Капитан СВР Князев Александр Павлович

 

– А вас, Александр Павлович, я попрошу остаться… Есть, знаете ли, философский разговор о товарище Сталине и о сути тогдашнего и современного сталинизма, – сказал президент.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – подумал я. – Этого мне только не хватало! Тему для предстоящей беседы наш дорогой ВВП нашел, скажем так, весьма склизкую. Впрочем, а почему бы и нет? Вполне актуально, ведь в ближайшее время нам как раз предстоит повстречаться с самим Иосифом Виссарионовичем…»

– Владимир Владимирович, – сказал я, – вы ставите вопрос настолько широко, что мы можем тут с вами вести философскую беседу до морковкиного заговенья. Давайте для начала определимся – о чем конкретно мы будем говорить.

– Давайте, – хитро улыбнулся Путин, – начнем, как говорили древние, аб ово, то есть о личности товарища Сталина, с которым, как я полагаю, нам с вами придется общаться в самое ближайшее время.

– Когда произносится имя Сталина, многие тут же начинают вспоминать про пресловутый «культ личности». Но как сказал наш Нобелевский лауреат Михаил Шолохов: «Да, культ был, но ведь и личность была!» Так что же это за человек?.. Мальчишка из грузинского городка Гори, который мечтал помогать людям в беде, искать для них справедливости. Юноша, который учится в Горийском духовном училище, причем учится отлично. Пишет стихи, кстати, весьма неплохие. Потом Тифлисская семинария, где его мысли о духовном сталкиваются с суровой действительностью тогдашней жизни. Не закончив семинарию, он уходит в марксизм, которому останется предан всю оставшуюся жизнь. Но марксизм в его понятии не догма, а руководство к действию. И самое главное – Сталин не только марксист, но и имперец. Хотя он никогда вслух не говорил об этом, но все его действия были направлены на то, чтобы государство, во главе которого он оказался, жило, развивалось и процветало. Кроме того, он был противником разложения армии в Первую мировую, отделения окраин и создания национальных республик. Со всем этим Сталин согласился под давлением Ленина, которого очень сильно уважал.

– Сталин – имперец… – задумчиво произнес президент, – а вы не ошибаетесь, Александр Павлович?

– Ничуть, Владимир Владимирович, – ответил я, – давайте посмотрим на то, что он делал всю свою сознательную жизнь. В конечном итоге Сталин сумел собрать все, что было утеряно не только сразу после революции, но и то, что мы потеряли в результате неудачной Русско-японской войны. И вот, после победы над Японией в сорок пятом году Сталин на мгновение приоткрылся, показал свою «хищную имперскую суть». Хочу процитировать отрывок из его речи по этому поводу.

Я полез в карман, вытащил записную книжку, нашел нужную страницу и прочитал вслух:

– «…поражение русских войск в тысяча девятьсот четвертом году в период Русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил».

– Да, вы, пожалуй, правы, Александр Павлович, – тихо сказал Путин, – такое мог сказать лишь человек, болеющей душой за честь и достоинство своей Отчизны.

– Именно так, Владимир Владимирович, – ответил я, – и, имея дело со Сталиным, следует все время об этом помнить. При нем лучше не упоминать современные мантры политиков вроде «общечеловеческих ценностей» и разглагольствовать о «демократии и толерантности». – Я заметил, что когда я произнес эти слова, Путин едва заметно поморщился.

– Но что же тогда такое сталинизм? – спросил он. – Почему у нас в стране миллионы людей считают себя сталинистами, хотя они самого Сталина никогда не видели и не слышали?

– Наверное, сталинизм – это желание этих миллионов видеть во главе страны человека, который будет отдавать всего себя служению этой страны. И не допустит, чтобы какие-то там заморские «учителя демократии», пренебрежительно кривясь, куражились над «сиволапыми».

– Но, ведь в тридцатые годы многие граждане СССР были подвергнуты массовым репрессиям, – сказал президент, – я не верю в те цифры, о которых говорят «страдальцы» из «Мемориала», но ведь действительно многие из наших сограждан были репрессированы, причем часть из них незаконно.

– Ну, начнем с того, что репрессии были вполне законными, – ответил я, – другое дело, что сами законы были, мягко говоря, суровыми. Это было время «ежовщины», между разоблачением заговора Тухачевского и осуждением самого Ежова. На волне борьбы с заговорщиками НКВД попробовало поставить себя над государством. К тому же власти на местах всячески старались показать свое рвение и требовали увеличить лимиты на расстрельные приговоры. Кстати, при этом особо отличился первый секретарь Московского обкома ВКП(б). В архивах сохранился документ, в котором Хрущев требует увеличить ему лимиты на расстрелы. Приговоры выносила «тройка», состоящая из первого секретаря обкома, главы облНКВД и секретаря суда. Были установлены лимиты – сколько человек можно осудить по первой категории (расстрел), и второй категории (10 лет). В сумме изначально было около двухсот пятидесяти тысяч человек по первой и четырехсот пятидесяти тысяч человек по второй категориям – всего на весь СССР. А Хрущеву было этого мало, и он просил увеличить выделенные Москве лимиты по первой категории. Рукой Сталина на этом прошении написано: «Уймись, дурак!» Кроме того, есть вещь, о которой помалкивают все правозащитники – ни один человек не мог быть осужден без санкции его непосредственного начальника, а ведь будущие высокопоставленные жертвы репрессий сами давали такие санкции пачками.

Я набрался храбрости.

– И потом, Владимир Владимирович, признайтесь, когда министры предыдущего правительства месяцами саботировали ваши распоряжения, разве в глубине души вам не хотелось загнать их всех в Магадан и Салехард, рубить лес и рыть каналы?

– Да уж, – крякнул президент, а потом задумался. – Александр Павлович, так как бы вы посоветовали нам вести себя со Сталиным?

– Вам будет очень трудно, – сказал я, – можно представить, что скажет вам Иосиф Виссарионович, узнав о том, что произошло после той проклятой, не к ночи будет сказано, «Перестройки». И то, что страна, которая выстояла при нем во время страшнейшей в истории войны, была развалена на части, причем теми, кто должен был сделать все, чтобы ничего подобного не случилось.

– Я все понимаю, – сказал президент, – но это произошло еще тогда, когда мы с вами ничего не могли реально сделать. Впрочем, это не оправдание… Продолжайте, Александр Павлович.

– Вполне естественно, – сказал я, – что у Сталина появится подозрение – не принесут ли незваные помощники в СССР ту заразу, которая загубила Страну Советов в их времени? И нам с вами, Владимир Владимирович, придется приложить огромные усилия для того, чтобы Иосиф Виссарионович поверил в то, что вы не имеете никаких деструктивных намерений в отношении возглавляемого им государства.

– Это будет непросто, – тихо сказал Путин, – и я понимаю товарища Сталина. Но ведь мы можем спасти миллионы человеческих жизней! Мы реальная помощь, от которой отказываться – просто преступление.

– Он будет думать, что эта помощь может обернуться троянским конем, – жестко сказал я, – и в СССР, вместе с нашим Экспедиционным корпусом и нашими технологиями, придет наш цинизм, наша жажда наживы, наша беспринципность, наша аморальность.

– Да, огорошили вы меня, – сказал Путин, – я об этом как-то и не подумал. Что же теперь нам делать?

Я вздохнул.

– Контакт должен быть спланирован так, чтобы Сталин сначала получил информацию по тому, что произошло в СССР после сорокового года, смог самостоятельно понять причины и поражения РККА в сорок первом году, деградации КПСС, распада СССР и реставрации капитализма в девяносто первом году. И уже после этого он будет готов к содержательным переговорам. Ведь болезнь, поразившая СССР в девяносто первом, уже зреет внутри, казалось бы, единого и монолитного организма Страны Советов. Все предпосылки повторения той истории налицо… И если ничего не изменить, то даже с нашей помощью, разгромив вермахт и уничтожив нацизм, СССР в дальнейшем столкнется с поколением руководителей, желающих пожить спокойно. Потом с поколением начальников, желающих пожить лично для себя. Вот эти последние и демонтируют социализм и СССР заодно, чтобы быть начальником, баем, князем, ханом на отдельно взятой, подконтрольной им территории. Надо убедить Сталина, что мы не болезнь, мы вакцина от этой болезни, пережившие либерализм и переболевшие им, и теперь имеющие к нему иммунитет… Надо доказывать, что мы не окончательно погибли нравственно, что мы еще не продали память своих предков за пачку зеленовато-серой бумаги с портретами дохлых заморских президентов. Ведь были у нас не только предатели и выродки, но парни, которые не жалели себя в Чечне. Вспомните, ведь была шестая рота сто четвертого полка семьдесят шестой гвардейской Псковской дивизии ВДВ. И была высота семьсот семьдесят шесть неподалеку от Улус-Керта, где наши десантники стояли насмерть, как их прадеды в ту Великую войну… Поймите, Владимир Владимирович, солдаты нашего Экспедиционного корпуса в схватке с фашистами вновь почувствуют, что сражаются за правое дело, за свою Родину, за свой народ. Это дорогого стоит. Когда они вернутся назад, в нашу нынешнюю Российскую Федерацию, они уже не смогут жить так, как жили раньше, «применительно к подлости». Участие в справедливой, священной войне – это спасение и для нас. Тут надо оперировать не только экономическими, но и нравственными категориями… Есть такое понятие, как катарсис. Это очищение души. Помните, как у Гоголя в «Тарасе Бульбе»… – И я вновь полез в карман за своей записнушкой: – «Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, – так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!»

– Так, что товарищ президент, – закончил я свою мысль, – эта война нужна не только СССР, но и нам самим, чтобы наш народ мог вернуть себе чувство самоуважения и собственного достоинства.

– Да, хорошо сказал Николай Васильевич, – тихо сказал Путин, – спасибо вам, Александр Павлович, за беседу. Я подумаю над тем, что вы мне сказали.

 

Часть 3

СОЮЗ НЕРУШИМЫЙ РЕСПУБЛИК СВОБОДНЫХ

 

Августа 1940 года, 17:15

СССР. Москва, Кремль

Кабинет И. В. Сталина

 

Только что закончилось очередное совещание, в котором принимали участие: Молотов, Ворошилов, Тимошенко, Рычагов, Кулик, Шапошников, Смородинов, Аржанухин, Кобелев, Шахурин, Яковлев, Берия, Вознесенский…

Как можно догадаться по составу участников, посвящено это совещание было состоянию военно-воздушных сил и их взаимодействию в ходе боевых действий с общевойсковым командованием. Халкин-Гол, Освободительный поход в Западную Белоруссию и Западную Украину, Финская война – все эти вооруженные конфликты показали, что самолеты в ВВС есть, летчики, готовые драться в воздухе, – тоже, даже авиационные генералы имеются. А вот решать соответствующие задачи в небе над полем боя советская военная авиация не в состоянии. И если на малюсеньком Халкин-Гольском ТВД (70 на 23 километра) на расстоянии прямой видимости у наших летчиков еще как-то получалось противостоять японским асам, то в Финляндии и Польше их помощь наземным войскам была минимальна.

А между тем на Западе шла война. Франция пала после месяца немецкого блицкрига – не помогла и помощь британского экспедиционного корпуса. Немецкие войска торжественным маршем прошли под Триумфальной аркой, и теперь целью Гитлера становилась Британия… Или все-таки СССР? Ведь Гитлер никогда особо не скрывал своей цели уничтожить большевизм и завоевать для германской нации жизненное пространство на Востоке. «Лебенсраум» – на немцев, зажатых в центре Европы, это слово действует, как валерьянка на кота. Участники совещания еще не знали, что как раз в этот день на стол Гитлера лег следующий документ:

 

№ 78. ИЗ ПРОЕКТА ПЛАНА ОПЕРАЦИИ «ОСТ»,