Свекровь начинает интриговать

 

Сначала, напуганная приемом царственной свекрови, Александра Федоровна затаилась, попыталась спрятаться в скорлупу чисто семейных отношений. Но ее сан не позволил этого. Потом, попав в водоворот придворных интриг, она затаилась, боясь стать причиной неприятностей для мужа, которого страстно любила. И это ей ставили и еще поставят в вину не раз и по всяким поводам.

Вернусь несколько назад и скажу еще о некоторых обстоятельствах.

Вступление Николая на трон было омрачено трагедией на Ходынском поле, где несколько тысяч людей погибло в давке во время раздачи подарков от имени нового царя. (Он хотел было отменить запланированные ранее торжества, но советники настояли на посещении им бала, устроенного в тот же вечер в посольстве Франции. Так было посеяно семя, из которого выросла смута среди рабочих, решивших, что новый царь равнодушен к их страданиям.)

Кровь, пролитая при церемонии коронации, считается дурным знаком.

Добавлю и то, что появление Александры Федоровны в России совпало с болезнью и смертью Александра Третьего. Она, еще не будучи женой наследника, шла в глубоком трауре, за гробом его отца.

Говорили: «Это она гроб привезла», называли «черная невеста».

Так в глазах многих Александра Федоровна, искренне стремившаяся войти в русскую жизнь, стала вестницей страшных несчастий. Сама она не могла не понимать этого.

Сейчас надо сказать об очень деликатных обстоятельствах жизни Николая и Александры. Предпочла бы не говорить об этом, но для дальнейшего понимания событий важно знать всю правду.

Из всего приведенного видно, что и царь, и царица все время пребывали в напряжении на грани человеческих возможностей.

Они были помазанниками Божьими, но при этом были и людьми, как мы. За стенами дворца бились такие же страсти, как за стенами рубленой избы моих родителей. Ничего удивительного или постыдного в этом нет.

Беду Александры Федоровны можно определить словами, отнесенными великим князем Александром Михайловичем к Николаю: «Он никогда не мог понять, что правитель страны должен подавить в себе чисто человеческие чувства». И Николай, и Александра, конечно, должны были сделать это. Но не думаю, что хотели. Вся трагедия их жизни, а потом и смерти — в этом.

Не отказываясь от утверждения о том, что Николай и Александра любили друг друга и были счастливы вместе во всех отношениях, надо все-таки признать, что между ними стали возникать ссоры.

Дам слово Симановичу: «Между царем и царицей возникали очень часто ссоры. Оба были очень нервны. По несколько недель царица не разговаривала с царем — она страдала истерическими припадками. Царь много пил. выглядел очень плохо и сонно, и по всему было заметно, что он не властен над собой».

В чем причина?

Николай разрывался между матерью и женой, любя и ту, и другую.

Мария Федоровна тоже, разумеется, любила сына. Но это была безотчетно «изводящая» любовь.

Она не могла простить Александре Федоровне, что под давлением некоторых обстоятельств вынуждена была согласиться на брак сына. Уступив в этом, она поставила себе целью развести их.

 

Империи нужен цесаревич

 

В самой личности Александры Федоровны искать поводов для развода не приходилось — их никто и не нашел бы.

Но оставались вопросы, так сказать, физиологические. Время шло, а наследника — мальчика — все не было.

Для царской семьи это, конечно, предмет особых забот. Но разве эти заботы должны заходить так далеко, чтобы в наше время стать причиной гонений и прямых издевательств, какие пришлось претерпеть Александре Федоровне?

Тем более, что дело для старого двора заключалось не только в наследнике, вернее, совсем не в нем. Об этом — позже.

А сейчас дам слово великому князю Александру Михайловичу: «Царь был идеальным мужем и любящим отцом. Он хотел иметь сына. От его брака с принцессой Алисой Гессен-Дармштадтской у него родились в течение семи лет четыре дочери. Это угнетало его. Он почти что упрекал меня за то, что у меня в тот же промежуток времени родилось пятеро сыновей. Как это ни покажется малоправдоподобным, но мои отношения с императрицей были далеки от сердечности по причине той же разницы пола детей».

Вот итог подзуживаний старого двора, то есть, по сути, Марии Федоровны.

После рождения четырех девочек вдовствующая императрица тотчас же распространила теорию, с большой охотой подхваченную сплетниками из ее окружения, будто Александра Федоровна, отказываясь родить наследника престола, предает интересы России ради Германии, поскольку она по происхождению немка. При этом, британские корни царицы сбрасывались со счетов, хотя они гораздо сильнее повлияли на формирование ее характера, чем гессен-дармштадтские. О научности же подобных умозаключений говорить вообще не станем.

Непритворно чувствительная царица не в состоянии была примириться с враждебной атмосферой двора. Она просто отказалась от неравной борьбы и постаралась сделать все от нее зависящее, чтобы отгородиться от внешнего мира и жить в тесном кругу своей семьи и нескольких близких друзей. Об этом я уже говорила.

 

Глава 9

Николай, Александра и Вера

 

 

Очарованная православием — Мнимая беременность Александры  

 

 

Очарованная православием

 

Описывая атмосферу, преобладавшую в Петербурге к моменту прибытия туда моего отца, я приводила выдержку из воспоминаний, касающуюся духовной ее части.

Напомню, речь там шла о том, что при дворе были приняты люди, по мнению Николая и, главным образом, Александры, способные разрешить их тягостные вопросы.

Царица была по-настоящему религиозной. Можно себе только представить, какими усилиями далась ей перемена веры. А это было обязательное условие брака с православным монархом. Рассказывают, что это обстоятельство, легко преодолимое для многих других, и, кстати, для Марии Федоровны в свое время, чуть было не расстроило свадьбу.

Есть интересное свидетельство о том, как совсем юной принцесса Алике Гессенская в 1884 году гостила у своей старшей сестры, уже ставшей великой княгиней Елизаветой Федоровной. Тогда-то она впервые увидела, и даже правильнее — сумела прочувствовать русскую церковную службу, не понимая ее значения и направления. После сдержанного до холодности протестантского богослужения пышность и величавость православного обряда производит на тонкую душевную организацию Алике чарующее впечатление.

В те же дни она стала свидетельницей каких-то придворных церемоний. При всей схожести русской дворцовой жизни с европейской, в первой все же оставалось очень много от времени московских царей, когда власть мирская и власть церковная, переплетаясь и взаимно друг друга пополняя, составляли единое целое.

Так первое, детское еще впечатление, положенное под спуд времени, все-таки выплеснется и полностью захватит натуру Алике. Это же увлечение сыграет с ней злую шутку, позволит воспринимать Александру Федоровну не в истинном свете и даже поставит ее искренность под сомнение.

Обязательства по перемене веры стали для Алике борьбой страстей. И одна из них победила. Алике, став православной царицей Александрой Федоровной, с рвением обращенной окунулась в новый для нее мир.

Гурко пишет: «Александра Федоровна, перейдя в православие, отнюдь не проявила к нему того довольно равнодушного отношения, которым отличалась с семидесятых годов прошлого века русская культурная общественность. Она, наоборот, пропитала православием все свое существо, притом православием приблизительно шестнадцатого века. Обрела она глубокую веру не только во все догматы православия, но и во всю его обрядовую сторону. В частности, прониклась она глубокой верой в почитаемых православной церковью святых. Она усердно ставит свечи перед их изображениями и, наконец, и это самое главное, — проникается верой в «божьих людей» — отшельников, схимников, юродивых и прорицателей. Войти в сношение с людьми этого типа государыня стремится с первых лет своей жизни в России, и находятся лица, которые поставляют ей таковых в таком количестве, что царский дворец приобретает в этом отношении характер старосветских домов замоскворецкого купечества. С заднего крыльца, разумеется, по чьей-либо рекомендации, проникают такие лица во внутренние покои дворца, где императрица с ними иногда подолгу беседует, а гофмаршальская часть обязывается их радушно угощать.

Царица по этому поводу даже говорила, что ей известны высказываемые по ее адресу упреки за то, что она охотно видится и беседует со странниками и различными божьими людьми. «Но моему уму и сердцу, — прибавляла она, — подобные люди говорят гораздо больше, нежели приезжающие ко мне в дорогих шелковых рясах архипастыри церкви. Так, когда я вижу входящего ко мне митрополита, шуршащего своей шелковой рясой, я себя спрашиваю: какая же разница между ним и великосветскими нарядными дамами?» Одновременно она углубляется в чтение творений отцов церкви. Творения эти были ее настольными книгами до такой степени, что рядом с кушеткой, на которой она проводила большую часть времени, стояла этажерка, заключавшая множество книг религиозного содержания, причем книги эти в большинстве были не только русские, но и написанные на славянском языке, который государыня научилась вполне свободно понимать. Любимым ее занятием, наподобие русских цариц допетровского периода, стало вышивание воздухов и других принадлежностей церковного обихода. На почве духа православной веры зародилась у нее, а затем утвердилась в сознании мысль о том, что соль земли русской — ее простой народ, а высшие классы разъедены безверием и отличаются развращенностью. Для укрепления в ней этого взгляда сыграло огромную, решающую роль другое обстоятельство, наложившее на ее отношение к различным слоям русского народа весьма определенный оттенок, с годами все ярче выступавший. Я имею в виду те условия, в которых она очутилась по прибытии в Россию, почти совпавшем с ее вступлением в роль царствующей императрицы, а именно тот прием, который она встретила как со стороны некоторых членов императорской фамилии, так и многих видных членов петербургского общества. Каждое ее слово, каждый жест, все, вплоть до покроя платья, которое она надевала, — подвергалось жестокой критике, и находились услужливые люди, которые доводили это до ее сведения. Утверждали даже, что великая княгиня Мария Павловна-старшая ей однажды прямо сказала: «La societe vous deteste» (то есть — общество вас ненавидит), — что было, конечно, преувеличением. Неприязнь к молодой государыне исходила со стороны лиц, составлявших двор вдовствующей императрицы. Эти лица не хотели примириться с тем, что появился новый двор, ставший выше их, и прилагали все усилия, чтобы сохранить среди петербургского общества первенствующее, хотя бы по симпатиям, положение. Естественно, что понемногу, далеко не сразу, у Александры Федоровны тоже народились недобрые чувства к петербургскому обществу, и в этом кроется одна из причин, если не главная, того, что она обернулась к русским народным массам и в них искала сочувствия, которого петербургская знать ей не выказывала».

Говорили, что глубоко религиозная царица заставляла Николая жить ее религиозными интересами. Но совершенно неправильно говорить «заставляла».

Николай был большим знатоком и ценителем икон древнего письма и обладал редкой их коллекцией, которой очень дорожил и показывал не всякому. И любовь эта была не чисто зрительная. Николай прекрасно разбирался в вопросах богословия, так как не только получил соответствующее образование, но и имел склонность к духовным размышлениям.