Влияние современных информационных технологий на этничность.

Как показал Б. Андерсон, прародитель национализма — печат­ный капитализм. Победное шествие националистических идей в XIX-XX вв. было обеспечено массовой печатью — многотираж­ными газетами и книгоизданием, создававшим и скреплявшим «воображаемые сообщества». Современный человек, однако, живет в эпоху электронных СМИ. Какие изменения влечет за собой их появление?

Телевидение делает возможным одновременное распрост­ранение одних и тех же образов на огромных территориях поверх национально-государственных границ. Можно без преувеличения сказать, что телевидение произвело своего рода бескровную революцию, обеспечив трансляцию знаков и символов, подда­ющихся декодированию независимо от наличия лингвистических барьеров. Кроме телевидения немалую роль в этой революции сыграло такое изобретение как видеокассеты, циркуляция ко­торых в последние четверть века приобрела массовый характер.

За телевизионной революцией, начавшейся в 1960-е гг., в 1990-е гг. последовала еще более радикальная социокультур­ная трансформация: Интернет. Интернет сделал возможной одновременную личную коммуникацию миллионов людей.

Некоторые наблюдатели делают отсюда вывод, что даль­нейшее распространение информационных технологий приведет к ослаблению уз национальной солидарности и тем самым, к ос­лаблению, а в перспективе и к исчезновению, национализмов.

Однако этот вывод слишком поспешен. Сеть, в самом деле, ведет к появлению новых воображаемых сообществ. Однако национальный (националистический) способ их воображенности обнаружил высокую конкурентоспособность. Этому способ­ствуют, во-первых, мощные институциональные, финансовые и символические ресурсы, находящиеся в распоряжении наций-государств. Во-вторых, активисты националистических движений получают благодаря новейшим технологиям (от электронной почты до электронного банковского обслуживания) новые воз­можности. Украинские националисты могут жить в Торонто, алжирские — в Париже, а сикхские — в Лондоне, что не меша­ет им воздействовать на ситуацию на исторической родине. Поэтому хоронить национализм было бы не просто прежде­временным, но и неверным шагом.

4.Будущее нации-государства

По мере того как XX век шел к своему завершению, все чаще стали говорить о том, что закончилась и эпоха националистических идеологий. И отнюдь не потому, что на смену им пришли «более высокие» наднациональные уровни политических отношений, а потому что они до конца исчерпали свою задачу — создать мир наций-государств. В свое время нация была признана единственно законно суще­ствующим политическим организмом. После 1789 г. в мире произошли радикаль­ные преобразования как раз на основе этого принципа.

В 1910 г. существовало лишь 15 независимых государств. Даже в XX в. большинство народов мира продолжало находиться в колониальной зависимости от одной из европейских империй. Лишь три из нынешних 65 стран Ближнего Востока и Африки существовали до 1910 г., — а с 1959 г. в мире возникло не менее 74 государств. В 1989 г. насчитывалось 159 государств, в 2011 г. – 193 страны – членов ООН. И все эти перемены в значительной степени были результатом борь­бы за национальную независимость, по завершении которой новые государства неизменно обзаводились всеми атрибутами нации-государства.

Сама история, казалось бы, работала и работает на нацию-государство. Каждый из трех главных геополитических сдвигов XX в. (Первая мировая война, Вторая мировая война и крах коммунизма в Восточной Европе) лишь еще больше укреп­лял концепцию нации как основной формы политической организации общества.

Достоинство нации-государства состоит в том, что оно одновременно связыва­ет общество и культурными, и политическими факторами: границы этнического сообщества, где люди объединены общим прошлым и общей культурой, в данном случае идеально совпадают с областью гражданства. Вот почему многие говорят о том, что возникновение наций-государств было в свое время процессом совершен­но естественным и закономерным: никакая иная общественная группа, помимо нации, исторически не могла бы стать устойчивой политической общностью.

Отсю­да следует вывод, что это вообще единственная жизнеспособная политическая орга­низация, а всякого рода наднациональные органы, такие, как Европейский Союз, никогда не сравняются с национальными правительствами в способности управлять обществом на сколько-нибудь легитимных основаниях. По этой логике процесс ев­ропейской интеграции должен бы быть поставлен в жесткие рамки, ибо люди разной культуры, разной истории и разных языков никогда не почувствуют себя гражданами единой Европы — объединения сугубо политического свойства.

Нужно, однако, сказать, что к тому историческому моменту, когда принцип на­ции-государства, казалось бы, совершенно укоренился в сознании всего мира, по­явились мощные силы, угрожающие превратить национальное государство в пере­житок прошлого. Заговорили о «кризисе нации-государства» под воздействием внут­ренних тенденций и внешних угроз. Во внутреннем плане нации-государства испы­тывают воздействие целого ряда центробежных сил, вызванных активизацией этни­ческих и региональных структур. Повсеместная озабоченность этническими пробле­мами, может быть, и отражает то обстоятельство, что в ситуации экономической и культурной глобализации нации более не способны обеспечить ни коллективной идентичности, ни вообще чувства причастности к какому-то единому социальному целому. Поскольку все нации-государства так или иначе несут в себе многообразие этносов и культур, воссоздание политики на этнической основе представляет собой открытый вызов модели национального государства. Но в отличие от нации этничес­кие или региональные группы не являются общепризнанными и жизнеспособными политическими единицами — сами они поэтому тяготеют к федерализму и конфеде­рации. Мы поэтому и видим, например, что в структуре, предусмотренной Европей­ским Союзом, бельгийские области Фландрия и Валлония получили такую степень самоуправления, что Бельгию лишь формально можно считать нацией-государством.