В зубы дядя Егор не глядел ей?»

После того как выбрали невесту проводились смотрины. «Сродники да соседи сгрудились в дверцах печного чулана. А Марья(невеста), побледневшая, с опущенными ресницами, посредине избы кланяется пришельцам влево и вправо. Покамест невеста кланялась, главная сваха намеренно уронила на пол булавку - и заохала. Марья знала: для такого случая надо быть особенно острой на слух и зрение и угождать гостям, не дожидаясь обращений, иначе прослывешь «негодной гордячкой». Угадывая повадку сватьев, отец велел обрядить её в сарафан поширьше: коротенькие обдергайки Канашев находил срамными. Сарафан этом стеснял Марью, мешал наклоняться и разглядывать пол. Булавку же подлежало найти глазами, нащупаешь ладонью - назовут слепенькой, сельчане посмеют, женихи забракуют. Марья переполнилась волнением и оттого голова шла кругом. Пальцы её судорожно шевелились, бледнота на лице усилилась. Все очередным порядком вели разговор, сторонкой пристально продолжали за ней следить… Она наклонилась, подобрала подол и мгновенно подала булавку свахе. Отец просветлел за ним и родные… каждый не переставал следить за невестой…попросила её сваха шажком пройтись по избе. Не хромая ли мол. Марья прошла по одной половице, как положено было уставом неписанным от матерей, - мелко, неторопко. Когда возвратилась, главная сваха улыбчиво дала ей руку и попросила усесться рядом, стала разговоры заводить, распознавать смекалку… Вертели, вертели всю все – таки нашли вполне справной».[7]

Как проходил девичник

Перед свадьбой по традиции проходил девичник. «Шел девичник. Все Марьины подруги были собран в самолучших сарафанах - безрукавках –желтых с проймами, голубых с волнами, бордовых с оборками и без оборок. Девки в ряд сидели на лавке, а перед ними, через стол, парни…Щепоткой брали девки подсолнухи и клали в рот, по сторонам глядючи, чтоб не ославится. А на приступках, на печи кути – глядельщиц уйма, баб любознательных, непременных специалистов по свадебным делам… Невеста вышла от печи и начала реветь, повиснув на шее у Паруньки. Против обычая Марья лила неподдельные слезы, но каждый принимал это только за обряд. Девки, опустив головы силились тоже показать слезы. Некоторым это удалось, и настал рев, по обычаю. Он длился минут десять, потом Парунька потребовала Марьину ложку, стукнула по ней кулаком, бросила обломки под стол и крикнула: «Марюхи в девах нет – и Марюхиной лодки нет!» Затем принялись за еду. Первыми пробовали девки. «Не солоно», - говорили они. Парни вставали и целовали их, бросали немного соли в чашки, опять оказывалось не солоно, и опять целовали. Девки все-таки настояли на своем и щи пересолили, а за пересол целовали их парни вдвойне… До полуночи парни плясали с девками под гармонику. Перед тем как разостлать на полу хвощовые подстилки, хозяева поднесли парням и девкам пьяной браги. Тогда все захотели спать. Девки поскидали сарафаны, парни – верхние рубахи. Ложились подряд, парами, в обнимку. Средь ночи прибыл с ватагой родни жених и стуком да гармоникой переполошил всех. Он требовал вина невесту и почета. Девки зажгли свет и пооделись, потом окружили жениха кольцом и сказала: «Величай Марюху. Иначе невзвидать тебе её во веки». До пяти раз звал жених невесту, и после пятого раза вышла она с наплаканными глазами, расхорошая, в кубовой своей шерстянке. Девки расступились, и Марья, опустив голову, несмело подошла к жениху, неся в руке наполненную чашку. «Белые мои руки с подносом, резвые мои ноги с подходом, сердце мое с покором, голова моя с поклоном», - сказала она, тихо подавая самогон… Жених несколькими глотками выпил эту влагу и сел на гармонь под матицей. Невеста начала потчевать родню поочередно, а девки окружили жениха, набросили на него платков кучу и нараспев прочастили: «Женишок-соколок, воткнет ножик в потолок, не достанет, так на лавочку привстанет». Когда его разгородили, он потянулся к хлебному ножу, воткнул в матицу, но не мог дотянутся, не вышел ростом и за каждую незадачливую попытку выбрасывал в подол Паруньке медяки. Наконец, подпрыгнув, он коснулся ножа и платеж его кончился…Жених бросал девкам в подолы пряники, и они ловили их, взвизгивая… «Пущай невеста мне всю красоту свою выкажет-, сказал жених, - да и родню потешит» … Марья ухнула, разошлась, заплясала «русскую» с дробью…Левая рука полусогнута на бедре, в правой платок трепыхается над головою, как белая птица. Она бьет пол ногами, приседая и кружась...Жених бесстыдно ловит Марью за платье и, в обиде за невнимание, сердито растопыривает навстречу ей руки…Отцы молодых тем временем по старинке справляют замысловатую беседу…Ванька, непременно уколотый невниманием невесты, пошел к двери, будто свежим воздухом подышать, а сам зажал меж пальцев оборку Марьиного платья и вытащил невесту за собой в сени…Парунька вышла в сени в тот момент, когда жених уже стягивал с невесты платье…Увидев Паруньку, Ванька посовестился, ругаясь, ушел в избу…невеста упала на постель вниз лицом и запричитала…Тело её вздрагивало, плач заглушал задорную гармонику. Парунька, не утерпев, тоже заревела. «Девыньки, девыньки, - голосила она, - продают подругу к идиёту, продают за каменные углы, а того не понимают, что у девки душа человечья…»[8]