Глава XXIII. Лицом к лицу с врагом

 

Я стал рассматривать равнину, разделявшую нас от врагов. Привычный взор мог заметить небольшую лощину, более глубокую с правой стороны. На откосе около нее стояло несколько домиков, окруженных деревьями. Это была деревня Планшенуа. Дальше за ней до самого горизонта тянулась равнина.

Сперва мы все недоумевали, почему англичане заняли эту позицию. Затем мы рассмотрели, что как раз посредине вражеского лагеря проходит широкая и частью мощеная дорога. Эта дорога шла через Мон-Сен-Жан, в Брюссель. Англичане не хотели пускать нас по этому пути.

Боевая линия врага растянулась версты на три. По флангам стояла бесчисленная кавалерия. Кавалерия стояла и в тылу, в небольшой лощине, находившейся между рядами англичан и деревней Мон-Сен-Жан. Линия англичан шла вдоль изрытой дороги, пересекавшей главную брюссельскую дорогу перпендикулярно. За главной линией виднелись резервы.

Позиция врага была очень сильной. Однако у нас имелось несколько преимуществ. Как раз на большой дороге, посередине равнины, находилась большая ферма Хе-Сент с разными хозяйственными постройками, сараями, амбарами, конюшнями и тому подобным. Постройки выходили углом в сторону англичан. Посредине был двор. Все постройки были из кирпича. Разумеется, англичане разместили там свой отряд; однако, если бы нам удалось отнять ферму, мы очутились бы очень близко от центра их позиции и могли бы успешно направлять свои колонны в атаку. Еще дальше перед правым крылом англичан находилась другая ферма — Гугомон, окруженная леском. Она тоже могла нам пригодиться, но пока была в руках англичан.

Около левого крыла врагов располагалась третья ферма — Папелотт, занятая немцами.

Утром мы развели костры и немного отогрелись; те, у кого был еще рис, стали греть воду. Часов в восемь подъехали телеги с патронами и бочками с водкой. Нам раздали по двойной порции водки, но хлеба не было. Больше мы в этот день ничего не получили. Скоро началось передвижение войск. Наш батальон был присоединен к дивизии Донзело.

Наши четыре дивизии получили приказ пойти вправо от дороги. После некоторые рассказывали, будто солдаты шли с песнями. Это не верно. Нам было не до песен после ночного перехода, после ночлега под дождем без костров, после двух дней без пищи. Даже самые мужественные из нас имели угрюмый вид.

Дядюшка Гульден рассказывал мне, что в его время солдаты пели во время походов, но они шли по доброй воле, а не по принуждению. Они боролись за права человека и свои поля. Это совсем другое дело.

Правда, согласно свыше отданному приказанию играла музыка, но когда она замолкала, водворялось гробовое молчание.

Мы шагали скорым шагом, увязая по колено в грязи. Наконец мы остановились в тысяче-тысяче двухстах шагах от левого фланга англичан. Здесь мы стали выстраиваться в боевой порядок.

Мы простояли так часа два. Внезапно ураганом пронесся крик: «Да здравствует император!» Крик приближался, все усиливаясь. Мы становились на цыпочки, чтобы что-нибудь увидеть. Лошади стали ржать. Перед нами промчалась вскачь группа офицеров и генералов. Среди них находился и Наполеон. Мне казалось, я видел его серый сюртук, но не совсем в этом уверен: они мчались чересчур быстро, а впереди многие солдаты подняли свои кивера на штыки и мешали смотреть.

Когда крики затихли, всем пришла мысль, что теперь начнется бой. Но время тянулось. Все оставалось по-старому. Солдатами стало овладевать нетерпение. Наконец, около полудня слева послышался орудийный выстрел и затем ружейная пальба. Нам ничего не было видно. Мы знали, что это наш левый фланг нападает на Гугомон.

Артиллеристы четырех наших дивизий стояли у своих орудий, расположенных в двадцати шагах одно от другого. Когда раздались выстрелы, они стали заряжать пушки. Офицеры командовали, как на марше. Все двадцать четыре пушки выстрелили разом. Вся долина покрылась дымом.

Через мгновение снова послышалась спокойная команда старых артиллерийских офицеров.

— Заряжай! Целься! Пли!

Так дело продолжалось без перерыва целых полчаса. Англичане тоже открыли огонь. Их снаряды свистели в воздухе, с сухим треском ударяли в грязь и с несколько иным звуком в ряды солдат. Ружья превращались в щепы, исковерканные люди, как мешки, отбрасывались на двадцать шагов. Среди этого ужасного грохота раздавались стоны раненых. Лошади пронзительно ржали. Солдаты жаждали резни, их едва можно было удержать.

В густом дыму были видны лишь наши артиллеристы. Наконец послышалась команда:

— Прекратить огонь!

В то же время офицеры наших четырех дивизий пронзительным голосом прокричали слова:

— Сомкнуть ряды! Приготовься!

Я сказал Бюшу:

— Пришел наш черед.

— Да, — ответил он, — будем держаться вместе.

Дым от наших орудий рассеялся, и мы увидели английские батареи, не прекращавшие огня. Первая бригада дивизиона Аликса скорым шагом направлялась к ферме Хе-Сент. Позади нее я увидел маршала Нея со свитой.

Изо всех окон ферм, со стен и из сада раздавались выстрелы. Каждую минуту несколько французов падало под выстрелами на дорогу. Маршал Ней находился на большой дороге.

Я сказал Бюшу:

— Видишь Нея? Вторая бригада будет поддерживать первую. Затем двинемся и мы.

Я ошибся. Нас сдвинули тотчас же вправо от большой дороги. Мы шли батальонами. Нас не успели перестроить в боевые колонны. Из-за этого снаряды, вместо того чтобы убить двух, убивали сразу восьмерых. Из-за этого солдаты, находившиеся в задних рядах, не могли стрелять и, сверх того, мы не могли выстроиться в каре.

Одновременно с нами двинулась и вторая бригада и две дивизии, стоявшие справа от нас.

Атака началась.

 

Глава XXIV. Кровавая бойня

 

Мы спустились в долину, несмотря на огонь англичан. Глина замедляла наши шаги. Мы кричали в один голос:

— В штыки!

Когда мы стали подыматься, слева на нас посыпался град пуль. Если бы мы не шли такими густыми рядами, эта ужасная пальба вынудила бы нас остановиться. Офицеры кричали: «Забирай влево!» Но мы невольно поворачивали в другую сторону.

Когда мы дошли до дороги, наши батальоны сбились в одно каре. Две батареи за сто шагов стали осыпать нас картечью. Раздался крик ужаса, и мы бросились на батареи, чтобы выбить оттуда англичан.

Здесь я впервые близко увидел английских солдат. Это были здоровые люди, белокурые, хорошо выбритые. Они защищались хорошо и стреляли без промаха.

Когда мы подбежали ближе, из-за нив с ячменем появились тысячи англичан и открыли стрельбу в упор. Произошла настоящая бойня. На смену одним рядам приходили другие. По всему склону кишел муравейник людей. Вдруг раздался крик:

— Берегись! Кавалерия!

Мы увидели массу драгун в красных мундирах на серых лошадях. Они летели, как вихрь. Все, кто попадался им на пути, были безжалостно изрублены.

Драгуны не могли рассеять наших колонн, потому что они были слишком велики. Зато они въехали между отрядами и стали рубить направо и налево, направлять своих лошадей на наши фланги, чтобы разрезать колонны пополам, но это им не удалось. Они все-таки убили много народа и внесли смятение в наши ряды.

Это был один из самых ужасных моментов моей жизни. Как бывалый солдат, я стоял на правом фланге батальона. Я издали видел, что собираются сделать драгуны. Они свешивались с лошадей в сторону, чтобы удобнее было рубить ряды солдат. Удары сыпались, как молнии. Мне раз двадцать казалось, что у меня сейчас слетит голова с плеч. К счастью для меня, правофланговым был сержант Рабо. Ему и доставались все эти ужасные удары. Он защищался до последней капли крови и при всяком ударе кричал:

— Трусы! Трусы!

Его кровь брызгала на меня, как дождь. Наконец он упал. Мое ружье было заряжено. Видя, что один из драгун перегнулся с седла и собирается нанести мне удар, я выстрелил в упор. Он упал.

Хуже всего было то, что пехотинцы снова начали нас обстреливать и даже осмелились броситься на нас в штыки. Благодаря неудачному построению боевых колонн против них могли защищаться лишь два первых ряда.

Мы, перемешавшись с врагами, начали отступать в долину. В нашей дивизии уцелели знамена, другие дивизии потеряли два знамени.

Мы бежали мимо пушек, которые были вывезены нам на подмогу. Артиллеристы, состоявшие при этих пушках, были изрублены драгунами. Мы с Бюшем все время держались рядом друг с другом. Только через десять минут мы достигли главного шоссе и остановились, чтобы перевести дух, и обернулись назад.

Драгуны уже подымались на возвышенность, чтобы напасть на нашу главную батарею из двадцати четырех орудий, но пришел и их час! Император издали заметил наше отступление. По его приказанию два полка кирасир и полк улан нагрянули, как гром, на оба вражеских фланга.

Было слышно, как скользят сабли по кирасам, как храпят лошади. Было видно, как подымаются и опускаются пики, как блестят сабли, как всадники перегибаются с седла, как лошади становятся на дыбы и кусаются с ужасным ржаньем. А на земле, под копытами лошадей, валяются люди; они пытаются встать и закрывают голову руками.

Какая ужасная вещь — война!

Бюш кричал: «Смелей!» Холодный пот выступил у меня на лбу. Некоторые солдаты смеялись. Их глаза были налиты кровью. На лицах было выражение жестокости.

Через десять минут семьсот драгун выбыло из строя. Их серые лошади мчались во всех направлениях. Несколько сотен драгун вернулись обратно к себе, но многие из них шатались в седле или цеплялись за гривы лошадей.

Мне особенно запомнилось то, что наши кирасиры, возвращаясь назад с окровавленными до рукоятки саблями, весело пересмеивались между собой, а один толстый капитан с большими черными усами, проезжая мимо нас, добродушно подмигивал нам, словно желая сказать:

— Ну, что? Видели, как мы с ними ловко справились?

Да, но ведь в долине остались и три тысячи наших!

Бой еще далеко не закончился. Роты, батальоны и бригады стали выстраиваться заново. Около Хе-Сент продолжалась ружейная пальба, еще дальше, у Гугомона, гремели пушки. Это было еще только начало. Офицеры говорили:

— Надо начинать!

Можно было подумать, что человеческая жизнь не стоит ни гроша.

Надо было овладеть фермой Хе-Сент. Какой бы то ни было ценой, надо было захватить этот ключ к большой дороге, ведущей в центр неприятельской линии. Мы уже были отброшены от фермы один раз, но бой завязался и отступать было поздно.

У Гугомона битва продолжалась. Направо от нас тоже началась канонада. Были подвезены две батареи, чтобы очистить от неприятеля шоссе позади фермы.

Мы стояли с ружьями к ноге. Часов около трех Бюш, посмотрев назад на дорогу, сказал мне:

— Вон едет император!

Стоял такой густой дым, что каски старой гвардии едва виднелись вдали на холме а фигур вообще нельзя было разобрать. Когда ехавшая группа приблизилась, я узнал маршала Нея со свитой.

Маршал остановился перед нашим фронтом и выхватил саблю из ножен. Ней показал саблей в сторону, где находилась ферма, и крикнул нам:

— Мы отнимем ее!.. Будем действовать дружно… Я сам поведу вас. Батальоны, налево кругом!..

Мы двинулись скорым шагом.