Глава шестая. Закат эпохи викингов

 

 

1

 

Время викингов неудержимо стремилось к своему концу. На смену прежним героическим конунгам, разделявшим со своей дружиной все превратности дальних морских походов, пришли правители, мало чем отличавшиеся от других особ королевской крови, коих было немало в тогдашнем мире. Христианизация скандинавских стран сделала их частью западноевропейской цивилизации, в которой уже не было места викингам. Но прежде чем окончательно уйти в небытие, эпоха викингов подарила нам еще одного своего выдающегося представителя, оставившего яркий след в истории.

О Харальде Суровом нам известно достаточно много, чтобы составить более‑менее полное представление о его личности и деяниях.

В пятнадцатилетнем возрасте Харальд принимал участие в битве при Стикластадире. Когда в гуще сражения пал его сводный брат Олав Харальдссон и стало ясно, что чаша весов окончательно склонилась на сторону восставшей норвежской знати, один из соратников погибшего конунга помог израненному Харальду выбраться из боя. Он привел его к некоему местному бонду, жившему в лесу, вдали от людей. С его помощью молодой человек залечил свои раны. Восстановив свои силы, он отправился в путь. Через мыс Киль Харальд добрался до Швеции, а на другую весну прибыл в Гардарики.

По обычаю многих знатных скандинавов, Харальд поступил на службу к Ярославу Мудрому. Вскоре Харальду представилась прекрасная возможность проявить свое воинское мастерство. Конунг Ярицлейв отправился в поход против Польши и взял с собой юного варяга. Харальд оправдал возлагавшиеся на него надежды, ибо вскоре он уже стал хевдингом (т. е. начальником) над людьми конунга и вместе с ними совершил немало подвигов, подчиняя Ярицлейву новые племена и земли [82].

Смерть давнего врага Руси Болеслава привела к большим переменам во внутреннем и внешнем положении Польши. Довольно скоро выяснилось, что Польское государство – это колосс на глиняных ногах, державшийся исключительно благодаря кипучей энергии и авторитету покойного короля. Когда Болеслава не стало, его держава практически сразу же начала рассыпаться на части.

Вступивший на престол сын Болеслава Мешко II (1025–1034 гг. с перерывами) не обладал качествами, которые были присущи его отцу и теперь требовались в еще большей степени. Нельзя сказать, что это был совсем уж бездарный правитель. Однако во время его правления ситуация внутри самой Польши и вокруг нее складывалась таким образом, что совладать со всеми бедами, обрушившимися на поляков, мог только человек, наделенный недюжинными политическими и военными дарованиями, человек, верящий в себя и свои силы. У Мешко, в отличие от Болеслава, не было ни этих дарований, ни этой уверенности. А может быть, ему просто не хватало везения, как не хватает его многим из нас?

Вначале Мешко пробовал разговаривать с позиции силы со своими соседями. Ни к чему хорошему это не привело. Киевская Русь и Германия приложили все силы к тому, чтобы не дать полякам вновь усилиться на международной арене. Был возобновлен русско‑немецкий союз, который стал надежным противовесом польской экспансии.

В течение нескольких лет Мешко удавалось сдерживать плохо скоординированное наступление русских и немцев на рубежи своего государства и одновременно подавлять недовольство польской знати. Однако в 1031 году ситуация изменилась кардинальным образом. Польша подверглась мощному нападению сразу с двух сторон: со стороны Руси и со стороны Германии.

Об этой военной кампании, совсем не похожей на предыдущие, повествует Випон в своем «Жизнеописании императора Конрада». На сей раз против Мешко выступил также Оттон, ранее бежавший на Русь и нашедший приют при дворе Ярослава Мудрого. Конрад и Оттон договорились о совместных действиях против польского короля. Они вели наступление каждый на своем театре военных действий. Оказавшиеся между двумя сильными врагами поляки потерпели поражение.

Довольно сложно представить, чтобы переговоры о военном союзе между Конрадом и Оттоном велись за спиной Ярослава и киевский князь ничего о них не знал. Скорее, можно согласиться с тем, что сведения Випона об этих событиях неполны и неточны.

Известно, что в борьбе против Мешко принимал участие и другой его брат, Бесприм, также обделенный своим родичем. В конце концов, Бесприму, пусть и на короткое время, удалось занять польский престол. А Оттон в качестве удельного князя вынужден был удовольствоваться Силезией. Со всей очевидностью можно утверждать, что Бесприм являлся непосредственной креатурой Конрада, желавшего видеть именно его, а не Оттона, во главе Польши. Оттона поддерживали Ярослав Мудрый и его брат Мстислав Черниговский.

В «Повести временных лет» под 1031 годом помещено сообщение о взятии Червенских городов Ярославом и Мстиславом. Успех подобной акции был возможен только в рамках более широкой военной кампании, направленной против Мешко. Ранее, в 1030 году подобная попытка закончилась неудачей.

Союзники добились своего. Мешко оставил престол и отправился в изгнание. Впрочем, на следующий год он вернул себе престол. Мешко пришлось заплатить за это высокую цену. Польша уступила ряд своих земель Германии. А он сам вынужден был отказаться от королевского титула.

В запасе у Мешко было всего два года. В 1034 году вследствие заговора он был убит. Польша погрузилась в пучину внутренних неурядиц.

С 1034 по 1038 г. государством ввиду малолетства своего сына управляла Рихеза III, племянница Оттона III. Ослабленная Польша стала легкой добычей чехов, вынашивавших планы ее полного завоевания. Распад Польши вступил в свою критическую фазу. Польша утратила: на западе – Полабские марки, на юго‑западе – Силезию, на севере – Поморье и на востоке – Мазовию.

Пока положение в самой Польше и вокруг нее становилось все более драматичным, малолетний сын Мешко находился в Венгрии. Вполне справедливо опасавшийся за жизнь своего наследника король отправил его подальше от двора, где давно уже плелись нити заговора. Но в 1038 году Казимир вернулся в Польшу. Первым делом он попытался установить дружественные отношения с Германией и Русью.

На первый взгляд, киевский князь и германский император не были заинтересованы в восстановлении сильной и независимой Польши. Раздираемая внутренними смутами страна всегда является лакомым куском для ее соседей. Но такой взгляд на внешнюю политику не учитывает одного важного момента. Неоспоримое преимущество сильной власти перед слабой заключается в том, что позволяет выстраивать долгосрочные отношения между государствами, не опасаясь их непредсказуемого развития в будущем. Поэтому ни Ярослав, ни Генрих III (1039–1056 гг., император с 1046 г.), как дальновидные политики, объективно не были заинтересованы в продолжении польской смуты. Напротив, они стремились как можно скорее способствовать утверждению на польском престоле такого короля, который смог бы обеспечить долгожданную стабильность.

Была еще одна причина, заставлявшая Ярослава ратовать за скорейшее установление в Польше сильной королевской власти. Казимир породнился с киевским князем, став мужем Добронеги (умерла в 1087 г.). Древнерусский летописец уточняет, что Добронега была сестрой Ярослава. Следовательно, она была дочерью Владимира, по‑видимому, от второго его брака. Но датирует он брак Казимира и Добронеги совершенно неверно 1043 годом. Более точную дату называет «Саксонский анналист», сообщая о женитьбе Казимира, сына польского герцога, и дочери короля Руси в 1039 году. От этого брака Казимир имел двух сыновей: Владислава и Болеслава (будущего короля Болеслава II).

Чтобы поддержать своего зятя в первый, самый трудный период его правления, Ярослав предпринял целую серию походов против недружественных Казимиру племен. В «Повести временных лет» упоминается о нескольких таких походах: на ятвягов зимой 1038–1039 годов, на мазовшан – в 1041 году («в лодиях»), 1043 и 1047 годах.

В качестве выкупа за невесту (вено) Казимир возвратил Ярославу 800 русских пленников, которые были захвачены Болеславом еще в 1018 году. Двадцать лет плена – срок, кажущийся почти невероятным.

Успехи Харальда при дворе Ярослава Мудрого сами указывали направление будущей жизни этого юноши. Возможно, он так и остался бы в Гардарики. Но сердце Харальда оказалось несвободным от любви к одной из дочерей Ярослава Мудрого – Елизавете. В скандинавских сагах ее зовут Эллисив. Однажды Харальд отправился к конунгу и попросил отдать ему девушку в жены. При этом он ссылался на знатность своего рода, уверяя конунга, что и сам уже отчасти известен. Конунг отказал Харальду, сказав, что не может отдать свою дочь в жены чужеземцу, у которого нет государства для управления. Кроме того, Харальд недостаточно богат для выкупа невесты, а в те времена, как мы помним, заключение брачного союза между знатными родами было достаточно дорогостоящим мероприятием. Впрочем, Ярослав, смекнувший, что с его стороны было бы не слишком дальновидно окончательно отказывать Харальду, предложил тому обождать с женитьбой до лучших времен. Намереваясь добиться руки Елизаветы, Харальд отправился в Византию. Он провел там несколько лет на службе у разных императоров. Для норманна, волею судеб оказавшегося на чужбине, это был практически единственный способ (конечно, за исключением викингских набегов) сколотить приличное состояние и продвинуться вверх по служебной и социальной лестнице. Что ни говори, в этом отношении Византия для норманнов была все же более притягательной, чем Русь. В этой связи нелишним будет вспомнить, что о скупости конунга Ярицлейва ходили целые легенды, возникшие, надо полагать, не на пустом месте.

В скандинавских сагах этот период жизни нашего героя описан достаточно красноречиво и подробно, но вряд ли правдоподобно. В «Саге о Харальде Суровом», например, говорится, что сама византийская императрица Зоя, вступившая на престол в пятидесятилетнем возрасте, была не прочь выйти замуж за храброго варяга. Но давайте задумаемся над возможностью такого брака и его последствиями. По свидетельству византийских источников, Зоя действительно была неравнодушна к красавцам, которые время от времени делили с ней ложе и трон. Вот только ни один из четырех ее браков нельзя назвать счастливым. Трое ее мужей погибли явно не своей смертью. Первый – Роман III Аргир был утоплен в бане, второй – Михаил IV не выдержал обрушившихся на его голову несчастий и умер, по изящному выражению Л. Н. Гумилева, «от стресса». Третий – Михаил V Калафат («конопатчик») был ослеплен заговорщиками, среди которых немаловажную роль играли варяги. Только последнему, четвертому мужу Константину IX Мономаху удалось пережить свою супругу. В январе 1055 года он умер от чумы, спустя шесть лет после ее смерти.

 

У Харальда, в том случае если бы он стал мужем Зои, не было бы никаких шансов занять византийский престол. Византийцы вряд ли согласились бы видеть на престоле Константина Великого наемника‑норманна. Скорее всего, Харальд закончил бы свои дни весьма плачевно, став вместе со своей царственной супругой жертвой очередного дворцового переворота. Счастье Харальда, что все рассказы авторов саг о чувствах, которые испытывала к нему византийская императрица, так и остались досужими вымыслами. Столь же невероятно сообщение Снорри Стурлусона в «Круге земном» о том, что Харальд лично выколол глаза свергнутому с престола византийскому императору. Снорри называет даже имя этого императора – Константин Мономах. В 1042 году с престола был свергнут вовсе не Константин Мономах, на него еще не вступивший, а Михаил Калафат. Вполне логично предположить, что в 1042–1043 гг. Харальд уже вернулся на Русь, так как вскоре после его возвращения был заключен его брак с Елизаветой (1043–1044 гг.).

Византийские источники проявляют большую осведомленность. Так мы узнаем, что Харальд поступил на службу к императору Михаилу Пафлагону вместе с дружиной, насчитывавшей 500 воинов. За участие в сицилийской военной кампании (1038–1040 гг.), завершившейся удачно для греков, император пожаловал Харальду звание манглавита, «носящего пояс», тем самым приблизив его к себе [83]. После покорения Болгарии (1041 г.) он стал спафарокандидатом (начальником войска). Если воспользоваться современной табелью о рангах, это звание можно приравнять к командиру корпуса.

Когда на престол вступил Константин IX Мономах, Харальд решил вернуться на Русь. Но выяснилось, что сделать это не так просто. Греки стали чинить Харальду различные препятствия, не желая лишать себя такого способного военачальника. Но все же Харальду, прибегнув к хитрости, удалось покинуть Византию.

В «Гнилой коже» помещена следующая занимательная история, связанная с бегством Харальда и его спутников из Константинополя:

«[После сражений на Сицилии Нордбрикт отправляется в Иерусалим. По возвращении в Константинополь он оказывается в тюрьме по приказу императрицы Зои. Благодаря чуду Святого Олава Харальду удается спастись.] И в ту же самую ночь захватывает Харальд ту палату, в которой была девица Мария, и увезли они ее с собой. Взяли затем они две галейды и вышли на веслах в Сэвидарсунд. А там были протянуты через залив железные цепи. И тогда сказал Харальд: “Теперь люди должны сесть на весла на обеих галейдах, а все те люди, кому не нужно грести, должны тогда каждый держать в руках свой кожаный мешок или другую тяжесть и бежать на корму, и проверить, не поднимуться ли галейды на цепи”. И вот делают они так, и поднимаются корабли на цепи, и тотчас они останавливаются, и прекратилось движение. Тогда сказал Харальд: “Теперь должны все люди перебежать на нос корабля и держать в руках ту же тяжесть”. И вот в результате этого соскочила с цепи та галейда, на которой был сам Харальд, а другая поднялась на цепь, развалилась на части, и погибло очень много людей с нее там в заливе, а некоторых спасли. И с этим выбрался Харальд прочь из Миклагарда и поплыл так дальше в Свартахав, и прежде чем он выплыл в море, высадил он на берег девицу Марию, и дал ей хороших спутников назад в Миклагард. [Харальд просит Марию передать Зое, что власть ее над ним не так уж велика.] Затем расстались они, и плывет Харальд на север за море, а оттуда едет он по Аустрики в Хольмгард» [84].

Он приехал к конунгу Ярицлейву, у которого хранилось все то золото, которое получал Харальд во время своей службы у византийского императора и отсылал на Русь. Очевидно, значительная часть этого золота была внесена им в качестве выкупа за невесту. На сей раз Ярослав не стал возражать Харальду. Князь согласился выдать за него свою дочь. В 1043–1044 гг. состоялась свадьба будущего норвежского конунга и дочери киевского князя. «Харольд, вернувшись из Греции, взял в жены дочь короля Руции Герцлефа», – совершенно определенно заявляет Адам Бременский [85].

Молодые провели еще некоторое время вместе. Затем Харальд отправился из Хольмгарда через Альдейгьюборг в Швецию. Беременная Елизавета осталась на Руси, чтобы после рождения ребенка последовать за своим мужем [86].

 

2

 

Теперь, когда давняя мечта Харальда осуществилась и он стал мужем Елизаветы, он должен был попытаться вернуть себе королевство. Одним из первых о возвращении Харальда в Норвегию узнал Свейн Эстридсен, которому пришлось вытерпеть от Магнуса немало обид. Свейн активно искал себе союзников для совместной борьбы против этого слишком властолюбивого и слишком алчного конунга. На первых порах Харальд был также не против этого союза. Перспектива в одиночку воевать против Магнуса едва ли могла его устраивать. Свейн и Харальд встретились в Сигтуне и договорились о совместных действиях. Результатом этой договоренности стало несколько удачных набегов на владения Магнуса, что, должно быть, заставило его пойти на переговоры со своим дядей. Они договорились разделить Норвегию между собой. В случае смерти одного из них его владения переходили к другому. Условие вполне разумное, долженствовавшее поставить заслон на пути дробления Норвегии на более мелкие части.

Эти переговоры, похоже, были последними в жизни Магнуса. В 1047 году он погиб в результате несчастного случая. Как зачастую бывает, данные источников на этот счет весьма противоречивы. Тем не менее смерть Магнуса открыла Харальду дорогу к установлению своей власти над всей Норвегией, и этой возможностью он не преминул воспользоваться.

В еще большей степени смерть Магнуса была на руку Свену Эстридсену, который после своего бегства в Сконе только и дожидался удобного случая, чтобы вернуться назад. Он сразу же отправился в Данию и был провозглашен конунгом на тингах, состоявшихся в Зеландии и (вторично) в Ютландии.

Свен пережил всех своих противников, оставаясь правителем Дании вплоть до 1074 года.

Тем временем или чуть раньше в Норвегию приехала Елизавета вместе с дочерью Марией. В Норвегии у нее родилась еще одна дочь Ингигерд. В древнерусских летописях на этот счет нет даже смутного упоминания.

Утверждение Харальда в Норвегии в качестве единоличного правителя не обошлось без эксцессов. Не все из могущественных ярлов согласились добровольно уступить ему власть. Так что Харальду пришлось выдумывать разные изощренные способы устранения своих противников с политической сцены и вместе с тем из жизни. Действовал он подчас подло и жестоко. Впрочем, Харальд, стремившийся избавиться от других претендентов на престол, поступал так, как поступили бы сотни правителей в его положении. Результатом этой чистки рядов стала гибель четырех знатных и, что не менее важно, фактически независимых правителей Трендалега и Уппленда. С полным основанием можно сказать, что это был триумф Харальда Сурового, вынужденного еще совсем недавно скитаться на чужбине, а теперь обретшего свое королевство. Однако Харальд был сыном своего времени, типичным викингом, смысл жизни которого вращался вокруг темы богатства и славы. Было бы странным, если бы он удовлетворился тем, что получил от своего племянника, не прибавив к этому того, что сумел завоевать своим мечом.

Война с Данией, которую он с перерывами вел на протяжении всего своего правления, вряд ли была вызвана заботой о безопасности рубежей Норвегии. Этому северному государству давно уже ничто не угрожало. Возможно, единственной причиной, заставлявшей Харальда Сурового вести затяжную и кровопролитную войну со своим бывшим союзником Свейном Эстридсеном, было честолюбивое желание ни в чем не уступать своему племяннику Магнусу, распространившему свою власть на Данию и Норвегию. Нельзя сказать, чтобы Харальд руководствовался совсем уж безумной идеей. Силы Свейна Эстридсена были весьма ограничены, и он, конечно, не мог в одиночку противостоять своему сильному соседу. Но в своих построениях Харальд не учитывал, пожалуй, самый главный фактор – нежелание самих датчан находиться под властью норвежского конунга.

В первые три‑четыре года своего правления Харальд предпринимал неоднократные вылазки на побережья Дании. Его воины проникали в глубь страны, неся с собой смерть и разрушения. Как обычно, главные тяготы войны легли на плечи мирного населения. Собранные в ополчение мужчины гибли под ударами воинов Харальда. А женщины становились их легкой добычей. Но датчане продолжали сопротивляться, хотя Свейн Эстридсен терпел поражение за поражением.

Апофеозом датско‑норвежской войны стало разрушение знаменитого торгового города Хедебю. Снорри Стурлусон откровенно признает, что Харальд затеял поход 1049 года не только из‑за богатой добычи, которую он надеялся получить, но также и для того, чтобы посеять ужас среди данов. Значит, это была карательная акция, каковая и должна была привести к таким ужасающим последствиям. Состоявший в основном из деревянных строений город быстро превратился в один большой пылающий костер. Норманны, пришедшие вместе с Харальдом, с трепетом и каким‑то непостижимым языческим восторгом наблюдали за гибелью Хедебю и его жителей.

Стоит сделать небольшое отступление и рассказать о том, что представлял собой такой торговый город, как Хедебю. Почему усилия норвежцев были направлены на овладение именно этим городом?

В целом появление в скандинавских странах первых городов, игравших роль важных оборонительных и торговых центров, относится ко времени развития здесь большого судоходства. К числу таких городов, кроме вышеупомянутого Хедебю (в юго‑восточной части Ютландского полуострова, южнее г. Шлезвиг), можно отнести Бирку (на озере Меларен), Скиригссаль (в южной Норвегии, на западном берегу Ослофьорда).

Хедебю (Хайтабу) – буквально «город язычников» – был расположен на берегу озера в верховьях реки Шлей, впадающей в Балтийское море. Важным преимуществом такого местоположения была удобная гавань, куда могли заходить груженные товарами суда. Возник город в начале IX века на месте торгово‑ремесленного поселения фризов. В период своего расцвета в X в. город занимал площадь около 24 га. (В IX в. она была в несколько раз меньше – 5 га.) Полукруглый вал из земли и дерева защищал город со стороны суши. В наши дни его протяженность составляет около 1300 м. Возможно, тысячу лет назад он был значительно длиннее. Еще одно укрепление, более древнее, чем вал, находилось на холме севернее города. Внутри городской черты находились небольшие прямоугольные дома, обнесенные оградой и образовывавшие узкие улочки.

Численность городского населения достигала нескольких сотен. В период расцвета она превышала одну тысячу человек. Для своего времени это был довольно крупный город. Ведь в Скандинавии IX–XI веков города были крайне редким явлением.

В Хедебю в основном были распространены ремесло и торговля. Ремесленники занимались гончарным делом, обработкой и получением железа из болотной руды, которая доставлялась из Швеции, производством стекла (о чем свидетельствуют найденные на месте раскопок стеклянные бусы), чеканкой монеты, а также изготовлением украшений из бронзы и драгоценных металлов. Вообще, ювелирное дело в Хедебю, как можно судить по найденным в ходе раскопок украшениям, находилось на довольно высоком уровне.

Очевидно, ремесленникам принадлежал один из городских кварталов. Другую часть городского населения составляли купцы. Судя по всему, формирование купеческого сословия в Хедебю заняло не одно столетие. Так, в «Анналах франкских королей» (808 г.) одновременно с сообщением о возведении вала в Южной Дании сообщается, что датский конунг Готфред, овладев славянским городом Рериком, силой заставил, живших там купцов переселиться в порт Sliasthorp («усадьба на Шлей»). В названии этой усадьбы усматриваются черты Хедебю. Судя по всему, купцы жили ближе к гавани, в домах большего размера, и занимались прибыльной торговлей.

Борьба за обладание Хедебю не прекращалась на протяжении более чем двух столетий. Сначала город принадлежал датчанам. Около 900 года Хедебю захватили шведы, которые продержались здесь до 80‑х годов X века и были выбиты отсюда прежними хозяевами. Датские конунги, опасаясь новых неприятностей со стороны шведов и норвежцев, опять принялись укреплять Хедебю. Однако возведенные ими укрепления помогли мало. Около 1050 года город стал добычей норвежцев. По свидетельству исландских саг, Харальду пришлось бросить в море все сокровища, увезенные из Хедебю, чтобы не попасться в руки датского конунга Свена Эстридсена, устроившего за ним погоню.

Тем не менее город был сожжен дотла и уже никогда не смог отстроиться заново. Следы пожара, уничтожившего Хедебю, отчетливо видны во время археологических раскопок. Вещи, найденные в Хедебю в самом верхнем культурном слое, могут быть датированы не позднее середины XI века. Выше этого слоя никаких признаков продолжения жизни в городе не обнаружено.

Как же согласуется с данными археологов сообщение Адама Бременского о том, что в 1066 году Хедебю вновь подвергся разграблению, на этот раз со стороны вендов – славянских племен, обитавших по соседству с датчанами? Неужели Хедебю, пусть и на короткое время, вновь возродился из пепла? Скорее всего, средневековый хронист говорит о другом поселении, возникшем на противоположной стороне морского залива и позднее ставшем известным как город Шлезвиг. Здесь возможны две версии. Либо обитатели Хедебю, уцелевшие после набега норвежцев, возможно, какое‑то время после переселения на новое место по инерции продолжали называть его именем погибшего города. Либо удельный вес переселенцев из Хедебю в общей массе населения Шлезвига был достаточно высоким. А это обстоятельство, в свою очередь, позволяло соседним племенам называть новое поселение привычным именем – Хедебю. Таким образом, сообщение Адама Бременского о разграблении вендами Хедебю находит более‑менее правдоподобное объяснение. Однако все вышеизложенное не более чем предположение автора этой книги. Вплоть до окончательного выяснения вопроса нам придется удовольствоваться констатацией самоочевидного факта: на месте прежнего Хедебю после набега норманнов вендам больше делать было нечего. Города там уже не существовало.

Затем норвежцы нанесли еще один ощутимый удар. В сражении у Ницца даны потеряли 70 кораблей. Но даже после этого Харальд не продвинулся ни на шаг к заветной цели. Дания по‑прежнему отчаянно сопротивлялась.

На следующую весну на берегу пограничной реки Эльв состоялась встреча двух заклятых врагов – датского и норвежского конунгов. Переговоры начались со взаимных обвинений. С чего, собственно, они должны были начаться после всего, что произошло между датчанами и норвежцами? Все же, несмотря на накопившуюся ненависть друг к другу, Харальду и Свену удалось договориться о мире. Договор должен был сохранять свою силу, пока оба конунга оставались в живых.

 

3

 

Заключив мир с Данией, Харальд обратил свой взор на Англию. Строго говоря, норвежский конунг рано или поздно попытался бы захватить эту островную страну. Хотя бы потому, что это направление скандинавской экспансии в случае успеха задуманного предприятия обещало большие выгоды. В течение двух десятков лет, прошедших с момента гибели последнего представителя датской королевской династии в Англии (1042 г.), здесь по‑прежнему было неспокойно.

С самого начала смерть Хардакнута открывала широкие перспективы перед англосаксонской знатью. Прежде всего англосаксы теперь могли самостоятельно избрать короля. Естественно, выбор их пал на Эдуарда, жившего в изгнании в Нормандии. После правления чужеземцев, принесшего англосаксам столько бед, призвание на престол английского принца выглядело настоящим благом. Казалось, что стоит Эдуарду вступить на престол, и народ обретет долгожданный покой и благоденствие. В значительной мере этим надеждам не суждено было оправдаться.

Когда в Англии происходили смуты, связанные с борьбой за корону, Эдуард терпеливо дожидался своей очереди. Он не предпринимал каких‑либо попыток самостоятельно занять престол просто потому, что, как и большинство членов своего рода, не отличался деятельным характером. В его личности было много черт, делавших его похожим на Этельреда. Последний также предпочитал не рисковать, если не был уверен в благоприятном исходе задуманного им предприятия. Однако Эдурд не был точной копией своего родича. Принц считался глубоко верующим человеком. Позднее современники, отдавая дань религиозности короля, назовут его Исповедником.

Пребывание при дворе нормандского герцога для наследника английского престола не прошло даром. Он выучился говорить по‑французски и прекрасно усвоил традиции нормандцев. Эдуард не скрывал своей любви ко всему нормандскому и даже демонстративно выставлял ее напоказ. К моменту возвращения домой будущий английский король имел крайне смутное представление об обычаях своей родины.

В 1042 году Эдуард был избран на престол. Англосаксы были неприятно поражены тем обстоятельством, что вместе с королем приехало множество его придворных и советников из числа нормандцев. Эдуард ценил их куда больше, чем местную знать. И в дальнейшем на протяжении всего царствования Эдуарда нормандцы получали высокие государственные и придворные должности значительно чаще, чем англосаксы.

Поначалу встречавшие короля тешили себя надеждой, что со временем им удастся склонить его на свою сторону. Но шли месяцы и годы, а король по‑прежнему оставался ярым поклонником нормандцев. Английский двор превратился в подобие нормандского. Французская речь во дворце вытеснила английскую. Нормандское влияние проникло даже в церковь. Высшие церковные должности заняли нормандские священнослужители, приглашенные в Англию Эдуардом.

Нормандское засилье при дворе, возможно, не было бы таким большим злом, если бы не сопровождалось всеобщим упадком нравов (невзирая на религиозность короля) и ничем не ограниченным произволом знати. Англо‑ирландский историк Уильям Малсбери оставил точную зарисовку состояния общества в тогдашней Англии: «За несколько лет до нашествия нормандцев любовь к литературе и религии пришла в упадок. Малообразованные клирики с трудом и запинанием произносили слова священных молитв; человек, знающий грамматику, был предметом всеобщего удивления. Монахи пренебрегали уставом, одеваясь в роскошные одежды и услаждаясь разнообразными и изысканными яствами. Знать, предаваясь роскоши и разврату, не ходила регулярно утром в церковь, как следует христианам, но только от случая к случаю приглашала на дом какого‑нибудь священника, который торопливо совершал утреню и литургию для этой знати в перерывах между ласками их жен. Простые люди, не имеющие никакой защиты, становились жертвами людей знатных, которые увеличивали свои богатства, захватывая их имущества и земли и продавая их иностранцам (хотя по натуре своей эти люди, пожалуй, более были склонны присваивать все это себе)» [87].

Причина происходившего тогда в Англии имела вполне земное, материальное объяснение – слабость королевской власти, обусловленная в первую очередь личностью самого государя. Эдуард был не в состоянии справиться с англосаксонской и нормандской знатью, которая, почувствовав себя безнаказанной, пустилась во все тяжкие грехи. В конце концов, такое положение вещей вызвало открытое недовольство англосаксов. И вновь не обошлось без Годвине.

После возвращения Эдуарда домой Годвине, продемонстрировавший верность английской королевской династии, был обласкан и возвышен. Было бы трудно ожидать другой реакции со стороны короля. Ведь Годвине считался самым могущественным из англосаксонских магнатов. Ему принадлежала почти половина всех земель в королевстве. В знак своего особого расположения к царедворцу Эдуард даже женился на его дочери Эдите.

Но потом взаимоотношения короля и вельможи заметно охладели. Видимо, здесь не обошлось без влияния нормандцев, опасавшихся усиления Годвине и его рода. А вскоре зревшая вражда между англосаксами и нормандцами вылилась в открытое столкновение (Дуврское дело). Происшествие послужило сигналом для Годвине. Царедворец собрал большое войско и готовился выступить против короля и его приближенных (1051 г.). Но Годвине и его соратникам не повезло. Нормандцы на этот раз оказались сильнее. Англосаксонская партия, главой которой по праву считался Годвине, была разгромлена. В приступе гнева король Эдуард не пощадил даже собственную супругу, велев заточить ее в монастырь. Чтобы достичь временного перемирия с нормандцами, Годвине даже пришлось отдать им двух своих близких родственников в качестве заложников.

В Англии наступило некоторое затишье. Однако в том, что оно не будет продолжительным, не сомневалась, кажется, ни одна из противоборствующих сторон. Герцог Вильгельм, очевидно, уже тогда задумывавшийся над возможностью своего вступления на английский престол, решил поддержать своим присутствием Эдуарда. Нормандцы устроили ему торжественную встречу и приветствовали его как своего господина. Торжество нормандцев было недолгим. Появление Вильгельма в Англии вызвало новый всплеск недовольства англосаксов своим незавидным положением. Лагерь сторонников Годвине неуклонно пополнялся. Не только знать, но и тены (обеспеченные землей мелкие и средние землевладельцы), а также горожане спешили встать под знамена человека, провозгласившего своей целью изгнание нормандцев из Англии.

В 1052 году приближенные короля испытали настоящий трепет, когда узнали, что флот, собранный Годвине, вошел в Темзу. Случившееся стало для них неожиданностью. Ничего подобного они не могли предвидеть. Страх, распространившийся среди нормандских придворных и прелатов, был настолько сильным, что они даже не помышляли о сопротивлении. В панике бежали они на континент. Если верно вышеназванное предположение о далеко идущих планах Вильгельма относительно английского престола, то нельзя не признать, что первый раунд борьбы был им проигран.

Эдуард вынужден был смириться с победой Годвине. Фактически вся власть в государстве перешла в руки этого царедворца. В 1053 году, когда Годвине не стало, его сын Гарольд занял место отца. В правление Гарольда сразу же обозначилось его стремление упрочить положение центральной власти, что не могло понравиться другим знатным англосаксам, включая его брата Тости. Снова послышался ропот, на сей раз обращенный против всевластия Гарольда сына Годвине.

Кроме того, Гарольда не без оснований подозревали в смерти принца Эдуарда, сына короля Эдмунда Железнобокого.

Как мы помним, принца вместе с другими детьми покойного короля вывезли сначала в Русь, а потом в Венгрию, опасаясь мести со стороны Кнута. Спустя много лет члены Уитан (совет наиболее видных представителей духовных и светских властей) узнали, что принц жив. В Венгрию отправилось посольство во главе с епископом Алдредом с предложением принцу вернуться на родину. Эдуард принял предложение послов и, несмотря на интриги германского императора, вернулся в Англию. (31 августа 1057 г.) Но неожиданно он умер, не встретившись со своим родичем, королем Эдуардом. Обстоятельства его смерти так и остались неизвестны. В довершение всего произошел инцидент, имевший самые губительные последствия для будущего Англии.

В 1064 году Гарольд потерпел кораблекрушение у северного берега Франции. Один из вассалов нормандского герцога захватил вельможу вместе с сопровождавшими в плен. Однако затем они были освобождены по приказу нормандского герцога и отправились в его резиденцию. Вильгельм проявил удивительное великодушие. Он не стал мстить Гарольду и его близким за то унижение, которое пришлось испытать нормандцам в Англии. К пленникам отнеслись более чем милостиво. При дворе герцога им был оказан прием, соответствовавший их положению. Впрочем, причины такого великодушия нормандского герцога выяснились очень скоро. Оказывается, Вильгельм собирался использовать Гарольда в своей политической игре. Герцог заставил своего пленника поклясться на ковчежце с мощами святых, что он поддержит его притязания на английский престол в случае смерти Эдуарда. Тем самым Гарольд, произнеся такую клятву, в глазах нормандцев признал себя вассалом Вильгельма. Что заставило Гарольда дать такую клятву? Может быть, безрадостная перспектива на многие годы стать пленником нормандского герцога?

Так или иначе, Гарольд вернулся в Англию. Однако его брат и племянник продолжали оставаться в качестве заложников в Нормандии. Они были отпущены лишь позднее.

5 января 1066 года умер король Эдуард Исповедник. Согласно завещанию покойного короля, английский престол переходил к Гарольду сыну Годвине. По планам Вильгельма снова был нанесен ощутимый удар. Слова клятвы, данной Гарольдом, так и остались пустым обещанием. Он не собирался уступать престол нормандскому герцогу. Однако было бы слишком самонадеянным полагать, что Вильгельм добровольно откажется от своего желания стать королем Англии. Скорее наоборот, встречавшиеся на пути герцога препятствия лишь укрепляли его в этом желании.

Получив известие о смерти Эдуарда Исповедника, Вильгельм отправил в Англию к Гарольду послов с требованием вассальной присяги. При дворе нормандского герцога не сомневались, что Гарольд отвер