Любовь и страдания сеньориты Сантана

 

 

На следующий день, когда Беатрис в сопровождении Каридад вошла в комнату дона Мигеля, Рамиро уже заканчивал перевязку. Вода в небольшом тазу покраснела от крови, однако врач казался довольным.

 

– Доброе утро, сеньорита Сантана.

 

– Доброе утро, сеньор Рамиро. И думаю, вы может обращаться ко мне по имени, ведь я теперь ваша помощница.

 

Рамиро наклонил голову:

 

– Как вам будет угодно, сеньорита Беатрис.

 

– Как прошла ночь? – как ни пыталась Беатрис сохранить спокойный тон, ее голос дрогнул: – Есть... улучшения?

 

– Да, Вот, взгляните, сеньорита Беатрис, – Рамиро указал ей на ворох скомканных, в бурых пятнах, бинтов: – Вы же не боитесь вида крови? – спохватился он.

 

Беатрис покачала головой. И, бросив взгляд на Каридад, заметила, что та, напротив, сильно побледнела. 

 

– Кровотечение прекращается, воспаление также уменьшилось и это хорошие признаки, я этому чрезвычайно рад, – продолжал между тем Рамиро.

 

– Я тоже рада. Каридад, убери здесь и принеси воды.

 

Дуэнья в замешательстве смотрела то на таз, то на Беатрис. Затем она сглотнула и, осторожно неся таз на вытянутых руках, поспешила прочь.  

 

– Сеньор Рамиро, вам, быть может, известно это имя — Арабелла? — неожиданно для самой себя задала вопрос Беатрис.

 

– Кто... Откуда оно известно... вам?!

 

Растерявшаяся девушка не знала, что ответить, но Рамиро уже догадался:

 

– Дон Мигель иногда зовет ее в забытьи. Увы, с этим именем у него связаны тяжелые воспоминания.

 

– Прошу меня извинить... – она корила себя за любопытство и бестактность.

 

– Вам не за что извиняться, сеньорита Беатрис, — со вздохом ответил Рамиро.

 

Возвращение Каридад с кувшином заставило обоих прервать разговор. Водрузив свою ношу на столик, все еще бледная дуэнья выжидающе уставилась на Беатрис.

 

– Сеньор Рамиро, для вас приготовлен завтрак, Каридад проводит вас, а затем вернется, чтобы составить мне компанию, – Беатрис слабо улыбнулась при виде сомнения на лице врача. – Полагаю, что вам нет необходимости опасаться за мою добродетель. Учитывая обстоятельства. Как и за то, что мой взор может оскорбить недужный.

 

Рамиро, помедлив, кивнул и улыбнулся в ответ.

 

Оставшись одна, Беатрис внимательно оглядела дона Мигеля: лихорадка не отпускала его, но даже ее сравнительно небольшого опыта хватало, что бы понять, что ему и в самом деле лучше. Каридад все не шла, и Беатрис решила не ждать ее, а действовать на свой страх и риск. Надо снова попытаться сбить жар. Она налила воды в миску и плеснула туда же ароматического уксуса. Отец Игнасио бы точно не одобрил ее самостоятельность, но кто же ему расскажет?

 

Прикладывая губку то ко лбу, то к вискам раненого, она напевала старинную андалусскую песню. Вчера она удивилась благотворному воздействию колыбельной, ну раз так, то ей не составит труда петь еще.

 

Почти закончив, Беатрис отвернулась к столику, чтобы прополоскать губки в воде. И вдруг ощутила какое-то изменение — вернее, напряжение, — разлившееся в воздухе. Медленно повернув голову, она встретилась глазами с пристальным, совершенно осмысленным взглядом дона Мигеля. Она замерла. У нее возникло ощущение, что вовсе не ее он ожидал увидеть. А кого? Своего врача? Ту женщину, чье имя он твердил вчера в бреду? Подумав, что, возможно, он еще не до конца пришел в себя, она сказала:

 

– Вы помните, что были ранены, дон Мигель? А потом вы пожелали вернуться в Ла-Роману?

 

Де Эспиноса едва заметно кивнул, затем провел языком по сухим, потрескавшимся губам.

 

– Вы хотите пить?

 

Снова кивок. Тогда она взяла стоявшую на столике чашку с водой и, осторожно приподняв голову раненого, поднесла к его губам. Напившись, он спросил, с трудом выговаривая слова и без особой любезности в хриплом голосе:

 

– Что вы... здесь делаете... сеньорита Сантана?

 

Беатрис пролепетала:

 

– Ухаживаю за вами...

 

– Вы? Кто же вам позволил?

 

В его тоне было столько изумления и неприкрытого скептицизма, что Беатрис передернула плечами.

 

– Я часто помогаю монахиням в больнице, – сдержанно пояснила она, – и если вы смущены, то сейчас придет Каридад. Это достойная и набожная женщина...

 

Уголок его рта дернулся в подобии усмешки:

 

– Как по мне... так это вы... смущены, сеньорита Сантана...

 

– Вовсе нет! На одре болезни между высокородным сеньором и убогим нищим... – Беатрис осеклась: да что же это на нее нашло! Уже во второй раз с ее языка, прежде чем она успевает прикусить его, слетает бестактность… или дерзость!

 

– Нет никакой разницы? – усмешка на его губах стала явственней.

 

Де Эспиноса опустил веки и замолчал. Беатрис уже решила, что он потерял сознание, но вот его взгляд вновь упал на нее:

 

– И в этом вы... абсолютно правы... – дон Мигель попробовал осторожно вздохнуть и раскаленный гвоздь, засевший в его груди, немедленно напомнил о себе. А ее пальцы такие прохладные... Он едва слышно пробормотал: – Что же, продолжайте... то, что вы так хорошо начали... сеньорита Сантана...

 

Несколько минут он наблюдал за непрошеной сиделкой. Однако от слабости у него закрывались глаза, и он сам не заметил, как целительный сон завладел им.

***

 

«Глупо отрицать очевидное... Я люблю его...» – Беатрис нервно дернула затянувшийся на шелковой нитке узелок. – «И большего безрассудства трудно представить...»

 

– Вы чем-то огорчены, сеньорита Беатрис?

 

– С чего ты взяла, Лусия?

 

– Да вы уже в третий раз рвете нитку...

 

– В самом деле, – Беатрис через силу улыбнулась и отложила вышивку.

 

– Сеньор Франциско сказал, что дон Мигель вне опасности, – служанка проницательно смотрела на нее.

 

– Я не переживаю из-за дона Мигеля, ну, то есть переживаю – как и за всех недужных... Я просто... устала.

 

Беатрис вскочила и быстро подошла к окну.

 

– Сеньорита Беатрис, – лукаво протянула Лусия.

 

«Нет, я совершенно потеряла голову! Еще немного, и о любовных страданиях Беатрис Сантана будут говорить на рыночной площади! Или слагать серенады. Тем более, что предмет моих воздыханий смеется надо мной, даже стоя на краю могилы. Хотя нет, я и сама думаю, что он выживет. И слава Всевышнему... Ну почему же его насмешки так задевают меня?!»

 

– Сеньорита Беатрис, ну на меня-то вы можете положиться!

 

– Положиться — в чем, Лусия? Отправить с тобой записку с просьбой о свидании, как делают некоторые девушки и замужние женщины? – с горечью сказала Беатрис. – Будь дон Мигель в добром здравии, едва ли он вспомнил бы о моем существовании и тем более – откликнулся на эту просьбу. Даже если я была достаточно безумна, чтобы пойти на такое.

 

– Все дело в женщине, – вдруг уверенно заявила служанка. – Арабелла. Ее и звал вчера сеньор де Эспиноса.

 

– Что ты несешь?! – в голосе сеньориты Сантана прорезался гнев.

 

– Я кое-что вспомнила. Только не сердитесь! Вы же знаете его слугу, Хосе? Так вот, он славный парень и очень обходительный... – Лусия мечтательно улыбнулась, но тут же посерьезнела: – Ну да речь не о нем, – она заговорила совсем тихо, и Беатрис наклонилась к ней: – В прошлый раз на галеоне дона Мигеля была женщина... То ли гостья, то ли... ну, я не знаю. Дон Мигель спас ее с разбившегося корабля. Хосе не то, чтобы болтун, но однажды я шла в скобяную лавку и встретила его на улице, он был такой растерянный... Оказывается, дон Мигель велел купить женское платье, а бедолага не знал, куда пойти и что выбрать. Я помогла ему, ну и вытянула из него про эту гостью... Странно, сейчас-то он и носа не кажет... – расстроенно закончила она.

 

– Да, все дело в женщине, Лусия, – не скрывая грусти, отозвалась Беатрис, невольно представив, что всего пару недель назад дон Мигель сжимал свою возлюбленную в объятиях.

– И ничего не изменить...

 

– Сеньорита Беатрис, я, конечно, девушка темная и не прочитала ни одного из тех романов, что лежат вон там, на столе, и не знаю, как это бывает у благородных господ, – заговорщически прошептала Лусия. – Но сейчас-то той доньи Арабеллы нет. Бог весть, где она. А вы здесь, рядом с ним...

 

– Как раз у благородных господ и бывает, что чем дальше их идеал, тем сильнее они поклоняются ему...

 

– Э, идеал... разве с ним тепло, с идеалом-то?

 

– Будет, Лусия, придержи-ка язык, – строго ответила Беатрис.

 

– Молчу. Только... вы всегда такая веселая были, ласковая ко всем. Вот такой и оставайтесь.

 

«И в самом деле... Я полюбила безответно, но разве само чувство не стоит того, чтобы изведать его? Ну что же, дон Мигель де Эспиноса, как бы вы не насмехались и не язвили, в ближайшие дни вам не избежать моего общества... А я? Я буду просто радоваться».

 

***

 

День прошел, не принеся больше никаких новостей, а следующим утром Беатрис появилась в комнате раненого, окутанная облаком свежести и цветочными ароматам. В руках у нее была толстая книга. Дон Мигель был в сознании, и девушка дружелюбно поприветствовала его и сеньора Рамиро. Ей показалось, что в сумрачных глазах де Эспиносы мелькнуло удивление.

 

– Прекрасное утро, сеньорита Беатрис, – сказал Рамиро. – О, вы принесли книгу?

 

– Я хотела бы немного отвлечь сеньора де Эспиносу. Если ему будет угодно...

 

Беатрис бросила быстрый взгляд на дона Мигеля. Его губы дрогнули, но он не произнес ни слова против, и она храбро продолжила:

 

– Что нового?

 

– Все идет хорошо, – ответил врач, глядя за ее спину. Судя по всему, он не ожидал, что она придет одна. В этот миг запыхавшаяся Лусия появилась на пороге, и лицо Рамиро разгладилось. Он обернулся к дону Мигелю: – Я оставлю вас ненадолго, нужно проведать других раненых.

 

Де Эспиносы в знак согласия опустил веки. Врач ушел, Лусия с неизменным вязанием устроилась в своем углу, а Беатрис, все время ловящей на себе непроницаемый взгляд раненого, пришлось-таки преодолеть миг нерешительности. Она глубоко вздохнула и сказала как ни в чем не бывало:

 

– Я рада, что вы поправляетесь, дон Мигель. И вам наверняка не терпится вернуться к вашей обычной жизни.

 

Она особо не рассчитывала на ответ, но де Эспиноса медленно произнес:

 

– Не могу... не согласиться с вами, сеньорита Сантана... Я и так доставил порядочно... хлопот. В том числе вам.

 

– О, мне это совсем не тяжело! – вырвалось у Беатрис.

 

Де Эспиноса с сомнением посмотрел на нее:

 

– А вам что за радость возиться с полумертвым сеньором, вдвое старше вас?

 

– Ну во-первых, вы вовсе не полумертвый и не старый... – начала Беатрис и замолкла, увидев, как его брови поползли вверх.

 

Кровь прилила к ее щекам, и теперь-то девушка смутилась окончательно: ну вот, она опять болтает невесть что!

 

– Хорошо, если вы так считаете, – дон Мигель хрипло рассмеялся и, поперхнувшись, схватился за грудь.

 

Смех перешел в надсадный кашель, Беатрис подскочила к постели и, взяв кружку с водой со столика, протянула ему.

 

– Вам вредно много разговаривать, – обеспокоенно сказала она, помогая ему напиться. – Мне пришло в голову почитать вам, чтобы скрасить скуку. Вам знаком роман сеньора Сервантеса?

 

– Признаться, чтение романов... никогда не являлось... для меня достойным времяпрепровождением, – задыхаясь, выговорил де Эспиноса.

 

– Вам придется приобщиться к этому... недостойному занятию, – теперь пришел черед Беатрис насмешливо улыбнуться: – Потому что я намерена прочитать вам этот роман.

 

Времени у нас предостаточно.

 

Де Эспиноса мученически возвел взгляд вверх.

 

– Выбора нет, – предупредила Беатрис, утраиваясь поудобнее в кресле, – Но я разрешаю вам спать.

 

«...В некоем селе Ламанческом, которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке...»

 

«Нищих идальго полно и в Мадриде...»

 

«...Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам; был он крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав, любитель вставать спозаранку и заядлый охотник...»

 

«И о таком вздоре написана толстенная книга? Раз уж ад отверг меня, буду считать это наказанием за грехи... А голос у нее глубокий... как море... Море...»

 

 

***

 

 

Солнце клонилось к западу, тени удлинились и зной начал спадать. Беатрис решила заглянуть на кухню, чтобы проследить за подготовкой ужина. Войдя во внутрь, она обнаружила всех служанок дома и даже Каридад, трудящихся не покладая рук. Поскольку день был постный, то на стол собирались подать кастильский рис с дарами моря. Одна из кухарок резала овощи, другая - склонилась над горкой риса, перебирая его, а Лусия ловко вскрывала панцири омаров, нож так и мелькал в ее руках. Раскрасневшаяся от жара очага Каридад снимала свежеиспеченные булочки с противня. Служанки присели, завидев Беатрис, и она махнула рукой, призывая их вернуться к прерванным занятиям. Убедившись, что все делается должным образом, она сказала:

 

- Я собираюсь продолжить чтение романа сеньора Сервантеса дону Мигелю.

 

Дуэнья вскинула голову. На ее лице отразилась внутренняя борьба.

 

— Сеньорита Беатрис так добра... — пробормотала она. — Я буду сопровождать вас.

 

— Я могу пойти вместо тебя, Каридад, — отозвалась Лусия.

 

Каридад, колеблющаяся между чувством долга и нежеланием вновь сталкиваться с неприятными аспектами ухода за ранеными, с сомнением взглянула на служанку.

 

— И в самом деле, Каридад. Вижу, что ты утомлена, — со вздохом сказала Беатрис. — Со мной посидит Лусия.

 

В комнате раненого резко, пряно пахло травами. Запах показался смутно знакомым, но Беатрис не могла точно определить, какие именно травы использует сеньор Рамиро. На столике возле кровати стояла глубокая миска, над которой поднимался пар. Лусия присела в приветствии, затем прошествовала к своему табурету. Рамиро проводил ее задумчивым взглядом и неожиданно сказал, обращаясь к Беатрис:

 

– Сеньорита Беатрис, если желаете, помогите мне при перевязке. Вы упомянули, что у вас есть уже навык, но возможно, вам будет полезно еще немного попрактиковаться.

 

Беатрис заколебалась, внезапно поняв, что все ее навыки куда-то разом исчезли. Но заметив насмешку во взгляде дона Мигеля, вздернула подбородок:

 

– Если вы считаете, что от меня будет толк, сеньор Рамиро.

 

– Вы проявили себя прекрасной сиделкой, — заметил тот, начиная снимать бинты.

 

– Хорошо...С вашего позволения, дон Мигель.

 

– Мне трудно отказать вам, сеньорита Сантана, – отозвался де Эспиноса.

 

Его голос звучал устало и безразлично, и Беатрис подавила печальный вздох. Обхватив раненого за плечи, она приподняла его, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения. Она твердила себе, что перед ней всего лишь один из тех страдальцев, в коих никогда не было недостатка в больнице обители. Впрочем, дон Мигель угрюмо смотрел куда-то поверх ее головы, так что в ее стараниях не было особой необходимости.

 

– Чем монахини обрабатывают раны? – поинтересовался Рамиро.

 

– О, – оживилась Беатрис, – сестра Маргарита получает вытяжку сока Пега Пало, одной из лиан, которая в изобилии растет здесь.

 

– Отрадно слышать, что востребованы не только Achilléa millefólium, но щедрые дары этой земли. Я тоже использую сок этой лианы, она не дает ранам гнить. Полезными качествами обладают и другие местные растения, например гваяковое дерево...

 

Остался лишь последний слой бинтов. Ткань присохла к ране, и Рамиро обильно смочил ее приготовленным настоем. Однако когда он осторожно потянул бинт, Беатрис почувствовала, как напрягся де Эспиноса под ее руками, и непроизвольно сжала его плечи.

 

Врач придирчиво осмотрел раненого и удовлетворенно хмыкнул:

 

– Как я и предполагал, дон Мигель, недели через две вы подниметесь на ноги.

 

Де Эспиноса кивнул, но Беатрис показалось, что он не испытывает радости по поводу своего скорого выздоровления. Она тоже глянула на глубокую рану, начавшую кровоточить, и содрогнулась, отведя глаза. И рассердилась на себя: что за чувствительность? Разве ей не приходилось видеть куда более ужасные язвы в госпитале бенедектинок?

 

Рамиро взял одну и своих склянок и показал ее Беатрис:

 

– Этот экстракт получен из соков красного сандала, иначе – красного бразильского дерева. Он обладает превосходными заживляющими качествами. Мы, европейцы, ценим прежде всего древесину красного сандала, но, оказывается, индейские знахари с незапамятных времен используют его для лечения. Я могу написать для вас рецептуру, сеньорита Беатрис.

 

– Сестра Маргарита будет очень вам признательна, сеньор Рамиро!

 

– Я всегда рад помочь, – пожилой врач открыл бутылочку и плеснул на кусок корпии ароматной густой субстанции темно-красного цвета, затем приступил к обработке раны.

 

Дыхание де Эпиносы стало прерывистым, однако больше ничем другим он не выдал своих страданий. У Беатрис создалось впечатление, что сеньор адмирал мысленно находится очень далеко от этой комнаты и от их возни с его бренным телом.

 

«И близко к той донье».

 

Впрочем, впечатление было обманчивым, потому что дон Мигель шевельнул плечами и спокойно сказал:

 

– Сеньорита Сантана, можете отпустить меня, я не вырвусь.

 

Беатрис вспыхнула: оказывается, она все еще стискивает его плечи.

 

– Прошу меня извинить...

 

Она убрала руки и замерла в нерешительности, не зная, что делать дальше.

 

– Наложите повязку, сеньорита Беатрис. – велел сеньор Рамиро.

 

– Сама? – неуверенно пролепетала та.

 

– Не робейте. При необходимости я подскажу вам, что и как, – добродушно ответил он.

 

А отрешенно взирающий на их хлопоты де Эпиноса вдруг криво усмехнулся:

 

– Вы наделены немалой силой... и смелостью... и уймой добродетелей.

 

«Он издевается надо мной?!»

 

Если де Эспиноса рассчитывал еще больше смутить ее, то добился обратного результата.

 

– Вы мне льстите, дон Мигель, – с досадой пробормотала Беатрис, беря широкие полотняные бинты.

 

– Поверьте моему многолетнему опыту, – не остался он в долгу, прикрывая глаза.

 

Рамиро несколько удивленно слушал их диалог, и Беатрис, которая быстро и ловко перевязывала дона Мигеля, обратилась к нему, оставив последнее высказывание раненого без ответа:

 

– Сеньор Рамиро, вы присоединитесь к моему отцу за ужином? Если хотите, я распоряжусь, чтобы ужин подали сюда.

 

– Вижу, что дон Мигель прав относительно вас, признаться, я не ожидал... такой сноровки. Насчет ужина не беспокойтесь, я с удовольствием поужинаю с сеньором Сантаной. А как же вы?

 

– Мы с Лусией побудем здесь. Надо же дать возможность проявиться... моим добродетелям, главная из которых – терпение, – Беатрис уже не сдерживала иронию.

 

Рамиро хмыкнул, но больше ничего не сказал, а на губах де Эспиносы мелькнула слабая улыбка. Не прошло и нескольких минут после ухода врача, как Лусия, все это время сидевшая смирно в углу, вдруг вскочила на ноги:

 

– Ох же, сеньорита Беатрис! Совсем из головы вылетело: отвар, что сеньор Рамиро велел настаивать на плите! Сей миг принесу!

 

Она стремительно выбежала из комнаты, а Беатрис подошла к окнам. Солнце уже село, и можно было открыть ставни. Она задержалась у распахнутого окна, вдыхая прохладный воздух.

 

– Разве вы больше не собираетесь читать мне сочинение сеньора Сервантеса?

 

Вопрос де Эспиносы прозвучал неожиданно. Однако Беатрис, скрывая свое удивление, позволила себе колкость:

 

– А разве это не приносит вам дополнительных мучений?

 

– Я уже свыкся с ними, сеньорита Сантана, и начал находить в них удовольствие. И даже обещаю не засыпать после пары фраз.

 

Беатрис посмотрела на него недоверчиво, но взяла лежащую на комоде книгу и присела в кресло.

 

Де Эспиноса, чувствуя, как стихает боль от потревоженной раны, слушал и не слушал историю о злоключениях дона Кихота. Слова врача действительно не вызвали у него радости. Днем ранее придя в себя, он окончательно убедился, что все еще пребывает в земной юдоли, более того — чутье и опыт подсказывали ему, что он выкарабкается. Кто-то касался его, и он слышал мелодичный женский голос, тихо напевающий незатейливую песенку. В первый момент уставшее сердце дона Мигеля стукнуло невпопад: она, неужели?! Но голос был совсем другой, да и пелось на испанском языке.

 

Он открыл глаза и чуть ли не с досадой обнаружил возле себя миловидную дочь алькальда Ла Романы. Сеньорита Беатрис Сантана. Что это ей тут понадобилось? Впрочем, разочарование не оставило места любопытству, он разве что отметил неожиданную уверенность и опыт девушки. Он не пытался быть хоть немного учтивым, и пожалуй, удивился, увидев ее во второй раз, с книгой. Ну, охота пуще неволи. У него были куда более важные темы для размышления, и прежде всего, де Эспиноса не переставал задаваться вопросом: что с ним произошло в последние недели?

 

Когда миссис Блад стала его пленницей, он был готов на все ради мести Питеру Бладу. В том числе — исполнить свою угрозу в отношении его жены. Но Арабелла Блад спутала все карты, перевернула вверх дном привычный мир, в котором его врагу давалось только одно право — умереть. Почему он согласился на поединок? Ведь и любовь к донье Арабелле не помешала бы ему. Не дрогнув, он предал бы убийцу брата самой мучительной казни. Или все-таки помешала бы? Сейчас дон Мигель не был так в этом уверен. И вот он потерпел поражение...

 

Сладкий яд по капле продолжал вливаться ему в жилы, и несмотря ни на что, он думал об Арабелле лишь с нежностью. Вероятно, он повредился в уме, подобно этому несчастному идальго из Ла-Манчи, хотя и без чтения рыцарских романов, и вообразил себя неистовым Роландом. Недаром в бреду его преследовал осуждающий взгляд Диего. По спине дона Мигеля пробежал озноб, словно пушечное жерло коснулось ее...

 

Кто бы мог подумать, что Педро Сангре столь плохо владеет клинком, что не смог прикончить его одним ударом. И что теперь? Самому броситься на острие шпаги? Последовать совету проклятого пирата и вернуться в Испанию разводить коз?

 

Окаянная гордость рода де Эспиноса подняла вдруг голову. Он, Мигель де Эспиноса, не сделает ни того, ни другого. К дьяволу!

 

 

4. «Служение Господу нашему...»

 

Наступил ноябрь.

 

Как-то утром Беатрис сидела на своей излюбленной скамье в тени апельсинового дерева, слушая негромкое журчание фонтана. До праздника Непорочного зачатия оставался месяц, и она должна была дать ответ отцу Игнасио.

 

При мысли о том, что скоро стены обители сомкнутся вокруг нее, Беатрис осознала, что ей будет невыносимо трудно расстаться с отцом и уютным домом, с этим небольшим садиком, где все цветы были посажены ею. И... с резким нелюбезным сеньором адмиралом?

 

«А о  нем-то что толку горевать? Не пройдет и недели, как он уедет».

 

Скоро, очень скоро она распрощается с доном Мигелем, и все вернется на круги своя...

 

Между ними установились странные отношения: де Эспиноса терпел ее присутствие с легким налетом снисходительности, а она вела жестокую борьбу со своими чувствами и была предупредительна, но и только.

 

«Да, конечно, и только...»

 

Беатрис даже зажмурилась при воспоминании о пережитом стыде.

 

...Это произошло еще в октябре. Она встала, чтобы подать дону Мигелю кружку с водой, и сдвинула кресло, не заметив, что оно прижимает край простыни, укрывающей раненого. Тот  полулежал в подушках и в этот миг подвинулся еще выше, устраиваясь поудобнее. От этого движения натянувшаяся простыня сползла, и Беатрис уставилась на плоский живот дона Мигеля, по которому сбегала расширяющаяся от пупка к паху полоска темных волос, и узкие бедра, охваченные куском полотна наподобие повязок, которые она видела на индейцах. Девушку бросило в жар, казалось, что не только лицо, но и шея, и плечи заполыхали. К своему ужасу, она не сразу смогла оторваться от созерцания того, что открылось ее взору, а когда все же ей это удалось, то встретилась глазами с ироничным и изучающим взглядом де Эспиносы. Его, похоже, весьма забавлял конфуз Беатрис.

 

– Неужели в вашей богатой практике вы не сталкивались с мужской наготой, сеньорита Сантана?

 

Такого смущения, еще усугубившегося от слов раненого, ей никогда не доводилось испытывать. Готовая провалиться сквозь пол, она ляпнула первое, что пришло ей в голову:

 

– Не обольщайтесь, дон Мигель, вы далеко не первый недужный, кого я вижу без одежды.

 

Боже, что она несет!

 

Все-таки главной ее добродетелью было умение веселить сеньора адмирала.

 

– Вот как? – дон Мигель рассмеялся, и Беатрис краешком сознания отметила, что на этот раз он не захлебнулся мучительным кашлем: – Почему же тогда вы так вспыхнули, сеньорита Сантана? Или я являю собой особенно отталкивающее зрелище?

 

– Я не заметила принципиальных отличий, – сдержанно ответила Беатрис, и, не торопясь, накрыла дона Мигеля простыней, затем тщательно подоткнула ее.

 

– Разумеется. Вы уже сравнивали меня с безродным бродягой, – довольно-таки ядовито сказал он.

 

«Вот ведь! Откуда во мне такая дерзость?!» – Беатрис была просто в отчаянии.

 

– Вы все еще хотите пить? – скрывая смятение за безразличным тоном, спросила она.

 

– Если вы окажете мне эту милость, – без тени улыбки ответил де Эспиноса.

 

Каридад вошла в комнату лишь мгновением позже, и Беатрис мысленно возблагодарила небеса. Подумать только, чтобы бы было если бы дуэнья не задержалась на кухне...

 

...Беатрис покачала головой: ей было непросто вновь переступить порог его комнаты. Но за последние дни в состоянии дона Мигеля произошли значительные перемены, и постоянное присутствие сиделки уже не требовалось. Он уже выходил в патио, благо что сезон дождей близился к концу и воздух стал более сухим и прохладным, особенно по вечерам. Однако дон Мигель попросил Беатрис продолжить чтение романа, и она не смогла отказать ему.

 

Ей казалось, что он наконец-то проникся приключениями славного дона Кихота Ламанчского. Он, разумеется, и раньше слышал имя сеньора Сервантеса, но, отдавая предпочтение философским трактатам и военным мемуарам, никогда не проявлял интереса к его знаменитому произведению. Однажды Беатрис пересказала предисловие, повествующее о жизни Сервантеса. Дон Мигель нашел его судьбу весьма печальной и заметил:

 

«Неудивительно, что его сочинение полно горечи».

 

Беатрис так не думала, но возражать не стала. К чему споры? К чему вообще грезить о несбыточном? Сейчас она хотела, чтобы дон Мигель как можно скорее покинул Ла-Роману дом, а еще лучше — никогда не появлялся здесь. Что же, этого не придется слишком долго ждать. Тем более, что до конца романа осталось с десяток страниц, а значит, у нее появится повод избегать любого общения с сеньором де Эспиносой. А потом — возможно, отец даст ей время, и она сможет еще немного побыть дома, да и рвение священника уменьшится...

 

 

...Отец Игнасио посетил их дом, едва узнав, что раненый пришел в себя, и долго беседовал с доном Мигелем наедине. Когда священник вышел из комнаты, на лице его было выражение, будто он по ошибке хлебнул не благородного Темпранильо, а уксуса. С тех пор он еще более рьяно взялся убеждать Беатрис, а также требовал чуть ли не ежедневной исповеди. Но девушка впервые не могла до конца облегчить душу, не решаясь рассказать духовнику о своих чувствах. По счастью, отец Игнасио не задал прямого вопроса, и она не впала в грех лжи.

 

Де Эспиноса после визита святого отца выглядел таким изнуренным, что Беатрис испугалась возвращения лихорадки, однако он не растерял ни капли своей язвительности.

 

«Значит, и беспокоится не о чем», – в очередной раз одернула себя девушка.

 

В результате неустанно прилагаемых усилий Беатрис наконец научилась не прятать глаза, когда дон Мигель останавливал на ней тяжелый взгляд, и не вспыхивать, если ей приходилось касаться его – этого, по правде говоря, давно уже не случалось. Но в ее памяти с удивительной четкостью запечатлелись часы, проведенные у его постели, и вместе с горечью она чувствовала радость – оттого что он выжил, и что она могла пробыть все это время рядом с ним, даже если их общение нельзя было назвать особо приятным. Однако, справедливости ради, после того происшествия дон Мигель стал как будто меньше насмехаться над ней.

 

«Но ведь я и раньше знала, что он уедет? Так что же? Суровая праведная жизнь быстро заставит забыть сиятельного сеньора де Эспиносу и весь этот вздор...»

 

Ее охватила тоска, глаза предательски защипало:

 

«А если я не хочу? Не хочу забывать его?»

 

Беатрис сердито шмыгнула носом:

 

«Тем хуже для меня...»

 

Она услышала шаги и обернулась. Отец Игнасио стремительно шел по галерее патио, направляясь в ту часть дома, где был кабинет ее отца. Девушка встала, собираясь подойти к нему, но священник не заметил ее и уже скрылся в арочном проеме.

 

Беатрис вернулась к скамье. Пора погружаться в повседневные хлопоты: она совсем забросила сад, кроме того, на ней лежали обязанности по ведению небольшого, но требующего сил и времени дома. Она оборвала сухие листья у цветов и пошла на кухню, чтобы отдать распоряжения насчет обеда. В дверях она столкнулась с Джакобо, слугой отца.

 

– Сеньорита Беатрис, сеньор Хуан ожидает вас в своем кабинете.

 

Беатрис удивилась, однако никакие смутные предчувствия не коснулись ее, пока она не вошла в кабинет.

 

Сеньор Сантана, опечаленный, но преисполненный торжественности, и священник, сохраняющий постное выражения лица, сидели рядом в креслах; перед ними стоял стул.

 

«Как будто трибунал...»

 

– Благословите меня, святой отец, – обратилась Беатрис к отцу Игнасию, наклоняя голову, – Доброе утро, папа.

 

– Мир тебе, дочь моя, – брюзгливо ответил священник.

 

– Беатрис, садись, – сеньор Сантана указал ей на стул.

 

Она села, напряженно глядя на мужчин.

 

– Ты не догадываешься, зачем я позвал тебя?

 

– Нет, отец.

 

– Беатрис, время пришло. Не скрою, мне жаль расставаться с тобой, но отец Игнасио убедил меня...

 

Сердце девушки болезненно забилось, во рту враз пересохло.

 

«Я не хочу, я не готова!»

 

– Да, дочь моя, что проку откладывать? Вот и мать Агата несколько раз спрашивала о тебе. В последние недели ты не появлялась в обители, и она потеряла тебя.

 

– Вы знаете, отец Игнасио, по какой причине... – с трудом выговорила Беатрис.

 

– Знаю, и ты прекрасно справилась. Я навестил сеньора де Эспиносу и вижу, что он, с Божьей милостью, поправил свое здоровье и не нуждается более в сиделке.

 

– Ты как будто не рада? – хмурясь, спросил Сантана. Сказать по правде, он не ожидал, что святой отец перейдет в решительное наступление. Однако, поскольку Каридад не сообщила ничего полезного касательно дона Мигеля и Беатрис, он не смог противостоять доводам священника: – Отец Игнасио сказал, что таково было его условие, когда он благословил тебя ухаживать за доном Мигелем.

 

Беатрис беспомощно посмотрела на отца:

 

– Я бы хотела остаться с тобой до Рождества...

 

Губы Сантаны сурово сжались:

 

– Я не понимаю, Беатрис, почему вдруг ты заупрямилась. Разве это и не твое желание тоже? Я дал тебе достаточно времени на обдумывание.

 

– Дочь моя, – медленно произнес отец Игнасио, – Служение Господу нашему – это величайшее благо. Откуда эти колебания?

 

– А праздник Непорочного Зачатия – вполне подходящий день для принятия пострига, – добавил Сантана. Он прятал досаду, осознавая, что планы породнится с родом Эспиноса рухнули окончательно и бесповоротно. Впрочем, досадовал он скорее на себя, за то, что позволил себе зайти так далеко в своих мечтах: – Мать Агата ждет тебя завтра. Этот месяц ты проведешь в обители как послушница, готовя свою душу к великому событию.

 

– Завтра?! – сердце Беатрис оборвалось в бездну.

 

– Остается совсем мало времени. – вставил священник. – Но ты уже знакома с жизнью обители, так что мы успеем. И вот еще, дочь моя, твои наряды чересчур вызывающие. Давно пора сменить их на что-нибудь более подобающее.

 

– Да, отец Игнасио...

 

– Лусия поедет с тобой до монастыря, – сухо сказал Сантана. – К сожалению, дела не позволяют мне проводить тебя, но на днях я приеду тоже, чтобы повидаться с тобой. А теперь ступай, нам еще нужно обсудить кое-что, а тебе — собраться.

 

Еще одно безумство

 

 

Удивительно, но мысли о Питере Бладе больше не вызывали у дона Мигеля де Эспиносы жгучей ненависти. Вернее, ненависть никуда не делась, но поблекла, перегорела и стала похожа на боль старой раны, которая, как он знал, может ощущаться еще многие годы, постепенно становясь частью тебя.

 

Он поймал себя на том, что думает о сеньорите Сантана. Оказывается, он привык к ней, к ее грудному голосу, к уверенным и сильным рукам и к легким, почти не причиняющим боли касаниям, когда она перевязывала его. Бедняжку так смущали его выпады. Зря он был груб с ней...

 

Де Эспиноса невольно сравнивал ее с Арабеллой, которая все еще владела его душой. Миссис Блад представлялась ему рвущимся ввысь огоньком свечи, непокорным и обжигающим. А дочь алькальда Сантаны вызывала в памяти образы языческих богинь, чьи изваяния он видел в Риме, воплотившихся в теле смертной женщины. Статная, более плотного чем Арабелла сложения, с высокой грудью, Беатрис Сантана была словно... солнечный ветер. Де Эспиноса изумился себе: что за ерунда, как это ветер может быть солнечным?

 

Сегодня он еще не видел Беатрис, а уже вечереет. Почему-то ее не было за обеденным столом, и Хуан Сантана ни словом не обмолвился о своей дочери. И она не пришла позже читать этот бесконечный роман, к которому де Эспиноса тоже привык. С другой стороны, что ему до прелестной сеньориты Сантана, перед ним со всей очевидностью вставал вопрос: что дальше? Он все еще был адмиралом Испании, хотя длительное отсутствие не могло не отразиться на его дальнейшей карьере. Вполне вероятно, что его уже сместили. 

 

...Когда судьба привела галеон де Эспиносы к месту крушения «Пегаса», остальная эскадра стояла в Санто-Доминго, а где она сейчас  — одному дьяволу известно. Хорош адмирал, который понятия не имеет, что происходит с вверенными ему кораблями!

 

В свое предыдущее пребывание в Ла-Романе он написал письмо королевскому наместнику, дону Барталомео де Ованде – наместнику его католического величества на Эспаньоле, в котором ссылался на важные семейные дела, требующие немедленного вмешательства. В тот момент его мало волновало, как отнесется наместник к его посланию.

 

И тем более этот вопрос был ему безразличен в первое время, когда он едва отступил от смертной грани. Все же де Эспиноса продиктовал Эстебану новые письма — де Ованде и своим капитанам, пусть и осознавая, что упомянутые причины его прод