Серов Валентин Александрович

(род. 19.01.1865 г. – ум. 05.12.1911 г.)

 

Выдающийся русский живописец и рисовальщик, портретист и пейзажист, иллюстратор и театральный художник, представитель художественного объединения «Мир искусства».

Академик живописи, член совета Третьяковской галереи, педагог Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Обладатель Почетной золотой медали Парижской выставки 1900 г. за «Портрет Великого Павла Александровича» (1897 г.).

 

«У него была душа художника, глаза художника, рука художника». Так лаконично охарактеризовал Валентина Серова поэт‑символист Валерий Брюсов. И как у каждого талантливого человека, у него был свой путь от рождения к вершинам мастерства.

Маленький «Серовчик», как нежно называл его отец, Александр Николаевич, выдающийся композитор, написавший музыку к операм «Рогнеда», «Юдифь» и «Вражья сила», рос тихим и спокойным ребенком. Он не доставлял особых хлопот своей матери, Валентине Семеновне, талантливой пианистке и совсем молодой женщине. В их доме жизнь всегда била ключом. У матери, проповедовавшей идеи шестидесятников, собиралась эмансипированная молодежь. К отцу приходили известные люди: изобретатель Ладыгин, путешественник Миклухо‑Маклай, писатели Тургенев, Достоевский, Островский, художники Антокольский, Репин и Ге. Валентошка‑Тошка‑Антошка радовался многочисленным гостям, а особенно Н. Ге, который рисовал лошадку на четырех ножках, и она стояла, а на его картинке ей для устойчивости требовалось тринадцать ног.

Но так продолжалось недолго. Скоропостижно скончался отец, мать сразу постарела. Она решила, что уедет в Мюнхен продолжать музыкальное образование, а шестилетний Тоша поживет в коммуне, у ее подруги. Он возненавидел эту общину, потому что в качестве наказания у него забирали карандаши. А через год, приехав к матери в Мюнхен, «разлюбил» музыку, так как она стала причиной его постоянного одиночества.

Валентина Семеновна, по совету П. Антокольского, в 1879 г. переехала в Париж и договорилась об уроках для сына с И. Репиным. И если Илья Ефимович «любовался зарождающимся Геркулесом в искусстве», то в школе у мальчика обучение шло из рук вон плохо. Он думал только о рисовании и лошадях.

С 1875 г. события мелькали как в калейдоскопе: возвращение в Петербург, замужество матери, рождение брата, ссылка отчима, гимназия и, наконец, опять обучение у Репина. В гимназии Валентин больше забавлялся, зато в мастерской работал как взрослый. Мать забрала неуспевающего по всем предметам сына из гимназии, и он стал полноправным членом семьи Репина. Валентин был очень доволен. Он везде следовал за своим прославленным учителем и рисовал.

Серов стремительно превращался в мастера, и Репин ходатайствовал о досрочном зачислении пятнадцатилетнего юноши в Петербургскую Академию художеств в класс П. П. Чистякова (1880 г.), который развил рисунок Валентина до совершенства. Большое значение в формировании художественных взглядов Серова имело общение с М. Врубелем, В. Васнецовым, К. Коровиным и кружком С. Мамонтова.

После посещения музеев в Голландии и Греции и видя вокруг себя поглощенных творчеством друзей, Серову так захотелось самому по‑настоящему рисовать, что он, не доучившись, оставляет академию. Получив деньги за роспись плафона, Валентин с Остроуховым и братьями Мамонтовыми посещает музеи в Венеции. Вернувшись в Абрамцево (1887 г.) в состоянии восторга, «опьянения» от Веласкеса и Тициана, Серов за месяц создает картину‑портрет «Девочка с персиками», для которой позировала двенадцатилетняя Веруша Мамонтова. Такой солнечной, решенной в розовых и золотых тонах, пронизанной светом картины еще не было в русском искусстве. «Рядом висящие портреты Репина и Васнецова кажутся безжизненными образами, хотя по‑своему представляют совершенство… У нас подобное явление немыслимо… Настолько это ново и оригинально», – писал о картине М. Нестеров.

Перебравшись в имение двоюродной сестры Домотканово, Серов пишет не менее прославленный портрет Марии Симонович – «Девушка, освещенная солнцем» (1887 г.). Эта работа не так эмоциональна, зато более глубока и обаятельна. За картину «Девочка с персиками» художник получил премию Московского общества любителей художеств, а второй портрет купил П. Третьяков. Для молодого двадцатитрехлетнего художника это был прекрасный дебют, а денежное вознаграждение позволило начать семейную жизнь.

Серов давно полюбил воспитанницу своей тетки Ольгу Федоровну Трубникову, славную, трудолюбивую девушку с мягким характером. Не желая быть обузой в доброй, но все же чужой семье, она учительствовала в Одессе, и долгие годы влюбленные переписывались и только изредка виделись. В январе 1889 г. они обвенчались и на месяц уехали в Париж. Материальное положение Серова не позволяло ему быть все время с любимой женой. Художник постоянно разъезжал, выполняя многочисленные заказы, чтобы обеспечить большую семью (две дочери и три сына), которая жила в Домотканове. В этом имении, куда Серов стремился всей душой, им были написаны лучшие пейзажи: «Заросший пруд» (1888 г.), «Дуб. Домотканово» (1890 г.), «Дорога в Домотканове», «Стригуны на водопое» (обе в 1903 г.), «Октябрь. Домотканово» (1895 г.). И хотя они менее лиричны, чем у Левитана, и не так трогательны, как у Нестерова, но щемяще реальны и светлы. Ведь недаром его называли «интуитивным импрессионистом».

Художник получал все большее признание как портретист. Он с удовольствием рисовал друзей, родственников, детей (портреты О. Ф. Серовой, 1895 г.; С. И. Мамонтова, 1880 г.; Е. Г. Мамонтовой, 1887 г.; А. П. Нурока, 1893 г.; И. Остроухова, 1902 г.; М. Врубеля, 1907 г.; «Дети», 1899 г.). Все они разные по характеру, внутреннему миру и темпераменту: жизнерадостен, самоуверен, вальяжен лучший друг Серова К. А. Коровин, (их даже объединяли одной фамилией «Серовин‑Коровин»); грустен, артистически нежен и лиричен, как и его пейзажи, И. Левитан. Гордостью русского искусства стали портреты писателей: Н. Лескова (1894 г.), А. Чехова (1902 г.), А. Горького (1905 г.); композиторов: А. Глазунова (1899 г.), Н. Римского‑Корсакова (1898 г.); артистов: Ф. Шаляпина, Г. Федотовой (оба в 1905 г.), И. Москвина, В. Качалова (оба в 1908 г.), К. Станиславского (1911 г.). Словно живая статуя, возвышается над зрителем М. Ермолова (1905 г.). Серов рисовал эту простую, скромную женщину, сидя на скамеечке у ее ног, и создал парадный портрет гениальной актрисы, ставшей эпохой для русского театра, наполнив его красотой, духовной силой и пафосом. Как эльф, легка и воздушна парящая в танце А. Павлова (1909 г.). «Античная трагедия тела», мягкая пластика изломов, хрупкая незащищенность обнаженной фигуры, необычайно броская красота лица танцовщицы И. Рубинштейн (1910 г.) – такое новое стилизованное решение портрета было не понято многими современниками художника.

Популярность Серова росла и среди высокопоставленных заказчиков. В отличие от уже именитых мастеров, он исполнял даже парадные портреты в светлой манере, красочно. Его «Портрет Портретыч» никогда не льстил и не шаржировал модель. Серов только высматривал и подмечал (портреты князя и княгини Юсуповых, оба в 1903 г.; Г. Гиршман, 1907 г.; княгини О. Орловой, 1911 г.; Μ. Ф. Морозовой, 1897 г.; И. А. Морозова, 1910 г.). «У меня проклятое зрение, – жаловался художник, – я вижу каждую морщинку, каждую пору…» И характер человека он видел прекрасно, и мог одним жестом подчеркнуть его. Так, на портрете В. Гиршман (1910–1911 г.) словно пересчитывает деньги в кармане. И сколько банкир ни просил художника «убрать руку», Серов ничего не изменил. Знатных и богатых художник видел насквозь. Тяжело и уверенно стоит на портрете осознающий свою власть миллионер М. А. Морозов (1902 г.), но вместе с тем это умный, интеллигентный человек и большой ценитель искусства. Он понял замысел художника, но ничего не просил изменить. А на портрете его четырехлетнего сына Мики Морозова (1901 г.) еще ничто не говорит, что это будущий крупнейший шекспировед. Ребенок подвижен, нежен, широко распахнутыми глазами он с интересом всматривается в мир. При взгляде на его портрет невольно возникает добрая улыбка.

Серов неоднократно писал портреты царской семьи Александра III и Николая II, работал долго, «позевывая», но после кровавых событий 1905 г. наотрез отказался «бывать в этом доме» и в знак протеста сложил с себя звание академика. Всегда сдержанный и мягкий, он сделался резким, нетерпимым, угрюмым, настолько потрясла его расправа. Художник и раньше не особо жаловал «царскую тему». Словно школьник, отлынивал от заказа для иллюстрированного издания «Царская охота» и считал, что на картинах «Выезд Петра II и цесаревны Елисаветы Петровны на охоту» (1900 г.), «Юный Петр на псовой охоте», «Выезд Екатерины II на соколиную охоту» (обе в 1902 г.) лучше всего получились милые его сердцу кони и борзые. Высокую оценку получил Серов за картину «Петр I на постройке Петербурга» (1907 г.) от своего учителя П. Чистякова. Словно «ломовик, прет» против ветра мощной поступью царь. Великий строитель и жестокий монарх уже видит перед собой будущий город, он устремлен вперед и сам «создает ветер», от которого сгибаются размытые фигуры свиты.

Серов работал напряженно и разнопланово. Иллюстрировал произведения А. Пушкина и басни С. Крылова. Участвовал в деятельности объединения «Мир искусства» и совместно с Л. Бакстом оформлял одноименный журнал. Преподавал в Московском училище живописи. После смерти П. Третьякова Серов вошел в совет галереи и много сделал для признания молодых талантов, но свои работы «не пристраивал» (к 1898 г. в Третьяковке было 35 работ художника, в настоящее время – более 80). С удовольствием он работал в области театральных декораций в театре С. Мамонтова, Мариинском театре, в «Русских сезонах» Дягилева. Серов создал прекрасные декорации к опере своего отца «Юдифь» (1886, 1907 гг.).

Художник интуитивно чувствовал, что надо искать новые формы выразительности. Он сумел взять лучшее из старой живописной школы и придать ему современное звучание. В 1907 г. Валентин Александрович вместе с Львом Бакстом путешествовал по Греции. Он был покорен легендарными памятниками и мифологической красотой Эллады. В монументально‑декоративном стиле художник создал картину «Похищение Европы» (1910 г.), решенную в ярких, непривычных глазу красочных сочетаниях, максимально упростив фон и четко выписав хрупкую фигуру девушки, уверенно сидящей на огромной спине красавца быка.

Помимо живописи у Валентина Александровича был еще один дар – он умел дружить. «По существу это был человек нежный, тонкой души, бесконечно верный друг. Он ясно видел недостатки людей, их провалы, душевные изломы и охотно прощал все это, лишь бы было за что. Своей любовью он покрывал изъяны других…» – писал Д. Философов. Серов мучился от непризнания современниками таланта М. Врубеля, лично ходатайствовал перед царем за обвиненного в подлоге и присвоении денег С. Мамонтова (позже он был оправдан), понял и простил эмигрировавшего А. Бенуа, которому было тесно в России. Но навсегда порвал многолетнюю дружбу с Ф. Шаляпиным, увидев его на коленях перед царской ложей при исполнении «Боже, царя храни» после премьеры оперы «Борис Годунов».

Серов был молчаливым и довольно хмурым человеком. А с гастролей в Париже и Англии, где с блеском прошло представление «Шахеразады», к которому он создал великолепный занавес, Валентин Александрович вернулся необычайно веселым и оживленным. Многие даже не подозревали, каким он был шутником и выдумщиком, как легко и красиво танцевал, как обаятельно улыбался. Серов давно чувствовал, что у него «птичье сердце» (врачи диагностировали стенокардию), и теперь старался все успеть и всех порадовать. Рано утром, вдоволь порезвившись с младшей дочерью, трехлетней Наташей, он заспешил оканчивать заказной портрет княгини П. Щербатовой и упал… Художник умер в возрасте 46 лет, в самом расцвете таланта.

«Бывают смерти, в которые не веришь, – писал в статье Н. Рерих, – целый день требовали опровержений. Не хотели признать ужасного и непоправимого…» Друзья на руках внесли гроб в Третьяковскую галерею, где была отслужена лития. Серова оплакали и как художника, и как друга, и как человека.

 

СЕРА ЖОРЖ‑ПЬЕР

(род. 2.12.1859 г. – ум. 29.03.1891 г.)

 

Известный французский художник‑неоимпрессионист, основатель течения, получившего название дивизионизма, создатель пуантилистской манеры письма.

 

Все мы – рабы Хроноса. Этот жестокий хозяин неумолим: уходят в небытие мгновения, люди, народы. Не каждый осмелится восстать против власти Времени. Жорж Сера всю жизнь пытался остановить песочные часы, приблизиться к вечному. Для этого он призывал на помощь науку, ее довлеющую над всем, даже над временем, логику.

Страх перед бренностью человеческой жизни поселился в душе Жоржа еще в детстве. Когда ему едва исполнилось девять лет, смерть забрала его маленького пятилетнего братишку. Такие потрясения всегда глубоко западают в детскую душу. К тому же мальчику даже не с кем было поделиться своими переживаниями. Он воспитывался в мрачной, несколько странной семье судебного пристава Антуана‑Кризостома Сера из Ла‑Виллета. Отец, лишившийся в результате несчастного случая правой руки, всегда одетый в черное, никогда не улыбался. Помешанный на благочестивых картинках, изображавших святых и мучеников, он большую часть времени проводил не с семьей, а в другом своем доме, в погребе которого устроил молельню. Мать, Эрнеста Февр, дочь отошедшего от дел ювелира, была неприметной. Все свое время она проводила в тягостных раздумьях за вязанием.

Жорж‑Пьер начал рисовать еще в раннем детстве. В 15 лет он поступил в муниципальную школу рисунка. Чопорный, усидчивый, всегда серьезный, он очень отличался от других учеников. За внешней сдержанностью и самоуглубленностью неразговорчивого подростка скрывалась сильная всепоглощающая страсть к живописи. Только ею он живет, только о ней может разговаривать с другими.

В это время в руки начинающего художника попала книга Шарля Блана «Грамматика искусства рисунка». «Цвету, подчиненному четким правилам, можно обучаться, как музыке…» – вот то главное, что вынес из нее Жорж. Конечно! Именно правилами, более того, законами должно вооружиться искусство (а заодно и художник), чтобы достичь абсолюта!

Судьба молодого человека была предрешена. Но ему многому надо было учиться, поэтому первой его целью стала Школа изящных искусств. Родители не возражали против такого выбора сына. Правда, и не особо радовались. Семейство, как всегда, молчало.

В школе учителем Сера стал Анри Леман, ученик знаменитого Энгра. Последнее обстоятельство было, впрочем, единственным достоинством этого педагога. Жорж умел учиться самостоятельно. В библиотеке он нашел книгу Мишеля‑Эжени Шевреля «О законе одновременного контраста цветов». Все ключевые понятия, которые Сера потом использовал в своей технике, он взял отсюда. Оказывалось, что цвета как такового не существует, мы воспринимаем его лишь в соотношении с окружающими цветами. Это стало открытием для молодого художника.

Однажды Сера и два его товарища, Аман‑Жан и Эрнест Лоран, попали на выставку импрессионистов. Друзья Сера были в восторге. Сам Жорж высоко оценил технику живописи, но спонтанность, отсутствие логики не годились для человека, ищущего во всем, даже в творчестве, крепкой опоры. Он должен создать свой собственный метод, который сможет объединить художественное впечатление и строгие научные законы. Это становится его главной целью.

Возвращаться к школьному академизму не хотелось. Три друга забросили учебу и сняли собственную мастерскую. Правда, «свободным художником» Сера был недолго. Его ожидал год службы в армии. Это нисколько не огорчало юношу. Ведь, занимаясь физическими упражнениями или неся дежурство, можно так же спокойно думать о творчестве, как и у себя дома.

Вернувшись к гражданской жизни, Сера прежде всего обзавелся собственной мастерской – так он соскучился по одиночеству. Пытаясь уловить в живописи неуловимое, он принялся за изучение научных трудов… физиков – Дове, Гельмгольца, Максвелла. Черпал он идеи и из «Эссе об абсолютных законах в искусстве» Юмбера де Сюпервиля и «Научной теории цветов» Огдена Н. Руда. Живописью в это время Жорж почти не занимался. Пытаясь изучить контраст белого и черного тонов, он увлекся рисунком и достиг таких больших успехов, что один из его современников назвал ранние работы Сера «рисунками живописца». Время на них будто остановилось. Это была первая победа Сера над Хроносом.

Вернувшись к живописи, художник написал несколько полотен, одно из которых – «Купание в Аньере» он даже осмелился предложить Салону отверженных (выставке импрессионистов). Работу не приняли. Таких, как Сера, обиженных оказалось немало, и они объединились в Общество Независимых художников, чтобы организовать свою собственную выставку. Она открылась 15 мая 1883 г. Для картины Сера не нашлось другого места, кроме буфета. Таким необычным образом судьба выделила достойное полотно среди множества довольно посредственных.

На одном из собраний группы «Независимых» Сера познакомился с Полем Синьяком, впоследствии ставшим его близким другом и последователем. Экспансивный, веселый, немного грубоватый, он был полной противоположностью чопорному Сера. Они много говорили об искусстве. Синьяка заинтересовала научная точность произведений друга, Сера – теория чистого цвета, которую отстаивал Поль. Часто друзья плавали на лодке Синьяка, которая называлась «Мане‑Золя‑Вагнер». Жорж делал много зарисовок. Работал, полуприкрыв веки, сосредоточенно и всегда молча. Сера создавал большую картину «Воскресенье после полудня на острове Гранд‑Жатт». Он отыскивал интересные детали и типажи: женщина с удочкой, трубач, кормилица, дама со смешной обезьянкой. Все эти фигуры художник поселил на большом полотне по просчитанным с геометрической точностью вертикалям, горизонталям и диагоналям. Так было положено начало дивизионизма, неоимпрессионизма – живописи, в которой преобладало письмо четко различимыми, раздельными мазками, рассчитанными на оптическое смешение красок в восприятии зрителя.

Летом Сера уехал к морю. Здесь, перед бескрайним водным простором, он был как никогда близок к вечности. И именно здесь он написал несколько морских видов, нанося на холст мелкие точки, не смешивая цветов. Это было рождение пуантилизма. «Точечный метод» так увлек Сера, что, вернувшись в Париж, он переписал им «Гранд‑Жатт».

В это время Сера познакомился с Камилем Писсарро. Работа точками произвела сильное впечатление на мэтра импрессионизма, который как раз находился в состоянии творческого кризиса и искал пути его преодоления. К новому течению, кроме него, присоединились Синьяк, Дюбуа‑Пилье, Шарль Атран, Анри‑Эдмон Кросс. Им и невдомек, что метод Сера – его личный. Он уходит корнями глубоко в душу этого художника. Появлению последователей Сера не радовался, относился к ним даже с некоторой подозрительностью. И небезосновательно. Художник говорил: «…Я начал писать в этой манере, чтобы найти что‑то новое, найти собственную живопись… в тот день, когда все начнут писать в этой технике, она потеряет всякую цену, и художники начнут искать нечто новое, что уже и происходит».

Действительно, на открывшейся в 1886 г. Восьмой выставке импрессионистов было немало произведений представителей пуантилизма. Зрители были поражены: картины, написанные точечным методом, оказались так похожи, что невозможно было определить их автора. А познакомившийся с выставкой Дега язвительно назвал пуантилизм «толченой древесиной».

Однако открывшаяся в августе выставка «Независимых» привлекла к этим работам немало зрителей. О «конфетизме», как окрестила публика новый метод, заговорили. «Я нахожу, что пуантилизм… – это настоящее открытие…» – писал Ван Гог, с которым Сера познакомился в 1887 г.

Но ни популярность, ни постоянное участие в различных выставках не остановили Сера в стремлении приблизить живопись к математическому уравнению. Если есть закон цвета, то почему бы не привести к гармоничному единству все линии картины?

Он много работал, доделывал и переделывал свои старые работы. «Линии имеют физиологическое воздействие», – читал он у Шарля Анри. Они могут возбуждать, стимулировать и, наоборот, затормаживать восприятие. Сера пишет «Парад». Здесь все просчитано: композиция, ритм, направление каждой линии. Однако картина оказалась лишена перспективы и глубины. Вместо веселой ярмарочной сценки получилось нечто тусклое и мрачное. Что‑то не клеилось в теории мастера. Отзывы критики были соответствующими. Писали, что картина имеет «жалкий вид, грешит скудостью силуэтов, неумело контрастирована».

В этот нелегкий период в жизни Сера появилось кое‑что еще, кроме искусства. Великий затворник влюбился. Ее звали Мадлен Кноблох. Непонятно, что привлекло интеллектуала‑художника в этой глупенькой болтушке. Впрочем, она обладала яркой внешностью. Если он был воплощением рассудка, то она – сама плоть. Далекий от простых житейских радостей художник, видимо, оказался в ловушке инстинкта. Мадлен была запечатлена им в «Пудрящейся женщине». На заднем плане картины, в маленьком зеркальце, Сера поместил свое изображение, но потом, поразмыслив, заменил его горшком с цветами.

В 1890 г. у Жоржа родился сын. Отец не проявил большой фантазии и назвал мальчика Пьер‑Жорж. К работе в мастерской добавились теперь и семейные хлопоты. Но Сера находил время и для посещения кабачков и кабаре. Он искал не развлечений, а моделей для своего нового полотна «Канкан». Однако и эта картина не вызвала одобрения среди критиков и художников. К нападкам во французской прессе добавились еще более язвительные выпады после представления ее на выставке в Бельгии. Критик «Ревю бельж» Эдгар Баес писал о картине в уничижительном тоне: «Это произведение не что иное, как судорожный спазм карлика и женщины‑вампира в момент соития. Высокий гимн трепетной, но вызывающей скопление газов в кишечнике плоти, усеянной зелеными пятнышками, будто слизь выползшей из раковины улитки; его танцовщицы имеют цвет лишая, шелушащегося и безжизненного. Но аппетитный, несмотря ни на что, так как у меня от этого цвета перехватывает дух, и клянусь, что многие облизываются и ломают руки в неутолимой страсти, загипнотизированные лихорадочными восторгами чудовищного и деградирующего бесстыдства». Это был, конечно, перехлест, и критики явно переусердствовали.

После такого приема «Канкана» Сера теряет последователей. От неоимпрессионизма отказывается в своем творчестве Писсарро. Но удручает художника вовсе не это (он всегда прохладно относился к адептам своего метода). От Сера навсегда уходят люди, дружбой с которыми он особенно дорожил: скончался Дюбуа‑Пилье; покончил с собой Ван Гог. Безжалостное время, казалось, мстило восставшему против него художнику.

В марте 1891 г. должна была открыться очередная выставка «Независимых». Сера работал над полотном «Цирк». Он спешил так, будто подозревал, что эта выставка будет последней в его жизни. Время поджимало. Сера так и не успел дописать скамьи на заднем плане. Картина заняла свое место на выставке, открывшейся 20 марта, однако надежды Сера не оправдала. Его работу не поняли. Побывавший на выставке мэтр французской живописи Пюви де Шаванн с безразличием прошел мимо нее.

Переутомление, нервное напряжение и равнодушие публики, конечно же, не могли не сказаться на физическом состоянии художника. Простуда легко свалила этого крепкого человека, подтачиваемого внутренним огнем. Лихорадка разгоралась стремительно, и утром 29 марта Сера не стало. А 14 апреля умер его маленький сын Жорж, вслед за ним, 24 мая, – отец. Второй ребенок, которого Мадлен носила в чреве, так и не увидел свет. Казалось, следов существования Сера на этой планете не оставалось…

Но в схватке со всепоглощающим небытием победил все же художник. Доказательством тому стало его творчество, интерес к которому не иссяк и поныне. Отошедший в свое время от неоимпрессионизма Писсарро оказался хорошим пророком, заявив, что творчество Сера будет иметь и «другие последствия». Влияние этого художника было действительно очень значительным, и не только на его выдающихся современников – Поля Синьяка и Анри Матисса. Ростки неоимпрессионизма взошли во многих странах Европы. Отмечая это, биограф Сера Анри Перрюшо писал: «Так вокруг могучих поверженных деревьев вырастают побеги и наружу пробивается та жизненная сила, которая питает своими соками будущий лес». Сера своим искусством победил время, не только настоящее, но и будущее.

 

СИКЕЙРОС ДАВИД АЛЬФАРО

(род. 29.09.1896 г. – ум. 6.01.1974 г.)

 

Выдающийся мексиканский живописец и график, один из зачинателей мурализма – монументальной живописи в Мексике, прогрессивный общественный деятель.

Лауреат Международной Ленинской премии (1967 г.).

 

В неспокойном XX веке перед людьми искусства острее, чем когда‑либо, встал вопрос: соединимы ли творчество и политика, гений художника и партийная идеология? Давид Альфаро Сикейрос был сторонником коммунизма. Но не так уж важно, прав ли был этот гениальный мексиканец, подчинив идее революции не только художественный дар, а и всю свою бунтарскую жизнь.

Главное, он создал замечательные произведения искусства, в которых отразил боль и надежды всего человечества. Недаром один из современников писал о творчестве Сикейроса: «Его образы опаляют горячим дыханием и завораживают безостановочным движением, подобно тому, как над мексиканской землей – зеркалом Латинской Америки, – сменяя друг друга, движутся свет и тени…»

Будущий художник родился в небольшом селении Санта‑Ро‑сариа на севере Мексики, в семье адвоката Сиприано Альфаро Сикейроса. Его мать, Тереса Сикейрос, умерла, когда мальчику было всего три года. Пепе (так Хосе Альфаро звали в детстве, имя Давид появилось гораздо позже) с сестрой и братом попали на воспитание в принадлежавшее деду поместье «Норио». Когда‑то этот полковник республиканской армии, соратник президента Бенито Хуареса, был очень колоритной фигурой. Чего стоило только его прозвище – Семь Ножей! Через много лет его внука будут называть Огнедышащим Вулканом. Видимо, именно от деда Хосе Альфаро унаследовал свой неистовый, взрывной характер.

Семь Ножей, воспитывая Пепе, часто прибегал к жестокости, пытался сделать из него настоящего ковбоя, бесстрашного наездника чарро. Может, эта его затея и увенчалась бы успехом, не забери отец восьмилетнего мальчугана к себе в Мехико. Тут будущего художника ждала учеба во франко‑английском колледже, которым руководили католические монахи. Однако у Сикейроса с детства не заладились отношения с церковью. Маленький Пепе никогда не молился перед святыми мужского рода, только перед женщинами. Более того, он был влюблен в Жанну д'Арк и Святую Деву Лурдскую. Однажды он отказался от исповеди, а потом вообще сошелся с одним из деятелей мексиканского анархо‑синдикализма. Естественно, что после чтения брошюр Бакунина Пепе перестал молиться даже святой Жанне.

Однажды во время ремонта в квартире отец увидел на куске полотна набросанную малярной краской Мадонну Рафаэля. Это «произведение» было делом рук одиннадцатилетнего Альфаро. Восхищенный родитель поспешил отдать талантливого отпрыска в ученики Эдуардо Гутьерресу, живописцу, принадлежавшему к школе романтического натурализма. Именно благодаря ему Сикейрос познакомился с творчеством великих мастеров прошлого – Леонардо да Винчи, Микеланджело, Гойи.

В 1911 г. Сикейрос поступил на архитектурный факультет Национальной подготовительной школы и одновременно – на вечерние курсы академии Сан‑Карлос, единственного в то время центра изобразительного искусства в Мексике. После одной из студенческих забастовок на основе академии была создана Национальная школа живописи и скульптуры. Ее преподаватели и студенты бесплатно обучали рисованию всех желающих. Действовала такая школа «на вольном воздухе» в одном из бедняцких районов. Пепе не остался в стороне от этих процессов, что очень сердило отца. Они часто спорили, пока однажды юноша не ушел из родительского дома, разбив камнями окна. Больше Сикейрос под отчий кров не возвращался.

В Мексике уже не первый год бушевала гражданская война. В ее водоворот оказался втянутым и бездомный художник. Батальон, в который вступил Сикейрос, из‑за юного возраста солдат в шутку назывался «Мама». С «Мамой» молодой человек прошел много тяжелых испытаний. Вот где пригодились Пепе жестокие уроки деда! «Военный опыт раскрыл нам социальную сторону войны… помог нам понять законы функциональности в искусстве», – писал Сикейрос позднее.

Гражданская война завершилась только в 1917 г., когда в Мексике была принята Конституция. Постепенно художник возвращался к мирной жизни. В 1919 г. сердце Сикейроса покорила Гарсиэла Амадор, сестра одного из его военных товарищей. Получив назначение на должность военного атташе в Испании, Франции и Италии, он со своей возлюбленной покинул Мексику. Но в Европу они попали только через несколько месяцев, застряв в Нью‑Йорке. Начинающий дипломат познакомился с Хосе Ороско, тогда еще неизвестным художником. Именно он подбросил Сикейросу идею использования в живописи автомата‑распылителя. Друзья ходили по музеям, много спорили об искусстве, пока не закончились выделенные на поездку деньги. Хосе Альфаро пришлось подзаработать в Нью‑Йорке на дорогу.

Вернувшись в Старый Свет, молодожены опять оказались без средств: на родине в очередной раз поменялась власть. Зато пред ними открывалась Франция, центр культурной жизни и новейших течений в искусстве того времени. В Париже художник познакомился со своим соотечественником и коллегой Диего Риверой, а благодаря ему и со многими другими известными людьми.

В Мексику Сикейрос вернулся в 1922 г. И сразу же получил работу. Министр просвещения заказал группе молодых художников, среди которых был и Сикейрос, роспись стен Национальной подготовительной школы. Необходимо было нарисовать сцены из истории Мексики. Создавая их, Сикейрос много экспериментировал, добавлял в краски сок кактуса магея. Под его кистью зарождалось новое течение в мексиканском искусстве – мурализм (от испанского слова «мураль» – настенная монументальная живопись). Созданные художниками работы оказались ярким политическим манифестом. И потому эти фрески едва не были уничтожены.

Вскоре Сикейрос вступил в компартию и на несколько лет оставил живопись, посвятив всего себя политике. В 1929 г. на Латиноамериканском конгрессе в Монтевидео он познакомился с Бланкой Лус Брум, племянницей президента Уругвая. Ради этой женщины Сикейрос оставил жену, с которой прожил 10 лет. Именно Бланке он обязан именем, под которым стал знаменит – Давид. Ведь она всегда видела в нем Давида Микеланджело – такого же сильного и непокорного… Бланка мужественно и преданно поддерживала художника, когда тот попал в тюрьму. Однако она так и не смогла стать женой этого вечного скитальца.

Действительно, Сикейрос нигде долго не задерживался, навлекая на себя гнев властей. И если против него выступали «на коне», он выезжал «на танке». Как‑то в Лос‑Анджелесе художник получил заказ нарисовать на одном из зданий панно «Тропическая Америка». И каково же было изумление заказчика, когда вместо экзотического пейзажа он узрел человека, распятого на кресте, на котором сверху торжествующе восседал орел, совсем как на долларовой банкноте. Конечно, эту выходку Сикейросу не простили. Фреска была уничтожена, как и множество других его произведений. Из Америки его выставили.

Монтевидео, Буэнос‑Айрес, Нью‑Йорк… Выставки, политические акции, тюремные заключения. В идеологической борьбе Сикейрос не брезговал даже терроризмом. В 1940 г. он стал организатором неудавшегося покушения на Льва Троцкого. И при этом – работа, постоянный творческий поиск. В Нью‑Йорке Давид Сикейрос организовал Экспериментальную мастерскую монументальной живописи, где изучалось использование в искусстве новых методов и материалов, в частности синтетических красок. Вот как характеризовал направления этих поисков сам художник: «Мы поняли, что вся техника современной живописи – техника архаическая… В архитектуре проблема новых материалов: стали, бетона, пластиков, стекла – была теперь самой животрепещущей, а для художников все это оставалось грамотой за семью печатями, новая химия была для них «terra incognita». Вот как случилось, что именно мы, мексиканские художники‑фрескисты, пришли к открытию новых материалов для монументально‑декоративной живописи». Примером такого использования достижений техники в монументальной живописи могут служить многие работы Сикейроса. В частности, при помощи фототехники и фотомонтажа им были созданы росписи «Эхо плача», «Никогда больше» и др.

В 1937 г. Сикейрос уехал в Испанию бороться с фашизмом. Здесь он встретил свою старую знакомую, журналистку Анхелику Ареналь. И посмотрел на нее по‑новому. Эта женщина будет с художником до последней минуты его жизни. Они поженились в прифронтовом городке Сьюдад‑Реаль и прожили вместе около 40 лет. «Быть женой Сикейроса – значило жить рядом с огнедышащим вулканом, идти навстречу бурям и ураганам, пробиваться сквозь джунгли, подниматься на вершины Гималаев и спускаться в глубокие пропасти», – вспоминала потом Анхелика.

Вернувшись в Мексику, Сикейрос во время Второй мировой войны и после нее создал немало работ с глубоким политическим и философским подтекстом («Наш современный образ», «Полковник‑монстр», «Этнография», «Новая демократия», «Аллегория будущей победы медицины над раком», «Марш человечества на Земле и в Космосе: нищета и наука»). Но самым значительным является последнее творение художника – «Полифорум» (1971 г.) – уникальное сооружение, напоминающее огромный двенадцатигранный бриллиант. Этот «драгоценный камень» создавали 50 человек – художники, скульпторы, инженеры, строители, химики. Они приехали на помощь Сикейросу со всех концов Латинской Америки, из Японии, Италии, Франции, Израиля,

Египта. Шесть лет создавался этот шедевр. И вот наконец 15 декабря 1971 г. состоялось торжественное открытие «Полифорума». Его роспись состоит из двух частей: «Марш человечества к буржуазно‑демократической революции» и «Марш человечества к революции будущего». В этих работах Сикейрос как бы «спрессовывает» далекое вчера и заоблачное завтра в один длинный день. Здесь – миллионы лиц. Зритель, которого вращающийся пол сам несет вдоль стен, ощущает себя героем фрески, частью людского потока. Эту самую большую в мире роспись (ее площадь – 8422 м2) сравнивают с капеллой Микеланджело.

Через два года после своего триумфа Давид Сикейрос умер от рака. Умер от болезни, победу над которой предвидел на одной из своих фресок. На могиле художника установлена пятиметровая скульптура Прометея. Она является не только символом творческого горения, но и взрывного темперамента, кипучей энергии Сикейроса. Он был неистов во всем: в искусстве, политике, любви. Художник мог работать по 18–20 часов в сутки, горячо спорить и убеждать, стойко переносить лишения и рисковать. Он был щедрым и гостеприимным человеком, любящим мужем и нежным отцом. И так же, как своих близких – жену, дочь Адриану, трех внуков, любил все человечество.

И все‑таки кем же больше считал себя Давид Альфаро Сикейрос? Художником или политиком? Сам он ответил на этот вопрос так: «Вся моя жизнь поделена между политической деятельностью и художественным творчеством. Мне кажется, что именно правительство своими дурацкими преследованиями вынудило меня заняться политикой». В этой ситуации радует только то, что Сикейрос был революционером не только в политике, но и в искусстве.

 

СИНЬЯК ПОЛЬ

(род. 11.11.1863 г. – ум. 15.08.1935 г.)

 

Известный французский художник‑неоимпрессионист (дивизионист, пуанти