Закат солнца                                                                                                       Алина

 

Усталый вечер клонится к закату, Застыли в томной неге тополя, Полей цветеньем, ароматом мяты Благоухает щедрая земля.

 

А солнце, что так в полдень ликовало И красовалось в золотом венце, Накрыло плечи алым покрывалом, Чтобы уснуть в своём ночном дворце.

 

Воздушным гребнем по лесным полянам Проводит нежно лёгкий ветерок,

А вдалеке, чуть скрытые туманом, Едва заметны ленточки дорог.

 

Цветы сомкнули лепестки-ресницы, Склонились низко травы в тишине, И замолкают на деревьях птицы, Замлели рощи в сладком полусне.

 

В пылу зари раскинулись просторы, И скоро солнца скроется ладья,

Мне край родной до боли в сердце дорог — Моя Россия, родина моя.

В далёкой зелёной долине По берегу ходит босой Девчонка смешная Алина С красивою рыжей косой.

 

С улыбкой загадочной милой, С букетом ромашек в руках, И солнышко ей подарило Веснушки на белых щеках.

 

И губы, что ярче малины, Румянец, как розовый цвет. О принце мечтает Алина, Но принцев давно уже нет.

 

Клубятся густые туманы, Пленяет лесов колдовство, Читает девчонка романы И верит, что встретит его.

 

Синеют бездонные дали, Цветут полевые цветы. Алина, забудь о печали,

Ведь жизнь так скучна без мечты.

 

 

 

НАД РЕЧКОЙ

А над речкой хрустальной Белый месяц повис.

И от жизни печальной Звёзды падают вниз.

 

Пока лучик сияния Не исчезнет звезды, Поскорее желание Загадай себе ты.

 

Милый друг, не печалься, Может, звёздный полёт Тебе капельку счастья

В горький час принесёт.

 

Галина

ШУБНИКОВА

 

 

ГАЛИНА ШУБНИКОВА родилась и живёт в г. Советске Кировской области. Окончила Советское ме- дицинское училище по специаль- ности «медицинская сестра». Ра- ботала медсестрой в здравпункте угольной шахты, занималась кад- ровой работой. Окончила Литера- турные курсы Челябинского госу- дарственного института культуры. Стихи пишет с юности. Произве- дения публиковались в журналах, альманахах и коллективных сбор- никах. Лауреат всероссийских кон- курсов «Солнечные часы», «Сереб- ряный голубь России» и др. Автор трёх поэтических книг.

 

                                                                                                                                                                                                                                                                                             

 

 

ВЕРНЁШЬСЯ СВЕТОМ                                                                                                                                                        *                                                                                                                                                        *                                                                                                                                                        *

 

Растаял дымкой, а вернёшься светом — Не жгучим холодом, а жарким летом.

Рукой дотронуться я не сумею — Не оттого ли губы занемеют Горячим летом?

 

А поутру ворвёшься в память ветром. Слезами растревожить не посмею, Найду слова, которыми согрею.

Вернись же светом.

 

Ты не со мной давно. Далёко где-то, Курчавым облаком тепло одетый.

Я верю: будет наша встреча, верю. Найду тебя я за небесной дверью! Ты присылай мне весточки-приметы. Я встречу светом.

А на улице дождь. Понимаешь, он льёт из ведра,

А на улице дождь умывает сегодня планету. И по небу гоняют огромные тучи ветра.

И неведомо кто нам составил дождливую смету. А на улице дождь.

Понимаешь, с утра до утра…

 

Среди хляби небесной покоится свет куполов. Дождь за шиворот льёт

И по окнам струится слезами.

Отмывает усердно нечаянность вечных грехов, Будто плачут и стонут следы под моими ногами. А на улице дождь.

И разверзнута бездна над нами…

 

 

 

ЗИМНЕЕ ЯБЛОКО

Взрывом морозным осыпался иней, Стайкою алой взвились снегири: Яростно бьются за яблоко зимнее — Будто в сугробе зажглись фонари.

 

До синевы уже выбелен город, Ветки прошиты насквозь сединой. Чёрной тревогою мечется ворон: К дереву, к яблоку — и стороной…

 

Вихрем взлетает и каркает ворон, Красными искрами — вверх снегири. Яблоко зимнее — птичьи раздоры — Солнцем закатным в снегу догорит.

 

Алекс

ЩЕГЛОВИТОВ

 

 

АЛЕКС ЩЕГЛОВИТОВ родился и вырос в г. Харькове (Украина). По образованию инженер-элек-

тронщик. В 1992 году эмигрировал в США. Стихи пишет с юности.

Член Литературного клуба Нью- Йорка и Клуба русских писателей. Трижды лауреат Международного литературного конкурса «Пушкин- ская лира» (Нью-Йорк, 2016–2018).

Произведения публиковались

в сборниках: «Облако в стихах»,

«Стихия I», «Америка моя…»,

«Свеча негасимая» и др. Автор че- тырёх поэтических книг: «Целая жизнь», «Пролог», «В созвездии рака» и «Две ступеньки вверх».

Живёт в г. Нью-Йорке.

 

                                                                                                                                                                                                                                                                                             

 

 

* * *                                                                                                                 ПАМЯТЬ

 

Пласты застывшей памяти моей как мифы затонувшей Атлантиды, где было всё: восторги и обиды,

где мёртвый вождь, что всех вождей живей…

 

Разъехались друзья, теперь — кто где, приехали туда, где их не ждали.

Был сильный рад, а слабые брюзжали, невольно оказавшись не у дел.

 

Кто жив, кто — нет, знакомых лиц парад на снимках чёрно-белых и потёртых,

но память — пожелтевшим натюрмортом — оправдывает всё и всех подряд…

 

Эпоха промелькнула за окном. Другой фасон, другие песни в моде, другое отношение к природе…

И только к той же женщине влеком,

 

что и тогда… Она среди друзей, как будто ничего не изменилось… Быть может, за меня она молилась. И я молюсь и думаю о ней.

Я помню наши разговоры, Задворки, пение сверчков. Уходят в вечность коридоры За неименьем чердаков.

 

Я помню бабушкины руки,

Её, с прищуром, мягкий взгляд. Года — предвестники разлуки — За всё потом вознаградят…

 

А память птицей в небо рвётся, Сквозь чёрно-белых снимков рой. Всё, что ты помнишь, остаётся Твоей распиской долговой.

 

 

 

* * *

Наполню сердце памятью мгновений: Цветенье лип — душистый, тёплый снег — И нежных рук твоих прикосновенье, Дарующих мне крышу и ночлег.

 

И шёпот, догоняющий сознанье, Сквозь тишину звенящего утра,

И лёгкий поцелуй, и стыд желанья, И чуть погромче: «Мне уже пора…»

 

Переполняясь нежностью ненужной — Забытой, отболевшей, «ни к чему»,

Я сам себе кажусь великодушным, Забывши про тюрьму и про суму.

 

На грудь склоняя голову седую, Я помню всё. По молодости лет

Признание в любви творили всуе — И всуе возвращался к нам ответ.

 

Всё минуло. О прошлом не жалею, Но что-то с этой памятью не так.

За горизонтом паруса алеют, Пока поток мгновений не иссяк.

 

Александр

ЩУКИН

 

АЛЕКСАНДР ЩУКИН родился

в 2000 году в Воронежской обла- сти. Учится на третьем курсе фи- лологического факультета Санкт- Петербургского государствен- ного университета. Пишет стихи и прозу. Публикуется впервые.

Живёт в Санкт-Петербурге.

 

                                                                                                                                                                                                                                                                                             

 

 

НЕ ДЛЯ МЕНЯ                                                                                                              ТЫ

 

Если вдруг ты уйдёшь

как закатное солнце прекрасного дня, я прибуду немым полнолунием

на кладбище нашей любви и скажу, что искусство твоё,

жаль, но, может быть, не для меня. И опять закурю. Ну а ты мне покажешь ухмылку брови.

 

Для меня ты останешься вся красотой всех бессмертных искусств, этим миром, к которому я

навсегда бесконечно стремлюсь, нашей маленькой общей улыбкой, рождающей светлую грусть, воплотившимся мифом о том,

от чего я уже не спасусь.

И ты в ненавистном тебе красном цвете, влюблённая, смотришь в окно,

И видишь огни на земле и на небе, и думаешь. Знать бы, о чём.

И небесные руки твои, и глаза, и улыбка всё знают давно.

А я знаю лишь то, что всегда и во всём я с любовью подставлю плечо.

 

Всё тебе. Всё тебе. Я ничтожный простак, ждавший этого тысячу лет

и мечтавший узнать, не сошёл ли с ума, закопавшись в хранилище книг.

Ты, пришедшая как мне приснившийся миф и исполнившая мой обет.

Претворившая в жизнь всё, о чём я мечтал, что себе я когда-то воздвиг.

 

Я же знаю тебя. Я всегда тебя знал. В нас всегда было что-то одно.

И я чувствую всё, что случилось с тобой, будто это случилось со мной.

Может, я не могу сделать всё,

как хотел, но я чувствую: это оно. Будь что будет. Я буду стараться.

А ты будешь мне всё такой же родной.

 

 

 

ПРИНИМАЮ

Незачем думать, ошибка ли это.

Я просто тебя целиком принимаю. Здесь, где зима обнимает планету, мне ничего уже не осталось.

Наверное, что бы на нас ни свалилось, мы все доживём до последнего мая.

Если всех прошлых грехов не исправить, я жизнь положу, чтоб дарить тебе радость.

 

Неважно, как надо ко мне относиться. Я слишком долго всё понимаю.

Жизнь говорит мне,

что надо выдерживать крест из летящих в меня испытаний.

Надеюсь, когда-нибудь вновь загорится и зазвучит моя радость немая.

Помни: я буду с тобой до момента, пока моё тело не станет цветами.

 

Александр

ЯРЖОМБЕК

 

АЛЕКСАНДР ЯРЖОМБЕК ро-

дился в 1936 году в Ленинграде. Окончил Мосрыбвтуз. Профессор ихтиологии, главный научный сотрудник Всероссийского НИИ рыбного хозяйства и океаногра- фии. Автор научных книг, спра- вочников и учебников. Литера- турные произведения публико- вались в альманахах «Светский Союз», «Литературные стра- ницы», в журналах «Здравый смысл» и «Новая литература».

Автор пяти поэтических книг. Живёт в Москве.

 

                                                                                                                                                                                                                                                                                             

 

 

* * * ВСПОЛЬНЫЙ  ПЕРЕУЛОК

 

Покуда бормашина свищет, Я тихо становлюсь ханжой, Уставясь в карие глазища

Над белоснежной паранджой. Светлеет мирная долина.

Смолкают злобные ветра. Балдею от новокаина

И напряжённого бедра. Щекочут ласковые пальцы Деревенеющую плоть.

Так награждаются страдальцы, Когда им воздаёт Господь.

Окончен бал… машина встала. Мир снова целен и велик.

И вот вообще без покрывала Я вижу обнажённый лик.

Я восхищён цветком улыбки И нежным говором согрет. Вот губы — розовые рыбки… Наверно, слаще, чем шербет. Я внял веленьям Магомета, Рядившего добро и зло,

И строгой мудрости запрета Взирать на женское чело.

Кабы обратиться мне снова в Сашку, Пересесть бы с «Аннушки» на «Букашку» И поехать молодцу

По Садовому кольцу.

Голубой троллейбус из старой песни Плёлся бы в сторону Красной Пресни. Там ведут мои следы

В Патриаршие пруды.

На забытом бардами переулке Знаю я все дворики-закоулки. Там жила любовь моя

И Лаврентий Берия. Доигрался Берия до расстрела. Молодая девушка постарела.

Поседел с тех пор и я, Но жива любовь моя.

 

 

 

* * *

Я на море часто бываю. Морскую работу любя, Столичную жизнь забываю, Но не забываю тебя.

 

Вдыхая живительный воздух, Ныряю, стараясь понять,

Как ползают хищные звёзды, Чтоб робких улиток догнать.

 

Там лезут на скользкие глыбы Морские нестрашные львы.

Там прячутся вкусные рыбы В изгибы съедобной травы.

 

Там штормы, сулящие беды, Сменяются вдруг тишиной. Я скоро опять туда еду.

Так, может, поедем со мной?

АНТОЛОГИЯ

современной

П ОЭЗИИ

 

 

Алексей ГЛУХОВСКИЙ

ЦАРСТВО

От Смоленской до Арбатской запрягу я лошадей,

чтоб своё объехать царство меж распятых площадей.

 

Я в наследство от Булата

в безраздельный свой удел получил клочок Арбата.

Да и с ним хватает дел.

 

Мне досталось вместе с властью ото всех его даров

это тихое пристрастье

к грустной музыке дворов.

 

И гитары семиструнной безыскусный перебор,

как на кухне в свете лунном молчаливый разговор.

Дина БЕРЕЗОВСКАЯ

ГИПС

Стоя на облезлом пьедестале, замерзает девушка с веслом — времена нелучшие настали,

скоро старый парк пойдёт на слом.

 

Если бы спуститься с пьедестала да сморгнуть осеннюю росу…

Я старею, я стареть устала и держать полнеба на весу!

 

Не судите, сплетницы-подружки, я сама не знаю, для кого

всё гремят акаций погремушки в старом парке сердца моего.

 

 

Александр  КОСТЕНКО

ПОХОРОНЫ МАМЫ

 

Ты лежала в гробу, закусивши губу,

с православной бумажною лентой на лбу. Эта тонкая лента была холодна,

как на нашей берёзе береста на морозе.

И коробила губы чужая слюна…

 

Словно рыба с открытым в удушье ртом, я стоял в аккурат у твоей головы,

осеняя себя неуклюжим крестом.

Я старался как мог, но не плакал, увы.

 

Чуть поодаль, в толпе провожавших, сераˊ от тоски безысходной, застыла сестра.

А у ног твоих, так же крестясь невпопад, заливался слезами брат…

 

С панихидною требой справляясь «на ять», сверх за это полученных денег,

с упоеньем тебя, нашу бедную мать, отпевал православный священник.

 

…На кровать, не раздевшись, пластом рухну, плача навзрыд, — потом.

Буду в горе осипшим ртом

«Мама, мамочка!» звать — потом…

 

Вихрю траурной чехарды даст все козыри, знамо дело, вся огромность большой беды, чтоб затем поглотить всецело!

 

…В мёрзлом грунте — могила-щель. Папа — рядышком, через стеночку…

 

Прими, Господи, свою дщерь, упокой со святыми — Верочку!

 

 

 

 

Борис ШИГИН

* * *

Покажется вдруг: не люблю же, в душе обожжённой лишь грусть. Но цепкой колючкой верблюжьей в безводной пустыне держусь.

 

Зовёт легкомысленный ветер — для тех, кто не знает корней,

он самый весёлый на свете, он всех аргументов сильней.

 

Зовёт… Только не дозовётся, ему не отвечу я «да» —

к глубоким корням моим рвётся гонимая зноем вода.

 

И я, как колючка верблюжья, до этой воды дотянусь…

И радость вернётся: люблю я, и в счастье забудется грусть.

Валерий СУХОВ

ГРОЗА

Начинает гром с распева. Надвигается гроза.

Стог вершу — залез на небо. Пот солёный ест глаза.

 

И звенят, как струны, жилы, Только сена дух вдохну.

Поднимаю я на вилы Солнца знойную копну.

 

Незаметно вдруг стемнело. Веет ветер холодком.

И дождя капель запела. Ей ответил басом гром!

 

От усталости немея, Рукавом утру лицо. Ливень лупит, не жалея, Да сухим стоит сенцо.

 

И, зарод задумав круче, Вся от зависти дрожа,

На навильник молний тучи Собрала за миг гроза.

 

 

Татьяна МИКУНОВА

ФЕЛЛИНИ

Сегодня нет других занятий, кроме Следить за новостями целый день, Как где-то на далёком космодроме Вторая отделяется ступень.

 

Свой взгляд не отрывая от экрана, От пламени, летящего к земле,

Она чуть слышно шепчет: «Рано, рано…», Разглаживая скатерть на столе.

 

А плащ у двери, в спешке позабытый, К ней рукава, как руки, распростёр.

«…Выходит на расчётную орбиту…» — С улыбкой сообщает репортёр.

 

Там тишина пронзительна до звона. Там холод, мёртвый свет небесных тел…

…Она снимает трубку телефона:

«Скорее приезжай. Он улетел».

Сергей ШУМСКИЙ

Я БЫЛ

Я был… И рядом ты была Души чеканом ювелирным.

Был свет… Свеча в ночи плыла… И плыли мы в том свете мирном.

 

Я пыль… Теперь я прах у ног, Дымок от нашей зыбкой свечки. Забыл, что есть всему порог, Сверчку же есть шесток за печкой.

 

Я был… Я был, чтобы испить Всю чашу, дно её увидеть.

Я жил, чтобы людей любить, Теперь мне что, их ненавидеть?

 

Я стих… Прочитанный я стих. Видать, не тот, что ты хотела. Прости, что стих! Прошу, прости За всё, что в бездну улетело.

 

Я был… Дотлел фитиль свечи. Забыл — развеян был в ночи. Остыл… Сгорела вся свеча.

И ночь затихла у плеча.

 

Мала свеча… Тоскует ночь… Кому и как в любви помочь?!

 

 

Елена КРЮКОВА                                                                                         Римма ГОЛЬДМАН

* * *

я люблю тебя уходящий улетаю вслед за тобой здравьем пышущий и болящий и ледащий хоть волком вой

я люблю тебя вдаль плывущий исчезающий за кормой белопенный призрак словущий всё зовущий домой домой

я люблю тебя повторяю

я люблю — и ещё — люблю я люблю — от края до края стеклорезом — да по стеклу я люблю на могиле плачу фотография — под стеклом

мой стакашек бумажный зрячий ну помянем — под ветерком — всю любовь под крестом зарыли а она воскресла — одной лунной ночью во славе и силе вон стоит у нас за спиной

ПЛАЩ ПРИКОСНОВЕНИЙ

 

Сяду шить неспешно Из тоски осенней

И из тьмы кромешной Плащ прикосновений.

 

Как здесь будет кстати (Всё почти готово) Лёгкий кант объятий В нежно-васильковом.

 

Ты придёшь под вечер — Хмурый, недовольный.

Мысль тебе перечить Кажется крамольной.

 

Нежность разобьётся — Соберу осколки.

Ниточка порвётся, Выпадет иголка,

 

И тогда защитой (Вот и примененье!)

Станет мною сшитый Плащ прикосновений.

 

 

Яков ШАФРАН                                                                                           Тамара КОВАЛЁВА

* * *

На дворе бушует непогода, Завывает ветер из трубы.

Мы с тобой не виделись полгода — Всё дела, заботы да труды…

 

Ты и я — в дому холодном двое. Печь гудит красна и горяча.

Разговор застрял на полуслове, Два печально сомкнутых плеча.

 

Твои губы — холодны и грубы, У огня расслабленно слабы, Мне особо эти губы любы

На порогах кочевой судьбы.

 

Знаю, как измучена разлукой,

Ты мне снишься берегом родным. Столько лет мечтал я о подруге — И опять в разлуке жить одним.

 

На дворе бушует непогода, Печь гудит, красна и горяча, Пара позабытых бутербродов Да в углу потухшая свеча.

ТАНКИ ТАНЦУЮТ

В такт необычной роли, Высший рисуя класс,

В мирном зелёном поле Танки танцуют вальс…

 

Белые дни учёбы, Чёрные дни войны Танки проходят, чтобы Девушкам снились сны,

 

Сны о парнях-танкистах В джинсах и без погон —

Умных, бесстрашных, быстрых, Что охраняют сон,

 

Сон о прекрасном принце На молодом коне.

В тёплой спокойной Ницце, В Сирии, не в огне,

 

В песенной Украине, Там, где цветёт Донбасс, Мери, Айне, Кристине Танки танцуют вальс…

 

 

Владислав АРТЁМОВ

НОЧНЫЕ ПТИЦЫ

Ничего со мною не случится, Ночью в дверь никто не постучится, В армию меня не призовут.

Но не знаю, что со мной творится, Даже если мёртвым притвориться — Господи! — поют, поют, поют…

 

Ничего со мною не стрясётся, Почва подо мною не трясётся,

Но часы тринадцать раз пробьют, И опять они — мороз по коже, Всякий раз всё про одно и то же — Слышите? — поют, поют, поют…

 

Отпусти меня, возьми другого. Спасу нет, но снова ночь, и снова Бьют часы, и птицы тут как тут. И стою как лист перед травою,

Я руками голову закрою,

Чтоб не слышать, как они поют.

 

Ничего со мною не стрясётся, Я почую, как восходит солнце, И очнусь в глубокой тишине… И жена вздохнёт и осторожно

Снова скажет: «Жить с тобой тревожно — Плачешь, плачешь, плачешь ты во сне».

Эдуард  ПОБУЖАНСКИЙ

ПОЭТ

…хотелось знать, какую жидкость на- ливают в черепную коробку поэтов…

Вар лам Шаламов

…в голове болотный бродит омут…

Сергей Есенин

 

В его глазах всё та же живость, Хоть он совсем уже седой…

Ах, если б знать, какая жидкость В его коробке черепной…

 

Когда он рюмку держит ровно И равен собственным стихам, То кажется, за костью лобной Чернила с кровью пополам.

 

Когда же он над залом робким Гремит со сцены как бунтарь, То не иначе в той коробке Взрывная смесь пропан-бутан.

 

А ночью, належавшись вдоволь, Дымит у чёрного окна,

И в голове его бедовой, Тяжёлой, старой, нездоровой, Тоска болотная одна…

 

 

Андрей ИВОНИН

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Жизнь продолжается и в четырёх стенах, и в бессвязных обрывках тв-передач,

и в горячечных снах;

в темноте душной палаты,

в тусклом свечении утренних окон; в слабом теле, дрожащем как лист, сохраняющем боль и жар;

в голове, надувшейся как воздушный шар; в еле живой душе,

внутри тебя свернувшейся в кокон.

 

Жизнь продолжается,

несмотря на кривой високосный год, даже если дела принимают такой оборот, что уже нет сил от нелепых фантазий

и чаяний лживых.

Но когда твой корабль получает опасный крен и теряет мачты на фоне больничных стен,

и тогда ты живёшь,

пока кровь пульсирует в жилах. Жизнь продолжается, несмотря на то, что у страха глаза велики;

с каждым новым вдохом, с понедельника, с чистой страницы, с новой строки;

 

как бесценный подарок, дорогая награда,

как чудо.

А уставший за сутки санитар-сутенёр, заправляя пустую кровать,

говорит: вот тебе ещё несколько лет, будешь ли продлевать?

Отвечаю: чего бы это ни стоило, обязательно буду.

 

 

 

Виталий МОЛЧАНОВ

МИРНОЕ ВРЕМЯ

В избе тепло. Привычно пахнет бражкой И остро — свежеструганной сосной.

Сынок родился, говорят, в рубашке У Марьюшки под самый выходной. Когда дома к земле давила стужа И к тёплой печке жались баюны,

Раздался крик, стряхнув лепнину кружев Со стёкол в отражённый свет луны.

 

Как бисером расшитая дорожка — Небесный самотканый рушничок, Чтоб по нему прошли босые ножки, Не обморозясь, в облачный чертог.

«Родимчик, — рот прошамкал повитухи. — В рай полетела детская душа».

При тусклой лампе свёкор шил подпруги, Дырявя кожу остриём ножа.

 

Не чахнуть внуку в царской каталажке. Не гнить в окопах Первой мировой…

У Марьюшки родился сын в рубашке И умер в ночь под самый выходной. Где от полозьев чёрные полоски Морщинами легли на ровный снег, Метель морозно-ветряной двухвосткой С плеча хлестала уходящий век.

Ляман  БАГИРОВА

ДЕНЬ НАДЕЖДЫ

Но буду я нести, пока не сгину, Пока огонь желаний не угас, Надежду, ту последнюю богиню Из всех богинь, что покидают нас.

Юрий Борисов

 

Мой день ещё не начался, богиня, Ещё молочный за окном туман,

Но различаю плащ твой смутно-синий И зелень платья. Это не обман.

Ты снова на краю души забрезжишь, Ты снова озаришь её огнём,

Мечтой о жизни тихой, безмятежной, И небо вспыхнет старым янтарём.

Когда же день, уставший от сиянья, Наденет алый вечера наряд,

Ты тихо скажешь: «Ни к чему старанья. Ведь дело к ночи. Все надежды спят».

И будешь убеждать, что я напрасно Цепляюсь за зелёную кайму,

Что жизнь жестока, холодна, бесстрастна. Я соглашусь. Но рук не разожму.

И будем мы идти, пока не сгинем, Пока никто нас в пыль не измолол: Надежда, легконогая богиня,

И я, цепляясь за её подол.

 

 

Борис АЛЕКСЕЕВ

ПОГРУЖЕНИЕ В ИОРДАН

В зелёных водах Иордана, Вдали от пройденной дороги,

В простой рубашке белотканной Стою и думаю о Боге.

 

К водам стекаются народы Крещёных некогда мирян, И тысячами входят ноги

В тысячелетний Иордан.

 

…там сом непуганый гуляет и множит некошерный вид, там ластится Христова Тайна к ногам сквозь тысячи обид…

 

Меня окликнул чей-то голос, Я обернулся, выходя.

Какой-то старичок убогий Вослед с обочины дороги Крестил двуперстием меня.

Анатолий  СОРОКИН

ПОД ВЯЗЬМОЙ

Завязли под Вязьмой без сил и без связи. Фашист гонит нас на Москву.

Мы скованы кровью, мы скованы грязью, но мы не сдадимся врагу.

 

Я помню испуганных брошенных женщин с детьми на иссохших руках,

и плач стариков, и вопль зловещий несущихся птиц в небесах.

 

Мы вас оставляем, чтоб снова вернуться — мы выстоим и победим.

Пусть ржавые травы под танками гнутся, но мы им Москву не сдадим.

 

Завязли под Вязьмой без сил и без связи и будем до смерти стоять.

Пусть скованы кровью, пусть скованы грязью, но с нами небесная рать.

 

 

Андрей КАНАВЩИКОВ

НА КЛАДБИЩЕ

Как страшно, Господи, как страшно, Что новый день окажется вчерашним,

Мечтать расхочется, привыкнув постепенно Сидеть, уткнувшись в крашеные стены,

И понимать, что важное — неважно, Когда смешались ценники и цены.

 

Как страшно, Господи, как странно, Что истинное примешь бездыханным И лишь таким оно в тебе вместится, Как малая, но главная частица,

И пусть летаешь долго, неустанно — Не обязательно ты в мире этом птица.

 

Как страшно, Господи, как тихо

На кладбище. И луговой гвоздикой

Земля здесь пахнет, листьями под вязом… Так выглядит, наверно, Чистый Разум.

Как хорошо, как вольно и… рутинно. И небо — линза. И всё видно сразу.

Лидия  ЖУРАВЛЁВА

НА ЗАКАТЕ

А солнце садится всё ниже. Снаряды ложатся всё ближе. Иные, годами пониже, Ушли, растворяясь во мгле.

 

И страх подбирается жуткий. Какие тут могут быть шутки? Ведь пули в любую минутку Достанутся, может, и мне.

 

Запрятаться — труд невеликий. Молюсь на священные лики, Но знаю: ни вопли, ни крики Не слышат они в тишине.

 

И шёпотом, чтоб достучаться, Прошу оберечь домочадцев.

И с ними бы не разлучаться — Мне будет довольно вполне.

 

 

Владимир ХОХЛЕВ

БЛАЖЕННЫЙ

Он слышит свет и видит звук, когда под перезвон зеркальный жизнь, состоящую из мук, накроет тайна.

 

Походкой медленной, кривой, в обносках на немытом теле, бредёт он словно неживой.

Без цели.

 

Он ест лишь то, что подают, мешает сладкое с солёным.

Он любит безвозмездный труд, скрывает стоны.

 

Он отрешён, всегда один,

не строит из желаний планы. Он раб себе. И господин.

Ловец изъянов.

 

Его боятся, гонят, бьют, стремятся к норме привести. Он недвижим как абсолют — не растрясти.

 

Рукою долго темя трёт — почти до дыр на тёмной коже. В рубахе камень бережёт.

И строит рожи.

 

Юродствуя, вбегает в храм, иконы изучает строго.

Хохочет, лупит по ушам. Зрит Бога.

 

 

 

Андрей КУЧУМОВ

ВОКЗАЛЫ

Мы узнаём города по вокзалам — Шумно-бурлящим, спящим устало, Где на скамейках сидели часами. Мы узнаём их по башням с часами;

В ново-стеклянных и каменно-старых, В тёплых буфетах кипят самовары

И бутерброды с просроченным салом… Мы узнаём города по вокзалам.

 

Сколько их разных: синих и красных, Снегу, дождю и ветрам не подвластных. Сколько их жёлтых, зелёных и белых, Знающих толком дорожное дело,

Годы проходят, уходят составы, Рельсы свои разминают суставы.

К северу, к югу — куда б ни бросало, Я узнаю города по вокзалам.

 

Мы узнаём города по вокзалам — Шумно-бурлящим, спящим устало, Красным и белым, всяким и разным, Времени бегу, векам не подвластным. Путников ждут ожидания залы,

Спят пассажиры, грохочут составы… В жизни дорога короче не стала.

Мы узнаём города по вокзалам.

Татьяна СЕРГЕЕВА

РАННЯЯ ОСЕНЬ

В Лидо-ди-Еˊзоло ранняя осень: Северный ветер, поспел виноград, Рыжих иголок сосновая осыпь, Красок сентябрьских победный парад.

 

Свежие вина… О, юностью пахнут! Щиплют, щекочут и бродят ещё.

(Как ты любил их, азартный мой папа!)

…Вспомнив Болонью, накроюсь плащом

 

И побреду. Дождь туманный и мелкий. Ненадоедливый. Просто висит.

Прыгает-крутится красная белка: Время запасов — их надо носить.

 

Время раздумий. Прощений-прощаний. Сладких арбузов и горьких стихов.

Тёмных рассветов и светлой печали. И отпущения летних грехов.

 

В Лидо-ди-Еˊ золо пляжи пустые. Альпы стоят в ожиданье седин. Мысли неспешные.

Очень простые.

Я и сентябрь. Один на один.

 

 

Яна КАНЕ

ЗАВИСТЬ САЛЬЕРИ

Зависть Сальери — ноющая боль В отрезанной конечности.

 

Всю ночь

Душа по дому бродит взад-вперёд, Культяпки крыльев задевают мебель.

 

А ведь почти что повезло: ещё чуть-чуть — И тоже был бы гением, как тот.

Как тот!

 

Или в другую сторону немного —

И был бы как все те, что спят ночами, Рыгают кислым пивом.

Им плевать

На тонконогих психов-скрипачей.

 

Но нет!

Скребёт беспомощно перо, и полукрылья Кончаются внезапной пустотой.

 

…А что касается отравы в чаше дружбы, Так это помогает только раз — Убийство гения, как всякую идею, Вторичность превращает в плагиат.

Олег  РЯБОВ

ХЛЕБНИКОВ В НИЖНЕМ

Брякнувшись оземь, Неслась по бульварам Звонкая, громкая весть:

Сам Председатель Земного Шара Хлебников — в Нижнем,

Здесь!

Лыкова дамба: Булыжник да голуби, Голодно мир живёт.

Ладно, поэты пока что не голые, Есть чем прикрыть живот.

 

Все рядовые хлебнули «фиалки»*, Сам Председатель — воды.

Пусть он казался Худющим и маленьким, Только захлопнулись рты:

«Нижний — не книжный. Он нежный и важный.

Нужный всем городам». Свежее слово

Било из скважины. Словно живая вода.

 

* В 20-е годы прошлого века «фиалкой» называли денатурат (технический спирт).

 

 

 

Гея КОГАН

МАМЕ

Как долго ты не видела меня!

Два года. А точнее — сорок восемь. В слезах горячих замерзала просинь над чашей быстро гаснущего дня.

 

Я прилетала, приезжала, шла дорогой скорби к твоему постою, она была обыденно-простою:

то в мокрой позолоте, то бела.

 

Нет ни скамьи, ни пышных цветников — я здесь бываю редко и недолго: смахну сухие рыжие иголки

пучком растущих рядом лопухов.

 

Два года или сорок восемь лет… Но не желаю осквернять бумагу предположеньем, где я тоже лягу, когда мне дальний выпишут билет.

 

Не разжимая губ, сухих от жажды, бретельку трону, сползшую с плеча.

А в изголовье у тебя свеча

мной зажжена сегодня. Это важно.

 

АНТОЛОГИЯ

современной

иронической

ПОЭЗИИ

 

 

 

 

Елена АЛБУЛ

СЛУЧАЙ В ВОЛШЕБНОМ ЛЕСУ

Молодая лягушка в волшебном лесу, Пожелав обрести неземную красу, Обратилась к сове за советом.

И сова, оценивши лягушкину стать,

Ей сказала: «Ты можешь царевною стать — Все лягушки мечтают об этом!

 

Надо сбросить лягушечью кожу сперва И удариться оземь не раз и не два — Раз пятнадцать, себя не жалея.

Заклинанье тебе напишу на листке На совином своём колдовском языке, С заклинанием выйдет скорее».

 

И лягушка от счастья разинула рот

И заквакала: «Эй, земноводный народ! Мне колдунья-сова помогает!

Не хочу больше числить в друзьях и родных Бородавчатых жаб и ужей водяных —

Лес меня как царевну узнает!»

 

Вот уж сброшена кожа, отбиты бока, Но не стала лягушка царевной пока… А колдунья смеётся над нею:

«Раз почищена ты и отбита вполне,

То сгодишься на ужин сегодняшний мне — Ты царевной не станешь вкуснее!»

Вячеслав  ВЕКСЛЕР

ПЕ