МН 55 Дживака сутта - Дживака (перевод: Евгений Д.)

(Будда объясняет в каком случае монаху разрешено принимать и есть мясо, а в каком случае запрещено)

 

Так я слышал. Однажды Благословенный пребывал в Раджагахе в Манговой Роще Дживаки Комарабхаччи. И тогда Дживака Комарабхачча подошёл к Благословенному и после обмена вежливыми приветствиями и любезностями сел рядом и обратился к Благословенному:

«Господин¹, я слышал так: «Они убивают животных для отшельника Готамы, отшельник Готама сознательно ест мясо животных, убитых для него». Господин, те, кто говорят так, говорят ли они в соответствии с тем, что было сказано и сделано Благословенным, не искажают ли они его слов, не говорят ли того, что идёт вразрез с фактами? Действительно ли они описывают ситуацию в соответствии с истиной, так что их утверждение не может предоставить повод для критики? Верно ли что-нибудь из их обвинений?»

«Дживака, те, кто говорят так, не говорят правдиво о том, что было сказано или сделано мною, но искажают меня, так, что их слова не соответствуют действительности и находятся в полном противоречии с реальными фактами.

Дживака, я говорю, что есть три случая, когда мясо не может быть употреблено в пищу [монахом]: когда он видел, слышал, или предполагает, что животное было убито специально ради него. Я говорю: Мясо не может быть употреблено в пищу в этих трёх случаях.

Я говорю, что есть три случая, когда мясо может быть употреблено в пищу [монахом]: когда он не видел, не слышал, или не предполагает, что животное было убито специально ради него. Я говорю: Мясо может быть употреблено в пищу в этих трёх случаях.

Пожалуйста, рассмотри это, Дживака: некий монах проживает в зависимости от определённого города или деревни. Он пребывает, пронизывая первую сторону света умом, наполненным безграничной доброжелательностью, так же и вторую, и третью, и четвёртую сторону света, также выше, ниже, вокруг и везде. Для всех и для себя самого, он пребывает, пронизывая эту всеобъемлющую вселенную умом, наполненным безграничной доброжелательностью, сильным, освещающим все, безмерным, без враждебности и каких-либо следов недоброжелательности.

Тогда домохозяин или сын домохозяина приходит к монаху и приглашает его на обед на следующий день. Монах соглашается, если пожелает. И тогда на следующий день, с утра, он одевается и, взяв чашу и накинув верхнее одеяние, идёт в дом этого домохозяина или сына домохозяина, и садится на приготовленное для него место. И тогда домохозяин или сын домохозяина подаёт монаху прекрасную пищу. При этом монах не думает: «Как хорошо, что этот домохозяин или сын домохозяина подаёт мне прекрасную пищу. Вот бы и в будущем домохозяин или сын домохозяина мог подавать мне такую прекрасную пищу». Он не думает так. Он ест поданную пищу, не привязываясь к ней, без стремления и тяги, чувствуя отчуждение к ней, видя опасность в ней, и понимая спасение от неё.

Как ты думаешь, Дживака? Может ли случиться, что в этом случае он выберет эту [привязанность и жажду к подаваемой пище] и будет стремиться к этому для его собственного страдания, страдания другого, или страдания обоих?»

«Нет, Господин».

«Не правда ли, что монах поддерживает себя безупречной пищей в этом случае?»

«Да, Господин. Теперь я понимаю это, Господин: Брахма пребывает в доброжелательности. Господин, Благословенный показал мне свидетельство этого; Благословенный действительно также пребывает в такой безграничной доброжелательности».

«Дживака, любая жажда, любая ненависть, любое заблуждение, посредством которых недоброжелательность может вновь возникнуть, были уничтожены Татхагатой, срезаны под корень, сделаны подобными обрубку пальмы, лишены всяческих условий для развития, не способны возникнуть в будущем. Если то, что ты сказал, согласуется с этим, тогда я согласен с тобой».

«Господин, когда я говорил, я имел в виду именно это».

«Пожалуйста, вновь рассмотри это, Дживака: некий монах проживает вблизи определённого города или деревни. Он пребывает, пронизывая первую сторону света умом, наполненным безграничным состраданием… и умом, наполненным безграничным сорадованием, и умом наполненным безграничной невозмутимостью, так же и вторую, и третью, и четвёртую сторону света, также выше, ниже, вокруг и везде. Для всех и для себя самого, он пребывает, пронизывая эту всеобъемлющую вселенную умом, наполненным безграничным состраданием, сорадованием, и невозмутимостью, сильным, освещающим всё, безмерным, без враждебности и каких-либо следов недоброжелательности.

Тогда домохозяин или сын домохозяина приходит к монаху и приглашает его на обед на следующий день. Монах соглашается, если пожелает. И тогда на следующий день, с утра, он одевается и, взяв чашу и накинув верхнее одеяние, идёт в дом этого домохозяина или сына домохозяина, и садится на приготовленное для него место. И тогда домохозяин или сын домохозяина подаёт монаху прекрасную пищу. При этом монах не думает: «Как хорошо, что этот домохозяин или сын домохозяина подаёт мне прекрасную пищу. Вот бы и в будущем домохозяин или сын домохозяина мог подавать мне такую прекрасную пищу». Он не думает так. Он ест поданную пищу, не привязываясь к ней, без стремления и тяги, чувствуя отчуждение к ней, видя опасность в ней, и понимая спасение от неё.

Как ты думаешь, Дживака? Может ли случиться, что в этом случае он выберет эту [привязанность и жажду к подаваемой пище] и будет стремиться к этому для его собственного страдания, страдания другого, или страдания обоих?»

«Нет, Господин».

«Не правда ли, что монах поддерживает себя безупречной пищей в этом случае?»

«Да, Господин. Теперь я понимаю это, Господин: Брахма пребывает в сострадании, сорадовании, и невозмутимости. Господин, Благословенный показал мне свидетельство этого; Благословенный действительно также пребывает в таком же безграничном сострадании, сорадовании, и невозмутимости».

«Дживака, любая жажда, любая ненависть, любое заблуждение, посредством которых жестокость, или зависть, или отвращение, или обида, или недовольство могли вновь возникнуть, были уничтожены Татхагатой, срезаны под корень, сделаны подобными обрубку пальмы, лишены всяческих условий для развития, не способны возникнуть в будущем. Если то, что ты сказал, согласуется с этим, тогда я согласен с тобой».

«Господин, когда я говорил, я имел в виду именно это».

«Если кто-то зарежет живое существо для Татхагаты или для его учеников, то он совершает проступок² в следующих пяти случаях:

Когда он говорит: «Пойди и принеси [в жертву] это живое существо [во имя Татхагаты или его учеников]» – это первый случай, когда человек совершает абсолютно неблагой поступок.

Когда живое существо испытывает боль и страх из-за того, что его тащат за шею [на бойню] – это второй случай, когда человек совершает абсолютно неблагой поступок.

Когда он говорит: «Иди и зарежь это живое существо [специально для Татхагаты или его учеников]» – это третий случай, когда человек совершает абсолютно неблагой поступок.

Когда живое существо убивают таким образом, что оно испытывает боль и панику – это четвёртый случай, когда человек совершает абсолютно неблагой поступок.

Когда кто-нибудь подаёт Татхагате или его ученикам такую запрещённую пищу [из мяса, полученного вышеупомянутыми способами] – это является неподобающим и неподходящим – это пятый случай, когда человек совершает абсолютно неблагой поступок.

Любой, кто убьёт живое существо для Татхагаты или любого из его учеников, создаёт для себя большой вред в будущем в этих пяти случаях».

Когда это было сказано, Дживака Комарабхачча обратился к Благословенному: «Замечательно, Господин, это чудесно! Монахи поддерживают себя с помощью разрешённой, приемлемой, и безупречной пищи... Великолепно, Господин, великолепно, Господин! Пусть Благословенный запомнит меня как мирского последователя, принявшего прибежище с этого дня и на всю жизнь»³.

 

 

↑

1     Прим. переводчика (E.Д.): В оригинале (пали) bhante – почтительное обращение к буддийскому монаху в традиции Тхеравады, в английских переводах принято выражение Venerable Sir, в русских – Господин.

 

↑

2     Прим. переводчика (E.Д.): Проступок – поступок, порождающий неблагую камму для человека, его совершающего

 

↑

3     Позже Дживака стал врачом Будды и Сангхи монахов и оставался им до конца жизни.