Материальное обеспечение священника

Этому вопросу обычно в курсах Пастырского богословия посвящают недостаточно внимания. Строго говоря, он не относится к области чистого пастырского богословия; это скорее дело церковной политики, проблематики, администрации. Но так как подкладка этого вопроса очень близко соприкасается с областью пастырской психологии, то и нельзя оставить его без внимания, когда речь идет об обязанностях и о поведении священника. Острота этого вопроса ощущалась во все времена, материальные запросы, как бы их ни упрощать, всегда будут волновать каждого человека, почему и во все века в христианской письменности этот вопрос получал свое надлежащее освещение.

В св. Библии немало говорено о удовлетворении священника, об его питании и о возможных затруднениях в этой области. С одной стороны, пастырь должен следовать идеалу, святой бедности, ему завещанной свыше. Но, с другой стороны, никакой идеал на этой планете не осуществим. Свыше дано обещание: «как Я был с Моисеем, так буду и тобою: не отступлю от тебя не оставлю тебя» (Нав. 1, 5). Эти слова побуждают ап. Павла писать в послании к Евреям: « Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть» (XIII, 5). В 1-м послании к Тимофею та же мысль: (пастырь должен быть)... «не корыстолюбив и не сребролюбив» (III, 3), это повторяется и в послании к Титу (1, 7). Сребролюбие представлено, как один из главных грехов не только пастырства вообще, но и всех христиан, так как во 2-м послании к Тимофею (III, 2). Знаком «тяжких времен в последние дни» явится сребролюбие людей. Этот грех ап. Павел называет даже «корнем всех зол» (I Тим. VI, 10). С лихоимцами Апостол запрещает общение ( I Кор. V, 10 ), так как они не наследуют Цартва Божия, наравне с пьяницами, ворами, блудниками и под. ( I Кор. VI, 10 ). Любостяжание названо идолослужением ( Кол. III, 5 ). Все это есть только вывод из всего контекста евангельской проповеди. Если в изложении Нагорной проповеди у евангелиста Матфея сказано «блаженны нищие духом» ( Матф. V, 3 ), то лучшие манускрипты Евангелия от Луки не содержат этого слова, вошедшего в наш теперешний церковный текст. Надо читать у Луки: «блаженны нищие» (VI, 20). Богатство есть препятствие для легкого входа в Царство Небесное ( Матф. XIX, 23 ). Притча о богатом и Лазаре достаточно подтверждает это ( Лук. XVI, 19–31 ).

Если Спаситель в X гл. от Иоанна дает нам образ «доброго Пастыря», то нигде может быть так ярко не обличается священство, как в одной из последних речей Господа, обращенных к книжникам, фарисеям и лицемерам. Напрасно думать, что она относится только к тому историческому моменту и имеет в виду только современных Спасителю фарисеев-уставщиков и саддукеев-интеллигентов. Эта речь обращена ко всем книжникам и законникам религиозным на все времена. «Поедание домов вдов» (Матф. XXIII, 14), «одесятствование мяты, копра и кимина» (Матф. XXIII, 23) наравне со всеми грехами лицемерия, внешней праведности, формализма и пр. есть грозное слово Господа ко всем иереям всех времен. Но еще более яркой и беспощадной, особливо в отношении к разбираемому вопросу, надо признать обличительную речь прор. Иезекииля в его XXXIV главе. Оно поистине звучит на все времена укором нерадивому пастырю и обличением его пороков. Вот эти упреки, касательно интересующего нас вопроса: пастыри Израилевы..."ели тук и волною одевались, откормленных овец заколали, а стада не пасли» (3), «правили с насилием и жестокостью» (4), «пасли самих себя» (8), т. е. искали своей корысти; почему Господь обещает исторгнуть овец из челюстей этих жестоких пастырей (10). Не меньший укор слышен в словах другого пророка (Михея, III, 11): «... священники его учат за плату и пророки его предвещают за деньги, а между тем опираются на Господа, говоря: «не среди ли нас Господь? Не постигнет нас беда!» Совершенно вопиющим грехом является желание Симона-волхва приобрести благодать Духа за деньги (Деян. VIII, 18–20), что и стало потом нарицательным именем греха «симонии».

Сребролюбие и пристрастие к материальному благополучию обличается, как тяжкое преступление и в памятниках раннего христианства. Так «Дидахи» (гл. XI) заповедует: «Уходя, апостол не должен брать ничего кроме хлеба необходимого до тех пор, пока где-нибудь не остановится. Если же он потребует денег, то он лже-пророк». В той же главе говорится, что «никакой пророк, назначая в духе (т. е. в экстазе) трапезу, не станет есть с нее, если только он не лжепророк». Также (гл. XII) и странник, не желающий работать и жить по этим правилам вольной нищеты, расценивался как «христопродавец». Все это находит свое обобщение в словах (гл. IV) «не будь протягивающим руки, чтобы получить и складывающим их, когда нужно дать», что буквально повторяется и в послании псевдо-Варнавы XIX, 9 и, с некоторым изменением в 1-м послании св. Климента Римского (гл. II). «Пастырь» Ерма рисует печальную картину разлагающегося христианского общества и клира в начале II века: клир увлекся соблазнами мира, пресвитеры спорили между собой о первенстве, диаконы расхищали достояние вдов и сирот, пророки гордились и искали первенства, жили среди роскоши, торговали своим пророческим даром, предсказывали за деньги, появилось социальное неравенство: богатство с одной и бедность с другой стороны (Заповедь XI, 12). Так наз. «Письмо к Диогнету» звучит, как один из последних аккордов первобытной, эсхатологически настроенной, евангельски бедной апостольской церкви. Голос обличения против корыстолюбия и сребролюбия не перестает, правда, раздаваться со стороны христианских учителей, епископов и соборов последующих веков, но положение вещей в сущности меняется коренным образом. Признанная государством церковь начинает упрочивать свое земное устройство, жизнь пастыря становится более спокойной, налаженной, обеспеченной. Возникающий административный аппарат церковной организации, содействует такому строительству. Если «Дидахи» знает молитву о скорейшем конце, «да прейдет мир сей», то уже Тертуллиан свидетельствует, что молились «о замедлении конца». Вся дальнейшая история церкви и пастырствования есть уже история более или менее прочной священнической бытовой устроенности. Это, правда, вовсе не означает материального благополучия и обогащения священно-служителей в их пастырской работе, но это, тем не менее, не есть апостольская бедность первого периода жизни церкви. Нищета, как идеал, нестяжательность становится предметом благочестивых пожеланий уже только в монастырской жизни, скорее даже в пустынножительстве. Св. Франциск Ассизский на Западе, да и вообще нищенствующие ордена там, а на Востоке основоположники наших монашеских пустынь и, в особенности, «старцы» заволжские отстаивают еще идеал евангельской бедности. Но наряду с ними отстаивают свое благоустроенные обители «осифлянского» склада, а самые нищенствующие ордена Запада превращаются довольно быстро в прочные и далеко не нищенствующие организации францисканских и доминиканских орденов. Такое явление, как кюрэ д'Арс во Франции в XIX в. и его литературные отголоски в священниках героях Бернаноса являются только исключением. Повторяем, что это вовсе не означает, что священник есть в последующее время истории церкви синоним капиталиста, кулака, эксплуататора, как это зачастую представляется в пропагандной литературе.

Что же выработала церковная практика в вопросе материального обеспечения священника? И как к этой практике может и должен относиться священник?

В общем выработано жизнью три способа разрешения этого вопроса:

1)"питаться от алтаря», т. е. брать вознаграждение за требы;

2) получать жалованье от государства или центральной церковной власти и

3)получать установленное и определенное вознаграждение от своего прихода;

Все эти способы имеют свои достоинства и недостатки.

1. «Питаться от алтаря». Основание этому принципу дано в Св. Писании: «священнодействующие питаются от святилища; служащие жертвеннику берут долю от жертвенника» (1Кор. IX, 13). Надо признать, что это начало «жить от благовествования», завещанное от апостолов, ими в жизнь проводимое и освященное долгой, многовековой практикой церкви, стало почти повсеместным обычаем. Древность не знала иного способа обеспечения своего клира. Другие способы разрешить материальный вопрос священнослужителя внушены уже в новейшее время и диктуются скорее некоторыми «новыми идеями». Каковы же отрицательные стороны этого принципа «жить от жертвенника»? Священники новые, молодые и по преимуществу «с направлением» обычно выставляют следующие возражения против этого способа вознаграждения:

1) священнику унизительно брать за требы;

2) получается впечатление какой-то симонии, т. е. продажи благодати Св. Духа за деньги;

3) при этом способе возможны злоупотребления, поборы с паствы, и у священника бесконтрольно развивается корыстолюбивое отношение к своим пастырским обязанностям;

4) в бедных и необеспеченных приходах и областях священник при таком способе ставится в положение часто очень необеспеченное и может быть даже нищенское. Кроме первого соображения, в каждом из них есть доля правды, которая, однако, может быть смягчена теми или иными улучшениями организации жизни приходской и епархиальной. Следует разобрать все эти соображения по порядку.

Унизительность. Это соображение, как только что сказано, является необоснованным. Священнику меньше, чем кому бы то ни было следует бояться «унижения». Пример совершенного унижения и смирения дан нам в кенозисе Спасителя, обнищавшего себя в образе раба. Гипертрофированное «чувство собственного достоинства», столь присущее молодости, должно быть изгнано из пастырского сердца. Оно всегда граничит с гордостью и свидетельствует о чрезмерной заботе о своем «авторитете». Уплата гонорара врачу или адвокату за преподанный ими совет нисколько не унижает эти свободные профессии и не уменьшает их авторитета в глазах клиентуры. С другой стороны, если получение платы за требу и смиряет преувеличенную гордость юного иерея, то это ему только полезно. В связи с этим у молодых иереев нередко распространяется манера не брать за требы, что только:

1) свидетельствует о их гордости;

2) распространяет о них молву, как о «нестяжателях» и «бессребренниках» и

3) ставит в неловкое положение тех собратьев, которые смиренно принимают плату за исполненную требу. Можно все, в том числе и принятие платы делать с достоинством и от этого не терпеть никакого умаления своего «авторитета». Дальше будет сказано подробнее о возможных усовершенствованиях в этом способе взимания гонорара.

Симония. Об этом грехе не может и быть речи, коль скоро вспомнить слова Апостола о «питании от жертвенника» и принимать свое вознаграждение не как плату за благодать молитвы, а как жертву Богу, данную от любящего сердца духовных детей, заботящихся о своих молитвенниках и отцах.

Возможность вымогательства и злоупотребления допустимы всегда и всюду и зависят не от способа вознаграждения, а от характера и нрава вымогающего, которые сумеет найти способы, если только пожелает, вымогать и при всех иных условиях. Вымогательство единиц среди священников не может быть распространено как общее правило на всю организацию.

Необеспеченность в бедных приходах и недостаточных областях есть, пожалуй, самое серьезное возражение. Действительно, священник в городских, столичных и вообще богатых церквах будет всегда лучше обеспечен, чем маленький иерей в забытом и заброшенном приходе. Это один из примеров имманентного греховному миру зла социального неравенства. Резкие контрасты в этом отношении были в истории всегда. Здесь вот и необходимо вмешательство церковной власти, особая забота благочинных и архиереев о нуждах своих бедных пастырей. Здесь могла бы быть рекомендуема какая-то постоянная помощь от центра или от разных касс священнической взаимопомощи, что уже выходит из пределов настоящего вопроса и нашей науки.

2. Жалование от государства или от епархии. Этот способ разрешения материального обеспечения клира представляется многим одним из лучших. Священник, якобы, не «унижается» взиманием платы за только что совершенную требу; впечатление «симонии» не возникает; злоупотребления невозможны; повсюду царствует справедливость и нет бедных и богатых приходов. Все это кажется так, только на первый взгляд.

Прежде всего надо согласиться, что такой принцип может быть проведен только там, где церковь, признана государством и не отделена от него или, по крайней мере, епархии настолько обеспечены, что могут содержать своих иереев на жаловании. Там же, где церковные имущества секуляризованы и секвестированы, или где государство едва-едва терпит рядом с собой такое «зло», как церковь, об этом способе нельзя и говорить. В действительности этот принцип осуществлялся в истории в некоторых государствах, как напр. в Черногории до 1914 г., в некоторых епархиях в б. Австро-Венгерской Империи, в некоторых отраслях священнической службы, как-то, – военные священники, консисторское духовенство, духовенство при разных учреждениях, заграничных миссиях, посольских церквах, школах, тюрьмах. Последним примером проведения в жизнь этого начала надо признать закон об отделении церкви от государства в Югославии в 1933 г., по которому государство взимало со всех своих чиновников православного вероисповедания особый дополнительный налог на жалованье (что вызывало очень часто возмущение лиц, не желавших жертвовать на церковь), давало ежемесячную «дотацию» церкви, а церковь платила жалование по определенным ставкам своему духовенству, превратив его таким образом в «церковных чиновников».

Очевидны отрицательные стороны этого способа разрешить материальное обеспечение духовенства. Прежде всего, у священника вырабатывается психология чиновника, психология, как говорили в дореволюционной России, «человека 20-го числа», т. е. получающего каждый месяц 20-го (или 1-го) свое определенное жалованье. В священнике легко может выработаться формализм и легко можно успокоиться на принципе «все равно заплатят». Это способствует обмирщению духовенства, разрывает его связь с паствой, замыкает его в бюрократизме по отношению к тем, кто должны быть его семьей. У священника затем развивается известный карьеризм, так как он стоит на определенной «табели о рангах» и повышается по службе, как офицер и канцелярский чиновник. Самый принцип родственности, жертвенной любви, отечества стирается в такой атмосфере. А так как этот принцип не уничтожает вовсе возможности принимать приношение за требы, то иерей заинтересовывается только такими случаями, которые могут быть выгодными, небрежет о незначительных случаях с точки зрения обеспеченности, легко не откликается на нужды своей паствы. Наконец, этот способ, если и освобождает пастыря от возможных «унижений», то ни в коем случае не развивает в нем того смирения, которое связано с вышеуказанным способом «питаться от жертвенника».

3. Вознаграждение от прихода. Этот способ есть нечто среднее между первыми двумя. Приход дает священнику определенное жалованье натурой и деньгами, т. е. натурой: квартира, отопление, известные услуги в его саду, огороде и хозяйстве; (в австрийских православных областях это называется «сессия»); кроме того, он определяет своему клиру какое-то прожиточное достаточное вознаграждение. Это все не исключает возможности клира пользоваться доброхотными даяниями своей паствы в виде платы за ту или иную требу. В такой практике священник везде более или менее обеспечен, приход ответственен за его благосостояние, а иерея освобождает от забот о насущном хлебе. Этот принцип с постоянными исправлениями и дополнениями в каждом отдельном случае мог бы быть признан лучшим разрешением материальных нужд клира.

Кроме этих фактических данных, следует сделать и некоторые дополнительные замечания.

Как бы ни была устроена эта сторона вопроса в жизни священника, всегда следует помнить, что этот момент вознаграждения его приходом, прихожанами или епархией должен быть им воспринимаем, как жертва ему, как жертва Церкви и Богу, а никак не «жалованье», «плата», «гонорар».

Если существует в той или иной мере способ награждения за требы, то надо этот самый момент уплаты обставить возможно более благообразно. В самом деле, очень плохое впечатление производится от того, когда, скажем, немедленно после исповеди и отпущения грехов, и присутствующие молящиеся, да и сам иерей постоянно слышит звук шелестящей бумажки или падающей звонкой монеты. Это может быть все же обставлено весьма благообразно, если у свечного стола поставить кружку, в которую прихожане бы опускали свои лепты. Этим священник был бы избавлен и от такого неприятного впечатления: «кто за какую требу сколько дал».

Совершенно недопустимы «таксы» за требы. Самые разговоры при назначении требы о классах венчания, похорон, крестин и пр. суть оскорбительное для религиозного сознания внедрение мирского и материального момента в сферу молитвы и благодати.

В тех церквах, где несколько членов клира (так наз. «штатные церкви») раздел приходской кружки должен происходить по строго установленной центральной епархальной властью пропорции, дабы избежать притеснения высшими членами клира низших. Всегда следует помнить настоятелю, получающему значительно большую долю, о нуждах своих меньших собратьев, которые зачастую обременены семьей и меньше могут надеяться на внимание и заботы прихожан.

Под конец необходимо еще раз напомнить молодому священнику смиряться в этом вопросе, не позировать своим бессребреничеством, помнить о солидарной ответственности всего духовенства.

Семейная жизнь священника

Этот вопрос представляет собою одну из основных черт быта православного духовенства, совершенно неведомую миру римо-католическому. Поэтому и надо прежде всего уяснить себе различия во взглядах на эту сторону жизни у православных и у латинян, сказав попутно нечто и о протестантизме, хотя в сущности этого можно было бы и не касаться за отсутствием в нем священства в настоящем смысле этого слова.

Римо-католицизм узаконил в своей канонической практике целибат духовенства, введя его в обязательную норму. Если латинство и делает иногда послабления и допускает в своем так наз. «восточном обряде» женатое духовенство, то это может быть рассматриваемо прежде всего, как очень редкое исключение, а кроме того, не встречает никакого сочувствия в католическом обществе и в церковном сознании. Целибат освящен многовековой практикой, отказаться от которой Рим не может и не желает.

Православие не только допускает, но и поощряет женатое духовенство. Безбрачие остается или достоянием иночествующих, или же встречало на протяжении долгого времени очень к себе осторожное отношение. Брак духовенства связан у православных особыми строго регламентированными каноническими постановлениями и возможен только до посвящения в священные степени. После хиротонии священник жениться не может.

Протестантизм не только не запрещает брак духовенства, но и допускает его даже и после избрания пастора на его служение. Точно также и англиканские общины допускают своим священнослужителям жениться после посвящения.

Вот вкратце три основных взгляда на брачное состояние духовенства в разных частях христианского мира. Надлежит снабдить сказанное и некоторыми историческими справками.

Христианская древность стояла в этом вопросе на точке зрения гораздо более терпимой, чем взгляд позднейшего латинского канонического кодекса. Так наз. 51-ое правило свв. апостолов не сделало целибата обязательным. В эпоху I Вселенского собора, согласно свидетельству церковных историков Сократа (Н. Е. 1, 2) и Созомена (Н. Е. 1, 23) Церковь в лице аскета Пафнутия, который, казалось бы, должен был быть защитником безбрачия, встала именно на защиту женатого священства, зная и предвидя все трудности бремени целибата для всех.

Но с другой стороны в христианском обществе слышались и другие голоса. Струя известного ригоризма и неумеренного подвижничества всегда была сильна в среде верных и часто ставила требования, несовместимые с благостью и любвеобильностью евангельской морали с одной стороны и церковной мудрости и предосторожности, с другой. Постановления Гангрского собора ясно свидетельствуют о том, что требования ригоризма предъявлялись в среде христиан. Так напр. правило 10-ое собора угрожает анафемой тому, кто превозносится своим девством над бракосочетавшимися, тем же угрожает и 4-ое правило этого же собора тем, кто считает «недостойным причащаться у женатого священника». Своим 13-м правилом VI Вселенский собор утверждает, что бракосочетание не должно быть препятствием к рукоположению, так как «брак честен и ложе нескверно" (Евр. XIII, 4) и если «кто привязался к жене, то пусть не ищет разрешения» (I Кор. VII, 27); если же диакон или пресвитер под видом благочестия изгоняет жену, да будет анафема. К XI веку римокатолицизм (папа Григорий VII в 1076г.) узаконил целибат, признав его обязательным. Восток, как уже было сказано, относился к этому явлению с крайней осторожностью, чтобы не сказать отрицательно, предоставляя неженатому или вдовому искать рукоположения после принятия иноческого звания. В России законом 16-IV-1869 г. рукоположение целибатных было узаконено только после 40 лет. Причины понятны. Событием огромной важности было рукоположение митрополитом Филаретом Московским профессора Московской Духовной Академии Александра Вас. Горского, не связанного ни узами супружества, ни обетами иночества. Для обеспечения себя от возможных нареканий со стороны Синода митр. Филарет поручил сначала Горскому составить ему историческую справку о незапрещенности целибата в прошлом. Когда такая в высшей степени документированная справка была митрополитом получена, он и предложил священство автору этой справки, чтобы через самое краткое время возвести его в протоиереи и сделать ректором Академии. На вопрос Синода митрополит мог ответить исчерпывающей документацией блестящего нашего церковного историка. Об этом небывалом тогда факте говорила вся Россия и это считалось чуть ли не опасной реформаторской попыткой поколебать установившийся веками церковный быт.

В данное время взгляд на этот вопрос сильно изменился. Рукоположение Горского не осталось единичным явлением. После Моск. Собора 1917/18 гг. целибатные рукоположения стали гораздо более частыми. В эмиграции к этому также прибегают гораздо более легко, чем в России, не делая, правда, из этого обязательной нормы. Нормой остается все же возможность священнику, не связанному обетами монашества, вступить до рукоположения в канонический брак. Понятно, почему протестантский или англиканский взгляд неприемлем для нас. Посвящение есть тот рубеж, который отделяет мирское поприще от чистого духовного. После прохождения через царские врата священник уже не может возвращаться в гущу мирских интересов и суеты. С этого момента он должен стараться все больше и больше освобождаться от мирских приражений. Сватовство же, жениховство, атмосфера влюбленности и восторгов медового месяца после того, как он уже себя отдал на служение Богу, просто немыслимы. Не лишая священника услад семейного очага, уюта и ласки близких ему людей, Церковь не может тем не менее настолько обмирщить высокое призвание священника. Древность шла в своей широте дальше. До Трулльского собора и епископат был женатым. Отец св. Григория Богослова, тоже Назианский епископ был женат и имел детей. И таких примеров немало. Лишив епископат семейного счастья и оставив это только для пресвитерства, Церковь все же ставит тут известные пределы времени.

Вполне понятно, почему католичество постаралось узаконить целибат и даже придать ему общеобязательную силу. Благодаря тому, что священник не имеет своей собственной семьи, он легко и беспрепятственнее отдается своей церковной деятельности; он удобоподвижней в случае каких-либо перемещений, командировок и пр.; он меньше находится под влиянием близких людей, лишен заботы о жене и детях и тем самым больше находится в послушании церковной иерархии. В значительной степени благодаря целибату римокатолицизм смог воздвигнуть столь стройное и иерархически дисциплинированное здание своего духовного воинства.

Но наряду с этим принудительный целибат вносит с собой и ряд теневых сторон в жизнь духовенства. Не говоря уже о большой доступности соблазнов, часто прикрываемых под благовидным покровом «домоправительниц» и «близких родственниц», приходится указать и на некоторые иные психологические отрицательные стороны целибата. Целибатный священник легче поддается искушению эгоизма и некоторой засушенности; у него нет опыта семейной жизни, ему неведомо отеческое родственное отношение к пасомым, особливо к молодежи, что ему мешает в пастырствовании в этой среде; у него легко развивается комплекс заброшенности, одиночества, меланхолии, а может быть подчас и уныния; лишение семейного уюта и неведение родственных привязанностей в близкой среде приводит нередко к комплексу «нераспечатанных отцовских чувств». Это последнее может легко выродиться и в более опасные психофизические комплексы. Литература дала яркие примеры этому в романе Войнич «Овод», а также и в рассказе К. Тренева «Владыка». Вообще же проблема целибата не раз встречала свое литературное отражение, как неприятного оттенка в романах Э. Золя (например: «La fante de l'abbe Monrel») так и трагического, хотя и симпатичного в романе Pante Regnier «L'abbaye d'Evolayne».

Как бы то ни было, для оканчивающего духовную школу кандидата священника встает вопрос о будущем устроении своей жизни. Очень многих, не решивших свою судьбу, эта задача смущает и заставляет откладывать свое будущее посвящение, к которому кандидату хочется скорее начать активно готовиться. Не найдя себе по душе человека, который бы решился связать с ним свою судьбу, и при этом судьбу «матушки», такой кандидат готов, не ожидая иных возможностей, решиться и на целибатное священство. Здесь надо очень и очень серьезно и глубоко себя проверять и взвесить все возможности, принять в расчет все «за» и «против».

Надо при этом подчеркнуть всю неправильность и такого подхода: «священство или монашество». Это-то «или-или» ни в коем случае быть не может и не должно. Приятие иночества есть не какой-то из двух путей, а совершенно единственный и исключительный путь, если нет решительного и исключительного выбора монашеского пути и не ощущается особая к этому привязанность уже издавна, то идти в иночество только потому, что не нашлась невеста, или потому что избранница сердца отказала, или же потому, что иночество является в Православии путем более легкого продвижения по иерархической лестнице, совершенно неверно. При окончании военного училища может быть выбор между пехотой и кавалерией, но при окончании семинарии или Академии такого выбора нет и быть не должно. В монашество идут по исключительному призванию к жизни уединенной, или миссионерской, или общежительной.

Кстати указать будет, что латинство, благодаря обязательному целибату, не знает ни одного из соблазнов нашего церковного быта, – розни и неприязни белого и черного духовенства. Тогда как иночество у нас есть более легкий путь в архиерейство и в церковную администрацию, мирское священство никогда не может попасть на высшие ступени иерархии, откуда у него и развивается и неприязнь к иночеству, как к пути карьерному в мире образованных иноков. Латинство этого не знает. Простой сельский кюрэ при наличии дарования может всегда быть со временем и епископом и даже больше. Ни для кардиналата, ни для папства монашеское пострижение не нужно. Последний папа из монахов был Григорий XVI (камельдул), который к моменту своего избрания (1831 г.) даже и не был еще епископом. Некоторые монашеские ордена, правда, дали немало блестящих епископов и пап (например, Августинцы, Клюнийцы, Францисканцы), но зато одним из замечательнейших достоинств и прерогатив иезуитского ордена является их четвертый обет монашества: никогда не быть епископом.

С вопросом брака священника в Православии связан ряд требований канонического характера, удовлетворение которых считается обязательным. Хотя они и относятся к области церковно-правовой дисциплины, все же упоминание о них может иметь интерес и в настоящем контексте.  

1. Священник не может быть женат на иноверной (IV Всел. соб. 14 прав.);