Общее возмущение. – Что делать с поджигателем? – Приговор. – Расщепленная пальма. – Тайный совет Гвоздика.

Ух, какое негодование поднялось в экипаже сгоревшего "Дюка", хотя для большинства поимка Нуса не была новостью. Стрелок Охохито вытащил пистолет и клялся, что теперь‑то уж точно отстрелит шпионский нос, только пусть этого подлого негодяя отпустят шагов на пятьдесят, иначе не интересно. А шкипер Джордж ссылался на дедушку Анастаса, который утверждал, что сыщиков и поджигателей следует вешать на рее за левую ногу. Король Катикали предложил для этой цели новую кокосовую веревку. Но тут вспомнили, что весь рангоут "Милого Дюка" сгорел и вешать шпиона не на чем.

Тогда приступили к допросу. Дрожащий от страха Нус‑Прошус рассказал, что во время бури его смыло с "Фигуреллы" и больше о ней он ничего не знает. К счастью, он уцепился за спасательный круг, который тоже сорвало с яхты. И два дня носился по волнам. А потом его, несчастного, вынесло на берег Нукануки, и он увидел в бухте "Милого Дюка".

Нус понимал, что от встречи с экипажем шхуны ждать хорошего не приходится. Поэтому скрывался в джунглях, а еду добывал на площадке с идолами…

– А, так это вы напугали нас ночью! – воскликнул Гвоздик.

Нус‑Прошус, ежась и охая, признался, что так и было. Он как раз хотел взять несколько лепешек и бананов, когда услышал шаги и голоса ребят. Не успел убежать с поляны и спрятался в каменной хижине посреди караи‑мораи. Но потом стал бояться, что мальчишки туда заглянут и обнаружат его. И решил сам напугать их! Надел на голову валявшийся в хижине череп какого‑то громадного зверя и выскочил…

– Ах, если бы мы были не такие трусы! – покаянно сказал Гвоздик. – Мы тогда поймали бы этого шпиона и он не смог бы поджечь "Дюка"… Вот видишь, Макарони, к чему приводят всякие дурацкие страхи!..

– Но я совсем не хотел поджигать шхуну! – клялся Нус. – Я забрался в нее, чтобы найти кусочек сыра или окорока. Мне ужасно надоели все эти здешние бананы и кокосы, я чувствовал, что слабею. А еще я хотел отыскать какую‑нибудь одежду… Когда я искал, мне почудились на шхуне чьи‑то шаги, я бросился прочь и уронил кокосовый светильник… Я его позаимствовал перед этим в одной пустой хижине… Я больше не буду.

Король Катикали сказал, что раз этого "кусаи‑фуфа" (что означает "болотная козявка") нельзя повесить по европейским правилам, остается поступить с ним по обычаю жителей Нукануки. С предателями и бессовестными лазутчиками здесь всегда обходились так: защемляли их любопытный нос в пальмовом стволе – крепко, чтобы нельзя было выдернуть, – и оставляли преступника в этом положении…

– Навсегда? – со страхом спросил Гвоздик.

Король объяснил, что мучения длились недолго. В жестокие непросвещенные времена рядом с приговоренным разжигали костер, а в ствол втыкали отточенный нож. Костер постепенно разгорался, осужденного поджаривало все крепче, но у него оставался выбор: изжариться совсем или отхватить себе нос ножом и освободиться. После этого он получал прощение… Сейчас обычаи смягчились и с несчастным поступают гуманнее: поджигают не костер, а небольшой фитиль, который ведет к бочонку с порохом. Фитиль горит несколько минут, и у осужденного есть некоторое время подумать: вознестись к предкам, разом окончив мучения, или опять же освободиться о помощью ножа…

Сыщик Нус затрясся и хотел упасть на колени, но ему не дали. Шкипер Джордж выразил сомнение: стоит ли изводить целый бочонок пороха для такого недостойного субъекта. А Гвоздик просто прошептал:

– Ой… не надо…

Его величество разъяснил, что можно прибегнуть и к еще более милостивому наказанию: недалеко от защемленного преступника поставить блюдо с аппетитно пахнущей едой. Правда, зажатый в дереве нос не так хорошо ощущает запахи, но все‑таки чувствует. Особенно когда наказанный проголодается. А выбор все тот же: отправиться к предкам (только не от взрыва, а тихо, от голода) или расстаться с носом…

На этом и порешили. Воины короля повели несчастного господина Шпицназе на поляну позади деревни, где торчал голый ствол от сожженной молнией пальмы. Нус жалобно канючил, чтобы его отпустили. Тогда он сразу уплывет с Нукануки. Говорил, что к острову прибило ялик, сорванный с "Фигуреллы", и он спрятал эту лодку в береговых зарослях. Вот на этом суденышке он и отправится в море. Лучше уж погибнуть в открытом океане, чем здесь. А может быть, ему и повезет: доплывет до другого острова или будет подобран проходящим судном.

Но ему говорили: "Какой хитрый!"

– Простите, я больше не буду… – опять хныкал Шпицназе. Совсем как ученики, которых он в школе приглашал для воспитательной обработки тростью. Но Гвоздик не злорадствовал, ему было не по себе. Только спорить он боялся – очень уж единодушно все решили защемить поджигателя.

Остатки пальмы расщепили топориком. Нус‑Прошуса вынудили сесть, чтобы ствол проходил у него между колен. Половинки ствола развели, заставили сыщика засунуть между ними длинный шпионский нос. Щель крепко взяла господина Шпицназе в плен. Он гнусаво завопил, задергался, но напрасно. Гвоздик поскорее ушел…

"Так ему и надо, диверсанту проклятому", – думал Гвоздик. Но все равно ему было тошно. К вечеру он пробрался на поляну со сломанной пальмой. Зрители давно разошлись, и теперь здесь никого не было. Кроме Нуса, разумеется. Господин Шпицназе сидел в прежней позе, осторожно поматывал головой и тихонько скулил.

Гвоздик подошел поближе, встал сбоку. Сыщик Нус услыхал, скосил на него глаз. В глазу было страдание.

– Сами виноваты… – нерешительно сказал Гвоздик.

– Конечно, виноват, – прохныкал Нус. – Я все понял. Если бы меня простили, я стал бы совсем другим человеком… Попроси за меня, Дик, а?

– Меня не послушают, – вздохнул Гвоздик.

– Ну, тогда… отрежь для меня хотя бы кусочек свинины, очень хочется кушать…

Гвоздик оглянулся: не видит ли кто его преступную доброту? Взял воткнутый в пальмовый ствол нож. Отрезал от куска мяса вкусный пахучий ломтик и дал господину Шпицназе. Тот сунул мясо между деревом и подбородком, укусил, заурчал и опять захныкал:

– Конечно, я только продлеваю свои мучения. Но что делать? Отрезать себе нос я все равно не смогу…

Гвоздику было и противно, и жаль этого глупого шпиона.

– Зачем отрезать‑то! – сердито сказал он. – Совсем, что ли, ума нет? Расковыряйте ножом вокруг носа дерево. За ночь успеете… И уматывайте с острова, пока целы. Ялик‑то ваш никто не искал пока, значит, он на месте…