывчатым, резонерским. Изменения личности могут носить мягкий, малозаметный характер, делая человека по-своему интересным, нестандартным, а могут быть грубыми, с «привкусом» дефекта, слабоумия.

Одним из характерных грубых изменений личности является изменение личности по типу фершробен (verschroben по-немецки значит — с выкрутасами). Здесь нередко встречается бедный содержанием аутизм и феномен аутистической активности по Е. Минковскому /138/. Суть заключается в том, что больной проявляет активность, не соотнося ее с общепринятыми нормами поведения, не понимая своей неадекватности. Его некритичность помогает ему не замечать иронии и смеха окружающих, не придавать им особого значения. Приведу примеры В. Ю. Воробьева и О. П. Нефедьева аутистической активности таких больных: «Задержанный милицией больной, бежавший по улицам в плавках, на следующий день делает то же самое, но взяв паспорт для удостоверения личности… Одна из больных, придя на прием к врачу и узнав, что, наверное, придется долго ждать, легла на сдвинутые стулья, поставила рядом с собой термос и стала читать книгу для детского возраста, объяснив, что так ей будет приятнее провести время» /136/.

В облике, поведении, образе мыслей прослеживается утрированная вычурность и нелепость. Больные становятся эгоистичными, у них притупляется рефлексия, они теряют способность испытывать внутренний конфликт. В жизни руководствуются странными соображениями, например, делают карьеру, чтобы «усилить обмен веществ в нервных клетках». Микрокататоническая симптоматика подчеркивает их вычурную своеобычность. Нередко такие больные отличаются напористостью, гиперстеничностью, но их активность носит однообразный характер. Многие из них, будучи монотонно-трудолюбивыми, сохраняют достаточно высокий уровень трудовой адаптации. Как правило, негативные расстройства типа фершробен формируются с детства и к тридцати годам приобретают устойчивый характер. Эти расстройства иногда еще называют эволюционирующей (прогрессирующей) шизоидией. Однако сходство с шизоидом здесь носит лишь поверхностный характер.

Для диагностики шизофрении недостаточно формального наличия какого-либо позитивного синдрома. Большее диагностическое значение имеют негативные расстройства.

   

          5. Разбор шизофренических расстройств по Е. Блейлеру

    

Поскольку Е. Блейлер не только дал название болезни, но и глубоко проник в ее сущность, представляется правильным подробнее ознакомиться с его воззрениями, дополнив их некоторыми комментариями. Психиатрам всего мира хорошо известны так называемые четыре «а» Блейлера: ассоциации, аффект, аутизм, амбивалентность. Рассмотрим эти понятия, опираясь на описание Блейлером шизофрении в его «Руководстве по психиатрии» /139, с. 303–362/.

1. Расстройство ассоциативного процесса. При шизофрении ассоциации житейского опыта и здравой логики ослабляются, «разрыхляются», расщепляются. На место разорванных ассоциаций приходят новые, причудливые. Эту особенность Блейлер полагал наиважнейшей. Следует добавить, что ассоциации связаны со всей психикой, которая, таким образом, также расщепляется.

Слабость реалистических ассоциаций приводит к тому, что разные идеи сливаются в одну, одна идея замещается другой, часто встречаются символизации. Возможно, что Блейлеру помогли увидеть данные характеристики шизофренического мышления работы З. Фрейда, которого он высоко ценил. Именно Фрейд описал такие особенности бессознательного мышления, как сгущение, сдвиг, замещение, символизация, — что не случайно, так как бессознательные процессы, которые исследовал Фрейд, также не следуют связующей нити здравого смысла.

Следует заметить, что, возможно, у шизофреников даже бессознательные процессы отличаются большей свободой от закономерностей повседневного опыта. Можно предположить, что при шизофрении расщепляется как сознательная, так и бессознательная сфера души.

Блейлер приводит следующие примеры шизофренического мышления: «Господь Бог — это корабль пустыни», где сведены в одно нелепое предложение идеи из библии о Боге, пустыне, верблюде, вместе с почерпнутым из другого источника образным выражением для обозначения полезного животного». «Параноидная больная считает себя бараном, то есть она соединилась со своим возлюбленным пастором: пастор = Христос = ягненок = баран». «Отсутствие взаимной связи часто отражается в ответах на вопросы: Почему вы не работаете (в домашнем хозяйстве)? «Ведь я не умею по-французски». Здесь сохранена только форма ответа на вопрос; содержание ответа не имеет никакого отношения к вопросу». «Часто получаешь письма от больных, где всевозможные вещи описываются из окружающей обстановки, даже надпись на их ручке; но ни читатель, ни сам больной не знают, зачем пишутся эти банальности».

Также автор отмечает, что порой в мышление больного вклиниваются образы, галлюцинации, являющиеся для него «материализацией» символического смысла: больной видит огонь, его жгут огнем и, таким образом, вместо словесного оформления переживания он галлюцинирует его как реальность. На место понятия «любовь» больной, сам того не замечая, ставит его символ — пламя — и телесно переживает его.

Блейлер пишет, что нередко отсутствует цель мышления, и оно получает внешнее сходство со скачкой идей при МДП, но при скачке идей цель мышления присутствует и только подвергается частой смене. «Из-за всех этих расстройств мышление становится нелогичным, неясным и даже разлаженным, бессвязным, если имеется совокупность целого ряда таких ошибок». Однако Блейлер не судит обо всех шизофренических людях на один манер. Так, он отмечает, что «иногда не хватает только некоторых из тех многочисленных нитей, которые руководят нашим мышлением».

«Из формальных расстройств мышления самые замечательные — это задержки («мысли отнимаются»); они патогномоничны для шизофрении, когда развиваются слишком легко и часто или когда принимают слишком общий и длительный характер».

2. Аффективная сфера. При тяжелых формах шизофрении наиболее резким симптомом является аффективное отупение.

«Даже там, где мы видим более живые аффекты, все поведение носит отпечаток равнодушия, особенно в важных вещах; больные проявляют полнейшее хладнокровие к своим жизненным интересам, к своему будущему, судьбе своей семьи, и в то же время часто с усердием уничтожают пирожные, принесенные посетителями».

«Иногда еще потому не приходится говорить о простом равнодушии, что имеется явственное основное настроение: эйфория, депрессия или страхи. Все же и тут все затягивается шизофренической вуалью: настроение лишено модуляций; больные, совершенно независимо от хода мыслей, пребывают в настроении, предопределенном внутренними моментами; для них нет ничего важного, ничего святого. На всем лежит отпечаток «все равно» то в чистом виде, то с депрессивным или особенно с эйфорическим оттенком.

Вообще, одним из наиболее надежных признаков болезни является недостаток аффективных модуляций, аффективная неподвижность. Можно беседовать с больным на разные темы и не заметить никакой перемены в настроении; особенно это бросается в глаза при маниакальном состоянии, где настроение должно бы очень колебаться».

Далее автор отмечает, что «ни в коем случае аффективная сфера не погибает совершенно. Задевая комплексы, можно часто вызвать живое адекватное движение». Это наблюдение Блейлера указывает на то, что длительное, глубокое, тотальное равнодушие при шизофрении имеет относительный характер. Блейлер тонко замечает, что аффекты и исполнение желаний, не проявляясь на поверхности, могут реализовываться в аутистических идеях больных: аффект как бы уходит внутрь. Далее он добавляет, что «анализ бредовых идей и логических ошибок показывает даже, что аффекты больше владеют мышлением, нежели у здоровых». Это и понятно, так как у здоровых логика, опираясь на реальные факторы, ставит барьер аффективному мышлению.

Блейлер допускает, что болезненный процесс «не уничтожает аффектов, а лишь каким-то образом не дает им функционально проявляться». «Аффекты могут подвергнуться качественным изменениям в том смысле, что то, что должно вызвать радость, вызывает горе или гнев и наоборот — паратимия… Проявления аффекта обыкновенно имеют в себе нечто неестественное. Потому радость шизофреника не увлекает, выражение его страдания оставляет холодным… Также слабо больные иногда реагируют на наши аффекты. Можно говорить, таким образом, о недостатке аффективного контакта, который представляет важный признак шизофрении. Скорее можно чувствовать душевную связь с идиотом, который ни слова не может сказать, нежели с шизофреником, который еще, может быть, недурно беседует интеллектуально, но совершенно недоступен внутренне.

Сами аффекты часто теряют единство. Одна больная убила своего ребенка, которого она любила, так как это был ее ребенок, и ненавидела, так как он происходил от нелюбимого мужа; после этого она неделями находилась в таком состоянии, что глазами она в отчаянии плакала, а ртом смеялась».

Ясно, что расщепленное проявление чувства, описанное в последнем примере, невозможно у человека с цельной психикой: у него произошел бы конфликт чувств, который нашел бы соответствующее выражение в мимике — она не разделилась бы на абсолютно изолированные проявления горя и радости.

3. Амбивалентность. Блейлер пишет, что «благодаря шизофреническому дефекту ассоциативных путей становится возможным сосуществование в психике противоречий, которые, вообще говоря, исключают друг друга» (в этой фразе еще раз высвечивается сущность схизиса).

«Любовь и ненависть к одному и тому же лицу могут быть одинаково пламенны и не влияют друг на друга». Одновременная любовь и ненависть встречаются у многих людей, но они порождают конфликт, противоречие. Схизис в примере Блейлера заключается в том, что любовь и ненависть существуют параллельно, не вызывая сложного внутреннего конфликта, как это бывает при неврозах.

«Больному в одно и то же время хочется есть и не есть; он одинаково охотно исполняет то, что хочет и чего не хочет (амбивалентность воли, двойственность тенденций — амбитендентность)». В данном примере схизис настолько выразителен, что человеку с цельной психикой трудно представить саму возможность подобного. Это тот случай, в отношении которого корректно высказывание Ясперса: «У всех шизофренических личностей есть нечто такое, что ставит нашу способность к пониманию в тупик… При непосредственном контакте с больными шизофренией мы ощущаем некую не поддающуюся описанию лакуну. Сами больные не обнаруживают ничего загадочного в том, что нам кажется совершенно непонятным» /7, с. 542–543/. Хочется отметить последнюю фразу цитаты: в нечувствительности больных к собственному схизису опять же проявляется схизис.

4. Аутизм. «Оторванность ассоциаций от данных реального опыта в высокой степени облегчает аутистическое мышление, которое в сущности основано на игнорировании действительных соотношений. Больной придает малейшим желаниям и опасениям субъективную реальность бреда». Таков аутизм по Блейлеру в тяжелых случаях. В легких случаях потеря контакта с действительностью менее заметна.

Автор приводит интересные случаи: «Больная поет на концерте в больнице, но слишком долго. Публика шумит; больную это мало трогает; закончив петь, она идет на свое место, вполне удовлетворенная… Больные требуют, чтобы их выпустили, сотни раз на день берутся за ручку замка, а когда им раскрывают двери, они и не думают уходить. Они настойчиво требуют, чтобы их посетили; когда посетители наконец приходят, больные не обращают на них никакого внимания».

Соотношение аутистического и реального мира у разных больных разное. Некоторые существуют в обоих мирах — либо по очереди, либо одновременно (двойная ориентировка). Есть и такие больные, для которых, как пишет Блейлер, реальные люди — это «маски», «наскоро сделанные люди». В тяжелых случаях контакт с действительностью ограничивается принятием пищи.

Кроме знаменитых четырех «а» коснемся других представлений Блейлера о шизофрении.

Шизофреническое слабоумие. «Хоть более сложные и тонкие функции, конечно, расстраиваются легче, нежели грубые и простые, все же то, что больной не справляется с отдельной задачей, не зависит от ее трудности. Шизофреник может не сложить двузначных чисел и тут же вслед за тем извлечет кубический корень.  Так называемое исследование интеллекта может дать превосходный результат, и все же больной может оказаться абсолютно неспособным правильно управлять собой даже в простой обстановке. Он может хорошо разобраться в философской статье и не понимать того, что нужно вести себя хорошо, если желаешь выписаться из больницы. Там, где задеваются комплексы больного, с ним не столкуешься, он не чувствует грубейших противоречий ни в логике, ни в повседневных реальных представлениях. Шизофреник не слабоумен вообще, но он слабоумен по отношению к определенному моменту…»

Данная особенность дает ключ к пониманию не только шизофренического слабоумия, но и шизофренического склада ума вообще. И не слабоумный шизофреник удивляет мозаикой своего ума: что-то он не понимает совсем. Причем последнее нередко бывает простым и понятным большинству.

С блейлеровским пониманием шизофренического слабоумия солидаризируются известные психиатры Майер-Гросс и Груле. Груле, в частности, отмечая особенности интеллекта при шизофрении, пишет: «Существует нарушение, расстройство, но не разрушение» /123, с. 24/.

Поведение. «Случаи средней тяжести отмечены недостатком инициативы, отсутствием определенной цели, невниманием к целому ряду факторов действительности, разлаженностью, внезапными выходками и странностями… Во всех случаях замечается извне недостаточная мотивировка многих отдельных поступков, равно как и всего отношения к жизни».

В разделе «Обманы чувств» Блейлер пишет, что больным трудно отстраниться от своих галлюцинаций. Однако «со временем как-то устраивается, что они переводят свои галлюцинации в другой мир, в отколовшуюся часть своего «я», отделенную стеной от действительности. Они, таким образом, могут спокойно работать, несмотря на то, что слышат постоянно голоса или испытывают физические муки». В связи с этим вспоминаю одну женщину с мягкой формой шизофрении, которая мучительно страдала от невыносимых, по ее словам, головных болей, обусловленных растущей опухолью. Она горстями принимала сильные анальгетики, не спала от боли по ночам. Парадокс заключался в том, что, искренне жалуясь на «адские» боли, она в то же самое время со спокойным выражением лица выполняла сложную работу, шутила, свободно общалась. Мучения длились месяц за месяцем, но она не становилась изможденной, продолжала ясно мыслить. Этот парадокс, полагаю, также является одной из загадок многоликого схизиса.

Блейлер описывает расщепленно комичное поведение бредовых шизофреников: больные, именующие себя императорами и римскими папами, «помогают при удобрении поля; царица небесная гладит больным рубашки или мажет себя и стол слюной».

Личность. «Границы между «я» и другими личностями, и даже предметами и отвлеченными понятиями могут стушеваться; больной может отождествлять себя не только с любым другим лицом, но и со стулом, с палкой». Возможно, отмечаемая Блейлером слабость границ  является одной из предпосылок психозов, в которых больные теряют грань между собой и окружающим. Субъективная и объективная действительности как бы смешиваются, перетекают друг в друга, как мы видим это в различных вариантах синдрома Кандинского—Клерамбо.

Диагноз. Диагноз шизофрении в обычных случаях, как полагал опытнейший психиатр Е. Блейлер, очень легок. «Черты своеобразия, отрывочности (схизиса. — П. В.), недостаточный аффективный контакт — часто при первом взгляде выдают эту болезнь». Однако в мягких случаях Блейлер писал о трудности признать или исключить шизофренический процесс.

Прогноз. «Прогноз тем хуже, чем яснее шизофреническая картина ассоциативного и аффективного расстройства проступает сквозь острые преходящие симптомы».

   

          6. Особенности шизофрении в детском и подростковом возрасте

    

У детей шизофрения протекает преимущественно в непрерывной форме, приступы и шубы у них отмечаются реже, чем у подростков. Провоцирующими факторами начала заболевания являются патология беременности и родов, инфекции, черепно-мозговые травмы, отрыв ребенка от семьи, частая смена привычной обстановки. У детей в силу несформированности сложных форм самосознания и абстрактного мышления не встречаются систематизированные бредовые идеи, синдром Кандинского—Клерамбо в полном объеме, типичные псевдогаллюцинации. Среди галлюцинаций чаще отмечаются зрительные, а не слуховые.

Детская психическая патология проявляется обилием страхов, патологическим фантазированием, расстройствами контакта с окружающими, нарушениями речи и игровой деятельности, моторными расстройствами, соматовегетативными проявлениями (особенно расстройствами сна). Заболевание имеет тенденцию к усилению в периоды первого (3–4 года) и второго (6–8 лет) возрастных кризов.

Рассмотрим типичные проявления детской шизофрении. Страхи часто возникают без видимой причины. Они легко генерализуются (расширяются), нередко психологически непонятны. Ребенок вдруг начинает бояться кухонного шкафа, мяуканья кошки. Иногда он сам выдумывает образ, например «кота-мясоеда», а затем начинает бояться его, как если бы он существовал на самом деле. Страхи могут носить неожиданно фантастический характер: ребенок боится «оторваться от земли, которая может выйти из орбиты» /пример Г. Е. Сухаревой, 119, с. 212/. В отличие от здоровых детей, которые при страхах ищут помощи у взрослых, больные не хотят рассказывать о своих страхах. Весьма распространен аморфный, беспредметный страх, причину которого ребенок не может объяснить. На фоне тревожно-боязливого состояния обычные вещи могут приобретать зловещий характер. Ребенок говорит, что «стул какой-то не такой, чем-то угрожает».

Патологическое фантазирование причудливо, никак не связано с действительностью, не отталкивается от фактов. Порой фантазирование носит бредоподобный характер. Например, ребенок воображает себя кем-то другим и перестает откликаться на свое имя (фантазии перевоплощения). Внутренне богатое фантазирование не сопровождается, как свойственно обычным детям, выразительной внешней экспрессией: ребенок о чем-то шепчется сам с собой, отрешен от окружающего.

  Игры нередко носят стереотипный (кататоноподобный) характер. Дети, например, часами наливают и выливают воду из банки. Игрушкам они предпочитают бытовые предметы, с которыми совершают манипуляции, не соответствующие их назначению: без устали катают стакан, издают различные звуки ключами, чайником. Иногда таким детям свойственно стремление ломать вещи. В игры с другими детьми активно не вступают.

Сильно страдает контакт с окружающими. Дети избегают смотреть в глаза, замыкаются в себе. Родителей скорее любят «головой», чем «сердцем», легко расстаются с ними. Трудность расставания нередко связана не с душевной привязанностью, а со страхом оказаться в одиночестве или в незнакомой обстановке. Ряд детей, которые действительно любили своих родителей, начинают не только холодно относиться к ним, но и испытывать враждебность. В их отношении к близким появляется садистичность, одновременно сочетающаяся с проявлениями любви и сексуальным тяготением (чаще к матери). Типично отсутствие детской жизнерадостности, радости контакта, откликаемости на ласку. Недостаточная эмоциональность может соединяться с чрезмерной сенситивностью, ранимостью. У некоторых детей в самом раннем возрасте отмечается низкий общий биологический тонус, сниженный инстинкт самосохранения, пассивность.

В младших классах педагоги отмечают у шизофренических детей «непонятную и странную» двигательную расторможенность, нарушение активного внимания, причудливость усвоения знаний: отличные познания в трудных областях соседствуют с поверхностными и нечеткими знаниями о более простых вещах. Большую трудность как для учебы, так и для жизни семьи представляют волевые нарушения у детей. Ребенок, честолюбиво относясь к школьной успеваемости, никак не может сесть за уроки, сопротивляется помощи родителей в этом отношении. Дома постоянно говорит какую-то «ерунду». Его просили, наказывали, он вроде бы все понял и пообещал, но в следующий раз, «мимо» своего обещания, он возвращается к прежнему.

Весьма настораживают эпизоды алогичного поведения. Вспоминаю мальчика, который, когда его обижали дети, в ответ на это пил чернила и ел гуталин. Других явных нарушений не отмечалось. Но через два года у него развилась злокачественная шизофрения, приведшая к распаду личности.

При острых шизофренических приступах у детей отмечаются напряженность, тревога. Они растеряны, но малодоступны в плане своих переживаний. Родители могут принимать приступы за соматическое заболевание, потому что дети выглядят соматически неблагополучно. У них повышается температура, обложен язык, плохой аппетит, они теряют в весе, отмечается патология клинического анализа крови. Однако в картине болезни доминируют психопатологические расстройства. Бред у детей часто проявляется не столько в высказываниях, сколько в поведении: они прячутся, куда-то бегут, отказываются принимать от родителей пищу и т. д.

Шизофренический процесс накладывает отпечаток на психическое развитие ребенка. В легких случаях имеет место дисгармонический дизонтогенез (нарушение индивидуального развития). Отмечается диссоциация между ускоренным интеллектуальным созреванием и задержкой развития двигательных навыков и навыков самообслуживания. Лучший друг такого ребенка — книга, она интереснее любой игры. Дети склонны к «заумным» вопросам: «Почему я есть я, а не кто-нибудь другой?» и т. п. Отмечается выраженный инфантилизм и одновременно «стариковство»: 8-летний ребенок не может усвоить, что нельзя мешать окружающим, когда они заняты, и при этом глубокомысленно рассуждает о проблемах жизни и смерти. У таких детей нет детской плавности и грациозности движений. Некоторые обучаются самостоятельно одеваться лишь к семи годам. Подобным детям нередко свойственны проявления раннего детского аутизма.

В более тяжелых случаях возникает явная задержка психического развития. Особенно плохо, если болезнь начинается до трех лет. В таких случаях у детей отмечается олигофреноподобность, что вообще для шизофрении не свойственно.

Г. Е. Сухарева писала, что прогноз заболевания зависит от преморбида. У синтонных и стеничных, активных детей прогноз обычно лучше, чем у детей, в преморбиде которых отмечались замкнутость, вялость, апатия, — у них болезнь приводит к быстрому падению и до того невысокой активности /119, с. 288–289/. Эта закономерность во многом справедлива по отношению к подросткам и взрослым, о чем писали многие психиатры (Мауц, Кан, Ланге и др.).

У подростков шизофрения по психопатологической картине приближается к таковой у взрослых. Пубертатный период является опасным возрастом в плане начала и обострения шизофренического процесса. Для этого возраста типична злокачественная «ядерная» шизофрения. У мальчиков она возникает чаще, чем у девочек. Характерно непрерывное течение заболевания с полиморфной и неразвернутой симптоматикой, приводящее через 1–3 года к эмоциональному опустошению и формированию конечного состояния. В тяжелых случаях отмечается глубокий регресс поведения: больные едят руками, употребляют в пищу отбросы, фекалии, открыто мастурбируют. При этой форме болезнь дебютирует негативной симптоматикой. Сознание собственной измененности не характерно, так как быстро нарастающий дефект не дает возможности прореагировать на происходящие изменения. Для родителей случившееся с подростком оказывается нежданной трагедией, так как до болезни их дети часто демонстрировали «образцовое» поведение: были послушными, хорошо учились, не доставляли хлопот.

Иногда эту форму шизофрении называют крепелиновской, так как она, начинаясь в подростковом возрасте, приводит к раннему слабоумию, что Э. Крепелин считал наиболее характерным. Крепелин при описании «раннего слабоумия» первоначально выделял четыре формы: простую, параноидную, кататоническую, гебефреническую. При злокачественной «ядерной» шизофрении они как раз и отмечаются.

Простая форма характеризуется бедностью позитивной симптоматики. Заболевание в основном исчерпывается негативной симптоматикой. При параноидной и кататонической формах на фоне негативной симптоматики проявляются соответственно параноидные и кататонические расстройства. Нередко самой тяжелой оказывается гебефреническая форма, при которой наблюдаются грубая дурашливость, нелепая экзальтация, гримасничанье, неадекватный смех, возбуждение, разорванность речи. Регресс поведения здесь бывает особенно глубоким. При всех формах злокачественной шизофрении за фасадом бездеятельности или возбуждения ощущается душевная пустота.

Другим характерным вариантом шизофрении подросткового возраста является психопатоподобная гебоидная (греч.  hebe — юность, eidos — вид) шизофрения. Она похожа на злокачественную преобладанием негативной симптоматики над позитивной, но более благоприятна в плане прогноза.

Гебоидность проявляется гротескно измененными чертами пубертатного криза. Даже «нормальный» пубертатный криз характеризуется психической дисгармонией и неустойчивостью. Г. Е. Сухарева отмечала, что в интеллектуальной сфере это выражается в стремлении к мудрствованию, разрешению сложных философских проблем; в сфере эмоций — в сочетании повышенной сенситивности в отношении собственных переживаний и интересов с определенной черствостью к другим, застенчивости и тормозимости — с развязностью и самоуверенностью. Критицизм, оппозиционная готовность во взаимоотношениях с окружающими, в первую очередь с родителями, стремление к самостоятельности легко приобретают характер реакций протеста. Появляется повышенный интерес к своей внешности, сенситивная реакция на ее оценку. Пробуждается сексуальное влечение, в связи с которым возникают конфликтные переживания. Типичны проявления эмоциональной неустойчивости, лабильность аффекта /119, с. 222/.

Многое из этого характерно для гебоидов. Однако у них на фоне эмоционального оскудения выявляется патология влечений: садизм, неопрятность, тяга к грязному, гниющему, склонность к бродяжничеству и т. д. Гебоидам свойственна агрессивность. В отличие от подростков с органическими заболеваниями мозга, они могут совершать жестокие поступки на эмоционально холодном фоне, без вспышек раздражительности, возбужденности. Нередко, особенно у девочек, отмечается гиперсексуальность. В. Н. Мамцева связывала гебоидный синдром с ускоренным половым метаморфозом и половой акселерацией. Девочки склонны к оговорам в изнасиловании, а также к самооговорам в сексуальной сфере — частично это связано с патологически извращенным фантазированием. Мальчики хвастаются драками, преступлениями, которых они не совершали.

Антисоциальный путь типичен для гебоидов. Для них характерен так называемый «жизненный дрейф». Они без цели плывут туда, куда их несут «волны жизни». В результате оказываются в компаниях, где пьют, употребляют наркотики, предаются сексуальной распущенности, совершают правонарушения. Это не случайно. Во-первых, гебоидам свойственно тягостное безразличие, утрата живого вкуса к жизни, и они пытаются «поджечь» себя острыми переживаниями, впечатлениями. Во-вторых, им свойственны дисфорические состояния, которые требуют разрядки внутреннего злого дискомфорта. Несмотря на внешнюю общительность, глубокая дружба и привязанность для гебоидов не характерны. Их равнодушие и черствость особенно проявляются по отношению к близким. Родители говорят, что их детей как будто «подменили». Родителям трудно адаптироваться к жестокому равнодушию детей, которые еще недавно его совершенно не проявляли.

Некоторым гебоидам свойственна «метафизическая интоксикация», которая проявляется стремлением к философскому рассуждательству. Темами обычно становятся идеи абсолютной свободы, приоритет «темных» духовных сил над «светлыми», эстетизация пороков. Некоторые гебоиды смакуют рассказы, фильмы, песни об убийцах, мизантропах, маньяках, исповедуют кредо: «Все люди — гадины. Будь же и ты таким». Раньше им было созвучно движение «панков» с его ярким злым протестом. Многие гебоиды обладают высоким интеллектом, и тогда они переводят с английского языка тексты песен Мерилина Мэнсона, Ника Кейва, Курта Кобейна и других музыкальных «идолов», живописующих эстетику зла и разрушения.

Рассуждая часами на философские темы, больные бросают учебу, так как она им становится неинтересна и трудна по причине шизофренических расстройств мышления. При всей асоциальности гебоиды, по причине схизиса, не отличаются цельностью садизма и агрессии, рядом с подобными проявлениями в них уживаются элементы душевной тонкости. Вспоминаю подобного подростка, заядлого хулигана, который, стесняясь и не без нежности, рассказывал о своей девушке, с которой ему так хорошо просто гулять по парку. При этом без всякой застенчивости, не понимая, как к нему в связи с этим относятся окружающие, он откровенничал обо всех безобразиях своей жизни и жизни своих приятелей — в этом видится некритичная обнаженность, моменты регрессивной синтонности. Иной гебоид, наживаясь на торговле наркотиками, не вызывает у собеседника ощущения полной безнравственности, так как криминальность сосуществует в нем с искренним интересом к восточной философии, идеям Швейцера.

Некоторым гебоидам, благодаря расщепленному существованию в них тонких, по-своему милых проявлений, хочется помогать, так как не чувствуешь в них законченной вульгарности и циничности. Однако помочь трудно, потому что они обычно просят не о помощи, а о том, чтобы им не мешали жить, как им нравится.

Прогноз гебоидной вялотекущей шизофрении достаточно благоприятен. В постпубертатном периоде, как отмечали Г. П. Пантелеева и М. Я. Цуцульковская, возможна неплохая социальная адаптация, если болезнь не переходит в прогредиентную параноидную форму /140, 141/. Эмоциональный ущерб, как правило, оказывался меньше, чем думалось в активный период болезни: видимо, здесь действует общая закономерность — многие подростки в переходном периоде эгоистичней и черствее, чем до и после него.

У гебоидов, начавших в подростковом возрасте употреблять алкоголь и наркотики, с возрастом может формироваться абстинентный синдром. Однако им, как и вообще шизофреническим людям, свойственен атипичный алкоголизм: иногда они могут пить «по-здоровому», то есть без потери контроля над количеством выпитого, при алкогольной измененности внешности личностные алкогольные изменения выражены минимально. У них бывают периоды, когда влечение к алкоголю носит импульсивно непреодолимый характер, бороться с ним невозможно — вот почему при шизофрении опасно употребление лекарств, несовместимых с алкоголем. При наркомании именно больные шизофренией способны, в отличие от психопатов и акцентуантов, достаточно легко преодолеть абстинентный синдром и прекратить злоупотребление без специального лечения.

От подросткового возраста неотделимы следующие синдромы: дисморфоманический, аноректический, синдром «метафизической интоксикации».

Для дисморфоманического синдрома при шизофрении характерна психологическая непонятность проявлений и социальная дезадаптация. У подростка может иметься явный физический дефект, к которому он относится спокойно, а переживания концентрируются на вымышленном недостатке. Маскировка этого недостатка носит нелепый характер. Например, подросток летом прячет якобы уродливый подбородок в зимний шарф. В преморбиде может не отмечаться чувствительности к мнению окружающих. Дисморфомания порой начинается внезапно, без внешней провокации в виде критических замечаний окружающих по поводу внешности подростка. Идеи отношения выходят за дисморфоманическую тематику: подросток считает, что на него обращают внимание по причине плохого к нему отношения. Внешнему дефекту даются нелогичные объяснения: онанизм, перегрев на солнце и т. д. Вместе с дисморфоманией отмечается и другая шизофреническая симптоматика: нарушения мышления, деперсонализация, навязчивости и т. д. Нарастают расстройства негативного регистра.

Аноректический синдром (анорексия в пер. с греч. значит отсутствие аппетита) проявляется разнообразными нарушениями, св<