Глава 1. Касатка на приговор.

Солидарность. Что для вас это слово? У вольного человека солидарность обычно выражается двумя словами: «Я согласен». Любители митингов, иногда, выражают солидарность, стоя с плакатиком и выкрикивая лозунги. Лишь самые достойные из солидарных жертвуют какие-то суммы имеющейся наличности.

Для зека солидарность не пустой звук. Чаще всего она проявляется в содержании общака. Любую передачку с воли необходимо разделить с товарищами по несчастью. Такими же зеками, как ты сам. Для чего это делается? Зеки – люди, представители разных категорий. У кого-то на воле есть родственники и друзья. У кого-то только родные, или только друзья. Эти люди могут поддерживать попавшего в беду передачкой. А вот есть и такие зеки, у которых на воле никого нет: ни друзей, ни родных. И делить поровну на всю хату любую передачку – это в первую очередь забота о них.

В знак солдиарности зеки не читают чужие малявы. Не рассказывают администрации замыслы блаткомитета. Если объявляется голодовка, то на диету садится каждый арестант. Соблюдают гигиену, чтоб не иметь неприятного запаха для окружающих. Фильтруют базар, используя общепринятую тюремную феню.

Признаком солидарности является и, так называемый, грев особого места в тюрьме: крыши, кичи, ШИЗО или карцера. Это место считается святым для арестантов и каждый из них стремится поддержать тех, кто туда попал. В ШИЗО запрещены сигареты, поэтому на дорожников имеющих связь с карцером ложится особая миссия: пронести туда специальные скрутки-бандюки.

Вот и всю вторую половину мая вся хата девять-девять проявляла солидарность по отношению к Боре. Каро определил его «этапником», арестантом, готовящимся к этапу. А следовательно его надо упаковать так, чтоб в бауле было всё, чтоб и сам Боря в дороге мог проявлять солидарность. Тем более, что слыл он в Бутырке пацаном правильным.

Боря же, проявляя природную скромность и стяжательство, отказывался принять в свой баул преждевременно многие ништяки. Во-первых: он уже привык быть умеренным в одежде. Всего два комплекта ему было достаточно, чтоб терпеть тюремные невзгоды. Во-вторых, он считал, что в этапники его записали преждевременно, у него ещё касатка, которая назначена на середину июня, а значит не ранее Дня России, стóит собирать ему этапный баул.

В частности отказывался он от скоропортящихся продуктов.

– Какая колбаса на этапе? – Возмущался Боря. – До моего этапа она ещё не раз испортится. Давайте её лучше сейчас съедим.

– Тебе какой есть? – Возмущался Драган, который помнил его ещё дрищём. – Итак, уже в проходняк не влазиешь. На диету пора.

– Зайдёт в поезд, тогда и подсядет на диету, – парировал Немец. – А пока пусть отъедается. Ближе к зоне научим его от пола отжиматься, да приседания выполнять.

– В спортзал на той неделе с нами не пошёл. – Напомнил Драган.

– На той неделе он ещё судовой был, а теперь – этапник. Я думаю, сходит в спортзал. Да, Брюс?

– Базара нет. – Согласился Боря, который в спортзале бывал лишь раз.

Касатку ждать пришлось целый месяц. За это время Боря, успевший привыкнуть к тюремной скуке, отдохнул от судебных тягот и изменил свою линию поведения в централе. Он стал чаще ходить в спортзал, не жалея накопленных средств: всё равно счёт в Бутырке не будет учитываться в других централах. Немец даже попытался заманить Борю в храм, - не получилось. Однажды в спортзале, ребята предложили ему сыграть в «лесенку». Это подтягивание на турнике, когда каждый подтягивается по одному разу. Кто смог допускается во второй тур, где нужно подтянуться по два раза. Кому это удалось, проходит в третий тур и так далее. Боря дошёл до финала, но проиграл. Зато быстро уснул: мышцы с непривычки болели.

Боря стал интересоваться чужими уголовными делами. Многим давал советы. В деле Каро он обнаружил, что если смотрящий признается во всём, то скорее всего быстро выйдет на свободу и даже избежит этапа и зоны.

– Брюс, не надо мне давать советы! – Парировал Каро. – Я порядочный арестант, и у меня есть принципы. Один из них, никогда не признавать свою вину, и не ставить подпись ни под какой бумагой. Именно благодаря этого принципа я и стал смотрящим.

– Не ужели не хочется побыстрее на свободу?

– А зачем мне нужна такая свобода, если от меня отвернётся вся братва, которая нас сейчас греет? Пойми, Брюс, у каждого свой путь. И мой путь: от звонка до звонка. Без признания вины, без касатки на смягчение (только касатка на отмену приговора), без УДО, без помилования. И, разумеется, без раскаивания.

Убедить Каро, что на свободе лучше, чем на зоне, для Брюса была затея заранее обречённая на провал. И вообще, он в это ввязался скорее по наитию, чем осознанно. Но вот Немец – совсем другое дело. Немец давно признал свою вину, но ездил в город только на продлёнки. Иногда он вызывался на следственные действия. И возвращался оттуда явно помятый. Поговаривали, что, скорее всего, его там бьют. В беседе с Драганом, так и  подумали.

– Говорю тебе, из него показания выбивают. – Настаивал Драган. – Хотят, чтоб подельника сдал.

– И что? – Недоумевал Боря. – Безрезультатно?

– А то. Он же говорит, все дачки от подельника. Только не напрямую, а через третьих лиц. Раз дачки приходят, значит, не сдаёт он своего. А раз помятый приходит, значит, следак показания выбивает.

– А разве это не осталось в девяностых? Я слышал, что сейчас мусора очкуют бить задержанных. Комиссии там всякие. Плюс Немец может жалобу накатать.

– Немец может снять побои и посадить своего следака. Да кто ему даст? Мусора своих не дают сажать.

– А как они его так мочат, что у Немца следов побоев нет. Ни синяков, ни царапин. Только одежда растрёпанная, да повышенная сонливость.

Немец слыл на продоле жаворонком. Мог не спать очень долго, да и спал по два, по три часа не больше. Чаще, когда он лежал на шконке, и всем казалось, что он спит, выяснялось, что он бодрствует и о чём-то размышляет. Но после выезда в город, он всегда спал долго и беспробудно, что в обычные дни за ним не замечалось.  Причём, так он спал только после следственных действий, а продлёнка на его привычном поведении не отражалась.

– Не переживай, Брюс! – Подтрунивал его Драган. – Это они умеют. Сейчас такие способы появились, что тебе люлей дали, больно, а следов нет. И вот докажи, теперь, что ты не верблюд.

– Не «докажи», а «обоснуй» – поправил его Боря.

– Нет. – Спорил с ним Драган. – Мусорам надо именно доказывать, это братве обосновывать.

У самогó Драгана дело тоже сдвинулось с мёртвой точки, и он также жил в судовом проходняке. Пока Боря ждал касатку, он видел у Драгана и предвариловку, и опросы терпил, свидетелей, прения, последнее слово. И вот, когда у Драгана дело дошло до приговора, в глазок заглянул старшой:

– Пахомов.

– Да, старшой?

– Слегка.

– Понял. Одеваюсь.

Наскоро переодевшись, и взяв бумаги, Боря был готов к касатке. На этот раз его повели каким-то незнакомым коридором. Боря поинтересовался у старшого, его точно на телевизор ведут.

– Точно, Пахомов. В старой комнате для связи сейчас ремонт, вот ведём тебя на временное место.

Несмотря на это, поход по Бутырским коридорам мало чем отличался от обычного. По дороге забрали и Сашу, одного из первых бориных тюремных знакомых. С которым ещё в КД в одной хате отдыхали. У него тоже была касатка, только как положено блатному на отмену приговора. У Бори же касатка была на смягчение. Адвокат просил дать Боре условно вместо реального срока.

С Сашей разговор был стандартный. «АУЕ» вместо приветствия, какие дела, пожелания фарта, смерти мусорам и так далее. Саше дали пять лет общего, хотя прокурор запрашивал семь. И, старшой, объявил, что Саша первый идёт на телевизор, а Боре пока нужно подождать в стакане.  Это даже к лучшему, можно перечитать свою касатку и выучить основные тезисы из неё. Суть касатки сводилась к следующему – у Бори московская прописка, есть место работы, он хорошо характеризуется по всем местам: проживания, работы, учёбы, следовательно, срок отбывания наказания можно дать условный.

Саша вернулся примерно через час по бориным ощущениям. Ему скинули месяц, несмотря на то, что полностью отрицал вину и писал касатку на отмену. Он был безумно рад, что пораньше выйдет. Это приободрило Борю, вселило уверенности. Спустя некоторое время старшой позвал и его к «телевизору».

Настройка связи с Мосгорсудом заняла на этот раз не слишком много времени. Сразу стало видно и судью, и адвоката, и прокурора, и, зачем-то пришедшего, потерпевшего. Ту самую директрису. Судей было трое, и все три новые: ни разу не встречались, ни на первой касатке на меру пресечения, ни на второй – на продлёнку. Прокурорша тоже новая, которая прежде не встречалась. В УПК Боря читал, что во время касатки судьи не должны совпадать. Это правило было соблюдено. Подключился Боря, когда все уже были в зале суда, поэтому через монитор он не видел, как все они входили. Поэтому не знал заходила ли эта прокурорша в судейскую комнату или нет.

– Прошу всех встать! – Раздалось из колонок, стоящих рядом с монитором.

Все на видео поднялись, Боря тоже решил встать со своего места.

– Тебе не обязательно! – Рассмеялся старшой. – А то физиономии твоей в камеру не видно будет.

– Прошу садиться. – Попросила председательствующая судья. – В кассационном порядке рассматривается жалоба Пахомова Борислава Григорьевича на приговор первой инстанции. Месяц назад осужденный был приговорен к одному году и шести месяцам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии-поселение. В своей жалобе Пахомов указывает, что при выборе наказания, суд не учёл московскую прописку осужденного, положительные характеристики по месту работы, учёбы, проживания, следовательно, срок наказания мог быть и поменьше. Уважаемый гособвинитель, что скажете?

– Ваша честь. – Начала прокурор. – Я считаю, что данных доводов не достаточно для смягчения наказания. У совершённого осужденным преступления слишком высокая степень общественной опасности. И осужденный до конца так и не признал свою вину. Так что наказание выбрано вполне достаточное.

– Понятно. Защитник?

– Ваша честь. – Вступил адвокат. – Что означает термин «степень общественной опасности»? Английский учёный Иеремия Бентам, в своих работах, утверждал…

– Уважаемый защитник, – перебила судья адвоката. – Мы находимся в суде, а не на кафедре юридического факультета. Полагаю и гособвинитель, и другие собравшиеся здесь знают определение этого термина, поэтому не надо зачитывать здесь лекции. Ближе к делу.

– Хорошо. Мой подзащитный проживает в Москве и имеет здесь постоянную регистрацию в районе Коньково. У него есть возможность посещать участкового для ежемесячных отметок. Поэтому моему поздащитному необходимо заменить реальный срок на условный. Кроме того, он положительно характеризуется…

– Вы повторяете доводы своей кассационной жалобы. – Снова перебила его судья. – Что-нибудь добавить можете? Какие-нибудь изменившиеся обстоятельства.

– Да. Я недавно побывал на бывшей работе моего подзащитного. Дирекция сказала, что готовы взять его обратно. Поэтому можно смело считать, что мой подзащитный – трудоустроен.

– Понятно. Осужденный, вы можете что-нибудь добавить к сказанному?

– Да всё итак сказано, – растерялся Боря, адвокат сделал на него «шикающее» выражение лица. – Я рассчитывал на условку, а получил реальный срок. Поэтому и подал касатку, в надежде на смягчение приговора. У меня первая судимость, поэтому я боюсь колонии…

– Значит, вы ничего не добавите?

Боря промолчал. Судья продолжил:

– Потерпевшая, вы что можете добавить?

– На усмотрение суда. – Сказала директриса. – Мне нечего здесь добавить. Я не разбираюсь в этих вещах. Не знаю поэтому.

– Вы согласны с приговором?

– Ну…, возможно…, я не против…, чтоб он был… помягче…

– В кассационном порядке собираетесь обжаловать?

– Нет. А зачем?

– Значит согласны?

– Получается… да.

– Суд удаляется для принятия решения.

Вот тебе и касатка. Перебивают. Задают какие-то непонятные вопросы. Сбивают с мысли. Не дают высказаться полноценно. Боря ждал пять минут. За это время ни грамма надежды из души на смягчение не улетучилось. Надежда оставалась: ну хоть месяц скинут.

– Прошу всех встать! – Проорал пристав, не попавший в кадр, когда судьи вернулись. Председательствующая судья, объявила:

– Оглашается решение суда кассационной инстанции по делу осужденного Пахомова Борислава Григорьевича. Рассмотрев в открытом заседании жалобу осужденного, суд постановил: никаких нарушений при выборе наказания Пахомову Бориславу Григорьевичу судом первой инстанции выявлено не было. Потерпевший кассационную жалобу писать отказался. Следовательно, приговор Тверского районного суда оставить без изменений. Меру пресечения в отношение осужденного изменить на отбывание наказания.

Сеанс связи был окончен. Боря расстроен. Саша сказал ему, что он ещё может подать надзорную апелляцию. Но это возможно, когда он уже будет в колонии. Да и рассматривают её через полгода после подачи в том же Мосгорсуде. Так стоит ли рвать когти?

По продолу Боря шёл с понурым лицом. Ему резко начал давить срок. Это же представить только: сидеть осталось больше, чем уже прошло – почти два года. Как долго они будут тянуться? Быстро, медленно. Ничего же неизвестно. И как только блатные с такой лёгкостью воспринимают столь немалые срока: восемь лет, шесть лет – это же целая вечность, по сравнению с Бориным сроком.

От грустных мыслей его оторвала суетливость хаты. Во-первых, поступило предложение чифирнуть, так как Боре осталось лишь дождаться законки, чтоб уехать на этап. А во-вторых, теперь-то уж он не отмажется от грева в баул. Сам не хочет, так для других возьмёт – не один же по этапу собрался ехать. Напутствовал своего «пассажира» и Немец:

– Смотри, Боря! На этапе всякая фигня возможна. Никому руки не подавай, и пока не убедишься, что за человек перед тобой, ничего с его рук не бери. Некоторые обиженные не курсуют о своём статусе и ведут себя, как будто ничего с ними не случилось. Их нужно остерегаться. Обычно обиженными становятся именно из-за этапной неосторожности.

– Да, – подсказал Анзор, – И водки ни с кем не пей. А то предложат, скажем, чифирнуть или бухнуть в столыпинском купе, а кто-то один – гомосек, что тогда делать будете? Все загаситесь.

– Да ладно, – вмешался в разговор Олег. – Застращали молодого. Такое редко бывает, так что не боись, Боря. Всё пучком будет. Доберёшься до зоны, как почтовая открытка, чистый и красивый.

Боря не заметил, как его перестали называть его бутырской погремушкой – Брюс. Видимо, это от того, что мысленно готовились с ним уже прощаться. Совсем недавно провожали на этап Бура, смотрящего за девять-восемь. И в бане, когда мылись обе хаты сразу, подошёл к нему Черепаха, теперь занимающий положение смотрящего вместо Бура:

– Здарово, Брюс! Слышал тебе законка пришла?

– Привет, Череп! Нет, у меня только касатка прошла. Законку я пока что только жду.

– На, вот! Возьми, на память. – Черепаха протянул Боре свеженькую вольную бритву «Джиллет Маг Три». Но вместо надписи «Джиллет» на ручке было выгравировано «Bruce Willis». – Ты был хорошим арестантом Брюс. В нашей хате неплохим дорожником. В девять-девять отличным писарем. В общем приносил пользу нашей тюремной семье. Эти бритвы, как напоминание о том, что мы с Буром можем кое-что. И кое-что это, как видишь, очень ценное.

– Для тюрьмы это ведь целое состояние!? – Удивился Боря. – Как вам удалось их занести?

– Вообще Бур постарался. Как ему удалось не в курсах, возможно, через братву, возможно, подкупил кого-нибудь. А вот гравировку делал наш кольщик Ара.

По возвращению из бани, Боря спрятал бритву в баул подальше. Боялся, что отметут при досмотре. Вообще до зоны лучше не пользоваться вольными принадлежностями, а то мало ли что. С нетерпением ожидая законки, Боря не спал ночами, распаляясь на прощальные письма всей тюрьме. Как оказалось он не один законку ждёт. Кроме него её ждали Мишель, Клим, Юсуп, и многие другие борины знакомые. Так что вместо прощания они писали «Погоди прощаться! Быть может вместе на этап уедем».

Законка пришла ближе к концу июня. Боря расписался, где нужно и стал ждать свой этап. Теперь уже точно всё. Спасибо этому дому, айда к другому!

Глава 2. Этап.

Присядем на дорожку? Все знают об этой давней традиции, но мало кто задумывается, для чего она нужна. Версий происхождения этой традиции очень много. От языческих суеверий до практической стороны для атеистов. Плюсы есть как для тех, так и для других.

Одни говорят присаживаются на дорогу для того, чтобы уважить домового. Другие – молились дорожным богам, чтоб выйти в путь под их покровительством. Третьи присаживались на дорогу, чтоб запутать нечистую силу – якобы остаёмся дома. А четвёртые просто, чтоб разогнать суету, связанную со сборкой чемоданов, и успокоиться. В любом случае традиция полезна, веришь ты в домовых и богов или нет.

Вот только одна незадача. Зек лишён возможности присесть на дорожку. Ему перед этапом дают минуту на сборны и на выход с вещами. Раньше для Бори команда «С вещами» означала перевод из карантина в общую хату, из хаты в Кошкин дом, возвращение из КД на свой продол. А вот теперь эта команда означала, что он покидает Бутырку.

Баул его давно был уже собран. После команды «с вещами» ему просто доложили туда чаю и конфет, от которых он до сих пор отказывался. Старшой ждал примерно полчаса, когда Боря соберётся. Боря же был готов намного раньше и полчаса он потратил на небольшое переодевание «по сезону» и на трогательные прощания с сокамерниками.

Он обнял практически каждого. И Немца, который стал ему этаким сенсеем тюремного мира, и грузинскую семейку, что дали ему неплохую спортивную подготовку, и Каро, который неплохо дисциплинировал Борю и сделал его гораздо более самоуверенным мужиком, готовым к любой плохой компании.

– Вот тебе мои цифры, – сказал Каро, протягивая Боре листочек. – Заучи лучше наизусть, а то отметут на этапе. Как только доберёшься до пересылки, или зоны, отзвонись. Дай нам знать, я всему продолу расскажу, где ты.

– Хорошо, Каро. Я запомню.

Боря положил листочек к себе в карман, чтоб, пока едет, можно было разглядывать заветную связь между централами. Открылись тормоза и Боря вышел на продол. Проходя мимо хаты девять восемь, Боря не упустил возможность постучаться туда и пожелать оставшимся ребятам фарта. Ему ответили одобрительными криками, улюлюканьями.

Около девять-семь старшой сделал ещё одну остановку. Из хаты вышел Мишель с вещами. Это означало только одно. До первой пересылки он поедет не один, а в компании. Баул Мишеля был намного больше бориного. А все, потому что плохо Мишель слушал наставления бывалых зеков. Боря же старался делать сумку поменьше, чтоб легче было с ней тоскаться по поездам.

Когда они дошли до сборки, там уже находился и Клим, у которого тоже этап запланирован на сегодня. Правда, Клим получил строгий режим, Мишель общий. Так что на одной зоне всем троим отбывать наказание, будет не судьба.

– Ребят, я надеюсь, мы вместе в поезд сядем? – Подал надежду Клим. – Неохота как-то в одинокого путешествовать.

Не в одинокого, конечно. Клим имел ввиду, что хочет в поезде ехать со знакомыми людьми. А то не дай бог загасится. Даже бывалые зеки опасаются этого.

– Если б мы ещё сами выбирали, – передразнил его Мишель, – а то ведь, запихнут куда-нибудь подальше и не найдёмся.

– Не скажи. В поезде есть возможность выбрать купе. Правда, мусора там обычно торопят. Что, конечно, сужает вероятность ехать вместе.

Боря молчал и трясся. Но Клим, по старой дружбе решил ему посочувствовать:

– Не сыкуй, дружище! Всё будет пучком. Доберёмся, сколько бы пересылок нам не пришлось испытать.

На сборку потихоньку начали прибывать из судов первоходы, которым только что дали два месяца заключения под стражей. Мишель их сразу стал обрабатывать, рассказывать что почём, и как тут жить. Боре так доходчиво, когда он попал сюда в первый раз, не объяснял никто. Ему обрывками предложений, пришлось заучивать и арестантский уклад, и тюремные обычаи.

Позже на сборку привели ещё двоих этапников, знакомых Боре: Игоря Патлатого и Сашу из строгого корпуса. Получалось уже, впятером они поедут, как минимум, в одном автобусе. Когда последний судовой зек поднялся в хату, зашёл старшой, ответственный за этап:

– Кто на этап? Поднимайтесь.

Все зеки знали, кому надо подниматься и выходить. Они хором пожелали удачи тем, кому ещё предстоит пройти тюремное томление в Бутырке, а сами, держа баулы, шли строем в заданном направлении. На сборке остались только первоходы, которым предстоял карантин. Возле автозака, старшой велел всем остановиться и поставить баул перед собой. Автозек был на этот раз побольше прежних. Как выяснилось, в нём есть каптёрка для баулов. Подписав свой баул, именно туда, надо было его положить. Перед поездкой выдавали каждому по одному сухпаю. Клим подсказал Боре, что один сухпай означает, ехать меньше суток придётся. Если поездка длиннее, то сухпаёв полагается из расчёта сухпай на сутки.

Зеки заходили в автозек по одному, когда называли их фамилии и убеждались в их статусе, каждого требовали делать доклад: ФИО, статья, срок. Один из них, оказался обиженным, Боря впервые увидел подобного зека. Его поместили в отдельный стакан в проходе. Боря к таковым не относился, поэтому зашёл к остальным. В отличие от судового КамАЗа, здесь было просторнее. Однако, это вовсе не означало, что народ не прибавится.

Рядом с Борей присели и Мишель, и Клим, и Саша, и Патлатый. У Игоря была с собой газировка и он её предложил выпить на четверых. Клим посоветовал не пить воду, так как возможность пойти в туалет появится не скоро. Патлатый убрал бутылку. Автозек ехал быстрее обычного, не попадая в пробки. Сразу стало понятно, что едут они глубокой ночью. Определить на какой возкал, не представлялось возможным, окон в автозеке не было. Несколько раз автозек подпрыгивал, подбрасывая зеков. Причину определили сразу – лежачий полицейский. Один из зеков даже возмутился:

– Старшой, а нельзя сбрасывать скорость перед лежачом?

– Поговори, мне тут ещё! – огрызнулся конвоир.

Когда, наконец, автобус приехал, дверь распахнулась. Первым с баулом вывели обиженного. Уличный конвой убедил приехавших, что для таких случаев есть отдельная хата в вагоне. На улице было темно, но автозак был освещён превосходно, ни одна деталь от охраны ускользнуть не могла.

Старшой называл фамилии, зеки выходили, брали из каптёрки свои баулы, и выпрыгивали на улицу. Там их без обыска сопровождали в вагон. После чего документы, на каждого передавались в поезд. Дошла очередь до Бори:

– Пахомов!

Боря вышел из общего стакана. Дошёл до каптёрки, нашёл свой баул.

– Выходи!

Боря спрыгнул из автозека, высота составляла примерно рост низкого человека – метра полтора. Поскольку прыгал с такой высоты, Боря впервые, то он не удержался на ногах и упал. Вокруг себя он увидел в синем камуфляже охрану с автоматами. Один из них пнул Борю в живот с криком:

– Подъём!

Боря встал на ноги, и умоляющим лицом посмотрел на охранника.

– Ещё один такой фокус и стреляю!

– Сейчас красную полосу тебе нарисую, Пахомов.

Но Боря не подался на провокации охранников и спокойно поднялся в вагон. Когда старшому в вагоне передали его документы, тот потребовал от Бори доклад. Боря быстро сообразил:

– Пахомов. Статья сто шестьдесят первая, часть первая. Срок два года шесть месяцев.

– Доставай запреты.

Старшой имел ввиду запрещённые предметы. Боря сказал, что ничего запрещённого у него нет. В ответ на это охранник начал шмонать борину сумку и вываливать из неё содержимое на пол. Он изъял именную борину бритву (подарок от Черепахи), заверив, что Боря её заберёт по прибытию. Когда шмон окончился, охранник велел Боре собрать разбросанные по полу его вещи обратно в баул.

После чего его отправили в купе. Боря зашёл и поздоровался:

– Вечер в хату!

– Какой вечер, ночь уже. – Огрызнулся один, явно блатного вида: нескольких зубов нет, башка круглая и лысая, на пальцах наколки, телосложение среднее. – Присаживайся вот сюда.

Он указал Боре на одну из нижних шконок, и дал понять, что ждёт, когда загрузка столыпинского вагона закончится. Всего в купэ было шесть шконок расположенных двумя рядами друг напротив друга в три этажа. Ответивший Боре блатарь лежал на втором ярусе, а остальные сидели внизу.

– Уже третий автозак привозят. Сколько у них там ещё? Пора завязывать, наверное – обратился он к присутствующим, которых было уже больше шести человек.

– А что, давно стоишь? – Поинтересовался Боря.

– Сутки уже загружаемся. Я вчера ещё сюда пришёл.

Из бориного автозека пришли ещё двое, которых Боря не знал, но видел их на сборке и знал наверняка, что они из Бутырки. Блатной снова обратился, на этот раз к троим вновь прибывшим:

– Какой централ?

– Бутырка. – За всех ответил Боря.

– Какой продол Бутырки?

– Я с общего, а откуда эти двое не в курсе.

– Мы с седьмого корпуса, Большой Спец – ответили оба.

– Ясно. Дорогу держали в Бутырке?

– Я дорожником был в девять-восемь. – Ответил за себя Боря.

– У нас была дорога, – ответил один из БС-ников.

– Ясно. Ну будем знакомы. Я – Краб. Сидел в Матросске. Получил восемь строгого, еду, наверное, в Мервин.

– Брюс, – представился Боря. – Бутырка. Сто шестьдесят первая, первая. Два с половиной посёлка. Не знаю, куда еду.

– В Мервин не едь. – Предостерёг его Краб. – Там поселковые тюрьму строят, а это заподло. От чифира не откажетесь? Или есть сомнения?

– За собой ничего не чувствую, за других ничего не знаю. – Ответил Боря.

Это означало, что Боря чифирнёт только в том случае, когда будет известен статус всех, кто сейчас едет в его купе. Краб ответил, что не возражает против такого подхода.

– Здраво мыслишь. Значит так, нас девять человек, а шконок всего шесть. Делиться будем так. Я занял вот эту шконку и буду на ней до централа. Остальным предлагаю занять вот эти две верхние (он пальцем указал на третий этаж). Вот эту, напротив меня, и вот ту, подо мной. Эту же (он указал на ту, где присел Боря), предлагаю использовать как сидячее место на четверых. Получится, что четверо спят, четверо сидят. Потом поменяетесь. Всех устраивает?

Все поняли, что с Крабом спорить бесполезно и авторитетнее него здесь никого нет, поэтому были согласны на его условия. Спичками решили, кто спит, кто сидит. Боря от жребия отказался, сославшись на бессонницу и в сидячем положении начал путь.

Ехали тихо, кто-то курил. Кто-то просился в туалет. Старшой сказал, что на вокзале санитарная зона, поэтому в туалет выводят только в пути. Из окон продола можно было увидеть волю. Но их открывать по интрукции полагалось тоже только в пути, зеки жаловались на жару. Старшой на продоле регулярно пояснял постоянно жалующимся зекам про инструкции. Окна в купе были заделаны непрозрачным оргстеклом. Несмотря на лето, в поезде пахло с улицы вечерней прохладой. Охранники с автоматами тоже курили, но не на продоле.

Поезд тронулся, самых нетерпеливых отвели в туалет по очереди. Боря ехал задумавшись. Сна не было ни в одном глазу. Он пытался хотя бы по разговорам охранников понять, куда их везут. Ясно, что за МКАД, но куда именно? Поезд делал редкие остановки. Во время их, Краб прикладывал большой палец к губам, а ухом прикладывался к стене вагонзака, пытаясь по диктору на станции определить, где они.

– Кажется, это Железнодорожный. Как пить дать, во Владимир везут.

Стояли долго. Было слышно, как вагонзак («Столыпин») отцепили и чуток провезли и подцепили к другому поезду. После чего новый поезд тронулся.

На следующей остановке, Краб предположил, что это Павловский Посад. А, когда он предположил, что они остановились в Орехово-Зуево, он предложил махнуться шконками с сидящими арестантами, поскольку по его расчетам прошла половина пути. Боря залез на третий этаж, как самый молодой и сон накрыл его с головой.

Будил его уже старшой. Боря остался последним в купэ, кто не вышел. Однако, были таковые и в других хатах. На выходе из вагона, старшой с папкой документов спросил Борю:

– Доклад?

– Пахомов. Статья сто шестьдесят первая, часть первая. Срок два года шесть месяцев.

– Выходи на продол. Баул клади перед собой.

Боря вышел на продол с баулом, там уже выстроилась шеренга из зеков разных мастей. Когда весь без исключения поезд собрался на продоле, охранник начал диктовать свой инструктаж:

– Значит так. Автобус находится в трёхстах метрах от вагона. Подъехать ближе у него не получилось. Поэтому берём баулы и не поднимая головы поджав спину идём к автозаку. Патроны у нас боевые стреляем сразу, если кто поднимет голову. Всем понятно?

Зеки кивнули. По одному стали выводить. Боря спрыгнул, но на этот раз во ибежание пинка в живот решил всё же удержаться. На улице было палящее солнце. Видимо, привезли их под утро. Снять бы куртку сейчас, да места нет в бауле.

Про триста метров старшой, конечно, соврал. Минимум километр, сгорбившись пилили зеки до автобуса. Шли по рельсам, охрана с автоматами чуть ли не бежать заставляла, постоянно погоняя. Боря услышал звук выстрела. Подумал, что кто-то поднял голову и попрощался с жизнью. Оказалось, что баул у одного из шедших впереди был слишком тяжёлым, порвались ремни, и он с шумом упал на рельсы. Зек решил не поднимать баул, но охрана тормознула очередь:

– Заберите сумку.

Это, оказалось, сделать затруднительно, пришлось идти против потока. Так же сгорбившись и лицом вниз. В очереди стала скапливаться куча-мала. Охрана пришла на выручку:

– Помогите ему.

Как раз мимо отломившейся сумки прошёл Боря. Он взял сумку рискуя загаситься. Но свиду тот зек, на обиженного похож не был. Да и не собирают такой тяжёлый баул гомосекам.

Когда стал виден автозек, Боря с облегчением забрался в него, где сделав доклад, разместился рядом с другом Мишелем, и стал ждать, когда их довезут до централа. Там он нашёл владельца баула и вернул ему. Услышав слова благодарности «От души». Затем Боря развернулся к Мишелю.

– Какой это город не знаешь? – Поинтересовался он у своего друга и коллеги-дорожника.

– Понятия не имею.

– Со мной Краб ехал с Матросски, говорит это Владимир.

– Слушай всяких Крабов. Как он это определил?

– Дикторов на станциях слушал.

– И что эти дикторы? Мы тоже слушали, единственное, что расслышали, на втором пути стоит поезд «Москва – Киров».

– Так вот. Поезда на Киров, как раз через Владимир ходят! – Обрадовался своей догадке Боря.

– Не скажи. На Киров поезда, иногда и через Ярик ходят. Так что мы запросто можем в Костроме сейчас быть.

Краб в это время сидел за стенкой в другой половине автозека, и их разговор не слышал. Автозек оказался обычным КамАЗом, чуть менее ухоженным, чем московские. Когда он наполнился, сразу закрылся и тронулся с места.

Ехал он по ухабам, постоянно прыгал. Здесь вам не Москва. Прошла зима и асфальт сошёл вместе со снегом. Уже лето, а его до сих пор не привели в порядок.

Боре на воле изредка доводилось бывать в провинциях. Но когда ты едешь в гости к однокурснику из Нижнего Новгорода или Оренбурга, не замечаешь изъян провинциальных городов. А когда путешествуешь в автозеке, причём неизвестно в каком городе, ощущаешь каждую кочку.

Автозек подъехал к централу. Зеков стали по одному выводить. Каждый из них делал доклад, когда спрыгивал из автозека на землю. Потом их уводили куда-то далее. Дошла очередь и до Бори. Старшой, держа в руках личные дела, остановил его:

– Фамилия? Статья? Срок?

– Пахомов. Сто шестьдесят первая, первая. Два с половиной года.

Старшой нашёл его карту, передал местной охране и сказал:

– Выходи.

Боря выпрыгнул на улицу, снова чуть не упал. Местный вертухай поинтересовался у Бори:

– С тобой всё нормально?

– Да, старшой! Никак не привыкну, выпрыгивать с такой высоты.

– Тренеруйся. У тебя этап ещё не закончен. Тебе ещё много пересылок. Откуда едешь?

– Из Бутырки.

– С Москвы?

– Из Москвы.

Возможно старшому не понравилось, что Боря его поправил. Но тот молча проводил Борю к КПП, где снова пришлось делать доклад и идти на шмон. Опять его баул был безжалостно разгромлен местными охранниками. Тут только Боря и вспомнил, что не забрал свою именную бритву из столыпинского вагона. А старшой, тем временем, досматривал всё ещё более досканально, чем охрана вагонзака. Даже в упаковки с чаем и печеньями залез. Сигареты хотел ломать. Но решил не переходить грани. Когда досмотр окончился, Боря в третий раз начал собирать свой баул. Ему уже хотелось избавиться от большинства вещей. И он думал, что как только поднимут в хату, так сразу все чаи и печенья он выложит на дубок.

После досмотра, Борю повели в трёхэтажное зелёное здание. В этом здании он спустился в подвал на сборку, где его уже дожидались знакомые этапники. Они курили, дым стоял столбом. За восемь месяцев в Бутырке Боря привык уже к такому дыму, но одно дело дым в хате, другое – на сборке. Зеки интересовались друг у друга, где они находятся. Но поскольку все прибыли одним поездом, никто ответа на этот вопрос не знал.

Боря решил воспользоваться возможностью отлить и подошёл к дальняку. Оттуда раздался голос «Первая, ответьте!». Боря отпрянул. Потом, он догадался. Мокрая связь. Малую нужду справлять расхотелось. К канализации подошёл Карп. Отчитался, что прибыл этап из Москвы. В ответ услышал, что за стенкой этап из Нижнего Новгорода, который тоже не знает в каком они городе.

– По тому, как мусора здесь разговаривают, очень похоже на приволжский говор. Отвечаю, мы во Владимире. Это единственный большой город между Москвой и Нижним. – Сделал окончательное заключение Краб.

Открылись тормоза, и старшой начал зачитывать фамилии. Судя по тому, что среди них были Климов, Лазарев и Карпов – вызывали тех, кого приговорили к строгому режиму. На лавочках появились свободные места. Боря, поняв, что сеанса мокрой связи с соседней сборкой уже не будет, решил всё-таки справить малую нужду и приземлиться на лавку. Свой баул он держал между ног.

На сборку ещё раз пожаловал старшой. На этот раз он вызвал тех, у кого общий. Мишель попрощался с Борей и вышёл на продол. Осталось пять человек на сборке. Боря поинтересовался – все поселковые. Один из них напевал Михаила Круга «Владимирский Централ, ветер северный». Ближе к ночи дождались и поселковые своей очереди. Их повели на третий этаж, предварительно выдав матрасы и принадлежности для еды: шлёмка, весло и кругаль. Боря внимательно разглядывал шлёмку, во избежание признаков загашенности. Его примеру последовали и другие зеки. Обиженный, который ехал с Борей одним этапом, в итоге ушёл с общим режимом. Всех пятерых сопроводили к 42-й хате. Она была восьмиместная, но в ней уже находилось девять человек. С бориным этапом их стало четырнадцать.

Боря вспомнил, как его учили заходить в хату, и поздоровавшись поинтересовался:

– Здарова, ребята! Хорошая хата?

Самый крупный из сидящих за дубком зеков усмехнулся, но остальным громко смеяться запретил:

– Да тихо вы! Вообще-то, пацан правильный вопрос задал. Значит так, обиженных не держим, заставляем ломиться из хаты. Кто вы такие, малява уже пришла. Ты, интересующийся, Брюс, да? Который в Москве «Макдональдс» ограбил?

Боря удивился, осведомлённости верзилы, но кивнул в ответ. Нетерпение Бори, всё-таки заставило задать ему свой вопрос:

– Разреши, поинтересоваться. В каком мы сейчас городе?

– А вы этого ещё не поняли?

Боря мотнул головой. Верзила запел «Владимирский централ, ветер северный». А потом оговорился:

– Я шучу. Вы не во Владимирском Централе. Вы во Владимирской «копейке». Точнее СИЗО №1. Владимирский Централ – это тюрьма особого режима, и вам туда ещё рано. Как впрочем и мне. Из этой хаты люди уходят на посёлок. По понедельникам в Киржач, по средам в Чудиново. По пятницам на следующую пересылку, если для вас не хватило мест. Я в этой транзитке сижу уже две недели, меня никак не определят. Будем знакомы: Пастух из Костромы. Уже