Глава пятьдесят седьмая. Горе мое (часть вторая)

Гарри сам не мог понять, отчего проснулся. Почему-то совсем не хотелось открывать глаза: у него было такое чувство, будто он нежится в ярком солнечном свете, но стоит лишь пошевельнуться — и это невероятное ощущение тепла и парения уйдет, ведь сны — материя весьма зыбкая, она расползается, словно ветхая ткань, стоит лишь попытаться ухватить ее грубыми пальцами. Человек, спящий рядом... его волосы пахнут дымом и травами, а в ямке между ключицами гнездится пьянящий аромат имбиря... Тот, кто обещал ему прогнать уродливых птиц его отчаяния — и сделал это, тот, кто, забыв обо всем, шептал ему те невероятные слова... Хороший мой, любимый, желанный... Или нет, он не говорил такого? Но Гарри отчетливо слышал голос Северуса, уговаривавший его, Гарри, поверить, что он... даже вспоминать неловко, но ведь это же правда было! Ты юный, прекрасный, самый лучший... И еще... в какой-то миг — он готов был поклясться — он видел себя будто со стороны, глазами Северуса. И там, в этом видении, он и вправду был совершенным, как заколдованный принц, звездным странником, спустившимся на землю. Или это ему только пригрезилось?

Гарри крепко зажмурился — солнце, что согревало его, жило глубоко-глубоко внутри. Он придвинулся поближе к зельевару, тот, видимо, потревоженный его возней, лишь крепче обхватил юношу за талию, даже не просыпаясь. А Гарри старался дышать тихо-тихо, чтобы не спугнуть свое хрупкое неверное счастье, и вскоре вновь провалился в сон.

 

* * *

Спустя несколько часов Северус стоял у темного окна, молча наблюдая, как буран набирает силу. Должно быть, хозяин здешних земель не на шутку разгневался, узнав об их оплошности. Да и строптивость зельевара вряд ли пришлась ему по душе. Ветер, словно разозленный мальчишка, пригоршнями кидал в стекло холодные мелкие песчинки, вовсе не похожие на мягкие пушистые хлопья снежинок, которые некогда, пару недель назад, погружали обитателей шале в зачарованный целительный сон. Он выл десятками злых осипших голосов, сотрясая крепкие деревянные рамы, белые смерчи закручивались над перилами балкона. Мастер Зелий слышал, как с гулким треском распалась сложенная поленница. И вихрь поднимался к черным небесам, чтобы через мгновение вновь обрушиться на землю. Однако...

Он чуть приоткрыл окно, закрепляя створку при помощи кованого металлического крючка, и извлек из кармана накинутого на плечи халата пачку сигарет. И тут же обернулся в сторону спящего в его постели Гарри. Надо же, все еще мерзнет, хотя пламя в камине полыхает так жарко, что, кажется, ему под силу разогнать снежную бурю, разошедшуюся за стенами их дома. Нет, не "их дома", мысленно одернул себя Северус — об этом не следовало забывать ни на минуту. Гарри... он невольно улыбнулся... нос уткнул в подушку, отросшие волосы почти скрывают плечо и шею. Интересно, как он отреагирует, обнаружив себя голым в чужой постели? Захочет ли помнить о том, что было между ними накануне? Ты же сто раз давал себе зарок не торопиться, а сам... Не сдержался, так хотел отогреть свое заледеневшее сокровище. Он здесь, с тобой, ты не отпустишь его больше от себя, уж точно не позволишь отправиться к Валльштайну. Дракон, чахнущий над кладом... и Проводник Поттера — тоже Дракон. Что ж, Гарри придется смириться с тем, что драконов у него будет два...

... Едва увидев ту колдографию, Северус понял, что их разговор с Альдигером вряд ли сложится благоприятно — старик был в бешенстве, по крайней мере, он старательно его разыгрывал, потрясал газетенкой, зажатой в узловатых пальцах, однако на опасное сближение не шел. "Вы должны контролировать своего подопечного, понимаете, Северус? Контролировать! Иначе никакая магия не скроет вас от преследователей. Разумеется, зеваки лишь посудачат да покачают головой, но люди знающие — а таких, поверьте, достаточно и в нашем Министерстве, и в Аврорате — сразу смекнут, в чем дело. Я уже получил предложение явиться в Управление магической безопасности, чтобы дать разъяснения!" Зельевар, смирив себя, еще раз принес старику свои извинения. Но тому казалось важнее выплеснуть на англичанина свою злость и негодование, чем решать более насущные вопросы. "Гарри не владеет ни собой, ни своей магией! Он непредсказуем! Он, в конце концов, просто опасен! Вы... вы же понимаете, что вам ничего не стоит подчинить его себе... Вы много лет занимались тем, что принято называть Темной магией, не мне рассказывать вам о заклятиях, делающих ученика послушным воле учителя. К тому же в вашей власти... вы же понимаете, что я имею в виду?" Да, пережитки старинного воспитания — Валльштайн просто не мог выговорить то, что было у него на уме: подчинить младшего мага себе в постели, используя особый ритуал, добиться покорности, почти полной зависимости, при этом сам Гарри, вероятно, ни о чем бы не догадался. Вода и Земля, стабилизирующие Стихии... Северус старше и опытнее... подчинить, контролировать... собственными руками лишить себя того, что столь тщательно пытался построить. Ради Силы. Ради Магии. К черту. Почти сорокалетний дурак, пожелавший... в кои-то веки пожелавший добиться любви и готовый сам потерять голову. Уже потерявший. Он всего лишь осведомился у Альдигера, даст ли тот им пару дней на сборы — на подобных условиях он не готов был пользоваться его гостеприимством в дальнейшем.

И со старика мигом слетела вся спесь, он отбросил газету, ухватился за спинку кресла, словно не веря своим ушам. "Куда же вы пойдете?" Куда? Странный вопрос. Хотя многие европейцы полагают, что мир заканчивается их крохотным обжитым пятачком. Куда угодно. Туда, где древний старец не станет предлагать ему, Северусу, превратить Гарри чуть ли не в раба, чтобы получить доступ к магии безмозглых предков. Унижать и подчинять это доверчивое открытое создание... ради чего? Чтобы навсегда погасить звезды в его глазах? "Мы уедем, Альдигер. Раз мы так подвели вас... Не хотелось бы доставлять вам беспокойства. Как только мы устроимся на новом месте, я постараюсь приготовить вам обещанное зелье. Я умею держать слово". "По-вашему, его не умею держать я? — рявкнул Валльштайн, опускаясь в кресло и устало откидываясь на высокую спинку. — Обещать вам убежище, а потом выгнать на улицу? За кого вы меня принимаете?"

Немец быстро пошел на попятный, у него не было иного выхода: возможно, он не так дорого ценил свои обещания, данные двум магам в бегах, но вот его обязательства перед Хранителями Стихий оставались непреложны. Он надеялся уладить дело, конечно, Северус и не сомневался, что Валльштайн несколько покривил душой, причисляя себя к изгоям. Все было не так-то просто... А вот сейчас старик дал себе волю, наслав буран на мирную долину.

— Северус... Северус, ты не спишь?

Зельевар резко обернулся: Гарри, зябко поеживаясь, натянул одеяло до самого подбородка. Надо прикрыть окно... да, и принести халат из его комнаты. Хорошо еще, что Северус успел подобрать с пола его разбросанные вещи — сейчас и так станет краснеть и смущаться. Или нет? Конечно, лучше было обождать, не вставать, чтобы Гарри проснулся рядом с тобой — а теперь ты сам создал дистанцию, которая все усложняет.

Северус вернулся через пару минут: юноша сонно моргал и вслушивался в вой снежной бури за окном, вытянув шею.

— Сколько сейчас времени?

— Уже вечер. Около семи. Мы с тобой почти весь день проспали.

Странно, он сам накануне словно рухнул в колодец — так быстро сон забрал его. Казалось бы — что такого? Подростковая возня на диване, которую трудно назвать даже банальным словом секс — и в то же время, если бы он сам спросил себя, что произошло между ним и Гарри, он дал бы ответ, не колеблясь: таинство, любовь, мистерия, чудо...

— Как ты себя чувствуешь?

— Я? А... вроде нормально.

— Ты около часа просидел на морозе раздетым.

Северус присел на край кровати, касаясь ладонью, а затем губами щек и лба юноши: жара не было. Тот лишь тщательно натягивал край одеяла на обнажившиеся ключицы.

— Тебе холодно?

— Нет... я... да...

И он опускает голову.

— Скажи мне, тебе неприятно, что я на тебя смотрю?

— Нет, что ты! — и тут же вскидывается. Даже в полумраке нетрудно различить, как румянец заливает его щеки.

— Отчего ты себя стыдишься? Если для тебя неприемлемо то, что мы делаем...

— Да нет же! — и бесстрашный гриффиндорец поводит плечами, сбрасывая прикрывающую его тряпку. И трудно удержаться и не прикоснуться к такому теплому со сна телу, не провести пальцами по нежной юношеской коже. — Просто... мне никогда не приходилось...

— Никто никогда не видел тебя раздетым? Ты не спал в общей спальне в школе, не полоскался в общих душевых?

— Не смейся... Так, как сейчас, никогда. Просто никто не смотрел... так, как ты сейчас.

— Мерлин мой! Гарри!

— Не надо ничего говорить! — он обхватил зельевара за плечи, его губы скользили по шее, кончик языка осторожно касался рубцов, оставшихся после укуса змеи. А ведь Гарри принимает тебя, что бы ты ни сделал, доверяет, открывается, хотя и боится показаться смешным и недостаточно взрослым. — Вот ты... ты же все время носишь эти платки, прячешь шрамы. Зачем?

— Они мало кого украшают.

Северус смутился, удивленный неожиданной аналогией. Но ты же видел это в тех ментальных образах, что юноша накануне — вольно или невольно — открыл тебе: он считает себя чуть ли не уродом. Тогда для него подобная параллель более чем прозрачна. Кстати... вольно или невольно... сознательно ли он показал тебе эти картинки? С этим следует разобраться.

— Слушай, а эти серые птицы... они и вправду были? Или мне показалось? — как будто Гарри подслушал его собственные мысли... — И еще... Валльштайн... он очень ругался? Он нас не выгонит?

— Вот что, — Северус придвинул Гарри халат, — одевайся и давай на кухню. Ты не ел ничего со вчерашнего дня. Там и поговорим. Думаю, нам есть что обсудить.

Зельевар не сводил с него глаз, и юноша, будто принимая вызов, выпростал ноги из-под одеяла: он накинул на себя одежду, быть может, чуть торопливо, с трудом попадая в рукава, пояс так и норовил выскользнуть у него из пальцев — но голову не опускал.

— Ты красивый. Очень. Я хочу, чтобы ты знал об этом и не забывал больше никогда.

Вот теперь Гарри смутился:

— Я постараюсь.

Но у него были невероятно счастливые глаза, и это лучащееся счастье словно окутывало Северуса ровным согревающим светом. Если они промедлят хоть секунду... он не совладает с собой: он уже представлял себе, как его ладони будут скользить по махровой ткани, поглаживая лопатки, как губы станут пить аромат молока и меда... Нет, держи себя в руках, Поттер сейчас нуждается в более земной пище. Да и тебе она тоже не помешает.

— Странно, как здесь тихо, — Гарри остановился на ступеньках, вслушиваясь в непривычную тишину, царящую в доме. Гул бури за стенами Хижины лишь подчеркивал абсолютное безмолвие, наполнившее комнаты и коридоры шале.

Северус только пожал плечами: вполне возможно, что после размолвки Валльштайн решил на некоторое время оставить их без прислуги. И без соглядатаев: от кого еще он узнал, что прячущиеся в его доме маги отправились в Берн? Он ведь даже не сомневался, что на той треклятой колдографии изображены именно они. Но у Гарри была иная версия:

— Знаешь, мне Изабо как-то говорила, что кобольды по ночам вылетают в печную трубу, превращаясь в драконов. Сегодня как раз такая погода, что я готов в это поверить.

Он все еще стоял на ступеньках, медля спускаться вниз:

— Северус, ведь это все Валльштайн? Это он устроил бурю, да?

— Разумеется, — зельевар не планировал делиться с Гарри подробностями своей беседы с разгневанным магом.

— Он так рассердился?

— Думаю, он остынет и все будет нормально. В конце концов, мы необходимы ему едва ли не больше, чем он нам.

— Это ты ему нужен.

— А мне нужен ты. А еще он шагу не сделает, если на то не будет воля этих его Хранителей. Так что пусть бесится, — почти беззаботно бросил Северус, сбегая вниз. — Пропитание сегодня мы себе и сами организуем.

— Странно... — Гарри будто вслушивался во что-то. — А знаешь... хорошо бы Мани и Лотти вообще не возвращались.

— Почему? — Северус был огорошен подобным необычным желанием. — Мы с тобой погрязнем в домашнем хозяйстве, и мне некогда будет варить для Валльштайна сказочные зелья.

— Да нет, дело не в этом. Просто... иногда я представлял себе... ну, что мы будем делать в Замке, если проникнем туда. Совсем одни. И мне становилось страшно. А сейчас... здесь никого, кроме нас. И это так здОрово.

Гарри повел плечами, как будто его собственные слова его удивляли.

— Пойдем пороемся на полках, философ. Надеюсь, гнев местного властителя докатился сюда уже после того, как Мани и Лотти успели что-нибудь для нас приготовить.

С последним предположением Северус немного ошибся: на кухне в избытке обнаружился хлеб, окорок, большая головка сыра; испеченные еще к завтраку булочки, сдобренные толченым орехом и корицей, сохранили свежесть под консервирующими чарами. А вот обеда и ужина опальным магам не полагалось.

— Слушай, а он нас не сдаст? — Гарри беспокойно оглянулся на дверь.

— Сдаст? — стены едва не затрещали от наложенных зельеваром охранных заклятий. — Не думаю. И я уже объяснил тебе, почему. Без моих зелий он не протянет и пару лет: как бы он ни скрывал, но на настоящий момент я в курсе, как в действительности обстоят дела с его здоровьем. И ему это прекрасно известно. Он не самоубийца, Гарри.

— Ты...

— Да, я просчитываю варианты и предпочитаю быть уверенным в противниках или союзниках на несколько шагов вперед, — чайник уже закипал на плите, разделочный нож в руках Мастера Зелий мелькал так же легко и быстро, словно он был занят не нарезкой продуктов, а подготавливал ингредиенты в своей лаборатории. Гарри оставалось всего-навсего укладывать на хлеб тонкие кусочки мяса и сыра. — Тебя это пугает?

— Нет, — ответ юноши звучал искренне.

— Я знаю, что ты совсем другой, Гарри.

— Это же не так страшно.

— Главное, чтобы страшно не было тебе.

— А еще ты бывший сторонник Волдеморта, шпион... гм... я что-то забыл? Ты какой чай будешь?

Северус еще многое мог бы добавить к списку своих прегрешений, но, глядя в смеющиеся глаза юноши, решил, что всю неприглядную правду о себе негоже вываливать на сервированный к ужину стол. К тому же Гарри было и так известно о нем практически все.

— Послушай... — рука младшего мага в нерешительности замерла над тарелкой с сэндвичами: он проголодался и, похоже, никак не мог выбрать что-то одно. Хотелось всего и сразу. — Северус, а что если нам... ну, избавиться от Валльштайна совсем?

— Имеешь в виду...

Юноша опустил глаза, но тут же совладал со смущением:

— Если мы заключим брак, то сможем сейчас же уйти отсюда. И у нас появится свой дом, по-настоящему свой. И не надо ни от кого зависеть, оправдываться, извиняться. Мы же теперь и так... Ну, я хотел сказать, что уже все равно...

— Гарри, — ладонь зельевара накрыла подрагивающие от волнения пальцы молодого человека, — а ты представляешь себе, с чем нам предстоит столкнуться в Замке? Ты только-только начинаешь осваивать Магию Стихий, я недалеко ушел от тебя. Мы даже не подозреваем, что там внутри. Если мы не совладаем, не справимся? Как быть со Сферами? Стоит ли разрушить их, чтобы освободить Детей Стихий от неразрывной связи с Принсами и Поттерами? Что, не знаешь?

— Извини, я просто... — юноша усмехнулся, — выходит, я опять навязываюсь... Предлагаю себя... уже, кажется, в третий раз...

— Глупости не говори. Чары Замка активирует именно сексуальная магия. Я практически уверен, что завтра утром, если метель прекратится, мы увидим с тобой новые детали нашего "владения". Я предполагаю, что у моста появится еще один пролет.

— То есть попасть в Замок иначе было невозможно с самого начала? Помнишь, мы же думали, что обойдем условие?

Странно, а вот сейчас "Повелитель огня" не выглядит смущенным: он готов обсуждать так пугавший его некогда магический брак как нечто, что должно свершиться неизбежно. Не боится уз, которые не разорвать? Готов провести всю оставшуюся жизнь с тобой, Северус, в огромном пустом строении, сотканном из чистого колдовства?

— Судя по тому, на что этот морок откликается, всё так и было задумано, — зельевар, не отрываясь, смотрел в лицо юноши. Сейчас он был предельно откровенен и хотел бы видеть его реакцию. — Хранители явились нам, как только мы заснули вместе в одной постели. Царственный гном заявил мне, что мы сделали первый шаг. Хотя... тогда имело место и определенное магическое взаимодействие...

— Стихии дополняют друг друга, ведь так? — Гарри не сводил глаз с зельевара: неожиданно серьезный и... черт, принимающий всё как есть и не собирающийся бежать и прятаться! — Огонь и Вода, Земля и Воздух. Амулет Валльштайна представляет собой ромб: в верхнем треугольнике Меч и Посох, в Нижнем — Чаша и Пентакль. Поэтому, когда мы с тобой...

О, вот теперь мы все-таки начнем краснеть... но нет, превозможем себя и продолжим:

— Ты же видел эти цветные ленты и сказал мне...

— Да, голубое переплеталось с алым: как ты понимаешь, Вода уравновешивает Огонь.

— Ну да, а зеленое с желтым. Это вторая пара: Земля и Воздух.

— Гарри, условие наших предков — слияние магической и сексуальной энергий. Если я прав... впрочем, мы все увидим завтра. Разумеется, если Альдигер соизволит утихомирить бурю. Ешь.

После ужина они вновь поднялись в спальню Северуса, причем зельевар прихватил с собой бокалы и бутылку сухого хереса, полагая, что этот напиток вполне подойдет к выпечке. Они расположились прямо на полу у пылающего камина, и, словно волны идущего от огня тепла могли защитить его от неприятных воспоминаний, Гарри повторил свой вопрос о серых птицах.

— Это материализация ментальных образов, — охотно пояснил ему Мастер Зелий, с усмешкой наблюдая, как юноша удивленно морщится, обнаружив, что напиток в его бокале совсем не сладкий. — Боюсь, мистер Поттер, больше вам не удастся морочить мне голову отговорками, что вам не дается ментальная магия. Гарантирую вам, это не так. Только волшебник, обладающий колоссальными способностями к управлению собственным сознанием, может не только продемонстрировать образы, но и заставить их стать реальными.

— Мне... мне просто было очень плохо, Северус. Я... я же понимал, что натворил, мне было так стыдно. А исправить уже ничего нельзя.

— Поэтому ты подумал о побеге?

Гарри замялся. Конечно, сейчас он стыдился своих детских мыслей о том, что бегство может разрешить все проблемы, но зельевара интересовал совсем другой вопрос.

— Скажи мне, а ты хотел, чтобы я это увидел?

— Что? — его зрачки непроизвольно расширились, глаза в полумраке спальни казались почти черными. Боится? Не понимает?

— Ты хотел, чтобы я увидел, что тебе плохо? Что ты хочешь уйти? Что ты не видишь выхода?

— Да, — чуть слышно произнес Гарри.

Что и требовалось доказать! То, что юноша позволил ему заглянуть в собственное сознание, не было столь характерным для него непроизвольным соскальзыванием в поток случайных воспоминаний или страхов. Нет, оглушенный отчаянием, Гарри почти филигранно исполнил то, чего всю неделю их занятий зельевар тщетно пытался от него добиться.

— В таком случае могу констатировать только одно: у тебя получилось. Ты сумел сконцентрироваться на важном и показать мне это.

— Но это просто... просто мне было очень плохо. Понимаешь? Совсем. Я... даже когда мы прятались в лесу с Роном и Гермионой, а я понятия не имел, как нам поступить дальше, куда идти... — даже тогда я не чувствовал себя таким... беспомощным, никчемным, что ли. Не знаю, как объяснить.

— Гарри, смотри, — Северус вращал в пальцах бокал, в раздумье проводил прямые линии вдоль стеклянных стенок. — Чтобы запустить в тебе магию, которую ты сам в силу тех или иных причин — страх, неприятие, да что угодно — блокируешь, тебе нужен сильный внешний импульс. Я думал об этом еще прошлой ночью, когда пытался понять, откуда в твоих руках взялся тот самый огненный шар. Что такого сказал тебе Нотт?

Гарри покраснел и сжал губы. Понятно, говорить мы не станем, но слова показались юноше оскорбительными. Значит, гнев и обида...

— Так вот: ты сердишься — и у тебя само собой выходит сложное боевое заклятие, над которым ты бился всю неделю. Ты в отчаянии — и совершаешь такой прорыв в ментальной магии, на который прочим требуются годы. Вспомни, как ты впервые зажег свечи, просто подумав, что в комнате недостаточно светло.

— Мне хотелось, чтобы ты остался подольше...

А вот теперь улыбается, робко и в то же время... да, будто вспоминает что-то очень приятное.

— Пирамида из светящихся сфер, когда я лечил тебе глаза? Что было тогда?

— Мне нравилось, что ты рядом, что сидишь так близко. Что ты разговариваешь со мной... Я вдруг подумал — как же здорово, что ты жив.

— Эмоции, Гарри! — Северус даже хлопнул себя по колену, довольный, что попал в точку. — Всё элементарно: твой ключ к магии, которая, как ты утверждаешь, тебе не дается — это сильные эмоции.

— Но тогда... — в голосе юного мага появилось сомнение, — выходит, это всегда будет спонтанно, и я никогда не смогу осознанно управлять тем, что мне дано? А другие? У них волшебство не связано с эмоциями? Разве у других волшебников не так?

— Ты имеешь в виду, как остальные получают доступ к силе?

— Ну да. Вот ты, например...

— Я чуть было не убил Паркинсона во время тренировочного поединка, не совладав с преображенной магией. Он напустил на меня змей. Иллюзию, конечно.

— Паркинсон? Да как он вообще посмел! После того, что с тобой случилось...

— Он вообще порой не очень долго думает, прежде чем что-то предпринять. Но дело не в этом. В моем случае ведущей является все же рациональная составляющая: я должен ясно представлять себе последовательность действий, их смысл и цель.

Гарри поднялся, подошел к окну, отодвигая занавеску: вьюга взвихрилась перед его глазами, мириады снежинок, казалось, летели ему прямо в лицо, в последний момент разбиваясь о прочную стеклянную преграду.

— Знаешь, а ведь Гермиона была такой же. Такой, как ты, — задумчиво произнес он. — Ну а остальные?

— Гарри, большинство волшебников одарены довольно посредственно. Заклинания, движения палочкой — им этого достаточно. Они не совершают прорывов, они ограничиваются усредненным набором навыков, нечто большее им не по силам.

Юноша вновь уселся напротив него, скрестив ноги по-турецки.

— Ну хорошо. А как же мне тогда быть? Я радуюсь — и зажигаю свечи или сферы. Я рассердился — и едва не спалил магазин. Готов был удавиться — и вывалил на тебя все, что у меня на душе. Что дальше? Стану насылать бури и метели, как Валльштайн?

— Только вместе со мной, — рассмеялся Северус. — В случае погодных явлений мы имеем дело с объединенной магией стихий. А ты... нет, от сожжения магазинов и невежливых покупателей мы, пожалуй, воздержимся. Ты можешь представить себе образ эмоции? Ее слепок?

— Как это?

— Вспомни, что ты чувствовал, когда Нотт тебя обидел.

— Ну, я...

— Не говори ничего, просто ощути снова.

Пламенный шар вспыхнул на ладони юноши, от неожиданности тот уронил его, позволив соскользнуть вниз — но огонь тут же зашипел, охваченный тонкой водяной сферой, наколдованной Северусом.

— Повтори, только будь повнимательнее.

Гарри зажмурился, от зельевара не укрылось, как воспоминание заставляет его содрогаться всем телом. И вновь в его руке возник сгусток пламени.

— Так, а теперь попробуй сам его погасить.

Заминка, всего пара секунд — переход от неприятного образа дается непросто: но вот уже к потолку взмывает сфера, наполненная ровным светом. И никакого огня. Трансформация... что ж, тоже неплохо.

— Я всегда должен буду вспоминать о чем-то, чтобы сотворить стихийные чары? — Гарри казался несколько обескураженным, но было совершенно очевидно, что он радуется своему успеху, хотя пока что не вполне верит в него.

— Нет, со временем это станет привычным, ты не будешь задумываться.

Они не замечали, как проходят часы: шары пламени с шипением гасли, обезвреженные магией зельевара, спальню заполняли горящие свечи, россыпь огненных искр, появившаяся непонятно откуда, чуть не прожгла дыры в ковре. Северус объяснял юноше, что элементы боевой магии — самый простой способ понять сущность сил стихии, на которую опирается волшебник.

И любопытные саламандры глядели на них, поставив лапки на каминную решетку — и на этот раз они не прятались от Мастера Зелий.

 

* * *

Если бы не тишина, вдруг наступившая за окнами, оба мага даже не задумались бы о том, который час. Но вой ветра, сопровождавший всю их беседу, словно шипение тысячи змей, внезапно стих, гонка белых смерчей была остановлена — и только высокий снежный горб на поручнях балкона напоминал о том, что злить хозяина долины не стоило.

И они оба как будто очнулись: Гарри вызвал Темпус и, недоверчиво покачав головой, объявил, что уже пятый час утра. Хотя об утреннем походе к Валльштайну он даже не заикался, все же стоило лечь спать. Юноша, как-то потерянно оглядываясь, поднялся, поправляя полы халата: он нерешительно переступал с ноги на ногу — и в тот момент Северус мог совершенно точно сказать, что его беспокоит. Гарри понимает, что должен вернуться к себе, и в то же время желал бы остаться, но вот как спросить об этом, он не знает.

— Северус, я, наверное, пойду, уже поздно, вернее, рано...

Зельевар следил за ним из под полуопущенных век, медля с ответом. Истолковав его молчание как согласие — да, Поттер, ты точно тут засиделся — Гарри, бросив что-то наподобие "спокойной ночи", направился к выходу, старательно изображая усталость.

— Гарри...

Юноша резко обернулся, скорее всего, надеясь услышать, что забыл что-то из своих вещей. Да, он не хочет быть в тягость и не станет просить.

— Скажи, а у меня тебе не спится?

— Северус?

Он стоял, все еще придерживаясь за ручку двери, не торопясь с восторгом нырнуть в постель зельевара.

— Северус, ты серьезно?

— Абсолютно.

— Но... разве я не мешаю тебе? Я...

— Что же ты такого делаешь? — пальцы Мастера Зелий медленно пробежали по воротнику махрового халата и остановились в нерешительности.

— Я ворочаюсь, я раскидываюсь, я стягиваю на себя всё одеяло. Я...

— Но ведь дело же не в этом? Разве я не прав?

— Понимаешь...

— Нет. Если ты не говоришь, как я могу понять? — глаза Северуса улыбались: он уже догадался, что беспокоит Гарри.

— Понимаешь, ты же взрослый, ну... нет, я тоже не младенец, нет, я не то хочу сказать...

— Тогда говори то, что хочешь.

— Только ты не смейся. Я... ты... ты взрослый, в смысле, ты опытный, а я... я же ничего не могу тебе дать. Зачем я...

— Затем, что я хочу, чтобы ты был рядом со мной, мистер Поттер. И когда я засыпаю, мне приятно слышать, как ты сопишь на соседней подушке. А если ты боишься...

— Нет, чего мне бояться?

Врет, ему и страшно, и не хочется уходить отсюда, но парню не так легко представить себе настоящую близость с человеком своего пола, пусть он и не имеет ничего против поцелуев и прочих вполне невинных игр... Поэтому так спешит заверить в собственном бесстрашии.

— Я ничего от тебя не жду. Я же сказал: я никогда не сделаю ничего, что для тебя неприемлемо. Если тебе этого недостаточно, вспомни о Замке.

— Ты так говоришь, будто я тебе не доверяю.

— Т-с-с... — Северус прижал палец к губам Гарри, не желая слушать ни возражений, ни оправданий. — Просто останься.

Глава опубликована: 10.07.2016