Дороги, которые мы не выбираем

 

Нам кажется, что дороги жизни выбираем мы сами. Бывает и наоборот – они выбирают нас. А вот дороги на земле мы не выбираем – это точно. И если из пункта «А» нам надо в пункт «Б», то мы едем именно по той дороге, которая между ними проложена.

Однажды на коллегии Министерства транспорта первый вице‑премьер Сергей Иванов очень удивлялся тому, что на дороги государство тратит больше, чем на оборону страны. Я бы этому не удивлялся – для нормального государства пропорция обычная. Дороги – это артерии и кровеносные сосуды страны, а ее армия – автомат за спиной и «лимонка» в кармане. Что важнее?

Я бы удивлялся тому, что при таких расходах – и на строительство новых дорог, и на ремонт и содержание старых – результаты‑то скудные! Иванов сказал так: «У нас сколько ни дай на ремонт, все как в черную дыру. Половину построят, и сразу будут столько же запрашивать!» Иванов не спросил, почему так происходит. Зато он сказал следующее: «Теперь этому положен конец!», – и произнесено это было с восклицанием. Чуть ниже я интригу «конца» раскрою и прокомментирую. А сейчас отвечу на непоставленный вопрос – почему? Я и писал в газетах, и кричал в эфире – дважды обогнув земной шар за рулем, исколесив полмира и трижды почувствовав собственной задницей каждую кочку и ямку от Москвы до Владивостока, я вывел такой закон.

 

Качество дорог в любой стране обратно пропорционально степени воровства в ней.

 

Чем лучше дороги, тем меньше в стране воруют. И чем хуже дороги, тем больше в стране воруют. (Подробнее в главе «Качество дорог в стране обратно пропорционально степени воровства в ней»  .)

Все дело в том, что при строительстве дорог, как ни в одной другой области человеческой деятельности, возможно крупное и, главное, безнаказанное воровство. Дом не из того цемента, не с той глубиной фундамента, не по технологии рискованно строить – не дай бог, завалится, люди погибнут, уголовное дело заведут, виновника рано или поздно вычислят, найдут и посадят, что бывало, и не раз. А если дорога просядет, если ее в два, в три раза больше ремонтировать придется, уголовное дело не возбудят. Как и кому потребуется лет через десять – пятнадцать доказывать чью‑то вину, кто станет шурфы долбить, копать, толщины слоев земли, песка, щебня, состав асфальтобетона исследовать и искать виновников? Инспекция? Она есть. Стро‑о‑гая! Но там тоже люди. Они тоже с этой дороги кормятся – строящейся. Или – ремонтируемой. Дорога – это золотое дно для приписок. Любое воровство, несоблюдение технологий, машины песка, гравия, цемента и бетона налево – все покроет асфальт. Покроет надежнее любой могильной плиты.

А теперь вернемся к заключительной фразе первого вице‑премьера г‑на Иванова, которую он сказал с восклицанием: «Теперь этому положен конец!» А вот ее продолжение. «Так как создана нормативная база „недоремонта“ дорог. В общем, через год, к будущей коллегии Минтранса, мы должны увидеть результаты», – заключил свое выступление первый вице‑премьер.

Нормативная база «недоремонта» – понятно что: рубли на ремонт километра дороги, раскиданные согласно категориям дорог, срокам их эксплуатации, климатическим условиям, нагрузке. Типа: а на ремонт норма теперь – вот столько рублей, и ни‑зз‑я ни копейки больше! Извольте укладываться! Вряд ли сработает, будут просто халтурно ремонтировать.

А я предлагаю другой способ порадоваться результатам: давайте, Сергей Борисович, возьмем пару современных дорожных лабораторий – хотя бы МАДИ – и очень добросовестно проверим соблюдение технологии строительства некоторых дорог, проложенных в последнее время, скажем МКАД, особенно ее левую, «колейную» полосу, новые участки Ленинградки, Киевского, Симферопольского шоссе. И привлечем для проверки не строителей, а ученых‑строителей, проверим количество слоев, толщину, сорта гравия, щебня, бетона, асфальта, ширину дорожного полотна по проекту и на земле, обочины, кюветы... А потом, когда подтвердится мой закон – в чем я не сомневаюсь! – найдем виновных и устроим показательный судебный процесс типа реалити‑шоу – по телевизору покажем. Ущерб подсчитаем и за воровство в особо крупных размерах лет на десять – пятнадцать посадим виновных. И тех, кто дорожников обязан был инспектировать, не забудем. Вот тогда – только не через год, а лет через пять – семь – мы с вами и порадуемся результатам.

Если же мой закон не подтвердится, обязуюсь оплатить все затраченные на проверки средства.

А пока... Пока мы будем подавать иски в суд.

 

ДРУГ МОЙ, ВИТЬКА (Памяти друга)

 

Он был типично французский мужчина‑мальчик: худощавый, с жесткими, чуть вьющимися, темными волосами с проседью, тонкими чертами лица, и я даже частенько ревновал его к Маше. Приглядывался к их лицам, прислушивался к интонациям: нет ли в них того, чего мне следует опасаться?

И немудрено: на моих глазах он, Витька, увел у нашего общего знакомого девочку – классную деваху, с глазами газели и стройными ножками, а главное – при всем этом с осмысленным выражением на лице и нормальными мозгами. Увел, не постеснявшись, – как же мне не быть в опасении?

Нет, ничего такого я, как ни старался, заметить не смог. Витька мою жену обожал, судя по всему, платонически – не считайте меня за дурака. Частенько он заезжал к нам на Горького, в две крохотные смежные комнатенки, которые мы снимали, сидел, пил чай, мог рвануть рюмочку чего‑нибудь вкусного (но не водки), сопел в свойственной ему манере, а потом уезжал. А нам с Машкой как‑то оставалось после него хорошо!

Он никогда не был в тягость, каким бы неожиданным ни был его визит. Наоборот, мы с Машей радостно охали, когда он появлялся в дверях, метали все, что было, на стол и охотно усаживались за него сами – слушать Витьку и говорить с ним.

Сознаюсь, что кроме его потрясающей харизмы нас подогревало еще и то, что Витька никогда не заявлялся пустым – всегда с подарками. Мы знали, что он человек не бедный: тогда он работал заместителем начальника отдела сбыта Автомобильного завода имени Ленинского комсомола, того завода, который делал «Москвичи». Естественно, ходоки со всего Союза обивали пороги его кабинета, естественно, у Витьки водились деньги. Я помню, мы даже приезжали к нему на квартиру в подмосковную Щербинку с ночевкой для того, чтобы по редчайшему в те времена видику, который у него, естественно, был, посмотреть еще более редчайшую и вообще запрещенную в те времена порнуху.

Витьку другом я не считал. Точнее говоря, я об этом вообще не думал: встречаемся и встречаемся, тянет нас друг к другу и тянет. Его образ жизни, его доходы, его автомобиль казались мне тогда недосягаемыми: ездил Витька на «старом» – это теперь старом! – «Москвиче‑2140» цвета «металлик» – «Снежная королева». Двигатель у него был какой‑то специальный, чумовой, форсированный, заводился в любой мороз; обивка салона – велюровая, что приравнивалось по тем временам к дессидентству; вместо ручек стеклоподъемников – кнопки электропуска, а под сиденьем – мы это знали – у него всегда лежал пистолет.

О пистолете позже, а сейчас о том, что позволяет мне сегодня назвать его своим лучшим другом, – о его человечности и доброте. Я ощущал их всегда. Однажды, в один из вечеров после рождения нашего первенца Мишки – Маша только‑только из роддома, – он появился у нас. Поставил на стол затертую и какую‑то замызганную бутылку с сумасшедшим французским коньяком и сказал: «Пусть первый алкоголь, который впитает с твоим молоком твой сын, будет самым лучшим в мире. И пусть в его длинной и красивой жизни не будет напитков хуже».

Кормящая Маша, естественно, не пила. Но тогда – выпила. Две крошечные рюмки Витькиного сумасшедшего коньяка.

Затертой и замызганной бутылка была потому, что Витька возил ее в багажнике своего автомобиля года полтора, не находя достойного повода для того, чтобы этот божественный напиток испить. Надо ли говорить, что такое был тот коньяк на нашем столе, когда в те времена мы по талонам, давясь в часовых очередях, брали обыкновенную «Московскую»?

Я тогда уже работал в «Комсомолке», и Витька читал мои статьи регулярно.

Очень редко он звонил и говорил какие‑то слова о них. Но зато он был единственным, кто хоть иногда звонил, я его любил и за это. Но, к сожалению, своей любви тогда не осознавал.

Первый наш сын, Мишка, родился 9 октября, в день рождения моей мамы и Маши. Никто, естественно, ничего не подгадывал – за нас всех распорядился Господь.

В тот день, в тот час я играл с товарищами в футбол в Лужниках – хорошо было! Прохладно, азартно, по‑моему, мы выигрывали, и мне было очень хорошо в день рождения двух самых близких мне людей – мамы и любимой. Мы ведь тогда не были расписаны, жили, что называется, в гражданском браке.

Отыграв и отпотев, со сладкой истомой во всех без исключения членах, я сел в машину и рванул в роддом, к жене. Понятно, что, отвезя ее рожать, я посещал ее каждый день.

Каково же было мое удивление, когда из окна высунулись ее подружки и сообщили, что муж уже приезжал и привез ей огромный букет роз. Его по местным правилам нельзя было передать через приемную, и потому они спустили веревку и подняли его в окно.

Да, когда я сегодня смотрю на своего старшего сына (вообще‑то – среднего, потому что в первом браке у меня тоже сын – Костя), то всегда вспоминаю Витьку – он был первым.

Мало того, недели через две после рождения Миши он приехал к нам с классной ГДРовской коляской на мягком ходу и торжественно заявил: «Я обещаю, что отныне все колеса вашего сына – мои проблемы». Не скрою, мне очень понравилось это заявление.

И в третий раз Витька потряс меня своей заботой о моих близких. Как‑то вернулся я из редакционной командировки, и Маша, живущая с сыном на даче, рассказала, что за эту неделю пару раз появлялся Витька на своем «серебристом чудовище». Заходил в калитку, выгружал из багажника какие‑то продукты, приносил два ведра воды, спрашивал о проблемах и уезжал.

Два ведра воды! Те, кто знал Витьку, понимали, что эти два ведра для него – подвиг. Тут самая пора сказать о том, что мой друг Витька был болен. Неизлечимо. Он был просто обречен. Диагноз – рассеянный склероз. Знал ли об этом он сам, мне неизвестно. Тогда не было известно. Нести что‑то весом больше пяти килограммов ему было нельзя. А тут – два ведра!.. Самое потрясающее, что я его об этом не просил, я просто сказал, что уезжаю в командировку. Это он уже сам вычислил, что Маша остается с ребенком одна на даче и, может быть, ей потребуется помощь. У вас есть такие друзья?

Дальше – больше: мне предстояла командировка в самый бандитский регион Союза – в киевское предместье Боярку. В редакцию пришло письмо, в котором сообщалось об убийстве молодого парня, отказавшегося пить спирт с коллегами по работе. Когда Витька узнал об этом, заявил безапелляционно: «Я поеду с тобой. У меня машина и пистолет».

Почему‑то я не мог сказать тогда Маше, что в Боярку мы едем вдвоем. А... вспомнил – Витька взял с собой девочку, и мне казалось, что ее присутствие кладет тень и на меня. Я взял билет на поезд Москва – Киев, показал его Маше, она проводила меня на вокзал, к поезду, а потом я, когда она исчезла, из поезда этого вышел, нашел на стоянке «серебристое чудовище» Виктора, сел в него, и мы втроем рванули на колесах в Киев.

Прошло много лет, но никто и ничто не сможет заставить меня забыть те поздние морозные боярские вечера, когда я, один как перст, стоял на остановке автобуса, а кодла молодых ребят, по домам которых я только что прошел, расследуя убийство их товарища, пульсировала и клокотала буквально в двадцати метрах от меня, выслеживая, сопровождая от дома к дому, но не рискуя зацепить как следует – побить, убить: все‑таки корреспондент, все‑таки из Москвы, из «Комсомольской правды».

Я стоял один на остановке, мерз, было что‑то около минус двадцати, они потихоньку приближались, смелели при виде одинокой фигуры под фонарем...

И вдруг издалека доносился нарастающий рев форсированного мотора, полыхали по горизонту галогенные фары, и в начале улицы появлялось «серебристое чудовище» моего друга Витьки, а я знал, что под его сиденьем всегда лежит пистолет! Как же я торжествовал тогда!!

Было видно, как он идет по снегу и льду в спортивном режиме, с заносом, было ясно, что своими мощными, нездешними фарами он кого‑то ищет, и когда он останавливался возле меня, когда правая дверца широко распахивалась, демонстрируя по‑московски комфортабельное нутро, какое же торжествующее чувство меня охватывало, с каким же наслаждением забирался я в расслабляющее тепло и смотрел в чуть усталое лицо своего друга Витьки. «Ну как? Все нормально?» – спрашивал он меня.

Потом по результатам этой командировке в «Комсомолке» вышла моя статья, и я молчаливо посвятил ее Витьке.

Женщин у него было много, и всех их он называл одним и тем же словом: человечек. «Понимаешь, – говорил он, – такой человечек замечательный, сидим в машине, а она мою коленку гладит и шепчет: „Виктор Евгеньевич, я вас еще в школе полюбила – вы были в десятом, а я во втором!“».

«Ты знаешь, человечек мне попался потрясающий, я думаю: поцеловать – не поцеловать, не дай бог спугну, все‑таки первый раз встречаемся. А она в халатике ходит по всей квартире, и вдруг пола этого халата распахивается, и я вижу, что под ним – ничего! Тут уж я принял единственно верное решение...»

Он был женат, но жена, узнав о его диагнозе, Витьку бросила. Да, может быть, она его бросила бы и безо всякого диагноза – он был непрост. С ним было нелегко. А он ее продолжал любить больше всех тех «человечков» и потому часто нарывался на неприятности.

Однажды он застал у нее, то есть у себя, в своей бывшей квартире, своего друга. Тот открыл дверь и предстал пред Витькой во всей своей расслабленной красе. Витька закипел, стал что‑то выяснять, попытался пройти в квартиру, к жене, но не получилось: друг спустил его, немощного, с рассеянным склерозом, с лестницы. В то время я бесконечно удивлялся, как он вообще ходит – ноги он мог переставлять только с помощью рук, цепляясь за брючины. И вообще, не было для меня горше зрелища, чем подниматься вслед за Витькой по лестнице.

Витька с лестницы скатился, отлежался, оклемался и побрел к своему автомобилю, где под водительским сиденьем всегда лежал пистолет. Системы он был не русской, потому что служил Витька во Вьетнаме командиром автовзвода. Однажды он попал под ракетный обстрел своих же, и осколок засел в его позвонке, сломав ему всю жизнь. Оттуда же и пистолет.

А достал Витька тогда, в тот вечер, из‑под сиденья не пистолет, а газовый баллончик, который в те времена в нашей стране тоже был редкостью и свидетельством принадлежности к высшему, неподконтрольному кругу. Достал его и поднялся опять на свой этаж к своей квартире. Позвонил еще раз. И еще раз вышел его вальяжный мощный друг – без опаски вышел, как хозяин и женщины, и ситуации, – а Витька – в морду ему из баллончика!

Вырубился тот, рухнул на пол. Тут уж Витька – бог ему судья – ногами его обслужил и сковородой, взятой с кухни, по голове добавил.

Жена, красивая женщина – по‑другому у Витьки и быть не могло, – не издала ни звука, только стояла, сжав лицо ладонями, и смотрела на схватку самцов, как и подобает породистой самке.

Витька сделал свое дело и, не проронив ни слова, уехал. Приехал к нам и все рассказал. Мы его пожалели. Я знал, что он болеет, но Витька не посвящал в свои дела окружающих, я никогда с ним об этом не говорил. Витька то исчезал, то появлялся, принося в наш дом только радость. Но однажды – я был на работе – он позвонил мне из больницы, и в его голосе слышались панические нотки:

– Юра, Юра! Ты можешь вот сейчас, немедленно, приехать?

– А что случилось, Вить?

– Ничего не могу объяснить – приезжай как можно быстрее!

Мы в редакции шизиков навидались достаточно, нас ничем не проймешь, и людская боль лишь тогда хватает нас за сердце, когда она пробивается сквозь омертвевшую, циничную журналистскую «чешую» – его голос пробил ее сразу. Я тут же прыгнул за руль и рванул в больницу, которая, к счастью, находилась неподалеку, на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе. Сейчас я знаю, что это за больница. А тогда – не знал... Влетел на его этаж, в его палату, и Витька, в таком дурацком для него, аристократа, больничном халате, сунул мне в руки видак: «Быстро уезжай, и чтобы тебя никто не видел!»

Как потом выяснилось, весь этаж смотрел по Витькиному видаку крутую порнуху. А весь персонал недоумевал: какая сила тянет больных в палату «номер шесть»? Когда кто‑нибудь из врачей туда заходил, на телеэкране шли новости, и толпа мужиков их напряженно смотрела. Все просто – кто‑то держал в руках пульт и вовремя переключал канал. На новости. А потом один идиот попросил этот пульт подержать, и когда в палату зашел дежурный врач, стал лихорадочно давить на кнопочки, но не на те. Врач обомлел: на экране половой акт крупным планом – и бросился вызывать подмогу. Тут‑то мне Витька и позвонил.

Я приехал вовремя. Еще пара минут, и Витьку могли бы привлечь по статье. Но я увез вещественное доказательство.

Последний раз он позвонил мне в редакцию перед Новым годом и попросил встретиться, я уже не помню для чего. Я назначил ему время, а сам забыл, забегался, не вышел на морозную улицу: ну просто напрочь память отшибло. Надо к тому же знать редакционную запарку, выныриваешь из нее иной раз и не можешь вспомнить: обедал ты сегодня или нет?

Две недели после того от Витьки не было ни слуху ни духу. А на двадцатый день, когда мы с женой были в гостях, меня разыскал по телефону наш общий друг и почти без подготовки сказал: «Крепись, Юра, Витюшки больше нет».

Такой истерики, которая приключилась со мной после этих слов, я не припомню за всю свою жизнь: я рыдал, сползая на пол, на лестничной клетке той квартиры, где застала меня эта весть.

Часа полтора меня потом отпаивали и успокаивали, прежде чем я смог сесть за руль и поехать в Щербинку. К Витьке. Вернее, к тому, что от него осталось.

Были ралли – «Снежинка» или что‑то вроде этого. Витька участвовал. На одном из скоростных участков его машина улетела в кювет. Он вышел и стал своим инвалидным шагом переходить гололедную трассу. В тот момент, когда он был на ее середине, из‑за поворота показалась спортивная «Волга».

Говорят, что Витька мог бы вернуться или, наоборот, рвануть и успеть перебежать. Но он выбрал третье – сел посередине трассы и покорно обхватил голову руками. «Волга», идя в заносе фактически без управления, ударила бампером его в висок – он умер мгновенно. Говорили, что он сел посреди трассы сознательно, зная свой диагноз. Но я в это не верю.

Как его хоронили, что говорили и как плакали – это знаем только мы. Машин понаехало – до горизонта. Витьку опустили в землю рядом с его братом Романом, который погиб двумя годами раньше oт русского идиотизма – какой‑то хулиган на перроне ударил его по голове. Осталась одна их мать, Мария Николаевна, да жена Романа, да мы, двое друзей Витьки. Нас ведь было трое.

Каждый год не получается, но мы созваниваемся, мы божимся, что 20 января обязательно встретимся, обнимем Марию Николаевну, положим цветы на Витькину могилу, но... Стыдно, конечно.

Вот он, Витька, смотрит на меня с фотографии – автомобильный бог и мой самый лучший друг, – я только после его смерти понял, что он был моим лучшим другом.

Прости, Витька!

 

ДТП – КАК С НИМ БОРОТЬСЯ

 

Есть «войны» бесшумные, невидимые и как бы нестрашные.

Ежегодно на дорогах страны мы теряем людей в два раза больше, чем за все годы афганской войны – 30 000 – 35 000 человек гибнет в российских ДТП каждый год. Поговорим о ДТП – дорожно‑транспортных происшествиях, – так ли они неизбежны в каждой водительской жизни?

Всякий, кто садится за руль, делает это (положительные эмоции не в счет) с некоторой обреченностью, изначально программируя себя и свою машину на ДТП – столкновения. Действительно, вряд ли найдется во всей стране хоть один автолюбитель со стажем хотя бы года три за рулем, который бы ни разу не попадал в ДТП. В самой глубине души каждый надеется, что это будет поцарапанное, ну, помятое крыло, ну, разбитая фара и не дай бог – деформированный лонжерон или мятая крыша. Однако жизнь распоряжается по‑своему – все, даже самое страшное, может случиться с нами на дорогах. И вот для того, чтобы такого не случилось, попробуем сейчас сделать прививку против ДТП. Для начала рассортируем их «по тяжести».

 

1‑я категория ДТП. Когда не хватает сантиметров

 

Самые распространенные ДТП – царапина, вмятина крыла, двери, капота или багажника, когда вам не хватило в железном движущемся потоке буквально нескольких сантиметров, чтобы разойтись мирно. Это неизбежные мелочи совершенствования в ремесле ездить, избегнуть их невозможно, и советовать, как это сделать, бессмысленно, поскольку даже асы от такого не застрахованы. Единственное полезное, что тут можно посоветовать: имейте в виду, что, если крыло, дверь, бампер, капот, багажник помяты, поцарапаны, в смету любого автосервиса, частного или государственного, будет включен перечень следующих работ: жестянка, грунтовка, окраска. Не пытайтесь просить, чтобы вашу вмятину закрасили «по месту», поплевав из пистолета именно туда, где она есть, – везде и всюду красят и грунтуют «элемент», и цену берут за «элемент» – дверь, крыло, капот, багажник, крышу. И неважно, небольшая это вмятина или полкрыла пришлось выправлять, цена составит для «Жигулей» – около 1000 рублей с вашей краской. Для иномарок – в три‑пять раз больше.

И второй, самый главный совет – не спешите с каждой царапиной или вмятиной ехать «на жестянку», есть смысл поездить так до тех пор, пока таких царапин, вмятин, неисправностей не наберется «букетик», а уж тогда отправляйтесь к спецам, чтобы сразу все устранить, – дешевле будет. Если тот, кто виноват (или вы виноваты), сможет на месте оценить ущерб и виноватая сторона готова его оплатить на месте, то ГИБДД вызывать не стоит, чтобы не светить свое ДТП в страховой истории, – лучше взять деньги и разъехаться.

 

2‑я категория ДТП. Когда не хватает метра и более

 

Это уже аварии серьезные. Они влетят вам в копеечку – от 500 до 1500 долларов для отечественных машин, – и в них можно получить увечья, самым легким из которых окажется послеударный шок. Не секрет, что аварии – стечение двух и более роковых обстоятельств: «Я не видел», «Он не видел», «Я думал, что он видит», «Я думал, что он поедет туда, а он поехал сюда».

А что такое роковые обстоятельства?

 

Для того чтобы ездить безаварийно, надо, находясь за рулем, всегда, каждую секунду, руководствоваться единственным правилом всех времен и народов – ДУМАЙ ЗА ДУРАКОВ!

 

Тронувшись с места, вы должны тут же включиться в некую игру со всем остальным миром: они хотят «приложить» меня, но я – неуязвим! Долго ждать не придется – вы увидите буквально с первых метров, что наша российская жизнь, в том числе и на дорогах, в эту схему вписывается. Если вы прочувствуете эту игру, если будете повторять ее принципы, как молитву, то наверняка избежите самого страшного из уготованного судьбой списка бед. А это – уже многое.

В случае такой аварии вызывать инспекцию – обязательно. Хотя есть исключения, когда вы в состоянии опять же оценить стоимость восстановления вашего автомобиля – «крутые» иногда отстегивают даже больше, чем вы нашептываете про себя, но это – редкая удача.

Самый потрясающий случай в этом смысле произошел с одним моим знакомым – его «девятка» зимой, в заносе, протаранила заднюю дверку «Гранд‑чероки», стоимость восстановления которой потянула бы на 3000 долларов. Не успел стриженый владелец джипа выскочить из машины и набрать какой‑то номер на мобильнике, как в ту же «девятку», с изуродованной мордой, сзади врезается заштатный «жигуленок». Водитель джипа прячет мобильник и сматывается, потому что за «жигуленком» с сиреной и всеми огнями шпарит ГИБДД – видно, с законом у него были большие проблемы. А пьяненький хозяин «Жигулей», не зная, что «девятка» уже битая, тут же выкладывает затребованную моим знакомым 1000 баксов и исчезает – каково? Как в кино.

Однако такое бывает редко – лучше ГИБДД вызвать, но сразу после аварии (если вы в ней не виноваты) надо найти свидетелей этой вашей невиновности – двух. Если они не могут ждать, записать их координаты и отпустить. Плюс к тому – найти листок бумаги, нарисовать схему перекрестка, шоссе, где и как стояли машины ДО и ВО ВРЕМЯ ДТП, проставить время, число, попросить расписаться на этой бумаге и свидетелей, и даже виновника – практика показывает, что сразу после аварии, при свидетелях, даже виновник ДТП такую бумагу подписывает. Такая бумага является для инспектора ГИБДД, прибывшего на место происшествия, документом, который он не имеет права игнорировать.

 

3‑я категория ДТП. Слишком высокая скорость

 

Самые страшные аварии случаются на шоссе, где скорость высока. Скорость на шоссе несмертельные, городские ошибки превращает в смертельные. Главный совет – если вы сидите рядом даже с самым проверенным водителем, постоянно контролируйте его действия. Если не согласны – говорите, орите, не стесняйтесь. Стеснение здесь может стоить слишком дорого – жизни.

 

► Самое опасное место в легковом автомобиле, по статистике ДТП, – не водительское, а рядом с ним, впереди. Потому что водитель в самый последний момент, руководствуясь инстинктом самосохранения, от себя удар отводит – на вас.

► Второе по смертности место – водительское: либо его грудь пронзает рулевая колонка, либо стойки кузова разбивают его череп, либо двигатель с коробкой въезжает в салон и ломает ему ноги – при лобовом столкновении.

► Третье по травмам место – справа сзади.

► Самое безопасное место – за водителем.

 

Если у вашей машины разбит зад – у нее крепкие тормоза.

Народная примета

 

Самое страшное ДТП – лобовой удар. Здесь мало кто выживает. Однако в современных автомобилях, со складывающейся рулевой колонкой и подушками безопасности со всех сторон, люди остаются живыми среди груды искореженного металла – раньше такое трудно было даже вообразить. Но если вы не пристегнуты ремнем, во время столкновения ваше тело будет двигаться вперед, и тогда ударом подушек вам может сломать шейные позвонки.

 

Обязательно пристегивайтесь – подушки безопасности при непристегнутых ремнях больше калечат, чем спасают.

 

Не пренебрегайте привязными ремнями, я грешил этим много лет, пока не прочитал статистику – 85 из 100 человек, попавших в ДТП и в нем погибших, остались бы живы, если бы были пристегнуты ремнями, – представляете?!

Из 86 человек пассажиров и членов экипажа самолета ТУ‑154, разбившегося при посадке в аэропорту Шарджи, в Эмиратах, чудом остался в живых лишь штурман, который оказался пристегнутым ремнем в своем кресле – что уж говорить об автомобилях на дорогах!

Правда, очень часто в таких авариях, избегнув физических повреждений от ударов, участники ДТП умирают все же от разрыва внутренних органов. Если за полсекунды, треть или четверть секунды до лобового удара вы упадете на сиденье (особенно если вы сидите сзади), то можете спасти свою жизнь – спинки передних сидений станут амортизаторами при ударе.

Если ваш автомобиль стремится перевернуться на крышу, не упирайтесь руками в боковины и ту же крышу – инерция тела неизбежна. Лучше всего в такой ситуации ухватиться обеими руками за подушку сиденья, прижав к нему свою пятую точку, – как бы ни крутился автомобиль по кюветам и кустам, а вы ориентацию не потеряете.

Упаси вас бог от этих, самых страшных ДТП, и, чтобы их не случилось, ДУМАЙТЕ ЗА ДУРАКОВ!

 

 

«ДУМАЙ ЗА ДУРАКОВ» – ГЛАВНЕЙШАЯ ЗАПОВЕДЬ ВОДИТЕЛЯ

 

Дорога – это жизнь обнаженная, без одежды.

Автор

 

Будь я издателем, набрал бы эту маленькую главу самым броским и крупным шрифтом. Она самая главная и в этой книге, и во всей серии моих книг. В принципе, все главы этой книги есть развитие вот этой, самой важной главы, и если у вас мало времени на чтение, то можете ограничиться только ею одной: думай за дураков – и выиграешь в любой ситуации.

Давным‑давно, еще студентом, я спросил своего кумира Владимира Бубнова, шестикратного чемпиона Союза, участника международных супермарафонов:

– А есть какое‑то самое‑пресамое главное правило, чтобы ездить без аварий?

– Есть, – ответил он мгновенно. – Думай за дураков.

Тогда я не очень это правило понял, но теперь знаю, что, находясь за рулем, вы должны быть готовы к самым нелогичным и неожиданным действиям любого объекта из тех, что вас окружают.