Сближение с церковью: обманутые ожидания

Если бы большевики всегда так относились к церкви как теперь, то весь бы народ на руках носил бы их и боготворил. Русскому народу немного надо. Ему только сохрани его обычаи и он за это самое — жизнь свою отдаст за тебя. А все же спасибо Советской власти.

Нынче у нас действительно пасха. Еще бы хоть по одному колоколу повесили.

Б.П.Аксенов, кладовщик завода «Большевик», 1945

В течение 1944 г. партийные информаторы и УНКВД неоднократно отмечали резко возросшее распространение религиозных настроений среди различных категорий населения. В ряде сводок сообщалось о рассылке в городе анонимных писем религиозного содержания, которые были очень широко распространены в городе еще осенью 1941 г.:

«Аминь. Господи помилуй нас грешных от всякого зла, для победы над врагом. Кто прочтет эту молитву и они должны обойти весь мир и раздать 9 записей, тот через два дня получит большую радость, а кто оставит без внимания получит большое горе» (орфография и стиль не изменены)³⁹⁰.

Накануне снятия блокады информаторы сообщали, что среди части населения имели место «религиозные высказывания», сводящиеся к тому, что перелом в войне наступил из-за «союза с Богом» и того, что «вся церковь стала молиться за Красную Армию»³⁹¹. Уверенность в новой роли церкви заходила у части населения так далеко, что агитаторам задавались вопросы об оплате государством труда священников, о предоставлении им права участвовать в выборах в Советы, а также о помощи государства в восстановлении церквей³⁹².

В конце июня 1944 г. религиозные настроения проявлялись даже среди учителей, особенно пожилого возраста, которые заявляли, что «теперь советское правительство работает вместе с церковными организациями», что «ни о какой антирелигиозной пропаганде не может быть и речи», что «очень многие вновь начали ходить в церковь, и в этом нет ничего плохого»³⁹³.

В декабре 1944 г. в Кировском районе, в котором не было действующих церквей, через почтовые ящики и рабочих вновь стали распространяться записки религиозного характера:

«... Господи, пошли победу, а врагу поражение. Эта молитва должна облететь весь мир и тогда будет победа. Кто эту бумагу у себя обнаружит, должен ее 10 раз переписать и раздать другим. Кто это сделает — получит большую радость, а кто нет — получит большое горе» ³⁹⁴.

В середине 1944 г. на заседании партактива признавалось, что в условиях войны часть населения пришла к убеждению, что коммунизм и религия вполне могут уживаться друг с другом, что «скоро наступит пора, [когда] и коммунистам можно будет ходить в церковь». Более того, изменение политики советского государства в вопросе отношений с церковью были восприняты частью коммунистов «всерьез и надолго», поскольку «духовенство стало другим, «революционным», в отличие от 1918 — 1920 гг., когда оно было реакционным»³⁹⁵.

Разрешение проведения крестных ходов и ночного богослужения при праздновании православной Пасхи было с «удовлетворением» встречено верующими: «Спасибо товарищу Сталину за то, что пошел навстречу верующему народу. Одно только желаем ему — здоровья и благоденствия»³⁹⁶.

Однако рост религиозности, вполне естественный в период войны, а также активизация деятельности служителей культа вызвали резко негативную реакцию на Литейном. Причинами тому были не только многолетний опыт по искорененению инакомыслия в любой форме, но и наличие неопровержимых доказательств сотрудничества значительной части православных священников с противником на оккупированной территории Ленинградской области.

В январе 1945 г. в справке зам.начальника УНКГБ ЛО подполковника госбезопасности Швыркова «О состоянии работы культурно-просветительных учреждений и зрелищных предприятий Ленинграда и деятельности церковников» на имя А.А.Кузнецова отмечалось, что «в результате слабой деятельности культурно-просветительных учреждений и недостатков в постановке политико-воспитательной работы за последнее время заметно увеличилась посещаемость церквей». К слову, в спецсообщении ни словом не упоминалась «новая» политика Кремля в отношении церкви.

Что же вызвало беспокойство органов госбезопасности? В документе отмечалось, что по сравнению с прошлым годом посещение церкви в воскресенье возросло почти в три раза и составляет около 17 тысяч человек. В среднем в течение недели в церквях бывает 23— 25 тысяч человек. Свыше 10% среди них составляет молодежь, что вчетверо превосходило довоенный уровень.Проверкой УНКГБ было установлено, что за 3—4 ноября 1944 г. Никольский собор, Волковскую кладбищенскую и Большеохтинскую церкви посетили в общей сложности около 4 тыс. человек.За эти же дни в восьми культурно-просветительных и зрелищных предприятиях и учреждениях, находящихся в районах расположения этих церквей, побывали 5238 человек. Таким образом, всего чуть более половины населения района наблюдения предпочитало «светские» мероприятия религиозным.

Укором в адрес советских и партийных органов звучали слова о том, что «помещения всех действующих в городе церквей ежегодно ремонтируются... Все церкви остеклены, электрофицированы, отапливаются и имеют достаточный запас топлива, в то время как учреждения культпросвета пребывают в запустении».

Из восьми действовавших в городе церквей пять проводили службу ежедневно, причем каждая из них имела свой хор, постоянный или любительский, к участию в которых привлекались известные артисты. Так, из 120 певчих, занятых в церковных хорах, было 40 артистов. В их числе были заслуженные артисты республики Атлантов, Куклин и Нечаев, руководитель пионерской самодеятельности Смольнинского района Соболев, артист радиокомитета Жулин, артист Музкомедии Артамонов и др.

В 1944 г. среди молодежи города было зафиксировано восемь случаев подачи заявлений о желании стать священниками.

УНКГБ отметило также увеличение количества крещения детей в церкви, особенно с середины 1944 г. По данным ЗАГС'а, за десять месяцев 1944 г. в городе родились 15213 чел. За это же время, по имевшимся в УНКГБ данным, были крещены свыше 6 тыс. человек, значительную часть которых составляли дети в возрасте от 2 до 5 лет.

Случаи крещения были отмечены и со стороны взрослых, чаще всего молодежи. Например, в сентябре 1944 г. в Коломяжской церкви крестилась Н., 23 лет, военнослужащая, объяснившая это своим давнишним желанием. Были известны случаи соблюдения и других церковных обрядов молодежью. В Никольском соборе в присутствии семи офицеров флота венчался лейтенант КБФ. В августе 1944 г. священник Поляков с разрешения главврача больницы им. Куйбышева причащал больного в Красном уголке больницы³⁹⁷.

Особое внимание УНКГБ обращало на «материалы, устанавливающие факты прямого использования враждебными элементами легальных возможностей церкви в антисоветских целях», приводя следующие высказывания одного из работников епархиального управления, зафиксированные агентурой:

«... Сейчас мало молиться, нужно принять участие в управлении государством, советская власть отделила церковь от государства, а мы обязаны соединить церковь и государство. Это можно сделать тогда, когда на местах будут не просто старые священники, ничего не смыслящие в политике и в управлении, а люди умные, энергичные.

Церковь надо перестроить так, чтобы она смогла иметь колоссальное влияние на массы, а, следовательно, и на государство. Сделать так, чтобы наиболее правильный ответ и совет исходил от священника и его единомышленников. Тогда прихожане и не только прихожане, постепенно привыкнут видеть в священнике их пастыря, советника и даже старшего товарища и отца. Не становиться сразу же в оппозицию к мероприятиям правительства, а умно растолковать и объяснять их...

Необходимо самым тщательным образом изучать историю партии, конституцию и все остальные материалы, относящиеся к текущей политике с тем, чтобы быть всегда в курсе мероприятий партии и правительства, уметь по-своему толковать те или иные решения, чтобы в нужный момент можно было оружие советской власти направить против самой же власти...

Кого нужно брать в семинарию? Людей обязательно с высшим образованием, не моложе, но и не старше 40—45 лет. Лучше всего интеллигенцию, людей материально нуждающихся, так или иначе обиженных государством. Установить им стипендию в 3000 руб. в месяц и меньше всего учить богословию» (работник епархиального управления)³⁹⁸.

Другие примеры, содержавшиеся в спецсообщении, свидетельствовали о росте интереса к церкви и даже намерении использовать ее в политических целях:

«... В собор сегодня по моему приглашению приходили студентки, мои ученицы. Им страшно все понравилось. Сейчас для молодежи должны быть предоставлены все заботы в церкви. Важно привлечь молодежь к церкви, она ничего не знает о религии, но имеет хотя бы порыв к Богу, остальное все придет в будущем» (Н.С. Л., преподаватель фельдшерской школы);

«...Мое мнение — церковь должна быть во враждебном состоянии с безбожным государством церковь должна нести людям мир и правду, а государство наше держится только на лжи и обмане, роль церкви сдержать их» (А. Ф. К., чл. ВКП(б), служащий палаты мер и весов);

«...Я хожу в церковь, и это мне более интересно. В церкви многие меня знают, хотя бы из молодежи., беседуем, иногда поверяют мне свои мнения и не только религиозного характера, а и больше того, свои воззрения на жизнь, на действительность. У меня даже явилась мысль создать организацию... и подготовить ее для общественной работы под знаком религии, раз религии предоставляется свобода» (Г. Р. В., инвалид Отечественной войны, студент института строительных инженеров);

«...Хотя в институте я и недавно, но замечателен большой сдвиг в сторону религии. Те, которые были совершенно неверующие, начинают заговаривать о религии или молчать, когда видят даже проявление ее, а большинство начинает стыдиться, что не посещают церковь или мало в нее ходят. Сейчас можно не только открыто говорить о своей вере, но и разъяснять сладость молитвы и удовольствие быть в храме и многим другим» (Н. И.Е., студентка медицинского института);

«...Я верующий и я знаю и хочу, чтобы мои надежды оправдались, чтобы духовенство помогло русскому народу избавться от коммунизма. Я надеюсь, Вы, духовенство благословите нас на подвиг для спасения Родины» (В. И. Б., директор Тярлевского депо пожарной охраны)³⁹⁹.

 

Победа и после

 

Информация органов госбезопасности о реакции населения на важнейшие события 1945 г. проливает свет не только на динамику развития настроений, но и в ряде случаев дает возможность ретроспективной оценки поведения горожан. Это касается, прежде всего, повторявшихся  событий, таких, как, например, проведение государственных займов, когда ленинградцы вольно или невольно сравнивали свое отношение к ним в разные периоды блокады.

В 1945 г. УНКВД отметило «патриотический подъем» трудящихся Ленинграда в связи с решеним правительства о выпуске очередного 4-го государственного военного займа и их готовность отдать свои средства на окончание войны с Германией, а также на восстановление разрушенного народного хозяйства. Примечательно, что среди приведенных «характерных высказываний», должных, по мнению составителей документа, подтвердить «патриотический подъем» (заем победы, необходимость скорейшего окончания войны и восстановления), были названы мотивы, которые на самом деле свидетельствовали о существовании других  настроений.

Во-первых, уже в военное время выявилось наличие довольно негативного отношения к союзникам — часть интеллигенции, предвидя сложные переговоры о послевоенном устройстве, полагала нецелесообразным ослаблять свои переговорные позиции, беря взаймы у союзников. Во-вторых, и это вполне естественно, лейтмотивом многих комментариев о займе было негативное к ним отношение в период войны и, одновременно, безвыходность положения (с правительством бесполезно спорить, лучше сразу отдать свои деньги). В-третьих, сам факт проведения займов интерпретировался как неспособность или нежелание (по внешнеполитическим причинам) государства изыскивать необходимые средства за рубежом («на нас сейчас смотрит весь мир» и т. д.).

«...Как бы ни было сейчас нам трудно сейчас, но лучше провести у себя заем, чем занимать средства в Англии и Америке» (профессор Института усовершенствования врачей М.А.Мухаринский).

«Заем прошел легко и дружно. Люди у нас так привыкли к этому, что перестали даже смущаться и возражать. Впрочем, за время войны убедительность и необходимость займа стали так красноречивы, что доходят до самых отсталых людей» (засл. артист республики В.Я Сафронов).

«Война кончается. Пусть наши деньги помогут неимущим получить кров, одежду, пищу. Никогда, кажется, я не подписывалась на заем с такой охотой, как сейчас» (член СП, поэтесса Л.Попова).

Наряду с этим были зафиксированы «отрицательные высказывания», суть которых сводилась к необходимости возложения бремени по восстановлению разрушенного хозяйства на побежденную Германию, а на собственный народ, столь сильно пострадавший в период войны, принудительный характер и чрезмерность сумм подписки на заем.

«Опять надо подписываться на заем и это несмотря на то, что наши войска в Германии и нам досталось там столько богатства. Опять снимут с нас последнюю шкуру»;

«Начали нас опять раздевать. Вместо того, чтобы после снятия блокады облегчить наше положение, вытягивают последние жилы»;

«Наша страна без займов жить не может. Никакой нам передышки не дают с этими займами. Хочешь-не хочешь, а все равно подписывайся»;

«Правительство наше могло бы снизить сумму займа, ведь и так рабочим сейчас тяжело. Военный налог очень большой и получать приходится гроши»;

«У нас в отношении займа говорят одно, а делают другое. Ведь объявили, что желательна подписка на оклад, а на самом деле на оклад не подписывают — требуют подписываться больше. И так делается везде»⁴⁰⁰.

УНКВД отмечало, что высказывания по поводу победы носили исключительно патриотический характер⁴⁰¹. Успех захватил и не оставил равнодушным никого — даже недовольных режимом. Заслуги лидера превозносились до небес, вклад же народа, естественно, преуменьшался. Победа, действительно, списала все. Характерными высказываниями, отмеченными агентурой, были следующие:

«Германия поставлена на колени. Россия победила сильнейшего врага. Только такая личность, как товарищ Сталин, могла обеспечить нам победу. Я преклоняюсь перед его гениальностью, перед его историческими делами. Он навеки вошел в историю человечества как великий освободитель, мир обязан ему спасением цивилизации от фашизма». В других высказываниях подчеркивалось, что «мы все ему обязаны», что «только один Сталин предсказал этот исход в самом начале войны», что «кое-кто не верил этому, я также не являюсь исключением. Теперь все понимают, как прав был Сталин...»⁴⁰².

Аналогичные настроения были отмечены военной цензурой. Народ радовался, ликовал, отмечая не только заслуги Сталина, но и Красной Армии. Гордость за свою страну, решившую исход войны, нашла отражение во многих высказываниях. Это противопоставление СССР и союзников было весьма симптоматичным.

«Войну выиграли, прежде всего, мы — наша Красная Армия. Наш Маршал хозяин Берлина. Наш Маршал подписывает акт капитуляции. Наше положение среди мировых держав настолько прочно, что нельзя в истории найти примера для сравнения.».

«... Все страны, в том числе Англия и Америка убедились, что сильнее советского государства в мире не существует»⁴⁰³.

Однако главным было установление долгожданного мира. В одном из писем были такие слова:

«Конец войны, наступило мирное время. Вы только вдумайтесь в эти слова — МИРНОЕ ВРЕМЯ. Поздравляю с великим праздником»⁴⁰⁴.

Мессианство русского народа, его особая судьба быть в авангарде исторического процесса, а также преимущества советской системы — вот наиболее распространенные темы записей в дневниках в связи с победой.

«Итак, этот страшный бред кончился...Машина смерти остановилась. История встала за нас. Если у нас были в прошлом обиды на нее, если в голову закрадывалась порой мысль, что история — слепая, ни в чем не заинтересованная стихийная сила, не знающая разницы между добром и злом, то теперь все эти подозрения должны отпасть. Мы можем смело и гордо смотреть в будущее. Наше дело правое. История встала за нас — и победа за нами.

Мы победили, потому что 27 лет назад наши рабочие во главе с Лениным, Сталиным и партией большевиков совершили Великую Октябрьскую революцию. Мы победили потому, что вышли на путь больших всемирно-исторических задач. Мы победили потому, что наше русское дело издавна было делом всечеловеческого значения, а не делом расы или нации.

Мы никогда не кричали: «Россия превыше всего!» (как немцы больше 100 лет кричали о своей Германии), но мы взяли историю в свои руки — ввели ее в свой дом, жизнь, в свой быт, в каждое свое слово, в самое сердце. Победа — за нами, и будущее — тоже за нами!»⁴⁰⁵.

Но уже в начале июня 1945 г. военная цензура отметила, что среди массы положительных откликов в связи с победой, было зафиксировано 72 высказывания отрицательного характера. Народ ждал облегчения, передышки после окончания войны, но это не произошло. Накопившаяся за 4 года усталость проявилась в ухудшении настроений. Народ дал волю своим эмоциям, аявляя что «...только и и слышишь «Давай, давай еще больше», что «все идет по-старому» [по- военному], никакого отдыха нет, «замучили, ни одного выходного дня не было», что война кончена только на фронте и настала «другая — трудовая», которая неизвестно сколько продлится — год или два... поскольку с фронтов никто не возвращается, «нет никаких перспектив»⁴⁰⁶.

Успехи советской делегации на Потсдамской мирной конференции еще более укрепили авторитет Сталина и способствовали возрождению его культа и, напротив, повергли в отчаяние тех, кто рассчитывал на перемены в СССР под давлением союзников. Союзники (прежде всего США) сами нуждались в поддержке Сталина и уступили его давлению⁴⁰⁷.

 

Выборы в Верховный Совет

 

...Я считаю, что избирательная кампания есть суд избирателей над коммунистической партией, как над партией правящей. Результаты же выборов будут означать приговор избирателей. (Смех, аплодисменты). Не многого бы стоила коммунистическая партия нашей страны, если бы она боялась критики, проверки. Коммунистическая партия готова принять приговор избирателей⁴⁰⁸.

И.Сталин, 9 февраля 1946 г.

 

Как ленинградцы усвоили «уроки блокады» и войны в целом? Попытались ли они на тайных выборах выразить те сомнения, которые возникли у них в тяжелейшие дни голодной зимы 1941— 1942 гг.? Материалы органов госбезопасности не дают однозначного ответа на этот вопрос, хотя важнейшими тенденциями названы высокий патриотический подъем и укрепление авторитета Сталина.

«...Ученые будут активно участвовать в выборах в Верховный Совет.

Мы еще раз должны продемонстрировать всему миру наше единство. Мы всегда будем помнить, что под руководством нашей партии, под руководством товарища Сталина наша страна разгромила врагов и достигла невиданных успехов. Это мы будем помнить и при выборах в Верховный Совет, отдавая свои голоса за кандидатов блока коммунистов и беспартийных. Мы должны учесть, что за этими выборами следит весь мир и не только официальные круги, но и народы всех стран.

Я много бывал за границей и знаю, как интересуют выборы наших друзей и наших врагов»

(Блинов И.А. профессор Технологического института им. Молотова)⁴⁰⁹.

В несколько иной тональности прозвучало высказывание другого профессора, радостно отметившего, что наконец-то интеллигенция перестала быть чуждым элементом и займет подобающее ей место (хотя об этом на официальном уровне говорилось еще в середине 1930-х гг. и в тексте конституции 1936 г.):

«... В эти выборы будет много выставлено кандидатур от интеллигенции. Еще Ленин предупреждал, что интеллигенция России сыграет выдающуюся роль в управлении страной. На первых порах существования советской власти кое-кто из представителей интеллигенции пытался отмежеваться от революции и даже помешать ей. Поэтому у рабочих были сомнения и недоверие к нашим людям науки. С годами эта подозрительность изгладилась, так как мы практически доказали, что судьбы страны нам также дороги, как и рабочим...  (здесь и далее выделено нами — Н.Л.)  (Поварнин К.И., профессор Института усовершенствования врачей).

Достаточно емко отношение к местному руководству и политике правительства в целом изложил еще один профессор, доктор мед. наук. Любопытны его суждения относительно понятия «демократия», тождественного следованию в фарватере интересов СССР.

«...Мне очень понравился доклад Секретаря Ленинградского Обкома ВКП(б) товарища Кузнецова. В нем ясно определена программа восстановления и развития народного хозяйства Ленинграда. Избиратели могут сами видеть, как будет выглядеть их жизнь через несколько лет. Товарищ Кузнецов ничего не скрывает и ничего не обещает. У нас правительство никогда не скрывает от народа трудностей. Это не лейбористы, которые обманным путем завоевали большинство при выборах.

У нас выборы пройдут показательно не только для населения Советского Союза, но и для всех подлинно демократических стран: Югославии, Болгарии, Венгрии, Польши. Эти страны учатся у нас, как нужно строить социалистический строй, чтобы он отвечал требованиям народа... (Эпштейн Г.А., профессор травматологического института)⁴¹⁰.

Наряду с этими высказываниями были отмечены заявления, квалифицировавшиеся как «дискредитация советской демократии, Сталинской конституции и избирательной системы». Внимательное же прочтение наводит на мысль о поиске альтернативы существующей системе руководства. По крайней мере, идея реализации демократии через сосуществование различных политических партий, достаточно отчетлива в ряде приводимых ниже цитат. Характерно, что в зафиксированных агентурой суждениях не было никакого упоминания о пережитом в годы войны, о накопленной обиде на «власть» и т.п. Однако, критика существующей системы дана очень убедительно и полно. Война не перевоспитала противников режима, напротив, выкристаллизовала сомнения и особенно в районах Ленобласти, находившихся во власти немцев, способствовала возникновению целого слоя «инакомыслящих».

«...У нас не может быть речи о свободных демократических выборах. Конституция СССР является бумажкой, и на деле она никому ничего не гарантирует и не дает.

Когда нет свободных легальных различных партий в России, тогда нет и свободных выборов, нет борьбы за кандидатов различных политических течений и партий.

Одна партия коммунистов выставляет только угодных ей кандидатов, своих членов или их сторонников, которые задарены различными орденами и пайками, званиями и машинами. Попробуй потребовать организации в России других партий или выставить кандидата, который не будет поддерживать политику коммунистов... Вас бросят в тюрьму и вы подохнете на каторге»  (Я. В. Н., профессор авиационного института);

«...Никаких свободных выборов у нас не может быть и нет. Они также совсем не тайные и не добровольные. Все это фальсификация и сплошной обман, начиная с выдвижения кандидатов и кончая голосованием...  Скажите, разве масса назначает кандидатов? Это только по газетам так, на самом же деле их сверху назначают коммунисты и заставляют народ выдвигать их». (Т. Б. С., артист, подготавливается к аресту);

«...Предстоящие выборы в Верховный Совет ничего нового в политическую и экономическую жизнь страны не внесут, и народ ничего нового не увидит.

Все понимают, что советская система государственного строя основана на личной диктатуре,   а  все остальные — пешки, которые безропотно готовы делать все, что прикажут, на что намекнут (К. Н. Ф., зав.книгох-ранилищем Ленгосуниверситета, подготавливается к аресту)⁴¹¹.

Неоправдавшиеся ожидания отдельных верующих на реальное сотрудничество власти с церковью также было отмечено агентурой:

«Положение церкви — нелегальное. На церковь смотрят как на дойную корову и выкачивают из нее всеми способами деньги. Церковь не имеет никакой защиты от государства, ее можно как угодно обирать и теснить. Я считаю, что сейчас надо не терять времени... Нам обязательно надо внести в советы своих людей — верующих, беспартийных, духовенство.

Мне не понятно, почему духовная власть — патриарх и епископы — не принимают никаких мер, чтобы организовать свое общество, например, Михаила Архангела и от этого общества выдвинуть своих кандидатов»⁴¹².

В заключение отметим, что проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы. Политические настроения населения Ленинграда в 1941—1942 гг. менялись достаточно быстро в связи со стремительным развитием событий на фронте и постоянным ухудшением положения горожан. От массовой лояльности к власти в начальный период войны они изменились в сторону общего недовольства ею осенью — зимой 1941—1942 гг., при этом значительная часть горожан (не менее 20 процентов) выражала резко негативное отношение по поводу сложившейся ситуации.

Качественная сторона настроений также заметно менялась. От аморфных обвинений власти в неспособности решать сиюминутные проблемы жителей города, «гапоновских настроений», боязни власти в течение нескольких месяцев был сделан рывок к достаточно глубокому анализу причин неудач, критическому отношению к происходящему, развитию возможных форм протеста (распространение листовок, апелляция к войскам, организация забастовок и демонстраций, т.е. проведение организованных акций).

Слабая и неэффективная власть теряла авторитет у горожан, уступая в их сознании место во многом идеализированной «будущей» немецкой власти. Немцы, впрочем, не проявляли особой активности.

В течение военных месяцев 1941 г. происходило отдаление народа от власти и даже их противопоставление, нашедшее свое выражение в попытках бороться с существующим режимом. Это борьба носила спонтанный и большей частью неорганизованный характер. В среднем в военные месяцы 1941 г. в городе за антисоветскую деятельность в день расстреливали 10—15 человек, в то время как в отдельные дни число умиравших от голода ленинградцев составляло до 10 тыс. человек. Число неполитических преступлений, связанных с голодом, также существенно возросло. Количество осужденных за грабежи, бандитизм и убийства было в три раза больше, нежели «политических». Ситуация нормализовалась только к 1944 г., когда количество «политических преступлений» стало незначительным.

После первой блокадной зимы реальной угрозы какого-либо сопротивления в Ленинграде не было, хотя недовольство властью сохранялось. Представления об идеальной власти определялись текущим моментом — население готово было принять ту власть, которая дала бы хлеб и мир и «порядок».Очевидно, что советская власть в то время ни хлеба, ни мира дать не могла. Решающую роль в обеспечении устойчивости власти сыграли органы НКВД, не позволявшие развиваться оппозиционным настроениям и перерастать в организованные действия масс.

Первая блокадная зима оставила в памяти ленинградцев мрачные воспоминания. На совещании актива домохозяйств Кировского района по сбору материалов по истории периода войны отмечалось, что «ярких фактов, на которых могло бы учиться молодое поколение, активисты привели мало». Напротив, доминировала тема смерти⁴¹³.

Постепенное улучшение продовольственного снабжения, а также успех на фронте в последующие годы привели к относительной стабилизации настроений. Однако память о первой блокадной зиме не исчезла, а трансформировалась в глубокое неприятие режима со стороны части населения, включая представителей рабочих, служащих, интеллигенции и даже элиты. Эти настроения, оставаясь гетерогенными, как и в довоенные годы, отражали, во-первых, необходимость отказа от системы колхозов, во-вторых, либерализации экономической деятельности по модели НЭПа, в-третьих, смягчении рабочего законодательства, в-четвертых, допущении свободы совести, наконец, в-пятых, тесных отношений с союзниками после войны.

Патерналистский подход к власти не претерпел существенных изменений. Слабость власти, а также многочисленные уступки, на которые она пошла с целью расширения социальной опоры в годы войны, породили в обществе ожидания глубоких политических перемен. Победоносный завершающий этап войны, а также успехи СССР на дипломатической арене, укрепив авторитет Сталина, не сняли, тем не менее, вопроса о необходимости реформ.

 

¹РЦХИДНИ. Ф.77. Оп.1. Д.771. Л.7.

²Российская национальная библиотека (далее — РНБ). Рукописный отдел. Фонд 1007 (Унковская Софья Алексеевна). Моя жизнь. Воспоминания учительницы. Д.8 (1931—1942 гг.). Л. 41.

³Там же. Фонд 1015 (Анна Петровна Остроумова-Лебедева). Ед. Хр. 57. Л.8об.

⁴См.: Известия ЦК КПСС.  1990. № 6. С.210—211, а также телеграммы из отдельных областей и городов. — Там же. С. 200—208.

⁵ЦГАИПД СПб. Ф.4000. Оп.10. Д.1095. Л.3.

⁶Там же. Ф.4. Оп.3. Д.355. Л.28; Ф.408. Оп.1. Д.1114. Л.31.

⁷Известия ЦК КПСС. 1990. № 6. С.211—212.

⁸ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.2г. Д.326. Л. 14.

⁹РНБ. Ф. 1015. Д.57. Л. 14.

¹⁰ЦГАИПД СПб. Ф.415. Оп.2. Д.1128. Л.1.

¹¹Там же. Ф.408. Оп.2. Д.377. Л.86; об аналогичных настроениях в Москве см. John Barber. Popular Reactions in Moscow to the German Invasion of June 22, 1941. Soviet Union,  18, Nos.1—3 (1991), pp.5—18.

¹²Там же.

¹³Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н.19. Д.1.Л.31.Подробнее о результатах мобилизации в Ленинграде см. Ленинград в осаде.  С.131. Что же касается общей ситуации в стране, то по имеющимся в ГАРФ отчетным данным в начальный период войны дезертирство из армии и уклонение от призыва носили массовый характер. — См. Кривошеев Г.Ф. О дезертирстве в Красной Армии //Военно-исторический журнал.  2001..№ 6. С.94.

¹⁴ЦГАИПД СПб.Ф.4.Оп.3. Д.353. Л.1—18.

¹⁵Там же. Д.350. Л.15.

¹⁶Там же. Ф.408. Оп.1. Д.1115. Л.31.

¹⁷Там же. Л.17; Д.352. Л.14; д. 357. Л.2—3.

¹⁸Там же. Д. 57. Л.11, 14об-15.

¹⁹Там же. 408. Оп.1. Д. 357. Л.25; Ф.409. Оп.2. Д.294. Лл.46—47.

²⁰Там же. С. 21об.

²¹Там же. Л.22.

²²Там же. Ф.415. Оп.2. Д.1124. Л.22.

²³РНБ. Ф.1015. Д.57. Л.35об.

²⁴Там же. Л.57об.

²⁵Там же. Л.48.

²⁶Там же. Л.22.

²⁷Там же. Л.24—25об. См. также дневник Л.Осиповой (приложение 4).

²⁸Там же. Л.44.

²⁹Там же. Л.44об.

³⁰Там же. Л.45.

³¹Там же. Ф.1015. Д.57. Л.20. Что же касалось ее самой, Остроумова предпочитала полагаться на то, что есть. и на судьбу: «Что со мной будет? Как сложится жизнь — мои последние годы? Если завод эвакуируют, кто мне будет платить пенсию? На что я буду жить? Кто будет содержать машину и моего шофера? Но я спокойна, что будет, то будет...» — Там же. Л.22.

³²В наиболее резкой форме «бытовой антисемитизм» был выражен Остроумовой, отметившей, что «особую агитацию [в пользу эвакуации] и истеричность вносят евреи, которые по натуре своей, в большинстве случаев, страшные трусы и необыкновенные ловкачи в уклонении от призыва на фронт. А если уже никак нельзя было этого избегнуть, то отыскивают себе места в канцеляриях штаба, в обозе и т.д.Также многие из них избегают трудовую повинность, уклоняются копать окопы и в то время, когда все отпуска прекращены, они живут дома в отпуску». — Там же. Л.22.

³³ЦГАИПД СПб. Ф.417. Оп.3. Д.25. Л.6—7.

³⁴Там же. Ф.25. Оп.10. Д.324. Л.16—16об.

³⁵Ломагин Н.А. Настроения защитников и населения Ленинграда в период обороны города, 1941—1942.  В кн.: Ленинградская эпопея. Организация обороны и население города (Ред. коллегия Ковальчук В.М., Ломагин Н.А., Шишкин В.А.). СПб: Приложение к альманаху «Слова и звуки». С.211—212.

³⁶Ломагин Н.А. Ленинградская эпопея.  Л. 212.

³⁷ЦГАИПД. Ф.4000. Оп.10. Д.1380. Л.4.

³⁸Там же. Л.16 об.

³⁹Там же. Л.17.

⁴⁰Там же. Д.771. Л.4.

⁴¹Там же. Ф.408. Оп.2.Д.51. Л.60.

⁴²Там же. Д.16. Л.7-8.

⁴³Там же. Ф.25. Оп.10. Д.325. Л.16об.

⁴⁴Там же. Ф.408. Оп.2. Д.39. Л.7.

⁴⁵Там же. Д.1131. Л.38об.

⁴⁶Там же. Л.53 об.

⁴⁷РНБ. Ф. 1015. Д.57. Л.53—54.

⁴⁸Там же. Л.57об., 58об., 70об.

⁴⁹Ломагин Н.А. Ленинградская эпопея.  С.213.

⁵⁰РНБ.Д.57. Л.52.

⁵¹Там же. Л.55.

⁵²Там же. Л.69.

⁵³ЦГАИПД. Ф.409. Оп.2. Д.294. Л.97.

⁵⁴Там же. Л.101.

⁵⁵РНБ. Ф.1015. Д.57. Л.61 об.

⁵⁶Там же. Л.70.

⁵⁷Ломагин Н.А. Ленинградская эпопея.  С.213.

⁵⁸Там же.

⁵⁹W.A. Harriman. Stalin at War,  p.41.

⁶⁰Ibid. Р.41.

⁶¹Ломагин Н.А. Ленинградская эпопея.  С.215, 225, 231, 234.

⁶²Там же. О характере и количестве писем на имя Жданова за ноябрь

1941 г. см. Ленинград в осаде.  С. 468—469.

⁶³Ломагин Н.А. Ленинградская эпопея.  С. 219.

⁶⁴Там же. С. 228.

⁶⁵Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н.11. Т.1. Д. 4. Л.2.

⁶⁶ЦГАИПД СПб. Ф.409. Оп.2. Д. 294. Л.101.

⁶⁷РНБ. Ф.1015. Д.57. Л. 73—75об.

⁶⁸Там же. Ф.163. Д.311. Л.11.

⁶⁹Там же. Ф.1015. Д.57. Л. 80—80об.

⁷⁰Там же. Л. 86, 92.

⁷¹Там же. Л. 85.

⁷²Там же. Л.101 об.

⁷³Ломагин Н.А. Ленинградская эпопея.  С. 214.

⁷⁴Архив УФСБ ЛО. Ф.21. Оп.12. П.н.11. Т.1. Д.4. Л.1—5.

⁷⁵Там же. Л.13.

⁷⁶Там же. Л.13—14.

⁷⁷ЦГАИПД СПб. Ф.409. Оп.3. Д.2. Л.104—106.

⁷⁸Ломагин Н.А. Ленинградская эпопея.  С.214.

⁷⁹РНБ. Ф.1015. Д.57. Л. 104.

⁸⁰Там же. Л.115—115об.

⁸¹В одном из дневников указывалось: «Я не говорю о моих опасениях. Во-первых, потому, что могу быть неправа, ошибаться, и, во-вторых, зачем мои, может быть пессимистические настроения передавать другим».

⁸²РНБ. Ф.1015. Д.57. Л.120, 125.

⁸³Там же Л. 129об.

⁸⁴ЦГАИПД СПб. Ф.415. Оп.2. Д.216. Л.59.

⁸⁵Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н.38. Т.1. Д.10. Л.20—21.

⁸⁶ЦГАИПД Спб. Ф.415. Оп.2. Д.13. Л.44.

⁸⁷Там же.

⁸⁸См. Приложение «СД и НКВД».

⁸⁹Ломагин Н.А. Ленинград в осаде.  С.215.

⁹⁰ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.2. Д.39. Л.13.

⁹¹Там же. Ф.409. Оп.3. Д.2. Л.94.

⁹²Там же. Л.95.

⁹³Там же. Ф.415. Оп.2. Д.216. Л.59.

⁹⁴Там же. Л. 59, 73.

⁹⁵Там же. Ф.24. Оп. 2в. Д.4819. Л.25.

⁹⁶Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12.Оп.2.. Д.4.Л.6—8.

⁹⁷Там же. П.н.11.Т.1. Д.4. Л.61—62.

⁹⁸РНБ. Ф.1015. Д.57. Л.132, 134 об.

⁹⁹Там же. Л.139 об.

¹⁰⁰Там же.

¹⁰¹Там же. Л.142—142 об.

¹⁰²ЦГАИПД СПб. Ф.415. Оп.2. Д.216. Л.81.

¹⁰³Там же.Л.75, 81.

¹⁰⁴РНБ.Ф.1015. Д.57. Л.143, 146.

¹⁰⁵Здесь и далее курсив мой — Н.Л.

¹⁰⁶Ломагин Н.А. Ленинградская эпопея.  С.217.

¹⁰⁷Там же. С.218—219.

¹⁰⁸Там же. С.220.

¹⁰⁹ЦГАИПД СПб. Ф.415. Оп.2. Д.216. Л.59.

¹¹⁰Там же. Ф.5. Оп.3. Д.20—24. Л.73.

¹¹¹Там же. Л.97,99,101.

¹¹²Там же. Д. 30—33. Л. 65—66.

¹¹³Там же. Д.114. Л.74.

¹¹⁴Там же. Ф.415. Оп.2. Д.1124. Д.9 об.

¹¹⁵См. приложение (СД и НКВД), документ № 30.

¹¹⁶Там же.

¹¹⁷Там же, документ № 33.

¹¹⁸Там же, документ № 35.

¹¹⁹Там же, документ № 33.

¹²⁰Именно по этой причине, Л. Гуре, написавшему книгу о блокаде на основе немецких трофейных документов, не удалось обнаружить свидетельств протеста со стороны горожан осенью и зимой 1941—1942 гг.

¹²¹Ломагин Н.А. Ленинградская эпопея.  С.221.

¹²²Там же.

¹²³Основными доводами в пользу такого решения были следующие: 1) репрессии не в состоянии остановить развитие «черного рынка», 2) необходимо контролировать качество продуктов, обмениваемых на толкучках во избежание отравлений, 3) легализация толкучек на колхозных рынках существенно облегчит борьбу милиции со спекуляцией и позволит взимать с клиентов толкучек комиссионный сбор. — См.: Ленинград в осаде.  С.196—197.

¹²⁴Однако были случаи, когда авторов анонимных писем не удавалось обнаружить в течение многих месяцев. В Приложении приводится спецсообщение УНКВД ЛО о поисках рабочего-анонимщика, которого в оперативных документах называли «Бунтовщиком», в течение почти полутора лет.

¹²⁵Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. Д.4. Л.63—64.

¹²⁶Ломагин Н.А. Ленинградская эпопея.  С.219.

^127<