Воспоминание семнадцатое. Час без секунды — это не час, а только 59 минут и 59 секунд

 

— А может быть, мы действительно недостаточно используем коэффициент полезного действия своего мозга? — услышал я за стеной голос отца. — Может быть, учёные действительно правы?

Я прислушался. Отец продолжал:

— А может, это акселерация мозга? Вот, например, я страдаю из-за своего сына бессонницей, принимаю всякие снотворные, а оказывается, существует естественное снотворное. Учёные извлекли из мозга спящих кроликов венозную кровь, пропустили её через специальный фильтр, чтобы отделить макромолекулы. Эту выделенную фракцию ввели другим кроликам, и через десять — пятнадцать минут электроэнцефалограмма этих кроликов показала удвоение активности дельта-волн мозга, характерных для лёгкого сна. Этим "веществом сна" оказался белок.

— Да, да, — сказала мама, — я, например, всё стараюсь похудеть и сижу на всяких диетах, а оказывается, есть гормон, регулирующий аппетит. Стоит этому гормону выделиться в кишечнике, как пропадёт интерес к пище. Но это всё я помню только час-два, а как Юрий помнит все и всё — ума не приложу.

— А надо как раз прикладывать ум, — посоветовал отец маме.

"Что такое, что такое? — запрыгало у меня в уме. — Откуда у моих родителей такая эрудиция?" Я подбежал к двери и сквозь приоткрытые створки увидел: мама и отец сидели за столом, заваленным газетами и журналами, и читали друг другу всевозможные небезынтересные сведения.

"Ну, так-то, кажется, можно". Я лёг в постель, продолжая свой прерванный отдых, слушая доносящийся из-за стены голос отца.

— Вот, например, есть ассоциативный метод памяти, — сказал он, шурша газетой. — Оказывается, что феноменальную память некоторых людей связывают с какими-то фокусами и трюками. Но это совсем не так. Такие люди, кроме неординарных способностей к прочному запоминанию, обладают, например сильной концентрацией внимания, ярко выраженным ассоциативным мышлением и более или менее сознательно выраженной техникой запоминания… — Здесь отец прервал своё чтение и продолжал говорить от себя: — А может быть, дело в том, Маша, что человек должен или работать, или отдыхать, а то ведь чаще всего человек делает ни то ни сё. Может, Юрий открыл этот простой секрет?

Вообще-то по расписанию у меня отдых должен быть закончен, но так как мой полёт на планёре продолжался на пятнадцать минут дольше, чем он должен был бы продолжаться, то я эти пятнадцать минут приплюсовал к своему отдыху. А всё случилось из-за того самого догрузочного мешка с прессованными опилками. Отправляясь в полёт, я забыл его засунуть в кабину. То есть это тренер подумал, что я его забыл засунуть, а на самом деле я его просто не взял с собой. Мне было интересно узнать, как поведёт себя планёр в недогруженном по правилам весе. Тут ещё восходящий поток воздуха невесть откуда взялся, и облегчённая машина взмыла чуть было не в космос. Еле-еле я с ней справился и посадил на пятнадцать минут позже, чем должен был по расписанию, поэтому я на пятнадцать минут увеличил свой отдых и с удивлением прислушивался к разговору моих родителей.

— Я всегда говорила, что моего сына ждёт огромное будущее, сказала мама.

— Такое огромное, что он с ним не справится, пожалуй, — с иронией сказал отец. — И вообще ты не очень-то задавайся своим сыном. Он такой не один на свете. Есть и не хуже его. Вот, пожалуйста.

"Есть и не хуже меня? — Я даже приподнялся на постели. — Есть не хуже меня!" — повторил я про себя и стал ждать, как отец сможет объяснить это совершенно фантастическое предположение, что на свете может существовать человек не хуже меня.

— Вот, пожалуйста, — продолжал отец. — Двенадцатилетний Давид Арутюнян стал студентом Ереванского политехнического института. Он блестяще сдал вступительные экзамены и учится на отделении вычислительных машин факультета кибернетики. В средней школе полный учебный год Давиду потребовался лишь дважды — в предпоследнем и выпускном классах.

— Подумаешь там, какой-то Давид Арутюнян поступил в какой-то политехнический институт, — возмутилась мама. — Да сегодня наш Юрий, если он захочет, может поступить не только в политехнический институт, а во все институты, которые существуют на свете!

"Молодец, мама!" — подумал я. Мне в ней нравится, что она никогда не преувеличивает мои способности, а даже их несколько преуменьшает.

В это время раздался телефонный звонок. Отец снял трубку с аппарата, и по его репликам я понял, что это кто-то из звёзд школьной самодеятельности жалуется на меня и рассказывает о пожаре на генеральной репетиции.

— Ну, вот, — сказал отец, возвращаясь к разговору с моей мамой и вешая телефонную трубку. — Вот ещё одна новость: наш сын устроил в школе пожар, но я почему-то совершенно спокоен.

— Потому, что этот пожар кто-то устроил, а свалили всё на нашего сына, — ответила мама.

— Ты его всегда защищаешь, и это меня не возмущает так же, как меня не возмущает пожар. Знаешь, почему? — спросил отец у моей матери. И ответил сам и по моей системе: — Потому что у меня уже образовался условный рефлекс на всякие неприятности, которые мне приносит мой сын. А что такое рефлекс, ты можешь вспомнить? Не помнишь. Тогда я тебе отвечу, что такое рефлекс по системе нашего сына.

Я услышал, как отец, порывшись в кахих-то бумагах, громко произнёс:

— Рефлекс — это ответная реакция организма на раздражение. А если раздражение часто повторяется, то организм уже может не реагировать. Можно среагировать на одну неприятность, на две, на десять, на двадцать, но на тридцатую уже никакой реакции не будет. — Видно, отец не на шутку разволновался. После этих слов он ультимативно заявил: — Всё, хотя у меня уже нет рефлекса, но у меня и терпения уже нет. Все, — повторил он. — После этого пожара я просто не знаю, что делать!..

Отец стал нервно расхаживать по комнате, то и дело восклицая:

— С одной стороны, он всё знает! С другой стороны, он не знает, до скольких лет живёт человек?! С третьей стороны, он гипнотизирует гипнотизёра!.. С двадцать третьей стороны, он спорол стиральные метки со своего белья и сам стирает его!.. С сороковой стороны, его фотографии появляются в газетах под другой фамилией!.. С пятьдесят шестой стороны, он перемножает любые цифры со скоростью электронно-вычислительной машины!.. С шестидесятой стороны, я нахожу записку, из которой явствует, что он играет в карты! "Завтра карты! Ставка больше чем жизнь!"

"Боже мой, — заскрипел я зубами, ворочаясь в постели, — карты! Это не игральные карты, это маленькие детские гоночные автомобили-карты. Я же ещё и гонщик!.. Я занимаюсь картингом. Ну ладно, читайте сейчас, поймёте позже".

— С семидесятой стороны, звонили из милиции и сказали, что наш сын торгует цветами!.. Нет, мой сын — это… это какой-то сверх… сверх… сверх… — сказал отец.

"Ну, папа, ну, поднатужься, ну, догадайся, кто у тебя сын, ну?.." — просил я мысленно отца.

— Это какой-то сверхумный сверхбезобразник!..

Во время таких необъяснимо сильных переживаний отца раздался звонок, на этот раз в прихожей, и я почувствовал, как там, за стеной, отец вздрогнул.

— Я не могу, — воскликнул он после небольшой паузы, — иди открой ты! Я не могу! Я боюсь!..

Мама открыла входную дверь в прихожей, и спустя минуты три раздался стук в дверь моей комнаты. Потом открылась дверь, и я увидел испуганное лицо моего отца.

— Тебе пришла бандероль, — сказал боязливо отец. Его всё пугает в последнее время. — Ты от кого-нибудь ждёшь бандероль? — Отец держал в руках довольно толстую книгу, завёрнутую в бумагу и перевязанную крест-накрест бечёвкой.

— Жду. Я жду.

— Что ты ждёшь? — спросил почему-то очень испуганно отец.

— Стихи, — сказал я. — Жду стихи. — Я был уверен, что это мне прислали стихи.

— Почему стихи и от кого стихи?

— Не знаю почему и не знаю от кого, но я их жду,

Я взял бандероль и распаковал её. В пакете была книга под названием "Моя автобиография", и её автором был знаменитый естествоиспытатель Чарлз Дарвин. "Это что-то новое", — подумал я, раскрывая обложку книги, и там, за обложкой книги, я увидел листок бумаги со стихами.

"А это что-то старое", — подумал я, разглядывая страницу с рифмованными строчками. На странице было написано вот что:

 

Ах как это грустно и печально

Человек не любит танцев, песен, смеха.

Это ж всё ведёт к эмоциональному

Ослаблению природы человека.

Ах как это всё не идеально:

В голове задач одних решенья!..

Это Дарвин звал эмоциональным

Человеческой природы ослабленьем.

Ах как это всё рационально:

Нет печали даже на невзгоды,

Это Дарвин звал эмоциональным

Ослабленьем человеческой природы!

 

В конце стихотворения была приписка: "Когда прочитаешь эти стихи, открой автобиографию Чарлза Дарвина, там, где торчит бумажная закладка, и прочти то, что подчёркнуто красным карандашом". Раскрыв книгу, я сделал всё, что мне было подсказано, — прочитал подчёркнутые строчки, и первый раз озадаченно потёр свой лоб. Никогда не думал, что Чарлз Дарвин принесёт мне в жизни столько неприятностей!

Ну и пилюли преподнёс мне этот великий естествоиспытатель Чарлз Дарвин! Уж лучше бы я не читал его автобиографию. Из-за него теперь мне придётся вставлять в мой бортжурнал занятия пением, танцами и чтение стихов. А как мне быть, если старик написал в своей биографии, что "если бы ему пришлось заново прожить свою жизнь, то он бы не замкнулся бы целиком только в своей науке…". Он так и заявил, что занятие одной какой-либо наукой "ослабляет эмоциональную сторону нашей природы". И, мол, не только "равносильно утрате счастья", но и "вредно отражается на умственных способностях…" Конечно, петь или танцевать — это небольшое удовольствие. Можно сказать, просто мучение, но если это надо для того, чтобы мозги не сохли, то какой может быть разговор, надо петь!

Размышляя, я быстро зашагал. Вернее, чуть было не забегал по комнате. Так меня искренне расстроил Чарлз Дарвин своими словами о том, что я, как и он, столько времени "ослаблял эмоциональную сторону нашей природы" и что это "равносильно утрате счастья!" Я тут же решил начать немедленное "усиление эмоциональной стороны нашей природы", что было, вероятно, равносильно обретению счастья.

"Ну и преподнёс мне пилюлю этот знаменитый естествоиспытатель, Чарлз Дарвин", — думал я.

— От кого бандероль? — спросил отец, заглядывая в дверь.

— От Чарлза Дарвина, — ответил я.

— Не может быть! — вздрогнул отец. — Чарлз Дарвин умер, и ты не можешь получить от него бандероль!

— Но эта бандероль не лично от него, — пояснил я.

Отец скрылся, как бы растворился в пространстве…

Я уже и позывные себе придумал: "Я — Круг! Я — Круг! Слышу вас хорошо!.. Приём!"

Я почему взял себе в позывные «Круг»? Круг — это самая завершённая фигура на свете. Вот шестиугольник в пчелиных сотах — это такая фигура, которая требует для постройки минимум материала, а получается максимум прочности, а круг — это, по-моему, самая завершённая, самая красивая линия на свете. Недаром Земля и все планеты круглые. Вот поэтому я хотел взять себе в позывные слово «Круг».

Но теперь, после того как я, по Чарлзу Дарвину, не занимаясь искусством, ослабил свою человеческую природу, я уже не могу считать себя КРУГОМ. Линия круга у меня не смыкается, а несмыкающаяся линия круга — это не круг, так же, как час без секунды — это только пятьдесят девять минут и пятьдесят девять секунд, так же, как арбуз, из которого вырезана долька, — это уже не целый арбуз. Вот почему я уже назавтра вставил в своё расписание первое посещение урока пения. При этом у меня на губах, конечно, будет весь урок играть ироническая улыбка, чтобы никто не подумал, что я это всерьёз делаю.

Правда, в этом учебном году я всё время сбегал с урока пения. Должен вам сказать, что у нас в этом смысле школа несколько необычная. Она у нас с музыкальным уклоном. И поэтому уроками пения у нас занимаются все с первого класса по десятый. Так вот, когда я не смог сбежать — взял и сорвал его, — пел нарочно громче всех и назло всем фальшивил, за что и был изгнан с занятия. Но как я сейчас об этом сожалел! А может быть, начать петь мне уже поздно, может, мои сверхкосмические занятия уже так "ослабили эмоциональную сторону моей природы", что это уже, вероятно, "отразилось на моих сверхумственных сверхспособностях", а может быть, даже сверхотразилось, хотя, впрочем, не может быть, чтобы сверхотразилось, просто отразилось. И всё это действительно "равносильно утрате счастья"?!

Да нет, не может быть! Я же ещё не такой старый, как Чарлз Дарвин, каким он был, когда записал эту мысль в свой дневник. Конечно, я ещё успею "усилить эмоциональную сторону моей природы". Только надо не терять ни минуты.

Быстренько! В аварийном порядке! Понапишу стихов, понапою песен, понатанцую танцев, понасмеюсь вдоволь, понавеселю друзей и понавеселюсь сам. Тем более, что теоретически я со всеми этими премудростями знаком, остается только перейти от слов к делу, и всё! И полный порядок! Я приготовил тетрадь для стихов и песен. Идея! Песни я буду петь свои и на свою музыку. Про сердце спою песню, про сердце, которое всегда бьётся, делая пятьдесят два удара в минуту, в любой ситуации, тем более что сердце — это конусообразной формы полый орган. Задневерхняя, расширенная часть сердца называется основанием сердца, базис кордис. Передненижняя, суженная честь называется верхушкой сердца, апекс кордис. Сердце располагается сзади грудины, с наклоном в левую сторону. Ну и так далее и тому подобное.

Теперь об усилении эмэсэспэ!..

Только вот как я её усилю, Эмоциональную Сторону Своей Природы, если учительница пения сказала, чтобы ноги моей больше не было в классе? Ничего, она ещё извинится и ещё попросит у меня разрешения, чтобы я присутствовал у неё на уроке. Кстати, надо будет сегодня же заготовить воспоминание, которое учительница пения напишет о моём пении. Ну ладно! Это потом. Это после урока пения.

Нет, представляю, какие лица будут у этих ченеземпров, когда я добровольно заявлюсь в класс! Они и не представляют, что я берусь за это сомнительное дело, стараясь как можно быстрее возвращать к жизни клетки мозга, которые длительное время не занимались искусством.

Но всё-таки как это могло случиться, что мой сверхорганизм упустил из виду это сам, и, по-видимому, на уровне генов?.. Я как-то и не задумывался над тем, что собственно говоря, передали мне по наследству мои родители и, кстати, передали ли они мне что-нибудь эмоциональное или не передали? В детстве, я имею в виду своё младенчество, пели ли они мне колыбельные песни (не помню) и играли ли они на каком-нибудь музыкальном инструменте? На балалайке? На домре? На гитаре? В конце концов, на пианино?

С этими мыслями я вошёл в столовую. Отец работал над своей диссертацией. Мама вязала. Я начал разговор спокойно и издалека:

— Вот когда младенцы засыпают, им поют колыбельную… А вы пели мне колыбельную песню?

— Нет, — сказала мама.

— А ты, папа?

— Зачем тебе было петь? Ты и так спал как убитый…

— Вот именно как убитый! Спал тогда, а как убитый сейчас… Вот, вот почему не смыкается круг.

— Какой круг? Почему не смыкается? — Отец снял очки, потёр переносицу и спросил: — И почему он должен смыкаться?

— А потому, что… потому, что в Америке есть бэби-певцы. Слышали об этом?

— Что ещё за бэби-певцы? — удивились мои родители.

— Мальчик в восемнадцать месяцев напевал народные песни, а девочка в четырнадцать месяцев пела колыбельные песни. А почему они это делают?

Отец с мамой переглянулись и пожали одновременно плечами.

— А. потому, что и колыбельные и народные песни им пели их папы и мамы. А есть такие, которые не поют…

— Одним поют, других укачивают молча, — сказал отец, — кому что нравится. Мы с мамой не пели, потому что ни у неё, ни у меня никогда не было голоса. Между прочим, ты пошёл в нас, у тебя тоже нет голоса.

— Извините, — сказал я категорично. — Лично я не пел потому, что думал, что я не должен петь, а теперь, когда я знаю, что обязан петь, — слово «обязан» я выделил интонацией голоса, — теперь я пою.

— Не хотел бы я услышать твоё пение. Хотя, впрочем, от тебя всего можно ожидать. И потом, почему ты обязан петь?

Этот вопрос я, конечно, пропустил из левого уха в правое.

— Да, — намекнул я, — но есть ещё и такие, которые не только сами не пытались петь, но и не пытались передать свои малые музыкальные способности своим детям, не помогая тем самым усилению эмоциональной стороны природы их ребенка…

На словах "тем самым усилению эмоциональной стороны природы их ребёнка" рука отца занервничала, но я не замолчал, я продолжал:

— …А другим нравится не петь, не шутить… Кстати, о «шутить». Одна очень полная дама решила похудеть и обратилась за советом к врачу. Врач посоветовал ей каждое утро двадцать раз касаться носков тапочек. Через некоторое время она опять посетила врача и сказала, что от его совета никакого эффекта.

Он попросил её объяснить, как она выполняла его совет. Оказывается, она, не вставая утром с кровати, доставала тапочки, ставила их на стул рядом с кроватью и дотрагивалась до них даже больше двадцати раз и — и всё напрасно!

— Ну и что? — сказал отец. — Что она двадцать раз дотронулась до тапочек?

— Как ну и что? — удивился я. — Это же смешно.

— Что смешно? — спросил отец.

— Как что смешно? — удивился я и тут же решил разъяснить отцу, что в этом рассказе смешно: человеку доктор прописал, чтобы он, стоя на прямых ногах, сгибался и доставал кончики тапочек, тогда будет эффект, а она без труда дотрагивается до них, положив их ещё на стул.

— Ну и что здесь смешного? — снова переспросил меня отец. — Ты здесь видишь что-нибудь смешное? Это скорей грустно.

— Но если Юрий говорит, что это смешно, значит, это смешно, он же получше нас с тобой разбирается в юморе! — сказала мама.

— Ладно, не спорьте, — утихомирил я моих родителей, — даю вторую пробу: мальчик рассказывает отцу, что учитель им говорил на уроке, что люди все держатся на Земле только благодаря закону тяготения. Отец подтвердил это. Тогда мальчик спросил отца, а как же люди жили до того, как этот закон был открыт?

Отец посмотрел на меня с недоумением.

— М-да… Гены были лишены не только музыкального слуха, но и чувства юмора.

— Какой Гена? — спросил отец.

— Один наш общий знакомый, — намекнул я.

— Лично я не знаю никакого Гены, которого знаешь ты!

— А это порядок, что в доме нет ни гитары, ни балалайки, ни пианино? — спросил я.

— Завтра всё будет, — сказала мама.

— Завтра — не сегодня, — сказал я. — Может, всё-таки споём, предложил я, — повеселимся, пошутим?

— Только этого не хватало! — возмутился отец. — А насчет пошутим и споём есть такой анекдот. Сын-двоечник приносит отцу дневник. Отец видит, что у сына по всем предметам двойки и только по пению пятёрка. Отец смотрит на сына и говорит: "И ты ещё поёшь!"

— Смешно, — сказал я серьёзно и добавил: — Ну, ладно, если так, то мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё — наша задача! — с этими словами я поднялся и вышел из комнаты.

Сегодня гитару можно одолжить у Колесникова, чтобы установить немедленно связь с генами. Ген подаёт голос оттуда, из глубины твоего существа, а можно и, наоборот, развеселить гены, пощекотать их под мышками, есть же у генов свои молекулярные подмышки, и научить гены петь. Научить гены петь можно, но… но план весь план моей сверхкосмической жизни придётся мне переделать, а где взять время? Где взять время?

Думая об этом, я перелез через ограду нашего балкона и через балкон Колесникова-Вертишейкина проник к нему в комнату. Колесников уже спал, я разбудил его и спросил:

— У тебя есть гитара?

— Есть, — сказал Колесников.

— Давай скорей.

Колесников протянул мне гитару и сказал:

— Ой, что вчера из-за тебя на педсовете было! Говорят, случай с пожаром разбирали, а твое поведение и вообще тебя назвали феноменом. Чему, говорят, нас учит феномен Иванов? А учит он нас тому, что ещё одна такая безобразная выходка окончилась пожаром на репетиции и его надо исключить из школы. Это учительница пения сказала. А учитель химии сказал: "А по-моему, феномен Иванов учит нас другому: при всех его чудовищных и необъяснимых выходках Иванов — феномен, учится у нас, учителей, и феномен нас чему-то учит. А может быть, и учителям взять с него пример: учить и учиться". Что здесь началось! Все возмущались: "Не будем учиться!.. Не будем!" Я это всё запишу в новых воспоминаниях о тебе, хорошо?

— Хорошо, — сказал я, вылезая с гитарой из окна через балкон на карниз дома. — У вас ещё какой-нибудь музыкальный инструмент есть?

— Есть, — сказал Колесников, — пианино.

— Сейчас же садись и играй, Колесников. А то поздно будет. Мне поздно никогда не будет, а тебе будет.

Я задержался на карнизе, посмотрел на Колесникова и спросил:

— А вдруг мне эти стихи присылают оттуда? — Я показал глазами на небо. — Какой-нибудь там инопланетянин видит оттуда, что именно мне будет поручено самое… самое… на земном шаре… и он мне сигнализирует. Может, у них там и прозы нет, а все стихами говорят. А я себе взял экслибрисом круг… Слушай, Колесников, меня сейчас — поймёшь позже.

С этими словами я полез по карнизу дома, дошёл до своего балкона, перелез через перила и вошел в комнату. Затем я смодулировал в своём мозгу тройную экспозицию и соответственно занялся одновременно тремя делами сразу.

Тройная экспозиция — это когда на одну и ту же плёнку снимают три сюжета. Одним словом, я рассматривал в телескоп ночное небо Москвы, облокотившись на гитару, пальцами левой руки строил на грифе аккорды, правой — перебирал струны и тихо, в одну двадцать шестую своего голоса, запел.

Через некоторое время дверь тихо открылась, и в дверях появилось насмерть перепуганное лицо моего отца.

— Что здесь происходит? В чём дело?

Я пропел:

— "Вдоль по Пи-те-рской…" — и сказал: — Слушай сейчас! Поймёшь позже!

— Ты с ума сошёл! Ты же всех разбудишь! — закричал отец. — Всё, я больше не могу!

— Понимаешь, папа, — сказал я, — ты пойми меня по-хорошему. Ты даже не представляешь себе, как это для меня важно, чтобы круг сомкнулся, потому что несомкнутый круг — это не круг, и поэтому, продолжал я, — ты должен, ты обязан понять, что любое художественное произведение обязательно состоит из двух компонентов: информационного, к которому относятся слова, мелодия, изображение, и ритмического наиболее ярко выраженного в музыке и танце.

— Всё, всё, всё, не могу, ни по-хорошему, ни по-плохому не могу, — повторил отец.

Отец прошёл в прихожую, накинул плащ и выскочил на лестничную площадку, забыв закрыть дверь. Мама, молча наблюдавшая за всей этой сценой, выскочила вслед за отцом на лестницу и крикнула вдогонку:

— А может быть, ты, не разобравшись, требуешь от сына того, что, на его взгляд, делать нет смысла? Тогда упрямство Юры — признак первой, может быть, несколько неуклюже проявленной самостоятельности?! И надо не убегать, а…

Но отец был уже на улице и не слышал слов матери, в которых, как всегда, была заключена большая доля истины, чем в поступках моего отца.

Когда я вернулся к себе в комнату на моём столе лежал неизвестно откуда взявшийся листок со стихами. Первый раз в жизни, не показывая вида, конечно, я обрадовался стихам. Вот эти стихи:

ИСПЫТАНИЯ НА ФЛАГ

 

Всегда впереди развевался наш Флаг.

Его уничтожить замысливал враг.

Но Флаг шел в атаку, хоть пулей пробит…

Из самой он прочной материи сшит.

Оставили нам деды завещание,

Они хранили флаги на груди:

Пройти на Флаг,

Пройти на смелость испытание,

А смелые, как флаги, впереди!

Флаг вьётся над стройкой, над пиками гор.

Венчает он мачту и моря простор.

Флаг с нами навечно, и мы с ним навек.

Несёт его свято в руках человек.

Флаг прочность проверит мою и твою.

Нельзя быть с ним слабым в труде и бою.

Равняйся, товарищ, равняйся на Флаг!

Оставили нам деды завещание,

Они хранили флаги на груди;

Пройти на Флаг,

Пройти на смелость испытание,

А смелые, как флаги, впереди!